Мечта

МЕЧТА

книга первая

ПЕРВЫЕ ВСХОДЫ

пролог

1.

Широкий коридор, многокомнатной квартиры, прекрасное место для утренней разминки. Особенно, когда там установлена шведская стенка и велотренажёр, а удобные встроенные шкафы до самого потолка облицованы зеркалами. Визуально помещение превращается в большую комнату, места хватает для всего. И дышится превосходно.

Поэтому тридцатилетний мужчина, атлетически прекрасно сложенный, не просто отрабатывал тягучие перемещения своего любимого ушу, а делал это в отличном настроении, с непроизвольной улыбкой на лице. Казалось бы, ничто не омрачит эту улыбку, и особенную, праздничную атмосферу начинающегося дня.

Тем более контрастным стало поведение мужчины, после очень коротенького звонка от входной двери. На несколько секунд он застыл на месте, меняясь в лице, и напряжённо прислушиваясь. Куда и делась благостность и расслабленность, сменившаяся озадаченностью и волнением. Затем скользнул бесшумно к вешалке, сноровисто опоясался широким ремнём с кобурой и чехлом для армейского кинжала. Сам кинжал и пистолет, лежавшие отдельно на тумбочке, оказались моментально водружены на свои законные места. Следующими на мокрую от пота майку легли ремни подмышечной кобуры скрытого ношения, в которой пистолет оставался на месте. Одевание завершила, надетая поверх всего свободная рубашка из джинсовой ткани.

Только после этого мужчина на цыпочках сместился к двери, и включил экран наружного обзора. Присмотрелся к стоящей на лестничной площадке женщине, затем с помощью наружной подвижной камеры осмотрел лестницу вниз и наверх, обращая внимание на пустующую шахту лифта. Несмотря на длительность всех этих манипуляций, женщина продолжала стоять спокойно, небрежно опираясь на большую хозяйственную сумку на колёсиках.

— Кто там? — наконец-то пробормотал настороженный обитатель квартиры.

— Сто грамм! — ответил ему раздражённый женский голос. — И пончик! Или завтрак на сегодня отменяется?

Щёлкнули замки, и уже в открывающуюся дверь понеслось благодушное, радостное возражение:

— Ну что вы, Вера Павловна! Уж вы-то всяко лучше готовите яичницу!

— Балабол! — ворчала входящая. — Как можно так долго спать? Лентяй и бездельник! — но оказавшись внутри, и дождавшись полного закрытия дверей, — женщина сразу сменила тон, переходя на встревоженный шёпот: — Миша, что тут у вас?

— Да всё тихо! — с изумлением зашептал ей в ответ мужчина. — А с чего такая тревога? Что случилось?

— Увидела в Пятёрочке Бурого. Того самого типа, который руководит зачистками по поручению Лавсана! — шепча это, Вера уже сама осматривала лестницу и площадку через экран наружного наблюдения.

— Что, прямо вот так с ним и столкнулась, лоб в лоб?

— Хуже. Заметила его случайно, через зеркало витрины. Пытался от меня прятаться за дальними стеллажами.

— То есть, явно за тобой следил? — уточнял Михаил, застёгивая рубашку.

— Несомненно! Поэтому и не стала заходить в подсобку, чтобы наших системных не спалить. Ну и нескольких подозрительных типов на улице заметила. Их пробить по памяти не смогла, вроде таких не было в окружении Лавсана, если верить картотеке. Но всё равно опасно.

— Так что, вызываем подмогу? Или сами срочно эвакуируемся?

Женщина коротко задумалась, прежде чем ответить:

— Ну да, такие твари могут и средь бела дня полезть... А что академик делает?

— Спит. Всю ночь работал. Наши тоже отдыхают.

— Ребят буди. Я связываюсь с шефом. Если что, потом сама подниму академика. Но скорей всего, будем отсюда уходить.

— Понял! — мужчину тут же устремился в конец коридора.

Тогда как Вера Павловна, внешне казавшаяся не старше своего подчинённого, отвезла сумку в кухню, на ходу доставая из кармана лёгкой курточки мобильный телефон. Но пользоваться им не стала. Зато из микроволновой печи достала массивный телефон с толстой антенной спутниковой связи, и со скоростью отличной стенографистки стала набирать сложные коды доступа. Только через минуту связь заработала, в динамике раздался короткий вопрос, и женщина приступила к докладу:

— Это я. У нас неприятности...

2.

