Элемент Вордарога

После, отводя взгляд от поверженного врага, Гриндис заметил укутавшуюся в сопряженном с ее цветом тумане Пир. Еще одна его подруга, которую погубил Вордарог, она не погибла, но оставила Арву и Синту на растерзание синего врага, и в сражении с Вордарогом осталась безучастна.

Алая фигура скрылась в родном цвете и ушла прочь, богиня огня ушла, лепесток чуткости, как Гриндиса называли остальные миры, не завял, а лишь немного потерял свой зеленый цвет. Мир, обретя отнюдь не последний покой, поглаживал не достигшую цели синюю рану и наблюдал за затухающей алой грозой.

Я вернулся, зажглась окружавшая меня реальность, ладони ощутили уже, казалось, державшую их тысячу лет в заточении рукоять. Битва драконов, а по сути миров закончилась давным-давно. Обе руки держали Лейглавирн под уздцы, невероятная мощь, взращенного из Сердца Мира меча впитывала силы из самого меня, реликвия, словно взбешенная лошадь брыкалась и фыркала блестящими искрами, я тянул, тянул шпоры бури, уже не осознавая который час. Время играло со мной в кошки мышки, а чувствующий биение сердца клинок все не поддавался. Вдруг и Нантис решил бросить меня и уйти, как ранее отнятые силы охотно отдались мечу. Нет! Не уходи! Свет этой яркой звезды привел меня к Сердцу Мира, уволок прочь от невзгод пути и привел к цели, а теперь решил бросить меня. Что же это такое: безумный обман или попытка образумить меня? Стараясь удержать на плаву обе лодки, я не отдавал предпочтение ни одной из них. Не уходи, Нантис, не бросай меня, я без тебя не смогу! Выбор был слишком тяжел: верный осязаемый кожей, словно живой товарищ браслет, или меч, способный известить о кончине мира и сподвигнуть всех на последний бой.

От тяжести этого решения зависело все, почему-то привязанность играла для меня слишком огромную роль. Все — пора! Я позволил ожившему украшению соскользнуть с запястья и вернуться в утробу матери, только тогда, обессиленные руки ощутили движение. Лезвие заскользило по граням великого самоцвета, легкое, как перо оно вышло из родной стихии и обрело себе нового владельца. Дааа! Я ощутил невероятный всепоглощающий подъем исходящей из Сердца Мира энергии. Кровь стремительным потоком погнала по венам мою жизнь. Сила! Сила, незнающая границ захлестнула меня и понесла в высь. Бывшие очень тяжелыми крылья распахнулись павлиньим хвостом. Ноющее от гнета синих корней сердце засияло ярче и более мерно, бушующий ураганом ритм начал стихать, а меня все несло в высь. В верх, к судьбе! Перья реактивного ранца словно разгорелись нестерпимым огнем. Нависшие над миром корни смерти зашептали ранее неслышимую мелодию голосов. Шепчущие корни отговаривали меня, звали сойти с пути и примкнуть к пятнающим рубин легионам хаоса.

Когда я приблизился к синему отражению подземных лесов, словно из зазеркалья на меня ринулись вездесущие индиговые отростки. Легкое как перо лезвие рассекало их, корни плетьми опадали вниз, сначала мелкие, затем большие они все приближались и приближались со всех сторон. Я кружил словно Геракл, сражающийся с Лернейской гидрой. Казалось, что после каждой отрубленной головы, как в давней легенде, на меня обрушались три.

Кружение не сбавляло моей скорости, меч крутился, крылья возносились, синие капли падали осенним дождем. Танец с новым мечом продолжался, а дремлющая в ножнах забытая мною Айрэлис даже не пыталась сообщить о своем существовании. Все двигалось слишком быстро, промедление на долю секунды сулило мне большими неприятностями.

