От вида всех этих богатств, по рядам стоящих позади своего адмирала новоросских стрелков и матросов пронесся вздох восхищения и изумления. Да и сам Щебенкин едва сдерживал себя, чтобы "сохранить лицо" и не бросится, потрогать пощупать все руками. Вместо этого он окинул подарки небрежным взглядом, горделиво выпрямился и шагнул навстречу ацтекам.

Дальнейшие переговоры прошли, как сказали бы в будущем "в теплой, дружеской обстановке". Вот только, не оставляло ощущение, что все эта демонстрация, могущества и богатства со стороны индейцев преследовала одну цель: запугать пришельцев и помешать им продвинуться во внутренние районы страны. В планы Константина подобный вариант развития событий и так не входил, что он и постарался донести до послов. Однако и уходить, оставлять "без присмотра" столь богатые места не хотелось категорически. В конце, концов, решение было принято. По договору с ацтеками на месте временного лагеря новороссов силами местных индейцев уже с завтрашнего дня должно было начаться строительство крепости, по сути, торгового поста. В обмен на это Щебенкин обязался не вторгаться вглубь владений Монтесумы и не приближаться к его столице.

Следующий день принес новые дела и заботы. Вид огромного количества драгоценных подарков буквально потряс Костиных спутников и если скованные суровой воинской дисциплиной стрелки помалкивали, то среди экипажей кораблей поднялся глухой ропот. Цель путешествия еще даже не была достигнута, а в трюме флагманской каракки уже лежали несметные сокровища. Часть матросов и офицеров, ослепленных их блеском, и введенных в заблуждение миролюбием и покладистостью туземцев заговорили о походе к Теночтитлану. Ситуация запахла открытым бунтом и пришлось приложить немалые усилия, чтобы пресечь столь опасные брожения в неокрепших умах охваченных жадностью подчиненных.

Едва только над лазоревыми волнами океана взошло солнце гулкий рокот ротного барабана и переливистый свист боцманских дудок, собрал в центр будущей строительной площадки, весь личный состав экспедиции. Вышедший из своего шатра Константин одернул свой парадный мундир, водрузил на голову широкополую, украшенную плюмажем шляпу и решительно направился в центр импровизированного плаца. Действовать он решил безотлагательно и если понадобится, предельно жестко, недовольству в матросских кубриках необходимо было положить конец, иначе ситуация могла обернуться большой кровью. Перед ним, толпились матросы, рядом отдельной кучкой стояли офицеры, за спиной ровными шеренгами выстроились стрелки, а вокруг в качестве зрителей начинающегося спектакля собрались привлеченные к строительству крепости индейцы.

— Господа офицеры, солдаты и матросы — Щебенкин обвел взглядом притихших людей — мы пришли сюда как мирные соседи. Не для войны и разбоя, а для доброй торговли. Вы все видели, как радушно встретили нас здешние жители. Не пролив ни капли своей и чужой крови мы обрели эту землю и огромные богатства, которые будут переданы в казну и послужат тому, чтобы наше княжество стало сильным и богатым, а ваши семьи не знали нужды, болезней и голода. Чтобы ваши дети бесплатно учились грамоте и ремеслам, жили в мирных, процветающих городах.

При упоминании о сокровищах, лежащих в корабельном трюме и их дальнейшей судьбе, по толпе прошло волнение, сопровождаемое нестройным гулом голосов.

— За государем не пропадет ни служба, ни награда. Он не забудет наших заслуг, и каждый из здесь присутствующих, те, кто честно исполняет свой долг, по возвращении домой будет щедро вознагражден — успокаивающе поднял руку Константин — но только те, кто остался верен своему государю и присяге. А среди вас, я знаю, есть те, кто, позабыв о долге и чести, в угоду своей глупости и жадности призывает своих товарищей к предательству, мятежу и кровопролитию. Я не допущу этого!

Повинуясь приказам своих командиров, из-за спины адмирала выступили группы вооруженных солдат, принявшихся вытаскивать из толпы опешивших от такого поворота событий моряков, зачинщиков бунта. Списки этих людей были еще с вечера предоставлены Константину агентами госбезопасности, негласно присутствовавшими в составе экипажей. Никакого сопротивления не оказывалось. Сами задерживаемые были огорошены неожиданно решительной и быстрой реакцией начальства. Сопровождаемые угрюмыми, а то и откровенно враждебными взглядами товарищей, они даже не думали хвататься за оружие и покорно выходили по первому требованию руководивших операцией пехотных сержантов.

— Увести арестованных — распорядился Щебенкин и обращаясь к остальным своим спутникам продолжил — эти люди будут наказаны, а вы, честные моряки, можете отдыхать и готовиться к походу. Эскадра пойдет в Саму. Господам капитанам кораблей через час быть на совет.