В наглухо тонированном автомобиле находилось двое. Массивный, с широкими плечами парень, пытался возмутиться:

— Слышь, Бурый, а чего это самое интересное пройдёт без моего участия? Я ведь всегда прекрасно справлялся. А что сегодня не так?

Второй мужчина, возрастом за пятьдесят, меланхолично двигал челюстями, перетирая жвачку. При этом в бинокль, внимательно рассматривал интересующий его подъезд, и прилегающий к нему участок двора. Отвечал с ленцой, с апломбом, делая длинные паузы между предложениями:

— Запомни, племяш, старших надо слушаться всегда... Тем более родственников... Они плохого не посоветуют... И на смерть не пошлют. А ты вон какой приметный вымахал!.. Недаром тебя Паровозом обзывают... Да и дело сегодня не простое...

— Да их там всего четверо, — горячился парень, — сомнём одним ударом!

— Ну не скажи, не скажи... Один из них, ещё тот стрелок... Много воевал... А уж Верка эта — так опасней десятка кобр будет. Шефу любовнику, предана до самого кончика своего ядовитого хвоста. А уж если меня заметила да опознала... То у нас будут осложнения...

— Тогда зачем ты лично за ней магазин попёрся?

— Уж очень хотелось понять, с кем она там контакт поддерживает...

— Ну и?..

— Вроде ни с кем. Просто жрачку закупала..., наверное.

Запиликал еле слышно мобильный телефон, который вскоре оказался прижат Бурым к уху.

— У нас всё готово! — последовал ему доклад. — Когда начинаем?

— Ждите, дам команду! — после чего отключил один телефон, и задействовал второй для следующего разговора: — Шеф? Торт купили, осталось только открыть шампанское. Празднуем? — получив в ответ короткое "да!", Бурый отключил телефон и повернулся всем корпусом к родственнику: — Теперь слушай внимательно! Двинешься со стороны второго подъезда и прикроешь возможную линию отхода по лоджиям и через смотровую площадку. Код подъезда ты знаешь, прикормленный таджик на входе — сейчас отлучился.

— Там же Наркуша прикрывает! — удивился парень.

— А ты его подстрахуешь. Но так, чтобы он тебя вначале не заметил. А потом, когда последует отбой, надо сделать так, чтобы Наркуша остался на своём месте, но..., — последовала многозначительная пауза. — ...но со свёрнутой шеей. Будто упал, нечаянно...

Паровоз нахмурился, пытаясь включить мизер своего интеллекта:

— А если он не упадёт?

Его дядя тяжело вздохнул, но продолжил всё тем же спокойным тоном:

— Значит, ты ему поможешь. — Но видя полное недоумение в глазах парня, снизошёл до пояснений: — Крысятничать стал Наркуша, и ментам информацию сливать.

— А-а-а..., тогда понятно. Сделаю!

— Вот и отлично, действуй! Через десять минут начнём!

Глядя на племянника, который покинул машину и двинулся ко второму подъезду, Бурый ещё раз вздохнул и потянулся за первым телефоном. Затем сместился вполне ловко на водительское сиденье. Поглядывая на часы, пробормотал как заклинание:

— Ну, господи, помоги!.. Если справимся, сегодня же десяток свечей тебе поставлю.

3.

Из окна, закрытого тюлевой занавеской, открывался отличный вид на соседний дом и двор перед ним. А в самой комнате, находилось трое мужчин: один в дорогом, ладно скроенном костюме, а двое — в экипировке воинов спецназа. Старший по званию и гражданский рассматривали с помощью биноклей машины во дворе, окна интересующего их дома. Ну а третий, пытался справиться сразу с несколькими телефонами и станцией персональной связи.

Из динамиков станции время от времени поступали короткие доклады и сообщения:

— Вторая группа на месте! Рассредоточились. Помех нет.

— Здесь третий. У нас всё спокойно. Объекты затихли чердаке, сидят как мыши.

— Здесь восьмой. Из автомобиля вышел Паровоз, двигается ко второму подъезду. На месте остался только Бурый. Сел за руль. Завёл двигатель.

Тотчас мужчина, наблюдавший за машинами, отдал не оборачиваясь распоряжение:

— Капитан, всем объявляй высшую степень готовности!

В эфир близкой связи и в микрофоны для персоналок, тотчас понеслись команды. Мужчина в гражданском костюме, опустив бинокль, нервно передёрнул плечами и поинтересовался:

— Полковник, вы уверены, что всё получится?

— И вам советую не сомневаться, Сергей Сергеевич! — твёрдо ответил тот, опуская свой бинокль.

