Сказка - ложь...

-Возьми меня, Кощей Бессмертный, с собою, верною слугою стану — здесь назавтра сам поиздевается, да еще страже отдаст, не возьмешь — тотчас побегу, утоплюся, сирота я, заступу ждать неоткуда.

Адам-то уже углядел, что пригожа Лукерья, да и по нраву ему пришлось, что не стала покорной овцой насильнику-то. Дормидонт, с ненавистью поглядывая на нее, униженно кланялся, прикрывая руками мокрое на штанах-то, и виноватил Лушку пуще прежнего.

-И не страшно тебе, дева младая, в Кощеево царство?

— Нет, батюшка-Кощеюшка.

И задумался Адам нанемного:

-Зачем ему дочка этого хитрого и блудливого, что с того, что княжна, жена должна... — и услышал полузадушенный писк — этот, мокроштанный скакнул к Луше и ну ее душить!

Ох и осерчал Адам, ухватил его за шкирку и отбросил к противоположной стене, сказав:

-За подлость твою и пакостничество вот тебе мой сказ: не станет отныне у тебя силы мужеской, а коль станешь кого слабее тебя обижать, тотчас портки твои будут мокрыми!! — подхватил бесчувственную Лукерью на руки и исчез.

Через два месяца гуляло все Кощеево царство на свадьбе Адама и Луши, через полтора года и Костий народился.

Не случилось пока у родителей больше детишков, матушка переживала, батюшка посмеивался:

-Подожди, ласковая моя, было еще до тебя мне видение, как полюбит сильно нашего сына дева, так и мы родим детишков!!

Костий было нашел деву-то, из рода Марьи Моревны, да куда там — измельчал род знаменитой воительницы, одни наряды да драгоценности на уме и были. Так, без свадьбы-то и прожили год, сыночка народили, она и впади в истерики:

-Родила я тебе наследничка — плати златом-каменьями и возвертай до родительского дому! Не люб ты мне и ребенок тоже!

Вот и разочаровался Костий в девах-то, да и сыночек уродился уросливым, капризным, не Кощеевой совсем породы — рыхлый, ленивый, ябедник, устали от его истерик все, и озадачился Костий, как быть с чадом дальше??

Прикидывал и так и эдак,по всему выходило надо Петрушу в людские земли да на свои хлеба отправлять, здесь, в Кощеевом царстве, толку из него не выйдет никакого, мамки-няньки совсем избаловали его.

Пока Костий несколько лет разбирался с Упыря Траяшки подлянкой — подговоривал тот украдче всю нечисть скинуть иго проклятого Кощея и построить светлую жисть, да тайно так, прикидываясь наипервейшим другом, вызнавал всякие сплетни на кухне и у прислуги, а потом придумывал страшилки всяческие для наивных болотников, аук, коловертышей, лесавок, кладовиков, злыдней, а у тех и взыграй классовое самосознание, нашлись "рэволюсьоны", как обозвал их стародавний знакомец Вэйвр.

А жалко же глупых, прибить-то, оно легше всего, Костий, под личиной обычного человека сумел в свое время поучиться в людском Вышине, что в княжестве Задвинском, даже диплом имеется. Они с Вэем там вот и сдружились — из рода огненных драконов друг, имел нрав горячий, а Костий, наоборот, остужал его, выручая из всяческих каверзных ситуаций. И красотку из родни Моревны там и встретил, была она девою видною, статною — как люди скажут — 'кровь с молоком'. Заглядывались на нее многие, выбрала же она Костия. Он-то, идиот, думал, любовь всей жизни случилась... как бы не так, злато-каменья ей и нужны были только.

Понадеялся тогда Костий на ближних своих, всех мамок-нянек-дядек, родители-то укатили попутешествовать по человечьим землям, в личинах, естественно, средних лет супругов. Уехали на годок всего, а уж восьмой пошел, как осели в краю Беловодьинском и возвращаться все никак не хотели. Батюшка категорически заявил:

-Я, сын, двести восемьдесят лет ждал своего отдыха. Ты у нас ученый — Вышин сумел закончить, тебе и на троне сидеть, порядок держать и недовольным головы с плеч снимать.

А Петрушку совсем и разбаловали, пока Костий разбирательством занимался, да сносил головы — сильно зараза вольнодумская укоренилась было в наивных-то умах.

