Записки Люцифера

Красноглазый проговорил, хлопнув Люку по худому плечу:

— Поможешь ему?

Тонкие пальцы Люки забарабанили по узкому подбородку с короткой седой бородкой-клинышком.

— Уникальный случай, — произнес он с отчетливыми нотками восторга в сухом голосе судьи и попытался пригладить седую растрепанную шевелюру безумного ученого.

Я узнал этот голос. Это его я слышал первым после того как осознал себя стоящим на холме.

— Его ведь опять можно погрузить в гипноз? — с надеждой спросил Гринбой.

— Я сумею, — сказал Люка с той скромностью, что паче гордыни. — Только повторюсь, чем дальше, тем сложнее ему будет снова и снова вспоминать свое прошлое. Айван, это я говорю в основном для вас. И, кстати, не в первый раз

Он взял монокль в холеную руку, дохнул на него, протер туманную линзу рукавом белого, длинного, до пят, бесформенного балахона, затем схватился пальцами за край цепочки и принялся раскачивать его.

— Смотрите на него Айван, смотрите внимательно, — приговаривал он, глядя серо-стальными глазами в район моей переносицы. — Расслабьтесь. Я всего лишь помогу вам вспомнить.

Я тоже повторюсь, как и Люка пару секунд назад: я вообще ни черта не понимал, что происходит, но мой взор послушно следил за раскачивающимся предметом. Хуже ведь не будет? Правда? Про лечение вон что-то говорили. И тебя вылечат и меня вылечат.

Монокль монотонно двигается: влево-вправо, влево-вправо. Голос Люки что-то нашептывает, нагоняя дремоту. Неожиданно он пронзительно вскрикнул, и моя голова взорвалась, словно в нее тараном врезался грузовик. Грузовик? Шпага? Цилиндр? Калейдоскоп осколочных воспоминаний начал уносить меня куда-то вдаль, прочь отсюда...

Интерлюдия

Правая рука нещадно ныла от боли. Множественные переломы, превратили ее в фарш из мяса и осколков костей. Как сказали бы автомеханики: "восстановлению не подлежит".

Болевой порог у каждого человека свой и у всех в голове есть тумблер, который щелкает в самый последний момент и погружает человека в беспамятство, спасая от чрезмерной боли. Я находился где-то на грани: тумблер вот-вот был готов перейти в режим "ВЫКЛ".

Так продолжалось где-то вечность по внутренним ощущениям, и десять минут по наручным часам. Холод и снег смогли притупить физическую боль, открывая дорогу новой боли — моральной. Я больше никогда не смогу взять в руки шпагу. Вся жизнь была сосредоточена в ее сверкающем кончике. Да что там шпагу. Ничего не смогу взять висящей плетью рукой. По крайней мере, в этой жизни — реальной. Ну, зачем, зачем я это сделал? Я ведь еще так молод. Что меня ждет в неизведанной мной цифровой вселенной? Что?! Неужели там и правда, ничуть не хуже, чем здесь? Как же я на это надеюсь.

Помещение заброшенного завода, скрывало меня от преследователей. Давно заржавевшие станки с высохшим машинным маслом угрюмо стояли в темноте, доживая свой век. Я примостился на одном из них, чувствуя, как окончательно качению. Из дома на отшибе убежал в легких брюках, рубашке и тонкой шерстяной жилетке. Хорошо хоть в этой части света зима не такая суровая, как у меня на родине.

Вдруг душераздирающе проскрежетала дверь. Я неуклюже выхватил левой рукой из кармана брюк пистолет и навел его на расширяющуюся полоску света. Ствол ходил ходуном, я не попал бы и в слона. Показался человеческий силуэт, укутанный в пальто и шарф. Я напрягся. Указательный палец готов был нажать на спусковой крючок.

— Ты здесь? — раздался знакомый голос от двери. Изо рта говорившего вылетело облачко пара и тут же растворилось в воздухе. Он, щурясь, пытался рассмотреть, что происходит в темноте помещения.

— Тут, — глухо откликнулся я и скованно помахал пистолетом.

