На краю Дикого Поля. Часть 2

— И на что вы мне предлагаете любоваться, князь?

— Сейчас, ваше королевское величество, я подам сигнал, что вы готовы лицезреть маленькое представление, и крейсера продемонстрируют своё скромное могущество.

Я вынул из кармана ракету и дернул за шнурок, и над замком вспыхнула красная ракета.

— А теперь наблюдайте, ваше величество.

Королю принесли складной стул, а я все остальные остались стоять.

Пары на крейсерах были разведены, поэтому сразу после сигнала пять из них, в колонну по одному, двинулись к берегу. Не доходя до берега чуть больше двух километров, они остановились и отдали якоря. Затем башни на крейсерах развернулись, и крейсера открыли беглый огонь по батарее. С вершины башни было видно, как строго по очереди блистают вспышки выстрелов орудий крейсеров, а лёгкий ветер относит клубы дыма от нас, на стоящую эскадру. На обречённой батарее, как только крейсера начали движение, засуетились пушкари, готовя пушки к бою, но у бедняг не было никаких шансов: не успели они сделать ни единого выстрела, как на батарее заплясали султаны разрывов снарядов, а потом раздался мощный взрыв, и над уже мёртвой батареей поднялось грибообразное облако взрыва порохового погреба. Крейсера прекратили стрельбу и в том же порядке отправились на прежнее место.

— Это... Это немыслимая жестокость... — бледными дрожащими губами прошептал король.

— Vae victis, как говорили наши предшественники в изначальном Риме. — мне надо додавить эту старую злобную свинью, чтобы избежать пролития крови наших, но давить надо со свей возможной вежливостью, а как же, это особа королевских кровей! — Зато теперь, ваше величество, у вас нет иллюзий относительно ваших возможностей противостоять Руси. Думаю, что у вас есть пища для размышлений, а я навещу вас завтра, если на то будет ваша монаршая воля.

Густав смотрел на меня глазами старой мудрой и смертельно усталой собаки:

— Что значит ваши предшественники в изначальном Риме?

— Это значит, что первый Рим был на Апеннинском полуострове, но потерял силу и мудрость, а потому и пал под натиском варваров. Второй Рим был в Константинополе, а после его падения Русь приняла на себя бремя ответственности за судьбу этого мира, впрочем, вы знаете родословную моего великого государя.

— Вы невозможный человек, князь. — с укоризной произнёс король Густав — В такой момент рассуждать о генеалогии...

— Умолкаю, если вам так угодно, ваше величество.

— Сегодня я обсужу со своими советниками сложившуюся ситуацию, и жду вас завтра для переговоров о дальнейшей судьбе этой войны.

— Если ваше величество завтра будет открыто для диалога, я даже подскажу как неудачу при Орешке сделать победой Швеции в гораздо более высоком смысле.

— С интересом выслушаю вас, князь Ольшанский.

Я раскланялся, и удалился на катер, и спустя полчаса обедал в обществе сухопутного и морского командующих.

* * *

С раннего утра я явился к королю Густаву для переговоров, и без малейшей задержки был препровождён в тот же зал, где и вчера встречался с нам.

Свита на этот раз была поменьше, всего пятеро, но они присутствовали лишь в качестве статистов: похоже, что в этом государстве всё решает король. А может быть всё проще, и они демонстрируют консолидацию перед лицом врага. В любом случае, мой вес на этих переговоров многократно выше, просто потому что у меня за спиной могучая сила, а за их спинами рыхлая масса деморализованной кучки вооружённых людей, убедившихся вчера, чего стоит их оружие и защитные сооружения перед мощью русской армии и флота.

Король уселся по одну сторону длинного стола, его советники расположились справа и слева, я рядом со мной сидели только переводчик и секретарь, с серебряными карандашами и большим блокнотом. Переводчик нужен был только на случай непредвиденных затруднений, а вообще-то мы с королём общались по-немецки.

На правах хозяина, а также старшего по возрасту и положению лица король Густав начал переговоры:

— Мы согласны с тем, что открытие боевых действий, со стороны Швеции явилось результатом некоторого неудачного стечения обстоятельств, и их можно признать недоразумением между нашими державами. Мы со своей стороны признаём необходимость возвращения шведских войск на родину и признания за Россией суверенитета над Орешком, который мы ошибочно посчитали своим.

Молодец всё-таки король. Уважаю. Его окунули в толчок, потыкали мордой в ссаные тряпки, а он сидит тут такой величественный, и готов облагодетельствовать весь мир. Ну что же, включим и мы тумблер дурака, и покажем, что на арене может выступать не один клоун, а очень даже два:

— Чрезвычайно признателен, ваше величество, за чистосердечное признание с вашей стороны факта необоснованной, ничем не спровоцированной агрессии Шведского королевства против миролюбивого Русского царства. Мы согласны формально признать случившуюся тяжелейшую и кровопролитную войну пограничным инцидентом, и принять от Швеции два миллиона восемьсот пятьдесят шесть тысяч талеров или их эквивалента в виде серебряных слитков, полосовой стали или продовольствия в качестве извинений за нарушенный покой и давний добросердечный мир между нашими державами.