Костий, поразмыслив, отделил самых горлопанистых, выселил на дальние, неосвоенные просторы, наглухо закрыв все щели даже для тараканов, пожелал им построить рай и думать забыл о них. Упыря-зачинщика и его сподвижников жалеть не стал, понимая — допусти он слабину, опять как поганки Ягушины, урожай дадут, — казнил лютой смертью.

Осознали подданные Костия, может молодой Кощеюшка быть ой каким лютым, да еще стали просачиваться слухи, что очень лихо пришлося выселенным-то. Горлопаны оказались ни на что не годными, кроме как красиво говорить, да защиты, что имели в царстве Кощея — не стало. Жилось не сладко, всякая более крупная нечисть так и норовила подмять под себя, подчинить, а то и рабами сделать, повыпинывали говорунов-то из своих поселений вольнодумцы, и вернуться бы... ан нет — слово Кощеево крепкое.

А в Кощеевом царстве революционные идеи засохли на корню — наоборот, осознали все — жить под защитой, оно надежнее!

Да вот подкатила беда у Костия, откуда и не предположить не мог — сынок Петрушка. Едва появившись, узрел Костий премерзкую картину — орал и топал ногами рыхлый, как на убой откормленный, дитятко на старого дядьку, учившего еще маленького Костия воинским уменьям. Ох и осерчал Костий, велел выпороть поганца малолетнего, да моченой хворостиной, а когда поднялся вой среди челяди:

-Пошто младенца бить-то! — да узрел он, как кормят дитятко шестипудовое с ложечки, сам взял хворостину, вломил ума через седалище жирное, разогнал по дальним поселениям жалельщиков и посадил паршивца на хлеб и воду.

Но не унимался Петрушка, втихую поносил отца, подворовывал еду на кухне, отлынивал в ученьях, опять был бит, малость похудел, никак не шла наука впрок.

Разослал Костий по городам и весям верных своих слуг узнавать, где что имеется для учебы таких вот, нерадивых петрушек. Были, как не быть, в нескольких странах воинские заведения, но куда такого посылать, его через пару дней с позором выкинут за ворота — он же ходить, не то чтоб бегать, не может.

Как раз навестил Костия стародавний друг Вэй, пролетом, летел посвататься, долго выбирал невесту — и выбрал наконец-то. Костий сильно удивился его выбору.

-Вэй, ты же в Вышине, помнится, на Василису Прекрасную запал, любовь промеж вас была — искры летели, да и красы неописуемой она, ноги самые длинные!

Вэй хмыкнул:

-Твоя, из рода Моревны тоже видная, не один сох по ней, а уж тебе завидовали... Ничему не научился?

Костий махнул рукой.

-Вот и я выбрал Марью Искусницу, пусть не затмевает солнце красой своею, зато и во дворце порядок, и еда вкуснющая, и жена ласковая да пригожая!

-Я бы со всей душою такую вот Марьюшку, да одна она на весь белый свет! Русалки, упырицы, кикиморки— все не прочь мне в жены, а хочется, чтобы я ей мил был, не как богатый и Правитель, а как муж желанный да любимый! В нашем Кощеевом роду такое у отца моего только и случилось, эх, жизнь моя жестянка.

А Вэй отчего-то замолчал, не стал ехидничать, как обычно. Подумав так-то, сказал:

-Слыхал я краем уха, в каком-то из княжеств, не упомню, где, есть княжонка, ликом-то совсем не вышла, а умом и житейскою мудростью Совушку одноглазую как бы не превзошла.

-Такую-то давно небось замуж взяли?

-Не помню, отчего, но была она уже перестаркою, поищи по княжествам-то, да и объявись под личиною, сам посмотришь, что за княжна. Может, и преувеличивают, людишки-то любят возвеличить, чего нет, сочинители, туды их. Что обо мне всякую ерунду придумывают, а уж ты-то Кощеюшко-Злодеюшко... А с другой стороны — хорошо, захочешь вот какого возжелавшего верховной власти наказать — открывай любую из сказок про себя, родимого, и вуаля — ничего придумывать не надо, там все уже описано!Княжеств-то едва с десяток и есть, найдешь где эта разумница есть.

