| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Его проповедь была открытым осуждением греха, и строгим объяснением девиза на стене за его спиной: он предостерегал свою паству о вреде крепких напитков, азартных игр, и заблудших женщин. Бутлегеры и так приносили достаточно бед в Казармы, но женщины были того хуже. И снова, как я уже встречалась с ним в своей собственной церкви, я столкнулась с учением о Загрязнённости Женщин, которое, казалась, занимало умы всех священников.
Мы с Джемом слушали подобные проповеди одно воскресенье за другим, с одним лишь исключением. Преподобный Сайкс свободнее использовал свою кафедру для выражения своих взглядов по отдельным случаям отпадения от благодати: Джим Харди отсутствовал в церкви уже пять воскресений, и не был болен; Констанции Джэксон следует быть осмотрительнее — она была в серьёзной опасности поссориться с соседями: она возвела единственный забор злобы в истории Казарм.
Преподобный Сайкс закончил свою проповедь. Он встал у столика перед кафедрой и просил утренние подношения — практика, чуждая мне и Джему. Один за другим, прихожане выходили вперёд и бросали пятаки и гривенники в чёрную эмалированную жестянку из-под кофе. Мы с Джемом последовали их примеру, и получили мягкое "Спасибо, спасибо вам", когда наши гривенники звякнули.
К нашему удивлению, преподобный Сайкс вытряхнул банку на столик и сгрёб монеты рукой. Он выпрямился и сказал:
— Этого недостаточно, у нас должно быть десять долларов.
Паства заволновалась.
— Вы все знаете зачем это — Элен не сможет оставить своих детей и пойти работать, пока Том в тюрьме. Если каждый даст ещё по одному гривеннику, нам хватит...
Преподобный Сайкс махнул рукой и крикнул кому-то в задней части церкви:
— Алек, закрой двери. Никто отсюда не выйдет, пока мы не соберём десять долларов.
Кэлпурния порылась в сумочке и вытащила на свет потрёпанный кожаный кошель.
— Неа, Кэл, — прошептал Джем, когда она протянула ему блестящий четвертак, — мы можем вложить наши. Дай-ка твой гривенник, Скаут.
В церкви становилось душно, и мне пришло в голову, что преподобный Сайкс решил выжать нужную сумму из своей паствы измором. Веера трещали, ноги шаркали, жеватели табака страдали в муках.
Преподобный Сайкс поразил меня, сказав строго:
— Карлоу Ричардсон, я ещё не видел, чтоб ты поднимался по проходу.
Худой человек в штанах цвета хаки прошёл по проходу и опустил монету. Паства одобрительно зашумела.
Затем преподобный Сайкс сказал:
— Пусть каждый из вас, у кого нет детей, поступится собой и даст по гривеннику с головы. Тогда нам хватит.
Медленно, мучительно десять долларов были собраны. Дверь открылась, и порыв тёплого воздуха оживил нас. Зибо прострочил [строку за строкой прочёл гимн] "На бурных берегах Иордана", и служба была окончена.
Я хотела задержаться и порассматривать, но Кэлпурния подтолкнула меня по проходу вперёд себя. У церковной двери, где она остановилась, чтобы поговорить с Зибо и его семьёй, мы с Джемом поболтали с преподобным Сайксом. Меня так и распирало от вопросов, но я решила подождать, чтобы дать Кэлпурнии на них ответить.
— Мы были особо рады принимать здесь вас всех, — сказал преподобный Сайкс. — У этой церкви нет лучшего друга, чем ваш папа.
Моё любопытство прорвалось:
— А зачем вы все собирали пожертвования для жены Тома Робинса?
— Разве вы не слышали, зачем? — спросил преподобный Сайкс. — У Элен трое малышат, и она не может пойти работать...
— Почему же ей не взять их с собой, Ваше преподобие? — спросила я.
Обычным делом для негритянок с маленькими детьми было разместить их в какой-нибудь тени поблизости, пока родители работали — обычно дети сидели в тени между двумя рядами хлопка. А те, кто и сидеть-то не мог, пристёгивались ремнями к спине их матери на манер индейских детей, либо помещались в свободные хлопковые мешки.
Преподобный Сайкс замялся.
— По правде говоря, мисс Джин Луиза, для Элен оказалось трудно найти работу в эти дни... Когда наступит время сбора, полагаю, что мистер Линк Диз возьмёт её.
— Почему же, Ваше преподобие?
Прежде, чем он успел ответить, я ощутила руку Кэлпурнии на своём плече. Под её нажимом, я сказала:
— Благодарим вас за позволение зайти.
Джем вторил мне эхом, и мы двинулись по направлению к дому.
— Кэл, я знаю — Том Робинсон сидит в тюрьме, и он чего-то ужасного наделал, да почему же Элен никто не нанимает? — спросила я.
Кэлпурния, в своём тёмно-синем муслиновом платье и шляпке размером с бочку, шагала между Джемом и мной.
— Это из-за пересудов о том, что сделал Том, — сказала она. — Люди не горят желанием... не хотят иметь хоть что-то общее с его семьёй.
— Да что же он такого сделал, Кэл?
Кэлпурния вздохнула.
— Старый мистер Боб Юэл обвинил его в изнасил'ваньи своей дочки и добился, чтоб его арестовали и посадили в тюрьму...
— Мистер Юэл?
Что-то всплыло в моей памяти.
— Имеет ли он какое-то отношение к тем Юэлам, которые каждое первое сентября приходят в школу, а затем идут домой? А ведь Аттикус сказал, что они — шваль чистой воды... Я никогда не слышала, чтобы Аттикус говорил о людях таким же образом, каким он говорил о Юэлах. Он сказал...
— Ага, это те самые.