Вообще-то вчера на совещании в каюте Захария Ивановича, была озвучена сумма контрибуции в полмиллиона, но я не утерпел и увеличил-таки сумму почти в шесть раз, просто из восхищения наглостью короля. Получилось. Глазки у него сделались величиной в тот самый талер, а челюсть не упала только в силу давней привычки держать удар.

— Но позвольте, откуда взялась такая немыслимая сумма? — едва ли не прорычал король.

Ага! С необходимостью платить Густав уже согласен, вопрос только в сумме. Ну что же, как говорил один очень умный персонаж, надо доить клиента, пока он согласен на ваши цены.

— Извольте сами оценить ущерб Русского царства от этой войны: доблестные шведские войска и флот, продвигаясь к Орешку и устраивая войсковой лагерь для осады оного, полностью разрушили города Рыбный и Тухляев. Во время обстрелов Орешка значительно разрушен участок стены и тяжело повреждены две башни. Убито и тяжко искалечено огромное количество русских стрельцов в Орешке. По пути в Орешек попал в засаду и едва ли не поголовно уничтожена сводная бригада под командованием заслуженного воеводы, боярина древнего рода Василия Ивановича Выдрина-Сисоева, а рядом с ним, в неравном бою геройски сложили головы несколько десятков наследников знатнейших княжеских родов Русского царства. Ближайшие сотрудники великого государя, великие бояре Оболенский и Куракин могут и не пережить этой страшной потери.

Король на время лишился дара речи, и это хорошо. Надо давить, а там глядишь, и у клиента цикорий из-под хвоста посыплется. Интересно, а какое на самом деле отчество у ублюдка Васьки Выдрина-Сисоева? Но хорошо, что шведы его ухлопали, теперь я под этим соусом выколочу денег у Швеции. Деревеньки Рыбная и Тухляевка теперь действительно станут городами, по крайней мере на карте, и козырем в переговорах.

— Кроме того, в арьергардных боях, что вела доблестная шведская армия, убито и покалечено огромное количество русских стрельцов, и среди них немало представителей старинных дворянских родов.

Переговоры о капитуляции мало чем отличаются от торговли на рынке: каждый хвалит свои помидоры, но королю ещё рано знать, что за время этой войны мы потеряли восемьдесят человек, большую часть которых положил Васька Выдрин-Сисоев, да ещё пятеро напились какой-то дряни, чуть ли не настоя мухоморов, и да и померли от него. И выбоины с стенах и башнях Орешка комендант даже не прикажет заделывать, поскольку не стоит возиться с такой мелочью.

— Далее: для защиты от неспровоцированной агрессии Швеции, нам пришлось с огромным напряжением сил и средств небогатой казны Руси, строить слабенький, но ужасно дорогой флот для защиты от могучего непобедимого флота Швеции. Для финансирования строительства этого флота великому государю пришлось вводить дополнительный тяжёлый налог, подорвавший наши торговлю и ремёсла. А кроме флота пришлось формировать, вооружать и снаряжать армию, не только неся огромные убытки, но и отрывая от труда многие тысячи молодых мужчин. И наконец, по наущению негодных советников вашего величества, список которых мы вам представим, с тем чтобы получить их в свои руки для строжайшего следствия и справедливого суда, в Новгороде вспыхнул вооружённый мятеж, в результате которого этот великий город лежит практически в руинах. Мятеж подавлен, но при этом погибло множество стрельцов и мирных обывателей.

В шоке не только король, и не только его свита. В полнейшем обалдении мои переводчик и секретарь. Но молодцы, мужики! Держат рожу кирпичом и спокойно делают своё дело: один записывает мой бред, а второй вполголоса переводит мою речь на шведский, поскольку двое сановников знают немецкий не слишком хорошо. Ладно, по окончанию переговоров выбью для них отдельную премию.

Для средневековья такой стиль переговоров непривычен, но я-то прошел школу перестройки и бандитских девяностых, и даже четырежды бывал на бандитских стрелках, когда меня звали на помощь друзья, вляпавшиеся в бизнес. И я, представитель мирной профессии и обладатель угрожающего вида фигуры, присутствовал на разборках, с немецким автоматом из школьного музея. Автомат этот впоследствии забрала прокуратура, и чью коллекцию он теперь украшает, мне неведомо. Так что методикой гнилого базара я владею вполне прилично.

А потом началось то, чего я так добивался: торг чуть ли не за каждый талер, и он продолжался едва ли не до ночи. В конце концов достигли предварительного соглашения, что вся Финляндия и часть Швеции по реку Луле-Эльв. Собственно, про реку я ляпнул так, просто случайно вспомнив это название, но Густав ухватился за него и выцыганил под это дело полмиллиона талеров. И за полный отказ от претензий на Аландские острова он выиграл триста тысяч.