* * *

Через четыре дня три корабля: "Полярная звезда", "Надежда" и "Фортуна" подняли паруса и вновь вышли в море. "Аскольд" с экипажем из восьмидесяти моряков и взвод солдат остались во владеньях гостеприимного Техатлитле. Кроме того для их усиления были оставлены шесть орудий с прислугой снятые с остальных кораблей. Оставив достаточно мощный по здешним меркам гарнизон, Костя решил, что строящейся, и пока еще не имеющей названия крепости ничего не угрожает и значит, ничего не может помешать ему продолжить путешествие. Единственный вопрос мучил адмирала, он понятия не имел, что делать с мятежниками. Тринадцать матросов, артиллерийский офицер и боцман с "Аскольда", и штурман с "Фортуны" сидели под арестом. Первым проливать кровь, наш герой несмотря ни на, что оставшийся сыном имеющего свое понимание гуманизма 21 века, не хотел категорически. Изначально планировалось оставить арестантов в строящемся форте, дабы те ударным трудом могли искупить свою вину, однако по здравому размышлению эту мысль пришлось отбросить. В случае появления испанцев "каторжники" могли стать "пятой колонной", что создавало бы дополнительные проблемы и без того немногочисленному гарнизону. Решено было раскидать их по трем уходящим в плавание судам, а вопрос с наказанием оставить до возвращения в Новороссийск. Решение, как выяснилось позже, оказалось не самым правильным, но другое, на тот момент, на ум нашему герою просто не пришло.

Эскадра взяла курс на юг. Погода, в общем, благоприятствовала мореплавателям и уже к середине мая, то есть к тому времени как на берегах Миссисипи разыгрались описываемые нами в предыдущих главах события, перед глазами мореплавателей открылось устье реки Табаско. Особой необходимости останавливаться здесь у новороссов не было, но Константин приказал бросить якорь в паре кабельтовых от берега, чтобы, пока есть возможность, пополнить запасы пресной воды.

Утро добрым не бывает, эту истину Щебенкин вспомнил, когда на рассвете постучавшийся в дверь капитанской каюты вахтенный офицер доложил о том, что с борта "Фортуны" украв шлюпку, сбежали шестеро "каторжников". Впрочем, на тот момент адмирала больше огорчила потеря плавсредства, нежели факт дезертирства. На беглецов он просто махнул рукой, отказавшись от идеи задержаться и направить отряд на их поиски, в конце, концов они сами решили свою судьбу. Это было второе не самое правильное решение, ставшее новым звеном в цепочке последовавших затем драматических и кровавых событий.

Но пока о грядущих неприятностях никто не думал и "заправившись" пресной водой эскадра двинулась дальше. Шли неторопливо, попутно обследуя и картографируя побережье. Так без каких либо приключений, если не считать таковыми редкие встречи с большими челнами ловивших рыбу, либо совершавших торговые вояжи индейцев, достигли острова Косумель, где путешественников ожидала совершенно неожиданная встреча.

На северном побережье острова обнаружилось довольно крупное селение. Сотни крытых соломой и пальмовыми листьями хижин окружали несколько огромных каменных храмов. Вот только к тому моменту, когда корабли втянулись в бухту, селение оказалось совершенно пустым. Напуганные появлением больших "крылатых лодок" жители попросту бежали в окрестные джунгли. Взвод морских пехотинцев и сопровождавший их "Накошка", высадившись на берег, прочесали окраины и вскоре перед Константином предстали задержанные туземцы.

К ногам невысокой, плотно сложенной, одетой в белую, полотняную хламиду смуглолицей женщины, лет двадцати пяти боязливо жался е совершенно не обремененный одеждой малыш лет четырех-пяти.

— Переведи им — обратился Щебенкин к толмачу — меня не надо бояться. Мы не причиним зла.

В ответ туземка промолчала, стрельнув настороженным взглядом на разгуливающих между покинутыми домами пришельцев.

— Я запретил своим воинам входить в ваши дома и в дома ваших богов — по-своему истолковал ее сомнения наш герой — и еще. Я отпускаю тебя. Ступай к своим соплеменникам, и скажи, что мы пришли как друзья, и если ваши люди вернуться они получат добрые подарки в знак моего к ним хорошего отношения.

— Сбежит — задумчиво заметил сопровождающий своего командира Шнитке — нельзя ее отпускать.

— Господин адмирал — вмешался командующий стрелками лейтенант — дозвольте обратиться. Мальчонку, придержать бы. Тогда никуда не сбежит.

— Нет — упрямо мотнул головой Костя — пусть идут. Отбирать дите у матери я не буду. Ступайте.

Накоши— ка-ан перевел его слова и индианка подхватив ребенка на руки поначалу не смело, то и дело недоверчиво оборачиваясь, а потом все быстрее и быстрее зашагала к лесу.

