Мотыжкин

Вот хочется мне сказать, что понял всю глупость своей партийной мастурбации, утопичность основных постулатов и преступность других, подлость политики и мерзостный, гнилостный запах внутренней партийной кухни. И вот хер мне. Так получилось, что своим возвращением к реальной жизни я обязан Царе. К тому времени я по ней безнадёжно сох. Да что там. Я превратился в мумию. Болезненное и обидное чувство — эта любовь. Да и был я всего лишь активистом, мальчиком на подхвате, когда Цара была самой настоящей Царой с гордым профилем, томной тенью и жаром десяти тысяч ночей и постелей. Вокруг неё кружились не только мы, жалкий космический мусор и дешёвые искусственные спутники, но и кометы и целые планетоиды. И бог бы со всем этим, я бы любил её безответно, как дикарь любит солнце. Так она со всеми этими звёздными телами трахалась. Самозабвенно и не жалея ни своих, ни их чресл. В полном соответствии с партийной позицией и установкой. Меня жалели, отводили взгляд, прерывали разговор, придумывали глупые причины для объяснений, но все равно однажды прорвалось. И я тихо и незаметно исчез из её бурной партийной жизни. Особенно было обидно, что в череде её поклонников, или тех, кого я туда в ярости набросал, были совсем уж отвратные личности, а вот меня не было. Наивный мальчик во мне лопнул, как накаченный воздухом презерватив. То, что со мной произошло дальше, было скорее попыткой сбежать от Цары как можно дальше. Первое время мне это удалось. А потом мы оказались соседями...

4

Наташка прибежала на следующий день прямо с утра. У меня на сковороде громко умирала яичница, словно еретик в подвалах инквизиции, а по телу мягкой волной растекался херес.

— Господин Эмпедокл Тимофеевич — вы быкуете! — с порога заявил подросток.

Я не ответил, посмотрел на неё, отметил про себя блядскую маечку и шортики в обтяжку и только головой покачал. Помню, когда я понял, что жить буду рядом с Царой и у неё за то время, что мы не пересекались, образовалась прелестная и умная дочка, единственный вопрос, который меня заинтересовал: от кого? Как-то так получалось, что, встречаясь с моими старыми знакомыми, я получал в лицо информацию о приключениях Цары. Иногда в подробностях, иногда скупым дайджестом на меня вываливали её любовников и сплетни. Как же меня это бесило...

— Вы быкуете, Эмпедокл Тимофеевич! — повторила Наташа, на этот раз более грозно и кулаком помахала для выразительности.

— Что, жаловаться прибежал? — поинтересовался ехидно.

С такой стороны Наташа на ситуацию не смотрела, поэтому сразу сдулась.

— Почему сразу жаловаться, — обижено сказала одна. — Он со мной просто поделился информацией.

— Ага, — не стал спорить я.

Так вот. Единственное, в чем все мои информаторы не сходились, — кого избрала Цара на роль отца своего ребёнка. Каждый раз назывались новые фамилии и новые обстоятельства, побудившие её продлить свой род. Вплоть до того, что её выкрали, оплодотворили и продержали взаперти, пока она не родила. Бред, в общем. А потом, по своим каналам, я узнал кто отец и охуел. Вот же действительно безумный поступок, в её духе.

— И зачем ты его прессовал? — все не унималась девка.

— Для порядка, — засмеялся я. — Чай будешь?

— Кофе с булочкой, — заявила она. — Ты думаешь, что сможешь разрушить нашу любовь?

— Я? Разрушить? — удивился я её наивности. — Вот уж нет. Любовь это такой материал, который внешнему воздействию не поддаётся. Вот если в нем самом есть некоторая слабость...

— И ты решил сделать все, что в твоих силах, чтобы слабость эту обнаружить? — возмутилась она. — Нападаешь не него?

Я оправдываться не стал, отвернулся и занялся кофе.

— Эмпедокл Тимофеевич, — заныла в спину Наташа.

