Глаза ведьмы

Боль снова скрутила нутро в кулаке. Каждый участок кожи вспыхнул от чесотки.

Нет, сама она не справится. Дашка закрыла глаза и прижалась лбом к коленям.

Звуки приглушились, словно весь мир стал отдаляться и исчезать.

На очередном вздохе это произошло. Вода наполнилась цветными огоньками... то есть не на самом деле, а в Дашкиных закрытых глазах.

Река засверкала и приобрела объём. Проникалась крошечными искорками. Теперь её было видно словно в трёх измерениях, и берега ничуть не мешали. В ней, как в трёхмерной графике, показался срез, обнажающий дно... течение, камни, слой тины и рыбы.

И вся эта мерцающая слада, как пар от воды, стала приподниматься, направляясь к ней. Вначале тонкими, потом всё более толстыми невидимыми нитями. Они, как щупальца, извивались и пульсировали, скручивались в жгуты и тянулись в Дашке, ползли к ней, словно в поисках цели.

Рыба, теряя цвет, замирала и опускалась на дно. Водоросли бледнели, сворачиваясь, словно ссыхались, сама вода теряла блеск.

Дашка глубоко дышала, не в силах остановиться, а мерцающая слада медленно подбирался к ней, пока не окутала коконом и не начала впитываться в кожу. Словно миллион легчайших нежнейших прикосновений, тепло, проникающее сквозь поры, пробирающее всё глубже, заставляющее кости потрескивать, а тело петь от энергии. Я сильная, — словно шептали Дашкины губы, — я прекрасная, я настоящая. Я — вечная...

Как это было приятно!

Она потеряла счёт времени. Сколько прошло? Секунда? Час? Неделя?

Дашка хлопнула глазами и покачнулась. Спина затекла так, что даже в поясницу болью треснуло. Ну, наверное, это оно и есть. Бабушка часто жаловалась, что в поясницу "стреляет", а Дашка старалась представить, как это. Пока была подростком, не получалось, а сейчас, похоже, поняла.

А стоило понять, что здесь и сейчас произошло, как во рту пересохло от страха. Вот оно... Накатило. Давно подозревала, что рано или поздно случится, но такого быстрого срыва, этого Дашка не ожидала.

И вот вам сразу куча проблем. А ведь она только приехала! Только нашла место, которое ей понравилось! Которое позволяло понемногу забыть о боли!

Было страшно. Уже совсем стемнело, дневное тепло ушло, стало зябко и сыро. Оглохнуть можно было от сверчков, да и комаров тоже прибавилось.

Пока ещё...

Дашка вскочила на ноги, машинально отмахнулась от очередного покушения на свою кровь. Зудение комаров вдруг стало давить на уши. Она насколько могла быстро пошла сквозь шелестящую траву к дороге.

По пути домой ей встретилось две дикие собаки и трое подвыпивших местных. Она не боялась ни тех, ни других, однако постаралась быстрей пройти мимо. Вот уже дом — старая пятиэтажка, в подъезде которой крошились ступени, а перила согнулись, словно на них давило время.

Второй этаж... вроде так близко, всего миг взлететь по лестнице, хотя мышцы ног уже сводит, но всего второй... Однако в доме жили соседи. И соседки. Очень любопытные соседки, чьи двери никогда не закрывались и чьи уши всегда были готовы услышать что-нибудь новенькое.

По приезду Дашка, конечно, сразу с ними столкнулась и наврала, что развелась и переехала из города, потому что осталась без денег и имущества, муж всё забрал. Хорошо хоть детей не успели завести. Две соседки, на вид почти одинаковые по комплекции и выражениям лица, её пожалели.

— Такая молодая, такая красивая! И чего этим сволОтам нужно!

— Другого найдёшь! Ещё лучше!

Банальная банальщина, но тем первым вечером эти простые слова от незнакомых людей пролились как бальзам на душу. Так просто — сочувствие и поддержка от женщин оказались словно плечо, на которое хотелось опереться.

Но сегодня ей нужно быть одной.