В кокой-то момент я пробился сквозь бурную растительность и оказался под эпицентром змеиной грозы. Множество обрубленным змеек, напомнивших мне старую легенду, осыпались вниз, а я, поглаживая рукоять новой легенды, приближался к самым толстым здешним корням. Не знаю, было ли это дерево каким-то образом заразившее рану мира или воля, покоренных Вордарогом синих сердец. Мне было наплевать, эта совокупность пороков, что истязала Гриндис недолжна иметь жизнь. Я покончу с этим раз и навсегда. Наконец я на расстоянии вытянутой руки от объекта, готовлю Лейглавирн к очередному, но гораздо более значительному замаху. Шепот все тщетно пытался отговорить меня. Выбросив из головы хор голосов, я с криком: "Хая!" — словно в замедленной съемке тяну меч к самому большому и зловонному корню. Все, что осталось позади не могло сейчас остановить меня, однако хитросплетение синих отростков предприняло последнюю, на мой взгляд, слишком уж жалкую попытку остановить меня: это был не заслон из толстейших бревен, что можно было легко представить в этот момент, нет, попытка была все та же, маленький синий корень в попытке отвести судьбу выстрельнул собой прямо в меня. Не остановить... Лейглавирн, будучи в месте своей невероятной силы, вошел в корень, как нож в масло, прорезая древесную плоть, мелкий засранец корешок достиг цели и ужалил меня в плечо. В глазах посинело, власть ордена потекла по моим венам: не знаю, был ли это яд или контроль разума, а может абсолютная смерть — не волновало ни что. Тогда момент завладел мной и повел меч к горлу корней, не обращая внимания ни на какие каверзы судьбы. Ничто не маячило и не отвлекало, даже синева отступила пред сиянием разрубающего нечисть клинка.

Лезвие в пространстве, крылья затихли, ветер щекочет лицо, унося меня в низ, конечности не слушаются, тело немеет в предвкушении встречи с судьбой — я падаю...

Глава 2

Какой-то свет проникает сквозь сомкнутые веки, мерное сияние приводит в чувства и отгоняет тени забытия. Открываю глаза, вижу невероятный алый кристалл, именуемый Сердцем Мира и спрятанное в темноте стечение всего, что ранее окружало его. Психика не отрезвела, это Гриндис скрыл то, что тревожит ее. Быстро вспоминаю былое и кое-что еще. Сон или воспоминание, что показало мне Сердце Мира разогревает застывшую память, помимо разрушения шепчущих корней, освобождения Гриндиса от гнета синевы и странного видения, показанного мне самим миром, вспоминаю что-то еще. Память погребла это достаточно глубоко. Да, было кое-что, оно всплыло при воспоминании о видении. Тогда, когда я только явился на Гриндис, мне приснился сон: некий субъект, очень напоминающий дракона, плыл в космосе, не обращая внимания на холод и какую-то боль, и что-то про рану... В общем, вспоминая его, я понял, что это все было неспроста и все мои поползновения привели меня к одной цели, которая сейчас находится у меня перед глазами.

Кстати, цель то, цель, но и про ощущения забывать не стоит. А они достаточно приятные: тело лежит в мягком, оббитом странного вида шерстью кресле, что казалось мне очень большим и просто окутало меня нежностью, и пахло в нем достаточно приятно, вроде бы ромашкой, но я могу и ошибаться — на Земле она стала редкостью. Значит, я жив, кажется, здоров и пахну хорошо. Так, не время нежиться, пора и ножки размять. В этот весьма трудный для отдыхающего тела момент явилось мимолетное виденье, показавшееся мне зеленым огнем.

— Добрый день! — сказало оно.

— Добрый, — со страхом и недоумением тихо выдавил я.

— Будем знакомы, я Рич, Аватар Гриндиса, представляющий его в этот нелегкий для всех нас час. — зашипело пламя. — А вы, видимо, Ронет, Точка самого великого мира из всех. Точка Гриндиса! Его орудие, приносящее зеленый свет в миры граней и их теней.

— Да-а-а, — родил я, не как не могущий прийти в себя, — п-приятно поз-знакомиться.

— Вам удобнее пламенная реч, по душам поболтать или голосом, — выстрельнул огонь, явив свету лик огненной морды зеленого дракона.

Я еще больше удивился, хотя в таком месте и в таких обстоятельствах, казалось, что это уже невозможно, и плеснул немного своей остужающей речи в его со мной диалог:

— Пожалуй, что по душам, лучше, как вам будет удобнее.