Парень неуверенной походкой двинулся ко мне. Его глаза еще не привыкли к мраку, и он опасался оступиться или задеть какой-нибудь станок, испачкав дорогую одежду.

Когда он подошел, то яростно выругался, увидев мою правую руку, замотанную в изорванную покрытую кровавыми пятнами рубашку.

Кровь и растаявший снег насквозь пропитали тонкую ткань, и получившаяся смесь капала на пол, образовав, замерзающую лужу.

— Это они? — спросил парень, гневно раздувая ноздри.

Я кивнул головой, почувствовав тупую боль в затылке, и попробовал устроить руку поудобнее. Неосторожное движение и острая вспышка боли заставила мой рот исторгнуть возглас. Лицо парня исказилось от жалости. Он быстро снял пальто и одел на мои плечи.

— Это только увеличивает мою решимость, — проговорил я, сквозь зубы.

— Как ты ушел от них? — спросил он, доставая из кармана прозрачную ампулу и шприц.

— Ловкость рук, — в моем сарказме можно было утонуть. — Они думали, что с такой рукой я от них никуда не денусь. Ждали своего босса, чтобы на его глазах пристрелить меня. Теперь эти двое ублюдков лежат в лужах собственной крови, а их пистолет у меня в кармане.

Парня передёрнуло от моих слов. Он судорожно спросил:

— Зачем они искалечили твою руку, если все равно хотели убить?

— Им просто нравиться доставлять другим боль, — сухо ответил я. — Нам надо скорее приступать к делу. Нельзя терять ни секунды.

— Ты ведь понимаешь, что это навсегда? — спросил друг, заглянув в мои глаза. — Шанс вернуться оттуда призрачен.

Я злобно усмехнулся:

— Сто пятьдесят лет назад люди не могли предположить, что полетят в космос, так мало ли что произойдет за следующие десять, двадцать, тридцать...

Парень согласно кивнул головой, присел рядом со мной, отодвинул край окровавленной рубашки и сделал укол. Боль от иглы, пронзающей плоть, была подобна укусу комара на фоне той боли, что терзала мою руку, после работы бандитов.

Вытащив иглу из руки, он тяжело выдохнул:

— Второй раз прохожу через это. Сперва брат, теперь вот ты.

— А что с братом? — спросил я, с трудом выталкивая звуки из сводящих судорогой боли губ.

Оказывается, у него есть брат. Я даже не подозревал об этом. Естественно брат не родной. Мы оба были детдомовскими. Только его пятнадцать лет назад забрали в Америку приемные родители, выходцы из бывшего Союза, а я остался в уездном городе N.

— Болезнь Лу Ге?рига. Редкая тварь. Она свела в могилу Стивена Хокинга.

— Того самого ученого, который на инвалидной коляске катался? — выказал я некоторые знания, чувствуя, как укол начинает действовать: блаженное онемение растекалось по руке.

Он кивнул и горько произнес:

— Человек постепенно превращается в овощ. Брат этого не захотел и оцифровался, — парень затих на пару секунд, затем подался ко мне и горячо заговорил: — Пойми, у него не было шансов, а у тебя есть! Может быть, еще выкрутишься!

— Ты помнишь, кто за мной охотится? Чьи деньги лежат в этой сумке?

Я зло пнул ногой черный баул. Он, несколько раз перекувыркнувшись, отлетел в сторону. Теперь деньги мало что значили для меня, но я не хотел бросать их. Там куда я иду, они тоже имеют цену.

— А если их вернуть?

Я разразился булькающим истерическим смехом. Парень обреченно повесил голову. Что бы друг ни говорил, он сам понимал, что мои шансы на "выкрутишься" минимальны.

Он тихо произнёс:

— Я до сих пор помню тот день, когда пятнадцать лет назад нас всех в одних трусах выстроили перед семейной парой из Америки.

— Они выбрали тебя.

— Да, и я стал Алексом Грином. Лешка перестал существовать. А как сложилась твоя судьба? Я слышал, ты стал спортсменом. Брал медали по фехтованию.

Я посмотрел на свою искалеченную руку.