Дашка побежала по лестнице как можно быстрей. Но стоило завозиться с дверным замком, как соседняя дверь распахнулась. Показалась соседка в халате, из кармана которого торчала газета, а за спиной вопили и смеялись дети.

— А ты где ж была? Я на чай тебя хотела позвать, звоню — нету! Зайдёшь?

— Извини, сейчас никак не могу. Живот что-то прихватило, боюсь до туалета не добежать.

— Потом заходи!

— Нет, потом спать. Завтра давай, ладно?

Дашка наконец открыла дверь и зашла в маленькую прихожую.

— Но если что, звони! Я поздно ложусь.

— Спасибо.

Дверь быстро закрылась, Дашка пошатнулась, но устояла на ногах. Стала раздеваться. Пальцы уже опухли, щёки раздулись, бока поднялись, как на дрожжах. Хоть спрятаться успела.

Она отправилась в ванную, включила воду. Горячей не было, её включали только по выходным, но ей горячая сейчас и не нужна. Сняв бельё, которое уже резало распухшую кожу, Дашка залезла в ванну, всхлипывая от холода. Но иначе нельзя, переизбыток силы нужно обязательно сбивать.

Закрыв глаза, которые почти превратились в щёлки, Дашка зажмурилась и погрузилась в воду с головой. Стараясь не замечать боли в лёгких, пробыла под водой, пока хватило дыхания, вынырнула за воздухом и погрузилась обратно.

Так ей пришлось делать ни один час.

Устала Дашка знатно. Даже думать не получалось. В ванной она помещалась с трудом, её тело превратилось в дрожжевое тесто. Обычно плоский живот горой выпирал над поверхностью воды, как у беременной, а руки и ноги отекли так, что придавили сами себя к стенкам.

Бабушка говорила, будешь жрать сладу без конца — родишь ведьму. Дурная шутка, но сейчас Дашке казалось, это и правда возможно. Такой живот...

Бабушка никогда ничего не скрывала от Дашки. С самого раннего детства рассказывала о силе, о том, что нельзя хапать её, сколько хочется, ведь тут как с мороженым — можно и коробку сожрать, это ведь вкусно — но тогда обязательно заболеешь. Так и тут — можно и всю вокруг забрать, но лопнешь, ожиреешь или "родишь ведьму". Последнее Дашку пугало больше всего. Рожать ей не хотелось. Её вообще всё это пугало — слада, само слово "ведьма", возможность менять что-то вокруг себя, воздействовать на живых существ. Она не хотела всего этого. Она не хотела учиться, чтобы стать "самой сильной ведьмой" и схлеснуться с орденом чистоты, чтобы уничтожить его, стереть в пыль, развеять прах, чем бредила её мама. Да, мама... служители чистоты в её глазах были хуже маньяков. Все самые страшные истории, которые слышала Дашка, были связаны с ними. Именно матери Дашка пообещала, что если столкнётся лицом к лицу с любым служителем, то развернётся и сбежит. Так далеко, как сможет. Не станет разговаривать и пытаться их понять. Не будет лелеять несбыточную надежду, что её пощадят.

С ёё мамой вообще было сложно жить.

Дашке десять, но она постоянно слышит, что нельзя никому верить, что мир чёрный, что только слада может как-то примирить с земным существованием.

Ей всего двенадцать, но мама подробно объясняет, откуда берутся дети и что любви нет, есть только гормоны, которые однажды обязательно заставят Дашку вести себя как полоумная макака, ронять слюни при виде общипанных парней в несуразной одежде и верить тем, кому верить нельзя.

Ей тринадцать и даже никто не нравится, а мама покупает презервативы и советует менять партнёров как перчатки, чтобы ни в коем случае не привыкать к одному. Чтобы не зависеть от одного, ведь неизвестно, что за человек ей попадётся. Чтобы не считать парней чем-то важным, ведь нет ничего важнее ведьмы.

Ей четырнадцать и мама начала новую песню — нет, я ошиблась, ты никогда не сможешь пойти против служителей, в тебе нет характера, нет стержня, нет силы воли. На что я надеялась?