— Но если с академика хоть один волосок слетит, за ним и наши головы полетят.

— Не надо так сгущать краски, и нас запугивать, — скривился полковник. — Тем более что у нас всё под полным контролем. Бандиты этого Лавсана, и в подмётки не годятся нашим ребятам. Да и внутри квартиры, нападающих ждёт горячая встреча. Все охранники из агентства — вооружены до зубов.

— Их хоть предупредили?

— Естественно. — Руководитель спецоперации отвечал вроде уверенно, но взгляд отвёл, словно заинтересовавшись чем-то во дворе. Из-за этого Сергей Сергеевич продолжал дёргаться от переживаний, потел и размахивал руками:

— А почему нельзя ударить по бандитам сразу? Так сказать, нанести по ним превентивный удар?

— Потому и нельзя, что мы обязаны действовать в рамках законности. Но как только последует взрыв, мы никого щадить не станем, всех повяжем. Даже этого Бурого, который старается остаться как бы в стороне. Ушлая тварь!..

— Но вдруг академик попадёт под шальную пулю?

— Да полно вам, Сергей Сергеевич! — не стал скрывать досаду полковник. — Ещё сглазите!.. Ваше дело — научная консультация. Всё остальное — на нашей ответственности. И не забывайте, что вашего гениального учёного, Лавсан тоже приказал брать без единой царапинки. В противном случае, он сам своим отморозкам головы оторвёт.

Его собеседник согласно кивнул, но озабоченность из тона не исчезла:

— А как вам такой факт, что к телефону академик уже трое суток не подходит? Даже на звонок своего лучшего друга не отозвался. А ведь раньше такого никогда не было... Странно, не находите?

— Нет! — излишне резко ответил представитель силовых структур. И тут же постарался смягчить тон: — Просто вы себя сами представьте на месте учёного. Захочется вам в возрасте за девяносто, с кучей болячек и в прескверном настроении общаться с таким же старым маразматиком? Тем более что тот, только и жалуется на своё состояние и хвори. При этом учитывая, что времени даже выспаться не хватает. А? Каково?

— Ну да, ничего приятного... Одержимый работой челочек, на такие разговоры отвлекаться не захочет.

— И напоследок..., — полковник оглянулся на капитана, обложенного телефонными трубками, и чуть ли не на шёпот перешёл со своим собеседником: — Важность работ, их направление, существующие достижения — мне известны. Поэтому не уместно будет вам напоминать, насколько я сам заинтересован в успехе всей операции. Всё это под контролем у самого...

— Тогда тем более надо действовать по-другому! Неужели давно нельзя было академика спрятать, создавая для него самые оптимальные условия при полной безопасности?

Полковник скривился, и с досадой цыкнул языком:

— А вот не захотел старикан и всё тут. Упёрся рогом, и ни в какую. Зато сейчас, после чёткого проявления намерений со стороны Лавсана и прочих враждебных сил, академик будет вынужден согласиться на наши услуги.

Сергей Сергеевич в упор уставился на собеседника, не скрывая крайнего недовольства:

— Странные у вас в конторе методы уговоров. Ведь при этом погибнут люди! И агентские пострадают, и ваши...

— Нет, пострадают только бандиты! — с непоколебимой уверенностью заявил полковник. И даже коротко рассмеялся: — В этом у нас стопроцентная гарантия!

4.

— Борх, они начинают!

Человек, лежащий возле узкого, чердачного окошка в виде поперечной щели, услышав голос во вставленном в ухе наушнике, прижал к горлу кружок микрофона и заговорил в ответ:

— А что с дублёрами? Успели?

— На позициях. По сигналу, все втроём начинаете отстрел через окна с той стороны всего, что шевелится. Особо лови академика и его охрану. Не жалеть пуль для контрольных выстрелов. Остальных снимут дублёры. Во время отхода, мы вас прикроем.

— Понятно! — не меняя положения тела, Борх подтянул винтовку с прицелом, подготовился к стрельбе. — Всех, так всех... Больше заработаем.

— Ну да, в этот раз премиальные поражают, — согласился со снайпером невидимый собеседник. — О! Взрыв! Началось! — в самом деле, донёсся глухой звук взрыва, и крыша наблюдаемого напротив дома в одном месте вспухла изнутри, словно кто наподдал там снизу широченным тараном. — Ого, как все забегали!.. Ничего, мы подождём эвакуации... Борх? Не спишь?

— Заснёшь тут с вами!.. Да и не привык я спать на работе.