Дети почему-то всегда пребывают в странной уверенности, что мы, взрослые, обязаны относиться к ним снисходительно, прощать ошибки, жалеть и вообще вести себя как дебилы. Откуда это в них? Оглядываясь в своё собственное прошлое, я могу только с ужасом смириться с абсолютно аналогичным убожеством мысли. Вручив Наташке чашку кофе и тарелку с булочкой присыпанной сахарной пудрой, я, не стесняясь, спрашиваю:

— А кто твой отец?

Получив этот прямой в челюсть, она замотала головой.

— Причём тут...

— Да не обостряй, — перебил я её. — Это я просто удар по тебе дезориентирующий наношу. Как в стратегических играх. Бух, бам по командным центрам, а сам тишком по диагонали на е-семь. Да и продемонстрировать тебе хочу кое-что.

— Что? — обиженно пробормотала она.

Я отхлебнул херес прямо из бутылки.

— Да если бы я хотел действительно разбить вашу любовь, как вы выражаетесь, о суровые рифы реальности — лежать бы вам уже в обломках. Жизнь ублюдочная вещь. Мне и выдумывать ничего не надо. Технология уже отработана. Вот, заходим на сайт, триста двадцать пять заявлений от девушек, ищущих себе пару в эту пятницу. Из них идеальное совпадение с твоим дылдой у семерых. Захожу как куратор, отправляю всем сообщения, что есть такой парень на 99% подходящий им психологически, сексуально и по уровню образования. Значит, у них впереди большое светлое будущее, не только, как социальных единиц, но и вполне себе оттраханных самок...

— Мотыжкин, — возмутилась Наташка, — вы ужасающе не романтичны.

— Ну да, ну да... Зато вашу партийную принадлежность я легко идентифицировал. Новые романтики? Ведь так?

Девка губы надула, не признается. Делаю ещё один, победный, глоток хереса.

— Ну так вот, на следующий день твоего ухажёра ждал бы такой штурм... О! Вот тогда вылезут слабости, о которых только сообщить и останется. Тебе.

— Сволочь, — буркнула она.

— Да ладно, я же тебе для иллюстрации, гипотетически. А то обидно, понимаешь, прессуешь, быкуешь...

— Но вы же его вызвали. К себе. К вам только психопаты и ходят. Зачем?

— Понять хочу. Вот ты говоришь: любовь, любовь... Но вот мне совершенно не понятно, чем же тебе этот Матвей Мочалов так мил? Человечишка же — посредственный. Отчего вдруг...

И руками развёл, чтобы подчеркнуть недоумение.

— Я, между прочим, по психологии и педагогике первый уровень недавно сдала, — произнесла Наташка, не скрывая самодовольства. — Может, сразу скажете, к чему клоните? Без подводки.

Я вздохнул. Гении они такие.

— Давай в открытую. Раз такая умная, — соглашаюсь, после хереса. — Детка, оглянись! В мире правит баланс сил. Как только чаша весов начинает склоняться в какую-либо из сторон, сразу же у победившей стороны наступает такая жопа, что проигравшим можно позавидовать. Это верно для политики, для физики, в том числе и для человеческих взаимоотношений. Так вот, парень твой тебе не то, чтобы не пара. Не мезальянс это. У тебя практически зоофилия получается. Он же другой биологический вид! Нет ощущения, что с животным целуешься? Нет? А должно бы и появиться. Хотя бы как защитная реакция. Ты не смотри, что у него внешность человеческая. Интеллект у него, как у обезьяны. Ты знаешь, что практически все жильцы столичного питомника смотрят те же телепроекты, что и девяносто процентов твоих сограждан? Это в постели вы в равных условиях, но стоит тебе с ложа слезть, как ты становишься тяжелее пятерых таких Матвеев. О чем вы с ним на кухне говорить будете?

— Он не любит сидеть на кухне.

— Ну да, чего это я, — хлопнул себя по лбу. — Там же телевизоры маленькие. А вот представь, ты курсовую свою защищаешь, патент получаешь, японцы его покупают и впереди только перспективы и открываются. А Матвей твой с дивана поднялся, как мертвец из могилы, и в туалет сходил.