— Ну, если все в Мейкомбе знают, что за люди эти Юэлы, то должны быть рады нанять Элен... А что такое изнасилование, Кэл?
— Это нечто, о чём тебе придётся спросить мистера Финча, — сказала она. — Он сможет объяснить это лучше меня. Вы голодны? Преподобный уж очень долго раскачивался этим утром, обычно он не настолько нудный.
— Он совсем как наш проповедник, — сказал Джем, — но почему же вы поёте гимны таким способом?
— Строченье? — спросила она.
— Разве это оно?
— Ага, называется это "строченье". Всегда делалось именно так, насколько я помню.
Джем сказал: наверное, можно было бы накопить деньги с пожертвований в течение года, и достать несколько сборников гимнов.
Кэлпурния рассмеялась:
— Толку не будет, — сказала она. — Читать-то не умеют.
— Не умеют читать? — переспросила я. — Все эти люди?
— Вот именно, — Кэлпурния кивнула. — Не умеют, окромя где-то четырёх человек на всю Первую Покупку... И я одна из них.
— Где же ты ходила в школу, Кэл? — спросил Джем.
— Нигде. Ну-ка посмотрим, кто же учил меня грамоте? То была тётя мисс Моди Аткинсон, старая мисс Бьюфорд...
— Ты настолько старая?
— Я даже старше мистера Финча. — Кэлпурния усмехнулась. — Не знаю только, насколько. Однажды мы стали припоминать, пытаясь выяснить, сколько же мне лет... Я помню всего на несколько лет больше него, так что я не многим старше, если списать тот факт, что мужчины не помнят так же хорошо, как женщины.
— А когда твой день рожденья, Кэл?
— Я просто отмечаю его на Рождество — так легче запомнить... У меня нет настоящего дня рожденья.
— Но Кэл, — возразил Джем, — ты и близко не выглядишь такой же старой, как Аттикус.
— На цветных возраст не сказывается так быстро, — сказала она.
— Может потому, что они не умеют читать. Кэл, а это ты научила Зибо?
— Ага, мистер Джем. У нас не было школы даже когда он был мальчиком. Однако ж я заставила его учиться.
Зибо был старшим сыном Кэлпурнии. Если бы я хоть раз об этом задумалась, то догадалась бы, что Кэлпурния была уже зрелых лет — у Зибо были подросшие дети — да ведь я же никогда не думала об этом.
— Ты учила его по букварю, как и нас? — спросила я.
— Нет, давала ему выучить страницу из Библии каждый день, и ещё была книга, по которой меня учила мисс Бьюфорд — наверняка не знаете, откуда она мне досталась, — сказала она.
Мы не знали.
— Ваш дедушка Финч подарил мне её.
— Так ты из Пристани? — спросил Джем. — Ты нам никогда не говорила об этом.
— Конечно оттуда, мистер Джем. Выросла там между Резиденцией Бьюфордов и Пристанью. Все свои дни я проводила, работая на Финчей или Бьюфордов, и переехала в Мэйкомб, когда поженились ваши папа и мама.
— А что это была за книга, Кэл? — спросила я.
— "Комментарии" Блэкстоуна.
Джем был ошеломлён.
— Хочешь сказать, учила Зибо по нему?
— Ну да, сэр — мистер Джем. — Кэлпурния робко приложила пальцы ко рту. — То были единственные книги, которые у меня были. Ваш дедушка сказал, что мистер Блэкстоун прекрасно владел английским...
— Так вот почему ты не говоришь, как все прочие, — сказал Джем.
— Какие прочие?
— Прочие цветные люди. Кэл, но в церкви ты говорила, как они...
То, что Кэлпурния ведёт скромную двойную жизнь, никогда не приходило мне в голову. Мысль о том, что у неё было своё особое существование за пределами нашего двора, была необычной, не говоря уж о её владении двумя языками.
— Кэл, — спросила я, — а зачем ты говоришь на ниггерском языке с ни... со своими людьми, хотя знаешь, что это не правильно?
— Ну, прежде всего, я и сама чёрная...
— Это ещё не значит, что тебе надо так говорить, раз ты умеешь лучше, — сказал Джем.
Кэлпурния откинула шляпку и почесала голову, затем осторожно натянула шляпку себе на уши.
— Это очень трудно объяснить, — сказала она. — Представьте, что вы со Скаутом заговорили бы дома, как цветные, — это было бы совсем не к месту, верно? А что если бы я заговорила на языке белых в церкви и со своими соседями? Они бы решили, что я заважничала не хуже Моисея.
— Но Кэл, ты же умеешь лучше, — сказала я.
— Совсем не обязательно показывать всё, что умеешь. Это не воспитанно... Да и потом, людям не нравится видеть рядом с ними кого-то, кто умеет больше них. Это их злит. Ни одного из них не изменишь правильной речью — они сами должны захотеть учиться, а раз они учиться не хотят, то тут уж ничего не поделать, кроме как держать рот на замке или говорить на их языке.
— Кэл, а я могу зайти повидать тебя иногда?
Она глянула вниз на меня.
— Повидать меня, золотце? Ты видишь меня каждый день.
— Прямо у тебя дома, — сказала я. — Как-нибудь после работы? Аттикус может меня забирать.
— Когда тебе будет угодно, — сказала она. — Будем рады видеть тебя.
Мы были на тротуаре у Резиденции Рэдли.
— Гляньте туда, на веранду, — сказал Джем.
Я осмотрела Резиденцию Рэдли, ожидая увидеть её призрачного обитателя загорающим на качелях. Качели были пусты.
— Я о нашей веранде, — сказал Джем.
Я глянула вниз по улице. В боевом облачении, прямая, непреклонная тётя Александра сидела в кресле-качалке точно так, как если бы раньше сидела там каждый день своей жизни.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