Бабушка заступалась, но не очень активно. С мамой вообще было сложно спорить, один её тон словно перечеркивал все твои доводы, как бы тщательно ты их не подбирала. Нет! И всё. Ерунда! И можно больше не спрашивать.

Разве удивительно, что Дашка сбежала из дому, как только закончила школу? Поступила в техникум, нашла подработку и перестала брать телефон, когда звонила мама?

Разве удивительно, что она постаралась раз и навсегда вычеркнуть из жизни всё, что касалось ведьмы? Она постаралась убедить себя, что ничем не отличается от остальных девушек, что совершенно нормальная. Что все эти фантазии про ведьм только игра, в которую они часто играли с бабушкой, что от этой игры у мамы мозги съехали набекрень и только поэтому она пропала. Обиделась, что Дашка не захотела играть дальше и отправилась строить свои наполеоновские планы по уничтожению служителей в другие места.

Дашке так хотелось верить, что она сможет быть иной, обычной, забыть о сладе, как о болезни. Существуют же диабетики, которые живут без сахара — и ничего. Люди, которые живут без рук и ног, глухие и слепые. А она будет просто жить без силы, без возможности влиять на мир.

И получалось... Дашка почти смогла забыть. Её бабушка выбрала жизнь при монастыре, её мама пусть редко, но давала знать, что жива, и несколько лет прошли в дымке обыденности. Учёба, потом работа, простые радости и вера, что невозможного нет.

Какая нелепая ошибка! Все эти спокойные годы — просто везение, ничего больше.

В очередной раз набрав полную грудь воздуха, Дашка погрузилась в воду. Если что-то вспоминать, то лучше те времена, когда она вырвалась на волю. Когда она решила познакомиться с жизнью так сказать, лично.

Ей было семнадцать. Ей очень нравилось в общежитии. Многие девчонки, привыкшие к дому, жаловались, что тут грязно и тесно, что нет еды, компьютера, телевизора и ванны, и вообще тут всё иначе, неудобно, никак, и скорее бы всё это закончилось.

Да, тут всё было иначе, однако Дашке нравилось. Нравилось быть одной из них, простой девчонкой, которую никто не изматывал требованиями тренироваться, усилять ведьму, постоянно не напоминал, как ужасен весь мужской пол до последнего своего представителя. Что нет ничего дороже слады, но даже с ней от Дашки, похоже, никакого толку!

В общежитии ничего этого не было.

Тогда Дашка была счастлива.

Но конечно не так счастлива, как в день, когда встретила его.

Оттёки спали только под утро. Измотанная долгой ночью Дашка кое-как вылезла из ванной, замоталась в полотенце, упала на диван и закрыла глаза.

Столько слады ушло впустую! Только оттого, что она потеряла контроль. А потеряла, потому что забыла, как бывает приятно чувствовать эту свою сторону, как глохнешь от знания, что может использовать сладу, сделать с ней, что душе угодно. Когда почти перестаёшь быть человеком, задвигаешь человеческое на задний план, чтобы не мешало, ведь чувствовать силу — главное. Ведь в те минуты ты больше, чем никому не интересная серая мышь. В те минуты ты владычица мира, богиня, ты вселенная со всеми её безграничными тайнами, ты можешь такое, о чём остальным остаётся только мечтать.

Ни мать, ни бабушка никогда не рассказывали, случалось ли так, что ведьма забывалась и убивала случайно, неосознанно. Ведь, думала Дашка, вполне могло быть, что орден возник не просто так. Может, были причины?

Она вдруг громко рассмеялась.

Да, давай, пробуй его оправдать. Ты просто влюблена как кошка, до сих пор без ума от него, вот и хватаешься за соломинку. Даже если случалось прежде, разве все ведьмы должны отвечать за одну? Ты ведь ничего не натворила, отказалась от слады, не пользовалась возможностью сделать свою жизнь лёгкой и приятной. Не пыталась с помощью слады понравится кому нужно, убрать кто мешает. Ни разу не пользовалась... С того дня, как переступила порог дома, оставив за спиной мать, которая кричала, что если Дашка не остановится, пусть забудет, кто её родил!