первая глава: СТАРОСТЬ — НЕ РАДОСТЬ

Прасковья Григорьевна вышла на крыльцо своего небольшого домика и с грустью уставилась на почти заросшую тропинку, ведущую к её усадьбе. Метров через сто тропинка чуть расширялась, но только через три соседских участка превращалась в нечто более понятное, пусть и заболоченное, с глубокими колеями, забитыми грязью. То есть в то, что можно было с натяжкой назвать грунтовой дорогой.

И всё, больше никаких признаков иного, недавнего присутствия человека. Да и о самой цивилизации говорили только искривлённые временем столбы с электрическим кабелем. Кроме них и трёх унылых и покосившихся хибар, в которых никто не жил и лишь хранили всякий мусор, ничего больше в поле зрения не попадало. Центр посёлка скрывался за молодой рощицей на взгорке, и за весь день порой не удавалось увидеть ни одной живой души.

Чудо ещё, что очки нужда заставляла использовать только при чтении да при написании личных дневников. В остальном, дальнозоркость только радовала.

— Помру ведь, и не узнают, поди, месяц! — вслух высказалась старушка. И тут же печаль такой тяжестью навалилась на старческие органы, что в боку резко закололо, а в глазах потемнело от боли. Хозяйка лишь с большим трудом смогла поставить возле ног помойное ведро и схватилась за перила крыльца. Чуть отдышавшись, попробовала пошутить:

— Всё! Больше о косой вспоминать не буду! Не хватало ещё сглазить!

Но взгляд при этом непроизвольно уставился в полупустое ведро, и новые тоскливые мысли навалились тяжким бременем. Ведь ещё совсем недавно для неё было раз плюнуть вынести полное ведро с помоями на огород! И шла при этом чуть ли не бегом. Хотя.... Когда это было? Она постаралась припомнить, но так и не смогла. Только и вспомнила, что до юбилея в девять десятков — ей осталось два года. Как и своё недавнее предчувствие, что до данного юбилея она не доживёт. В селе ни одного человека старше восьмидесяти не осталось, и если бы не благообразная, приятная внешность божьего одуванчика, давно могли бы Прасковью ведьмой прозвать. Хотя не факт, что так и не называют за глаза, завидуя такому долгожительству.

Тяжело вздохнув, Прасковья вновь взялась скрюченными артритом пальцами за дужку ведра и стала с ним осторожно спускаться с крыльца.

Кое-как, зайдя на огород, с кряхтеньем выплеснула помои в выгребную яму. И только тут заметила, что не одна. От неожиданности ведро вырвалось из немощных рук и ухнуло в помои. Но старушка от этого даже не расстроилась. Хотя достать теперь ведро было ой как проблематично. Она во все глаза смотрела на стоящее сразу за забором существо. Вернее человека. А ещё точнее малыша лет пяти, шести. Максимум — семи. Тот выглядел таким жалким, грязным и оборванным, что Прасковья Григорьевна даже несколько раз сморгнула и перекрестилась. В бога она давно не верила, но хоть какую-то надежду на загробную жизнь иметь хотелось, потому и не забыла, как осенять себя крестным знаменем.

Малыш на её действия как-то странно ухмыльнулся и спросил нечто несуразное:

— А что бабушка, немцы в селе есть?

У Прасковьи Григорьевны по спине пробежал озноб от какого-то подспудного ужаса. Затем она нервно сглотнула, но всё-таки постаралась взять себя в руки. Как-никак давно жила одна и уже ничего и никого не боялась. Даже поспешно оглянулась кругом, пытаясь понять: может её разыгрывают? Никого не заметив, глупо переспросила:

— Немцы?!

— Ну да! — подтвердил мальчуган — Фашисты, в смысле! — заметив, с каким обалдением старушка на него смотрит, вновь ухмыльнулся и добавил: — Хотя может сейчас гражданская идёт и беляки у вас село заняли? Иначе с чего бы такая разруха кругом и запустение?

— Ты мне тут глупости не говори! — наконец-то опомнилась старушка и придала своему голосу максимум имеющейся у неё визгливости. — Живо отвечай: как тебя зовут?!

— Александр Свиридович! — с невероятным достоинством ответил малыш. — А вас?

— Странный ты мальчик! — старушка недовольно поджала губы и с презрением сощурила глаза. После чего со всей строгостью, и неожиданным для самой себя раздражением оглядев ребёнка с ног до головы. — Не такая уж ты и цаца, что бы тебя Александром величать! Санька, Сашка, Сань, Ашка..., да как угодно! Только не полным именем!