— Был спортсменом, Леша, уже был. Ты все подготовил?

— Да, она здесь.

Я нисколько в этом не сомневался. Я должен был здесь оказаться еще сутки назад, если бы не бандиты, вломившиеся в съемный дом в поисках денег и меня...

— Сколько мне надо провести в ней времени, чтобы остаться там навсегда?

— Несколько часов.

— Они у меня будут? Меня не найдут здесь? Я не истеку кровь? — вопросы посыпались из меня, как конфеты из разорванной пиньяты. Я хотел жить. Хотя бы такой жизнью — ненастоящей.

— Время у тебя будет, но...— парень замялся.

— Говори! — выдохнул я нетерпеливо. Здоровая рука метнулась к воротнику его рубашки и вцепилась в него. Ослабевшие пальцы практически не помяли идеально отглаженную ткань.

— Потом твое тело умрет, — быстро сказал Алекс.

Он мягко отстранил мою руку, вытащил из кармана штанов еще одну ампулу, только теперь с ядовито-желтой жидкостью, и поднес ее к моим глазам.

— Этот препарат ускорит оцифровку. Обычно она наступает от тридцати часов до сотни, но ампула в разы сократит этот срок. У тебя не будет времени передумать.

— Я согласен, — без тени сомнения сказал я.

Парень, поджал губы, пристально посмотрел мне в глаза и сделал еще одну попытку отговорить меня:

— А если они передумают тебя искать? Или появится возможность вывести тебя из города? Да ты просто можешь скрываться тут!

— Найдут, — уверенно сказал я. — У меня не больше суток. Потом я умру окончательно и бесповоротно. А я хочу жить, хотя бы в виде набора нулей и единичек.

— Ладно, — сказал парень, удостоверившись в неизменности выбранного мной пути. — Как и обещал, я помогу тебе уйти.

Теперь я сам внимательно посмотрел в его глаза и произнес то, о чем совсем не хотел напоминать, но принципиально переживающая за настоящих друзей совесть вынудила:

— Ты очень сильно рискуешь, помогая мне.

— Вряд ли. Если никто не заглянет на пятнадцать лет назад в прошлое, то никто не поймет, кто тебе помог.

Он врал, прекрасно осознавая, какие возможности у тех людей, которые охотятся за мной. Ну, что же, в конце концов, это его выбор: он мог и не помогать мне. Я уже примерился со своим будущим, а он видимо видит свое таковым.

Я произнес не дрогнувшим голосом:

— Что будет дальше с моим телом?

— Как только оцифруешься, оставлю где-нибудь в парке. Может даже пулю в лоб, для достоверности, всажу.

— Это никак не отразится на мне? — спросил я, все-таки с некоторыми нотками беспокойства.

— Нет, будь в этом уверен, — успокоил Алекс и сделал последнюю попытку: — Ты подумай еще раз. Взвесь все "за" и "против".

— Нечего тут взвешивать, — отрубил я. — Я обманул мафию. Я должен был проиграть. Они мне заплатили. Так я мало того, что выиграл, так еще и сам на себя поставил деньги мафии.

— Не хочу лезть к тебе в душу, но зачем ты это сделал? Как же твой Кодекс Самурая?

— Кодекс Самурая... — печально протянул я. Это был свод правил, которые я еще в детстве придумал для себя, насмотревшись фильмов про японских воителей. Естественно он не имел практически ничего общего с настоящим кодексом самурая, но основные понятия совпадали, которые я сформулировал чисто интуитивно. Изначально я честно старался придерживаться его, но с каждым годом моего взросления кодекс претерпевал значительные изменения, от которых славные самураи схватились бы за голову.

Еще с первых дней существования кодекса, был там и запрет: не обмани. Но я каждый раз легко убеждал себя, что кодекс простит мне его нарушение, потому что... и находил вескую причину. Ведь оправдать высшим благом можно все. А тут я собирался обмануть весьма скверных людей, а это вообще почти благое дело. Жаль вот только причина, побудившая меня это сделать, была далека от чего-то благородного, возвышенного, того, чем можно гордиться.