Но Дашке было всё равно, ведь бабушка днём раньше поддержала её и благословила. Иди, детка, сказала она, иди и живи, как решила. За меня не бойся, а мама... Ей, боюсь, уже ничего не поможет.

Разве мало она отдала? Но что толку?

Если её найдут, им будет неважно, насколько злая она ведьма. Мама рассказывала, как пострадала её подруга, шестнадцатилетняя девчонка, которая и мухи не обидела. Говорила, что даже таких не щадят.

Мама часто её вспоминала. Дашке казалось, эту Василису мама всегда любила больше, хвалила и вспоминала больше, чем собственную дочь. Ей всегда было жаль юную ведьму, которая умерла после того, как с ней поработали служители чистоты, она представляла себя на месте несчастной и на глаза неизменно наворачивались слёзы, но когда о ней вспоминала мама, Дашку охватывала ревность.

И если в детстве она сдерживалась, то став старше, почувствовав силу, решила больше не молчать.

— Она мертва, а я ещё нет!

Дашка крикнула это, когда в очередной раз мама заставляла её хватать сладу, вмещая как можно больше, а потом избавляться от излишков в холодной воде. Это должно было помочь Дашке научиться концентрировать большее количество силы и лучше ею управлять. Изматывающая, утомительная обязанность, Дашка терпеть этого не могла!

Мама злилась, хватала её и трясла, как грушу.

— Слушай меня! Ты растёшь и всё глупеешь! Сколько же можно говорить, что только обретя невиданную силу ты сможешь жить среди этих шакалов! Выжить, не сгинуть, как Василиса!

— Но я не хочу жить среди шакалов! Мне этого вообще ничего не нужно, — кричала Дашка. — Я не просила меня рожать! Не просила делать меня ведьмой! Отстань!

— Ты такая же наивная... Думаешь, кому-то из них интересно, просила ты или нет? Ты есть, и уже за это должна отвечать. Я виновата, нельзя было... но что уж теперь. Теперь только и остаётся, что сделать так, чтобы ты могла сопротивляться. Чтобы никому не верила. Василиса, помню, тоже думала, что может жить, как ей охота. Что если она добрая, все вокруг тоже добрые. Тоже говорила — вот зачем мы появились тут, а не, к примеру, в Африке? Представь только — бежим мы с тобой босиком в одних набедренных повязках из банановых листьев. Кожа загорелая, над головой кудряшки вьются. Об уроках думать не нужно. Эх, может и хорошо было бы. Смешная...

Мама горько усмехнулась, с такой тоской, что Дашка не выдержала. Сколько, ну сколько можно было терпеть это всё? Воспевание Василисы, от которой давно одни кости остались!

— Она мертва, а я ещё нет!

Мама долго молчала, а потом зло выплюнула:

— Ещё. Но кто знает...

После этого дня и до самого Дашкиного отъезда они почти не разговаривали.

Поспала Дашка недолго, только чтобы в себя прийти.

Выпила пустой чай, потому что после такой ночной вахты тошнить будет от любой еды. Выползла на площадку подъезда, а то ещё чего доброго решат, что-то случилось, дверь выломают, а ей сейчас лишнее внимание ни к чему.

Соседок дома не оказалось, ни одной, ни другой. Дашка даже опешила слегка — вот вам и здрасьте, куда же они подевались? Обе сидели дома с детьми, в любое время дня и ночи можно было услышать их голос, а тут вдруг испарились! Хотя, может в поликлинику пошли вдвоём, или на собрание какое-нибудь.

Было время что-нибудь приготовить, к обеду желудок проснётся.

Чего готовить, вопроса не поднималось. Овощи. Здесь они мало того, что стоили копейки и были вкусными, так ещё и соседки делились тем, что приносили со своих огородов да погребов. У всех у местных были свои огороды, так что у Дашки было уже полкухни завалено овощами.