За долгие годы общения с подростками у меня выработалась удивительная способность говорить одно и тоже, но разными словами. Дети, даже гении, особенно падки на яркую обертку. И говно скушают, если в яркую фольгу завернуть. И не столько о конфетках речь, это я для выразительности их приплел. В словах это намного сильней проявляется. Тут тяга к красивостям и украшательству вообще удержу не знает. Чем я и пользуюсь, по мере сил. Только в этот раз, Наташа очередной раз доказала, что девочка она умная.

— Можно не растекаться мыслию, — перебила она меня. — Я уже поняла. Матвей мне не ровня. Мне нужен образованный, умный, спортивный и потенциально успешный парень, желательно нежный и чуткий, который сможет раскрыть мой бутон и не надломить хрупкую девичью психику. Бла-бла-бла — это я резюмирую.

— Кхе, верно, только без бутонов, — признался я.

— Не знаю, — Наташа пожала плечами, — на уроках этики на важность бутона напирали особенно. Хотя, как по мне, целка — это не самое важное в жизни, чтобы особенно обращать внимание как её распечатали.

— Ну, суть ты поняла правильно, — произнес я, вспоминая, когда она в последний раз проходила медицинское обследование. Не то, чтобы меня сильно волновала её девственность, но...

Наташа тоже задумалась. Вот чего мне не хватает на моей работе, так это возможности в головах людей покопаться. Вот вертит она в руках булочку, пальчиком по кофейной чашке водит и в гущу кофейную заглядывает, но все равно непонятно какие мысли бродят в мозгах.

— А чем докажете?

— Что? — не понял я.

— Что такой вот образованный и умный дятел для меня лучше Матвея?

— Ага, — от радости я чуть не подпрыгнул. — Есть у меня на примете несколько парней...

— Не пойдет, — покачала она головой. — Парней не надо. Вы будете доказывать. Знаю, кого вы подберете. Общалась уже со своим куратором на тему внеклассного секса. Так он мне тоже подходящие кандидатуры расписывал. Туфта все это. Он за образец себя брал. Так что, кого бы вы не нашли — это будете вы, только в облегченной версии. И если уж хочешь, чтобы я послушалась тебя и бросила Матвея, докажи, что сам лучше его.

— А? — вырвалось у меня.

— А что вы хотите, Эмпедокл Тимофеевич, — пожала плечами Наташа. — Это же так просто. Вы мне рассказываете, кто лучше, кто хуже, кто подходит, кто нет. Но вот посмотришь на этих ваших образованных, тьфу. Подлецы, сволочи, отморозки. Такие же, как все. Разве что умные. Знаешь сколько мерзости на олимпиадах? Не в каждой подворотне столько дерьма... Так что, если хотите что-то доказать — доказывайте! Но только сами.

5

Не один я в этом мире пострадал от женщин. Да что там! И от меня пострадало немало ни в чем неповинных баб. Нет, если рассматривать столкновение полов онтологически, то вина их очевидна — наличие влагалища служит безусловным доказательством их вины. Как и мой мужской инструмент. Но вот положа руку на сердце, могу ли утверждать, что все обиженные мною женщины получили по заслугам? Нихуя! Скорее наоборот. Скотиной я был исключительно по собственной инициативе. Даже обида на Цару не аргумент. Не на неё же пенять, что с женой у меня ничего не получилось? Это я так в лужу мыслями плююсь после того, как мы с Наташей контракт составляли. Изматывающее занятие. Я даже поинтересовался, после того как подпись поставил:

— А по правоведению у тебя только первый уровень. Скрываешь?

— Смысла не вижу, с экзаменами возиться, — ответила Наташа и добавила, увидев, как головой качаю. — А что вы думаете, Эмпедокл Тимофеевич, легко сейчас девушке в этом мире?

— Тебе четырнадцать.

— Вот и именно...