— Да что вы, Ронет, не стесняйтесь, говорите прямо, — я буду вам очень любезен, — произнес он вслух, раскрывая крылышки.

— Хорошо! — сказал я, отрубив потуги встать с удобного кресла и прислоняя колени по ближе к своему животу. — О чем поболтаем?

Полностью сформировавшийся драконий аватар, словно нахмурившись, почесал пламенной лапой свой подбородок и произнес:

— О тебе, обо мне, о Гриндисе и обо всем в целом.

Дааа, долгий предстоит разговор, надеюсь, что плодотворный.

— Я не стану тебя, вас, сильно утруждать, постараюсь рассказать только самое необходимое, — промолвил он, немного сбившись.

Я потер ладоши:

— Ладно, такая форма по мне, — сказал я, понимая, что почему-то он передо мной слегка лебезит и относиться ко мне, как дворецкий к хозяину дома.

Что же меня волнует больше всего? — думал я, глядя на вопросительно уставившегося дворецкого Сердца Мира. Много чего мне хотелось узнать, я размышлял где-то десять секунд и меня все время что-то отвлекало, двигаясь во тьме подле сердца. Наконец аватару надоело на меня глазеть, и он неожиданно произнес:

— Вижу вам, Ронет, необходима более умиротворяющая обстановка.

Затем зеленый огонь хлопнул, если можно так выразиться о драконе, в ладоши и после мир вокруг внезапно переменился, заставляя меня действительно умиротвориться, провалившись спиной в пушистое кресло.

Мы оказались в уютной, теплой комнатушке какого-то домишки: внутри горели неяркие свечи, на стенах весели разноцветные ковры, меблировка блистала чистотой, из-за оконца справа от нас светило ласковое весеннее солнышко. Я, не удержав мира в душе, с неясным воплем вскочил и приник к окну: лучики, цветочки всех цветов и оттенков, фонтанчик с маленькой радугой и веселые птички так обрадовали меня. Картина заставила влагу потечь по моей щеке. Я снова встрепенулся и, не обращая внимания на дворецкого, заплетающейся походкой пьяного побрел ко двери. Аватар промолчал, видя насквозь мои чувства. Дверь, комната, кухонька, схожая обстановка, еще одна дверь, похоже, входная, трепещу сапогами в ее сторону. Отблески костра в очаге зеленеют, призывая дворецкого, дверь распахивается, солнце нестерпимо бьет по глазам. Настоящее, оно все настоящее! Неужели я вышел из моего пути и вернулся на белый свет?

Приближаюсь к фонтану, омываю прохладной водичкой лицо, поласкаюсь, слушаю пение птиц, понимаю видение и благодарю аватара:

— Спасибо, Рич, большое, гигантское спасибо тебе.

— Не стоит, я лишь скромный слуга, — отвечает тот.

Чувства радости, не смотря на иллюзию, не отступают а разгораются ярче, еще ярче и просто распирают грудь, хочется обнять огонь, излить все переживания и затушить его льющимся сейчас из моих глазниц потоком слез. Дворецкий тупиться, уходит в бок, сворачивает от моих расставленных рук, но понимает и принимает людской облик, затем просто пожимает мне руку и рассыпается вихрем огненных чешуек, снова предвидя мой ход и желание побыть одному. Слышу голос:

— Отдохни чуток, потом и поговорим, время здесь то ускоряется, то мерно течет, сейчас оно еще у тебя есть, отдохни.

Пробормотав: "Спасибо!" — я упал к зеленой траве, зарывая в ней свое счастливое лицо.

При болезни всегда говорят, что сон лучшее лекарство, таков был он и в моем положении. Отдохнув, приведя себя в некое подобие порядка, напившись водицы и успокоив чувства чуть не сбрендившего от потуг безумца и, образно говоря, полив молоком свои невзгоды, я глянул на вечернее небо и вошел внутрь дома.

В камине тут же возник аватар, я ухитрился весело улыбнуться своими не совсем обычными губами и приглашающе махнуть крылом в сторону первой виденной мной комнатушки.