Не забыл разговор Костий, да все время не мог выбрать по княжествам проехаться, сынка непутнего куда отослать думал, взвешивал все варианты, а тут и приди весточка из маленького княжества Весчанова, что есть там заведение для слабых в магических умениях отроков, учат их быть хозяйственными. Поскольку учатся там самые что ни на есть из бедняков, и они все, чтобы отучиться, работают кто где, то и Петрушка станет на пропитание зарабатывать, навроде как лишил его Костий всего.

Сильно так обрадовался Костий:

— Вот и пусть Петрушка без мамок-нянек да на своих хлебах поживет, не без пригляду, конечно, но вмешаться его тайный глядельщик должен, только когда случится угроза жизни сынку, не раньше.

-Костий Адамович, а не круто ты с ним, так-то вот? — спросил, уже ознакомленный с решением Костия, его надежный Злот, из злыдней.

-В самый раз! Сам видишь, что за поганец растет, не научится жить нормально — отправлю к царю морскому, старый чудик умеет поиздеваться, будет у него то ли шутом, то ли мальчиком, что танцы дурацкие пляшут, пузом трясут.

Подумал-подумал Костий да и решил Совушку одноглазую навестить, посоветоваться. Так вот случилось, что стали дружны, казалось бы, такие неодинаковые личности.

Совушка, потеряв один глаз в битве с пришлой — неведомо как попавшей в их мир горгульей, мало кого привечала, жила в отдалении ото всех, но Костик и дурной драконище были отличаемы ею наособицу. Случилось тогда так — маленькая сова отчаянно защищала гнездо с еще не умеющими летать птенчиками, обессилела совсем, но не сдавалась, понимая, что остается у нее от силы несколько мгновений. Не видевшая уже одним глазом, потерявшая большую часть оперения, Совушка билась с яростью, и случилось чудо — подгулявший, припозднившийся Вэйр, с больной головою — сказывалось чрезмерное подпитие — пролетая высоко вверху, увидел полное непотребство: маленькая птичка отчаянно защищала свое гнездо от огромной против нее горгульи.

. Даже не узнав в измученной, общипанной птичке их Совушку, не стерпел Вэйр такого, молча, камнем свалился вниз, а увидев окровавленную Совушку, взревел и выпустил из пасти столб огня, на землю горгулья упала уже изжаренной.

-Совушка, — бережно подхватил обернувшийся дракон неподвижным комочком лежащую птицу, — подружка моя, не смей умирать, деток оставлять!

Шикнул на пищащих птенчиков, ухватил гнездо и перенесся в Кощеевы палаты, там вот и выхаживали тяжело приходившую в себя Совушку. Лучшие лекари, созванные со всех краев Кощеева и Драконова царств, старались и вытянули-таки почти безнадежную ее из лап костлявой. Костий, будучи подростком, не отходил от птенчиков — пищащие, клюющие его поначалу, они постепенно привыкли к нему и смешно клекотали, радуясь его приходу.

Совушка болела и болела, птенчики подрасли, их надо было учить летать, Костий отчаялся, не зная как быть. Попробовал было показать им, как летать, Вэй, но птенчики, сбившись в кучу, грозно щелкали клювами и не собирались слушаться.

Прорвался-таки сквозь строй лекарей Костий к ней и накричал:

-Лежишь-полеживаешь, себя жалеешь? А я не знаю, как деток твоих летать заставить, подброшу вверх, они крыльями пару раз махнут и ко мне на плечи. Совесть имей — у Мудрой Совушки и бестолковые детки!

И услышала его она, через три дня и вставать начала, а еще через неделю наблюдал Костий за своими кувыркающимися в небе питомцами.

С тех пор и случилася крепкая дружба между Костием и Совушкой. А учась в Вышине, Костий совсем крепко и с Вэйром сошелся.

Совушка мудрая говорила в свое время про Моревну-то, что не подходит она для Костия, но где там -ослепленный, не видящий никого и ничего вокруг, Костий был глухарем. Повинился потом-то он, да Совушка только и сказала:

-Свои ошибки, они больнее, но и наука крепкая бывает. Кто из нас не ошибался?

Вот и собрался Костий до Совушки.

ГЛАВА 2.