Я повесил голову и резко выдохнул, видя перед мысленным взором обрамленное легкомысленными кудряшками женское лицо, постоянно что-то от меня требующее:

— Жадность, Леша, жадность. Думал, что я самый умный. Уйду, залягу на дно. А ведь это всего лишь бумажки. Красивые, цветные, но бумажки.

— А если их все же отдать? — осторожно еще раз предложил он, опасаясь очередного взрыва истерического смеха. — Тут же даже больше, чем они заплатили тебе.

— Все равно убьют. Ты не знаешь этих людей. Из города мне уже не выбраться. Тут их вотчина. Был единственный шанс — мгновенно покинуть континент, но я не успел. А тут они меня достанут. В итоге, как бы я не скрывался — совсем не легкая смерть от их рук неизбежна. Если все так, как рассказывают про Пангею Ультиму, то я только там сохраню свою жизнь.

— Пошли, — сказал он и поднялся с заводского станка. — Так тому и быть

Алекс подхватил меня под руку и повел куда-то вглубь помещения. Начала нарастать боль. Нет, это не рука: она онемела до состояния полной нечувствительности, я бы мог хоть зубами отгрызть ее и не почувствовать ничего кроме вкуса крови и плоти во рту. Меня терзала разрывающаяся от боли голова. Боль нарастала с каждой секундой. Алекс остановился и что-то с тревогой в глазах неразборчиво спросил у меня. Я на миг закатил глаза. Одно биения сердца и я широко распахиваю их.

* * *

Мои руки судорожно вцепились в балахон Люки. Он ни мало не озабоченный этим фактом, задумчиво смотрит на меня, сжимая в ладони монокль. Гринбой в это время пытается оторвать меня от него. Здоровенный парень крепко ухватил меня своим лапищами и старается разжать пальцы.

— Во имя Единого Отца! Отпусти ты его уже! — закричал он мне в ухо.

Наконец ему удалось оторвать меня от дока. Мы отлетели от Люки и упали в траву, попутно повалив Бояра. Масса закованного в броню тела Гринбоя и туша колдуна, ну и еще немножко весящий я, килограммов восемьдесят — не больше, заставили немного вздрогнуть холм.

Люка невозмутимо поправил балахон и положил монокль в нагрудный карман. Мужчина с мешаниной знаков, вместо ника, ехидно проговорил, глядя на него:

— Ну, что док? На сегодня прием окончен?

Тот кивнул головой и, задумчиво теребя бородку, пошел к лесу, где виднелись три насторожившие меня фигуры, сидящие возле костра. Потрясенный мозг автоматически отметил, что они, скорее всего, не представляют угрозы, раз Люка спокойно направился к ним, и почти сто процентов они являются частью нашего отряда.

Гринбой, скрежеща доспехами, сначала помог подняться Бояру, а потом разбитому морально мне.

Я случайно встретился взглядом с колдуном. Его глаза смотрели на меня с жалостью. Это длилось не больше пары секунд, и он последовал за Люкой, оставляя за собой внушительных размеров тропинку в траве. Я ощутил себя юродивым, глядя в его удаляющуюся спину.

— Ты в порядке? — спросил меня Гринбой.

— Это шутка? — саркастически проговорил я, ощущая, как во мне зреет необоснованная злость ко всему живому.

— Ну да, извини, — улыбнувшись, сказал он и похлопал меня по плечу. — Все будет хорошо.

— Пойдемте уже, надо располагаться на ночлег, — проговорил красноглазый и зачем-то снял капюшон. Ветер тут же возжелал растрепать его собранные в пучок на затылке темные волосы, но кожаные ремешок, стягивающий патлы, не давал ему этого сделать.

Тяжело дыша, с всё еще сведенными судорогой пальцами, я изучающе посмотрел на него. Определенно маг и почти точно эльф, только отошедший от канонов эльфячьего внешнего вида. Рост в районе ста восьмидесяти сантиметров. Острые черты исхудавшего лица; вытянутые уши; тонкий нос. Кожа его была смуглой, оливкового цвета. Глаза имели цвет близкий к лавандовому, с мелькающими на дне сполохами красного.