Мечта

Малыш на её действия как-то странно ухмыльнулся и спросил нечто несуразное:

— А что бабушка, немцы в селе есть?

У Прасковьи Григорьевны по спине пробежал озноб от какого-то подспудного ужаса. Затем она нервно сглотнула, но всё-таки постаралась взять себя в руки. Как-никак давно жила одна и уже ничего и никого не боялась. Даже поспешно оглянулась кругом, пытаясь понять: может её разыгрывают? Никого не заметив, глупо переспросила:

— Немцы?!

— Ну да! — подтвердил мальчуган — Фашисты, в смысле! — заметив, с каким обалдением старушка на него смотрит, вновь ухмыльнулся и добавил: — Хотя может сейчас гражданская идёт и беляки у вас село заняли? Иначе с чего бы такая разруха кругом и запустение?

— Ты мне тут глупости не говори! — наконец-то опомнилась старушка и придала своему голосу максимум имеющейся у неё визгливости. — Живо отвечай: как тебя зовут?!

— Александр Свиридович! — с невероятным достоинством ответил малыш. — А вас?

— Странный ты мальчик! — старушка недовольно поджала губы и с презрением сощурила глаза. После чего со всей строгостью, и неожиданным для самой себя раздражением оглядев ребёнка с ног до головы. — Не такая уж ты и цаца, что бы тебя Александром величать! Санька, Сашка, Сань, Ашка..., да как угодно! Только не полным именем!

— Тогда и я к вам буду обращаться не иначе как бабка, баба, тётка, тутка, клюшка, сушка, прибаутка!

— Да кто же тебя научил так со старшими разговаривать?! — возмутилась хозяйка домика.

— Такие взрослые, как и вы! Которые тоже к детям с презрением и с недоверием относятся! — малыш посмотрел таким глубоким, если не сказать старческим взглядом на старушку, что та содрогнулась от непроизвольной волны страха.

— Так ведь я не со зла..., — растерянно пролепетала она.

— Небось, со своим внучком сюсюкаетесь, а меня зазорно назвать тем именем, каким я представился? — настаивал ребёнок.

Вопрос о внуке ничего не затронул в душе хозяйки усадьбы. А вот чувство недоумения только усилилось. Прасковья Григорьевна ещё раз осмотрелась по сторонам и шагнула к забору, тяжело опёршись на него. Чувствуя себя при этом не то полной дурой, не то в каком-то странном сне. Ну не мог такой сопляк разговаривать подобным образом. Не мог!

— Ладно..., хорошо..., Александр! Но расскажи мне всё-таки: что ты тут делаешь? Да ещё в таком виде? И где твои родители?

— А сами представиться так и не хотите? Я ведь человек воспитанный, привык обращаться, как положено.

— Прасковья Григорьевна....

— Ну вот, Прасковья Григорьевна, очень приятно с вами познакомиться. Теперь могу отвечать и на ваши вопросы. Только давайте договоримся: отвечать будем по очереди. Отвечаю на ваш первый вопрос: что я здесь делаю? Только недавно вышел из леса, — малыш как-то странно указал большим пальцем себе за спину, — И сразу наткнулся на вашу великолепную усадьбу. Вот и стоял, думал, кто в теремке живёт. Теперь вас спрошу: какой сейчас год, месяц и число?

— Где? — хозяйка дома не сразу осознала сути вопроса.

— Да здесь же! — похоже, мальчик Александр тоже стал нервничать. — Или вы не помните, какой сегодня день?

— Отчего ж не помню?! Двадцать шестое августа нынче....

— А год, какой?

— Да всё тот же: две тыщи ...тый.

— Уф! И то хорошо, что хоть недалеко забрался! — обрадовано выдохнул малыш. — Теперь вы спрашивайте!

— Это..., как его..., почему ты в таком виде?

— Заблудился я, Прасковья Григорьевна..., — сказано это было детским звенящим голосом, но с такой тоской, словно говорил преклонный старик на смертном ложе. — Четыре дня через лес пробирался. Вот и одежка то, того: тю-тю! Шёл всё время на юг....

— Да это и не лес, а урочище большое. Так правильнее... И похоже, что ты его по глупости своей с противоположного края на этот пересёк. Бедняга... Как же ты, дитя, юг определил?! — воскликнула старушка. Заодно соображая, с какой скоростью мог двигаться ребёнок по лесному массиву. Получалось вполне возможным, что сказанные четыре дня.

— Теперь я спрашиваю! Кто с вами ещё живёт?

— Никого.... Сама я.... Вот уже шесть лет....

— Понятно! А юг я определяю по коре деревьев. Где мох — там и север. А юг в противоположной стороне! — бодро и с недетским ехидством отбарабанил Александр. — Теперь я снова спрашиваю: можете вы, Прасковья Григорьевна, накормить усталого путника?

— Так..., — старушка растерянно повела вокруг руками. — Отчего ж и не накормить добра молодца!

И впервые с начала разговора улыбнулась. Сразу превратившись этим в добрую и милую старушенцию.

Малыш как-то облегчённо вздохнул, и они пошли вдоль обеих сторон изгороди ко двору. Там он сразу спросил:

— А помыться можно?