Совушка во второй своей ипостаси была симпатичной женщиной средних лет, глаз ей, конечно же, маги смогли вырастить, но видела она им слабовато. Только пестрые волосы намекали на её птичью породу. Завидовали модницы её цвету волос, но ни одному куафёру ещё не удалось повторить её оттенки. -Природа-матушка, она лучше любого из нас умеет подобрать и раскрасить и живое и неживое! — философски отвечала Совушка некоторым неверящим натуральному цвету её волос.

-Костинька, ты меня-таки навестить собрался? — подставляя щеку для поцелуя, обрадованно говорила Совушка. — А у нас как раз новые вкусные канелички появились, ты вовремя!

Совушка была знатная мастерица, поразлетелись её совята по разным местам, и занялась она воплощением давней мечты — приготовлением вкуснятинок. Любили оба — и Костий, и Вэй наведываться к ней, даже появляясь нежданными, они были самыми желанными, кроме деток, конечно же, в магически закрытом подвале их всегда ждали вкусняшки.

-Знаю, Костинька, знаю твою беду! Поешь, я по принципу Ягуси — напою, накормлю...

-Что, и в печь посадишь? — заулыбался сумрачный Костий.

-Когда это было? Ягуся теперь к куафёру зачастила, цвет волос беспрестанно меняет, маски на лицо делает, — Совушка понизила голос до шепота. — Слух тоненький просочился, влюбилася наша бабуся Ягуся, да не в Лешего или Водяного, какой-то нечисть заморский, дэв, имя какое-то чудное. Она его Ганькой окрестила, вот и старается понравиться, чем наши черти не шутят, может усвистит в даль заморскую. Война там, правда, идет, Васька ревнует, на Ганьку с выпущенными когтями бросается, тот его обездвиживает, а сам милуется с нею. Васька, после того, как Ганьки волошба спадает, собирается и уходит с котомкою на палке. Далеко, правда, не успевает, Ягуся в ступе путь преграждает, горькими слезами умывается, прощения просит, Васька-добрая душа прощает. Тут намедни... — её прервал стук в дверь, пошла открывать, на кухню ввалился похудевший, опечаленный Васька — черный котище.

-Здорово, Костян! Вот, настроился я к Лешему Антихе уйти, тот давно зовет, нет сил смотреть, как эту дуру старую, из ума выжившую, охмуряют. Я сколь раз говаривал ей, нужны-то её умения, да накопления. Не слышит, сковородкой вот в меня кинула, когда я ей сказал, что останется с голым задом. Курьи ножки тоже сбегать собралися, уж больно дух чижолый от гостя-то, парфюююм какой-то. Веришь, Совушка, я задыхаюся, а курьи ножки чихать зачинают, да так, что изба ходуном. А Ганька и прельщает дуру мою палатами каменными, окнами зеркальными, ага, как же, станет она царицею! Моей ли Ягусе быть так-то, она же хулюганит кажин день, то разборки устраивает с кем ни попадя, то метлу свою бедную всю растреплет, мотаючись повсюду — как же ступа для неё отстой, прошлый век, неповоротливая. Косынку ей подарил с черепами энтот гад — "Ах, дорогой подарок!"

-А что Вася ей шалюшку мягонькую, больную спину укутывать достал, в человечьи земли мотался, этова не считает. Уйду я, Совушка, ей-ей, от неблагодарной. Из ума выжила — триста лет хулюганила, то с Лешим война была, потом два года мирилися — погановку гнали, упивалися до зеленых чертей, то с Соловьем разбойником на спор, кто кого пересвистит, опять же с погановкой. Я, бывалоча, из болота застойного воды наберу да и похмеляю так-то, быстро в себя приходили. Потом Илюша Муромской, дай ему Боги всякие здоровьица, свистуна-лиходея приструнил, так с Лихом связалася, сколь нервов моих поклал на неё... Потом вроде угомонилася, на печи полеживала, разговоры вела, да принес нечистый Ганьку, последние мозги порастеряла. Я уж и разбойничков подговорил перестренуть энтова жониха — разбежалися, глаз кажут нечистой... Вот мы с избушкою, пока Ягуся с кавалером променад делают, потихоньку утаскиваем ценное самое да прячем у Водяного, в землю-то зарывать побоялися — найдет ещё Ганька-то, а у Водяного, сама знаешь, воды протухшей не скрадешь.