В общем, ушла она довольная. А у меня начался период углубленного самокопания. А все от того, что сам пошел на поводу собственных эмоций. Наверное и действительно, что-то доказать Царе хотел. Ну не Наташке же доказывать? С другой стороны — это я себя успокаиваю — страшного тоже ничего не будет. Отведу её несколько раз в какой-нибудь интеллектуальный ресторан, на вечер олимпийских чемпионов, можно в наш рабочий клуб, там временами бывает интересно. Еще куда-то. Хоть от подростков её отвлеку. На людей посмотрит. Да и себя покажет, хоть и ребенок совсем, но все равно ведь среднюю школу она, считай, закончила, теперь университетский уровень сдавать будет. А это хочешь, не хочешь, а взрослая жизнь. И только я себя успокоил, как ко мне буквально ворвалась Цара.

За все время, как мы стали соседями, я видел её почти каждую неделю, а вот разговаривал всего пару раз. И то. Разговором это и назвать нельзя. Обменялись несколькими фразами. Вроде: видишь кого, слышишь, не женился, работаешь, помнишь, ну пока. У меня-то особого желания беседовать и не было. У неё тоже, по-видимому. Я, когда встречаю своих бывших однопартийцев, не горю особо желанием душу выворачивать, да и их тоже я как-то не сильно интересую. Жизнь разная у всех у нас. Сейчас понимаю, что единственное, что нас хоть как-то связывало — это молодость. Все остальное самообман. Идеология, пропаганда, общественные порывы... Всё пустое. Разными мы и тогда были. Только возраст. И неизбежный юношеский максимализм, и ветреность мысли. А как стали корни пускать, так и всё. Послали друг друга на хуй, кто громко, кто по-тихому, и разлетелись. Я так первый от всего этого уродства отвалил. Меня Цара отвадила. Теперь вроде как самый успешный. Не богатый. Думаю, и сама больше меня зашибает, несмотря на то, что не первой свежести уже, а другие, те, кто в коммерцию подался, тоже неплохо живут. Нет, первой гильдии никто не стал — понятное дело, образование экономическое поздно получили. До недавних пор круче меня был один чувак, но он в политике вырос, с контрактно-анархистов начиная, без остановки. Единственный из всех нас. Так убили его. В общем, к чему это... не думайте только, что жизнь у меня перед смертью проноситься. Просто офигение собственное оправдать хочу.

— Какого хрена, ЭмТи, ты лезешь в жизнь моей дочери! — с порога начала она орать, да так что я чуть хересом не подавился. — Чем тебе Матвей не угодил! Он хороший парень, честный добрый, открытый! У них чувства, а ты своими грязными руками...

— Фу, где ты понабралась этих банальностей, — возмутился я.

Зря конечно, нужно было бы промолчать, но не сдержался. Вот не люблю, когда со мной начинают общаться, словно с персонажем мыльных телепостановок. Естественней надо быть. Зашла бы, послала, обматерила — и то больше смысла было, чем вот так...

— Что?! — завизжала она.

Я только скривился.

— Садись, — предложил я и махнул рукой, — чай, кофе, херес... Водка где-то должна быть...

Как ни странно, Цара не стала дальше кричать и ругаться, молча села, хотя и продолжала смотреть на меня настороженно и зло.

— Херес, — сквозь зубы произнесла она.

Прислушался я к своему организму, который к тому времени уже грамм четыреста хереса принял, но вроде готов был еще немного впитать. Налил себе, ей, сел рядом, и со вздохом предложил:

— Излагай.

Если вкратце пересказать наезд, то жизнь дерьмо, я дерьмо, во власти давно дерьмо — особое, концентрированное; дочка занимается дерьмом, и единственное светлое пятнышко — Матвей, свят, Степанович. И лицом красив, и душой чист. Единственный, кто сможет спасти заблудшую в полутьме библиотек Наташу от сползания в ад философий. Сентенция, что тянуться чреслами надо к природе, не нова, и как по мне отдает легкой мхатовской безвкусицей. Почему-то на неё, матушку-природу, принято сбрасывать все непопулярные решения, и ею же оправдывать все возможные извращения. Взять тех же гомиков. Уж насколько я к ним относился просвещенно, но даже меня начинает раздражать вечные ссылки на какой-то специальный ген, заставляющий любить мужские жопы больше женских задниц. И пусть бы себе на здоровье, но гены тут причем? Эта странная тяга использовать природу вместо фигового листа... Царе даже возражать не хотелось. Светлый мальчик.