— Конечно! Воды я ещё сегодня не доставала из колодца.... Тяжело... Если хочешь, бери из бочки дождевой....

Малыш по-деловому начерпал ковшиком воды в тазик, снял изорванную курточку, изгвазданную в глине рубаху и стал мыть лицо, шею и руки до самых плеч. При этом он пофыркивал со странной степенностью и солидностью. Бабулька мотнула головой, пытаясь отогнать совсем уж странные мысли, подала гостю полотенце, висевшее на верёвке для просушки, а потом всё-таки непроизвольно оглянулась на подступающий к огороду строй деревьев:

— Не страшно было в урочище?

— Да в наших лесах главное на медведя или волков не напороться. Но за четыре дня удалось с ними не встретиться.

— Так ведь, почитай всех давно извели, — почему-то стала сокрушаться Прасковья. — Как понаехало в прошлые годы мужиков с ружьями да автоматами, так всю живность под корень и извели. Разве что в самой глухомани, какой волчишка схоронился.

— С автоматами? — лицо малыша раскраснелось от холодной воды и растирания, но тон вопроса показался осудительным: — А кто же им разрешал так охотиться?

— Да всё те же отцы народа! Тьфу ты, вот нечисти развелось! Сам губернатор со своими приспешниками, поговаривают, давал разрешения на охоту. Да и сам не гнушался....

— Ясно. Везде одно и тоже. Не страна, а кормушка для самых оголтелых бандитов.

— Господи, да где ж ты таких слов нахватался?

— Я Прасковья Григорьевна, ещё и много других слов знаю. Кои и вам не снились. Но честно признаюсь, живот от голода свело и сил больше постничать не осталось.

— Ой, конечно! Заходи ...э, Александр... Свиридович в избу. У меня как раз каша на печи млеет.

И старушка первой вошла в сени, а потом и в горницу. При этом у неё мелькнула мысль накормить гостя, да спать уложить. А самой тем временем к соседям сбегать. Но на кого мальца оставить? Вдруг опять в бега пустится? Ведь двери снаружи на замок закрыть можно, а вот окна изнутри открывались без труда и младенцем.

Пока она со вздохами и причитанием накладывала полную миску наваристой каши, да нарезала хлеб с копченой колбасой, её глаза так и метались по избе. Явно выдавая свою хозяйку. И малыш каким-то чудом угадал причину беспокойства. Съев половину каши и солидный кусок хлеба с колбасой, он произнёс немного странную фразу:

— А ведь раньше я такую мамалыгу и на запах не переносил. — А потом и показал свою догадливость: — Зря вы на окна так коситесь. Я ведь всё равно сбегу ещё до прихода соседей.

— Только попробуй! — старушка попыталась развернуть согбенные плечи и уже потянулась рукой к уху ребёнка, как тот совершенно спокойно переспросил:

— А если не справитесь?

При этом он сидел совершенно спокойно и с такой независимостью, что старческая рука замерла на полпути, а потом и вообще попыталась сделать вид, что поправляет край скатерти на столе. Хотя в мыслях Прасковья ещё пыталась себя завести на строгий голос, но вслух растерянно спросила:

— Так тебя ж, поди, родственники давно ищут?

— Нет у меня, теперешнего, родственников. Померли давно. А меня самого бандиты чуть ли не по всей стране ищут. Вполне возможно, что именно вот в таком вот детском теле ищут. Ликвидировать хотят.

— Ты чего...? — опешила старушка. — Что мелешь то?

— Увы, Прасковья Григорьевна, — малец так тяжело вздохнул, словно помирать от старости собрался. — Чистая правда. И не смотрите вы на меня такими глазищами. Вопрос именно так и стоит: если спрячете меня — выживу. Если кто посторонний проведает обо мне — убьют.

— Да что же это в свете делается....

— Сами знаете: беспределом называется.

— И почто ж такого мальца убить хотят?

Александр задумчиво поковырял ложкой остатки каши, затем, не спеша, допил из стакана отвар на сухофруктах, и только потом решительно взял ладонь старушки в свои маленькие детские ручки. Но так естественно это сделал, что у хозяйки и мысли не мелькнуло вырваться или удивиться.

— Может это и хорошо, что я именно сюда, в такую глухомань выбрался. И мы с вами, Прасковья Григорьевна помочь друг другу сможем невероятно. Поэтому придётся мне вам открыться полностью и всю правду рассказать. Хоть как эта правда ни тяжела. Хоть как она ни опасна. Но в вашем возрасте — это единственный и последний шанс приобщиться к великому чуду. А то и вообще начать жизнь заново.

— Что значит заново? — внешний вид гостя, сбивал с мысли: — И где всё-таки твои родители?

— Ох! Ну если я скажу, что родители умерли тридцать лет и двадцать один назад, вам это поможет?

Старушка отчаянно замотала головой, а потом, видимо на всякий случай, перекрестилась. Это малыша не только рассмешило, но и взбодрило:

— Вот потому и надо начинать мою историю издалека. Готовы слушать? Тогда не перебивайте.

Тяжело вздохнул и приступил к рассказу:

— А начну с того, что и не малец я вовсе. Внешность обманчива, а старость, оказывается, можно обмануть.... На самом деле, мне уже девяносто два года.