Как бы странно не было это осознавать, но дракон сидел передо мной в схожем кресле и щепетильно расставлял на столе призванные им угощения.

Я не стал тянуть и, слегка перекусив и выпив его чаю, кажется, жасминового, решил задать первый вопрос:

— Причина укоренившегося зла — рана мира? Та, что нанес ему Вордарог?

— Поздравляю, вы оказались достаточно смышлены, чтобы понять, Ронет, да это так! И гниль в этой ране, укоренилась очень глубоко и породила яйцо. — начал отвечать он. — Дремлющее зло как никогда близко к своей цели и скоро настанет его час. Скоро настанет пора Точке Гриндиса заявить о себе и встретиться с ним лицом к лицу.

Дремлющее зло, оно породило орден и болезнь и, судя по видению битвы и снам, что я видел в Пути Сердца, эпицентром всего действительно является это яйцо и да, из этого исходит, что вылупление его не принесет нам ничего хорошего.

— И что произойдет, когда оно вылупиться? — на всякий случай спросил я, памятуя слова умирающего Бернла Латайза, мужа Ливиэль.

— Ты уже и сам знаешь, гелл... — сказал он осекшись. — Когда Наследник Вордарога покинет свою колыбель и вольет пламя в рану мира, тогда наступит конец всему, мир погибнет и мы все заодно с ним.

Хм, он почти что процитировал слова Бернла, следил за мной что ли?

— И каков наш план? — вопросил я.

— План слишком обширен, чтобы тебе увидеть его целиком, — заговорил он, — я могу лишь немного разъяснить его суть и важнейшие части картины, что Гриндис видит детально, в отличие от нас.

От излагаемых им заумностей у меня закружилась голова, я испил еще чайку и развесил уши. Рич пронаблюдал за мной с таликой тревоги, насупился, поняв, что приступ прошел, и снова заговорил:

— Некоторые кусочки мозаики просто распадаются у Гриндиса на глазах, другие, не менее тревожные губят его, но все равно мир ухитряется обращать даже помехи себе на пользу. Взять к примеру его детей, вечно зеленых Саури, над которыми отец потерял контроль и не может единолично направить их в бой. Война идет и фронт простирается по всему миру.

Тут я вспомнил слова первого увиденного мной Саури по имени Самилон, что оказался отцом моего Мутари, моего друга и товарища. "Хоть он и послал меня, он уже слишком слаб, чтобы мной командовать" — тогда сказал он, перед тем, как пустить в меня свое бушующее пламя. Контроль, значит, потерял, частичный или полный, как у ордена над своими адептами? Могущество, сила собрать невиданный легион зеленых драконов и уничтожить врага. Схожи они иль нет? Вордарог и Гриндис? Тут Рич провел крылом у меня перед лицом:

— Не заснул?

— Ах, да, продолжай, пожалуйста, задумался, прости, — пролепетал я.

— Потеря контроля над детенышами лишь крупица невзгод. — с грустью в голосе проложил повесть дракон. — В путях стало намного опаснее, переходы меж гранями зажили собственной жизнью и превратились в хаос... Одни зажигаются, другие тухнут, скорее всего из-за ослабшего мира Раэлы и Айрэлы гаснут, Гриндис лишь обращает эти коллизии себе на пользу.

Ого, ничего себе, вот это мощь, вот это выдержка, и ум невероятный...

Тем временем Рич говорил:

— Чтобы помешать ордену, Гриндис поочередно гасит и разжигает их, топит во мраке ночную навигацию в некоторых швах, где орден особенно силен, Айрэлы еще можно как-то пережить, но смерь солнца невозможно, он старается сохранить как можно больше жизней, ведь трудно управлять телом, когда оно болеет.

Ууу, вот почему в Глоу я не видел Айрэла и в грани с Твердыней Каршина тоже. Мир только экономит силы и тем самым сбивает врага с толку, замедляя его победную поступь.

— Оружие, меч, частичку собственного сердца дал тебе он, дабы ты нес его свет и не дал ему самому погрязнуть во тьме, — продолжал аватар.