— Тогда и я к вам буду обращаться не иначе как бабка, баба, тётка, тутка, клюшка, сушка, прибаутка!

— Да кто же тебя научил так со старшими разговаривать?! — возмутилась хозяйка домика.

— Такие взрослые, как и вы! Которые тоже к детям с презрением и с недоверием относятся! — малыш посмотрел таким глубоким, если не сказать старческим взглядом на старушку, что та содрогнулась от непроизвольной волны страха.

— Так ведь я не со зла..., — растерянно пролепетала она.

— Небось, со своим внучком сюсюкаетесь, а меня зазорно назвать тем именем, каким я представился? — настаивал ребёнок.

Вопрос о внуке ничего не затронул в душе хозяйки усадьбы. А вот чувство недоумения только усилилось. Прасковья Григорьевна ещё раз осмотрелась по сторонам и шагнула к забору, тяжело опёршись на него. Чувствуя себя при этом не то полной дурой, не то в каком-то странном сне. Ну не мог такой сопляк разговаривать подобным образом. Не мог!

— Ладно..., хорошо..., Александр! Но расскажи мне всё-таки: что ты тут делаешь? Да ещё в таком виде? И где твои родители?

— А сами представиться так и не хотите? Я ведь человек воспитанный, привык обращаться, как положено.

— Прасковья Григорьевна....

— Ну вот, Прасковья Григорьевна, очень приятно с вами познакомиться. Теперь могу отвечать и на ваши вопросы. Только давайте договоримся: отвечать будем по очереди. Отвечаю на ваш первый вопрос: что я здесь делаю? Только недавно вышел из леса, — малыш как-то странно указал большим пальцем себе за спину, — И сразу наткнулся на вашу великолепную усадьбу. Вот и стоял, думал, кто в теремке живёт. Теперь вас спрошу: какой сейчас год, месяц и число?

— Где? — хозяйка дома не сразу осознала сути вопроса.

— Да здесь же! — похоже, мальчик Александр тоже стал нервничать. — Или вы не помните, какой сегодня день?

— Отчего ж не помню?! Двадцать шестое августа нынче....

— А год, какой?

— Да всё тот же: две тыщи ...тый.

— Уф! И то хорошо, что хоть недалеко забрался! — обрадовано выдохнул малыш. — Теперь вы спрашивайте!

— Это..., как его..., почему ты в таком виде?

— Заблудился я, Прасковья Григорьевна..., — сказано это было детским звенящим голосом, но с такой тоской, словно говорил преклонный старик на смертном ложе. — Четыре дня через лес пробирался. Вот и одежка то, того: тю-тю! Шёл всё время на юг....

— Да это и не лес, а урочище большое. Так правильнее... И похоже, что ты его по глупости своей с противоположного края на этот пересёк. Бедняга... Как же ты, дитя, юг определил?! — воскликнула старушка. Заодно соображая, с какой скоростью мог двигаться ребёнок по лесному массиву. Получалось вполне возможным, что сказанные четыре дня.

— Теперь я спрашиваю! Кто с вами ещё живёт?

— Никого.... Сама я.... Вот уже шесть лет....

— Понятно! А юг я определяю по коре деревьев. Где мох — там и север. А юг в противоположной стороне! — бодро и с недетским ехидством отбарабанил Александр. — Теперь я снова спрашиваю: можете вы, Прасковья Григорьевна, накормить усталого путника?

— Так..., — старушка растерянно повела вокруг руками. — Отчего ж и не накормить добра молодца!

И впервые с начала разговора улыбнулась. Сразу превратившись этим в добрую и милую старушенцию.

Малыш как-то облегчённо вздохнул, и они пошли вдоль обеих сторон изгороди ко двору. Там он сразу спросил:

— А помыться можно?

— Конечно! Воды я ещё сегодня не доставала из колодца.... Тяжело... Если хочешь, бери из бочки дождевой....

Малыш по-деловому начерпал ковшиком воды в тазик, снял изорванную курточку, изгвазданную в глине рубаху и стал мыть лицо, шею и руки до самых плеч. При этом он пофыркивал со странной степенностью и солидностью. Бабулька мотнула головой, пытаясь отогнать совсем уж странные мысли, подала гостю полотенце, висевшее на верёвке для просушки, а потом всё-таки непроизвольно оглянулась на подступающий к огороду строй деревьев:

— Не страшно было в урочище?

— Да в наших лесах главное на медведя или волков не напороться. Но за четыре дня удалось с ними не встретиться.