— Сбежит — покачал головой капитан и с тем же невозмутимым видом принялся набивать табаком неизменную трубку.

— Поживем, увидим — философски пожал плечами Щебенкин — лейтенант расставьте усиленные караулы. На кораблях быть готовыми прикрыть нас артиллерийским огнем. И еще раз повторяю господа свой приказ: "в жилища и храмы не входить, ничего не трогать".

В течение последующих трех часов, пока путешественники разбивали лагерь на берегу и готовили пищу на кострах, в заброшенном селении ничего не происходило. Наш герой уже начал сомневаться в правильности принятого решения, когда от наблюдателей поступил доклад о том, что среди хижин стали появляться первые группки туземцев, несмело возвращающихся к своим жилищам, и старательно пытающихся не показываться на глаза пришельцев. И наконец, еще через час из лесу вышла довольно многочисленная процессия, направившаяся прямо к лагерю новороссов. Индейцы были совершенно безоружны и потому Константин отдав приказ своим людям быть настороже в сопровождении Шнитке и переводчика двинулся им навстречу.

— Дьявольщина! Будь я проклят герр адмирал, если шкура одного из этих туземцев ничуть не краснее нашей с вами — выругался за его спиной старый моряк — смотрите вон тот.

Действительно теперь наш герой и сам отчетливо видел, что один из индейцев, таковым не являлся. Хотя одет он был только в набедренную повязку, и кожа его была смуглой, почти черной от покрывающего ее загара, но это явно был европеец.

— Посмотрим, что за гусь — пробормотал Константин, сделав еще шаг вперед, остановился, положив руку на эфес тяжелого палаша — Ганс! У нас есть люди говорящие на испанском языке?

— Найдем герре — кивнул капитан — я немного знаю. Вы уверены, что он испанец?

— Больше чем уверен.

Немец коротко кивнул и обратился к пришельцам на ломаном языке Сервантеса. И о чудо! Затесавшийся среди туземцев европеец ответил. Между ним и Шнитке завязался было довольно оживленный разговор, который капитан, впрочем, тут же поспешил перевести своему начальнику.

Рассказ нового знакомого был недолог, но довольно познавателен. Звали его Херонимо де Агильяром и был он католическим священником, четыре года назад на корабле под командой Педро Вальдивия, отправившемся из Дарьена, поселения расположенного как Костя понял из путаных объяснений кастильца, переведенных далеко не блестяще знающим язык немцем, где-то на Панамском перешейке, к острову Санто Доминго. Путешествие это кончилось для испанцев весьма плачевно, разыгравшийся шторм утопил их судно, выбросив на рифы, и спастись удалось всего лишь двум десяткам моряков и пассажиров во главе с самим капитаном. Почти полмесяца шлюпку с потерпевшими кораблекрушение людьми носило по морю, пока, наконец, не выбросило на побережье Юкатана. Однако на этом злоключения мореходов не закончились. На берегу, пятнадцать мужчин и две женщины, ослабевшие от голода и жажды, потерявшие умершими от истощения нескольких спутников, попали в руки индейцев касика Канкуна. Участь Вальдивии и еще пятерых пленников была ужасна. Их принесли в жертву на алтаре какого-то из местных богов, а тела, по уверению Агильяро, попросту съели. Не желая становиться ничьим обедом, он с несколькими спутниками умудрился сбежать. Полуголодное скитание по джунглям было недолгим и вскоре несчастный священнослужитель вместе с последним из оставшихся в живых товарищей, моряком Гонсало Герерро, был снова схвачен и в качестве пленника попал в крупный туземный город Тулун. Впрочем, унылая и беспросветная жизнь в неволе не устроила более сильного и мужественного, нежели его товарищ по несчастью, Герерро и он вновь пустился в бега, на сей раз удачно, добравшись до города Четумаль. Здесь, насколько стало известно Херонимо, его принял местный правитель — касик На Чан Кан. Впечатленный недюжинной силой и храбростью испанца, вождь женил его на одной из своих родственниц и сделал советником по военным вопросам. Агильеро же, которому не хватило духа последовать за товарищем остался на Косумеле, где продолжал влачить жалкое существование в качестве раба.

Рассказ священника заинтересовал Константина настолько, что он принял решение зайти еще и в Четумаль, чтобы лично познакомиться с храбрым испанским моряком. Пожалуй, с ним было о чем поговорить адмиралу Новоросского флота. Агильеро же он выкупил у индейцев. Причем за довольно приемлемую цену. Оцененный бывшими хозяевами в один железный нож и пустую стеклянную бутыль из-под вина, испанец со своим знанием языка и туземных обычаев был просто необходим в экспедиции, которая простояв несколько дней у острова Косумель и обменяв часть своих товаров на большое количество специй и довольно незначительное золота и серебра двинулась к городу Сама, который соседи называли не иначе как Тулун.

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