— Так ведь, почитай всех давно извели, — почему-то стала сокрушаться Прасковья. — Как понаехало в прошлые годы мужиков с ружьями да автоматами, так всю живность под корень и извели. Разве что в самой глухомани, какой волчишка схоронился.

— С автоматами? — лицо малыша раскраснелось от холодной воды и растирания, но тон вопроса показался осудительным: — А кто же им разрешал так охотиться?

— Да всё те же отцы народа! Тьфу ты, вот нечисти развелось! Сам губернатор со своими приспешниками, поговаривают, давал разрешения на охоту. Да и сам не гнушался....

— Ясно. Везде одно и тоже. Не страна, а кормушка для самых оголтелых бандитов.

— Господи, да где ж ты таких слов нахватался?

— Я Прасковья Григорьевна, ещё и много других слов знаю. Кои и вам не снились. Но честно признаюсь, живот от голода свело и сил больше постничать не осталось.

— Ой, конечно! Заходи ...э, Александр... Свиридович в избу. У меня как раз каша на печи млеет.

И старушка первой вошла в сени, а потом и в горницу. При этом у неё мелькнула мысль накормить гостя, да спать уложить. А самой тем временем к соседям сбегать. Но на кого мальца оставить? Вдруг опять в бега пустится? Ведь двери снаружи на замок закрыть можно, а вот окна изнутри открывались без труда и младенцем.

Пока она со вздохами и причитанием накладывала полную миску наваристой каши, да нарезала хлеб с копченой колбасой, её глаза так и метались по избе. Явно выдавая свою хозяйку. И малыш каким-то чудом угадал причину беспокойства. Съев половину каши и солидный кусок хлеба с колбасой, он произнёс немного странную фразу:

— А ведь раньше я такую мамалыгу и на запах не переносил. — А потом и показал свою догадливость: — Зря вы на окна так коситесь. Я ведь всё равно сбегу ещё до прихода соседей.

— Только попробуй! — старушка попыталась развернуть согбенные плечи и уже потянулась рукой к уху ребёнка, как тот совершенно спокойно переспросил:

— А если не справитесь?

При этом он сидел совершенно спокойно и с такой независимостью, что старческая рука замерла на полпути, а потом и вообще попыталась сделать вид, что поправляет край скатерти на столе. Хотя в мыслях Прасковья ещё пыталась себя завести на строгий голос, но вслух растерянно спросила:

— Так тебя ж, поди, родственники давно ищут?

— Нет у меня, теперешнего, родственников. Померли давно. А меня самого бандиты чуть ли не по всей стране ищут. Вполне возможно, что именно вот в таком вот детском теле ищут. Ликвидировать хотят.

— Ты чего...? — опешила старушка. — Что мелешь то?

— Увы, Прасковья Григорьевна, — малец так тяжело вздохнул, словно помирать от старости собрался. — Чистая правда. И не смотрите вы на меня такими глазищами. Вопрос именно так и стоит: если спрячете меня — выживу. Если кто посторонний проведает обо мне — убьют.

— Да что же это в свете делается....

— Сами знаете: беспределом называется.

— И почто ж такого мальца убить хотят?

Александр задумчиво поковырял ложкой остатки каши, затем, не спеша, допил из стакана отвар на сухофруктах, и только потом решительно взял ладонь старушки в свои маленькие детские ручки. Но так естественно это сделал, что у хозяйки и мысли не мелькнуло вырваться или удивиться.

— Может это и хорошо, что я именно сюда, в такую глухомань выбрался. И мы с вами, Прасковья Григорьевна помочь друг другу сможем невероятно. Поэтому придётся мне вам открыться полностью и всю правду рассказать. Хоть как эта правда ни тяжела. Хоть как она ни опасна. Но в вашем возрасте — это единственный и последний шанс приобщиться к великому чуду. А то и вообще начать жизнь заново.

— Что значит заново? — внешний вид гостя, сбивал с мысли: — И где всё-таки твои родители?

— Ох! Ну если я скажу, что родители умерли тридцать лет и двадцать один назад, вам это поможет?

Старушка отчаянно замотала головой, а потом, видимо на всякий случай, перекрестилась. Это малыша не только рассмешило, но и взбодрило:

— Вот потому и надо начинать мою историю издалека. Готовы слушать? Тогда не перебивайте.

Тяжело вздохнул и приступил к рассказу:

— А начну с того, что и не малец я вовсе. Внешность обманчива, а старость, оказывается, можно обмануть.... На самом деле, мне уже девяносто два года.