А потом с разболевшейся головой я отправился домой, пообещав вместо себя прислать командующего, полномочного подписывать такие важные документы.

— Ну как съездил? — зевая спросил меня Андрей Иванович.

— А вот проект мирного договора, почитай, а я к лекарю схожу, микстуру от головной боли попрошу.

Я сунул папку с проектом в руки Ногтева Суздальского и потихоньку, чтобы не потревожить дремлющего Очина-Плещеева пошел в медицинский кабинет.

— Здорово, Александр Евгеньевич, как успехи? — почтительно кланяясь спросил лекарь. Уважает! Пару раз получил по моему приказу десяток горячих за немытые руки и плохо мытую посуду, зато теперь в медкабинете всё сверкает, я уверен, что даже за привинченными шкафами ни пылинки.

— Ох, Антон Иванович, голова разболелась, силушки нет. Дай чего ни то, а то окочурюсь до утра.

Из каюты командующего донёсся рёв. Сначала нечленораздельный, а потом и слова проявились:

— Ольшанский!!! Где князь Ольшанский!!! Сюда его!!! Ко мне, бегом!!! Ещё быстрее!!!

— Чего это он так блажит? — удивился Антон Иванович, капая из бутылочки в рюмку с водой — Схожу-ка я к нему с успокоительным.

— Сходи, Антон Иванович, дорогой — опрокидывая содержимое рюмки в рот ответил ему я. — К нему новости поступили, а я запамятовал его хорошо приготовить, вот и разволновался бедный. Да и Захария Ивановича растревожил небось. Ну, пойду я, успокою как смогу.

До каюты командующего метров пять, но я шел не торопясь, не реагируя на попытки адъютантов поторопить меня. Войдя в каюту я плотно закрыл дверь, любуясь на картину небывалого ажиотажа: воеводы, не моргнув глазом встречавшие многотысячные вражьи войска, бегали вокруг стола, и то хватали лежащую бумагу и перечитывали её снова и снова, то бросая бумагу обратно, и снова устраивая забег. Наконец они обратили внимание на меня:

— Александр Евгеньевич, что за чушь тут написана? — заорали они в два голоса, суя мне в руки злосчастную бумагу.

— Ну что там написано: Финляндия, включая Аландские острова и часть Швеции по реку Луле-Эльв до истока, а от истока до побережья моря строго на запад по прямой, отходит России. Кроме того Шведское королевство обязуется выплатить Русскому царству за потревоженный покой и упущенные выгоды один миллион двести тысяч талеров. Обязательства Русского царства по этому соглашению состоят в аренде за отдельную плату отряда крейсеров сроком на один год с момента который будет объявлен дополнительно, для поражения датского флота и возвращения Южной Швеции и Норвегии под власть шведской короны.

— Мы это читали. Но ты должен был выдвинуть претензию на полмиллиона талеров, и согласиться на двести!

— Ну, погорячился немного. Прихожу, понимаешь на переговоры, а король из себя невинную барышню корчит, дескать он тут немножко погорячился, но готов нас простить, если очень попросим.

— Наглец! А ты?

— А что я? Я сразу задрал счётчик почти до трёх миллионов, но цифру не круглую назвал, это важно при торговле.

— Так какую цифру?

— Да хрен его упомнит! В протоколе посмотрите. А когда король и его свита ошалели, я начал их грузить, что дескать города Рыбная и Тухляевка сожжены, да основания, да стены и башни Орешка почти разрушены, да самый мудрый и могучий воевода русского войска, Васька Выдрин-Сисоев, с бригадой отборных стрельцов полегли...

На воевод без смеха смотреть было невозможно, так вытянулись личики и отвисли челюсти.

— И Густав поверил в эту ахинею?

— А куда бы он девался? Вот вернусь я, да скажу, что не договорились, да влупим мы со всех стволов по его хибарке, а потом сроем до основания Стокгольм... Оно ему надо? Вот я выторговал на сумму, которую мы всё равно никогда не получим, земли, которые Швеции сейчас почти не нужны. А я ему посулил помощь в приобретении Южной Швеции и Южной Норвегии, просто утопив датский флот. Нам всё равно надо разбираться с Зундской пошлиной, но об этом королю не обязательно знать. И ещё пообещал ему продавать оружие для войны с Данией и немецкими княжествами, но Данциг и земли восточнее него признаются королём территорией наших интересов, но об этом будет составлен дополнительный протокол.

— Ну не хрена же себе! — вздохнул Андрей Иванович — Это далеко уходит за пределы моих полномочий, но я подпишу это соглашение. И государю сам доложишь, хоть и в моём присутствии, поскольку я ответственен и за твои слова и действия. Но завтра на переговоры поедешь со мной, и сам будешь вести речи, а я буду только кивать на твои обращения, поскольку такой наглостью отродясь не обладал.

И приняв по парочке стопочек водочки, мы отправились спать. Завтра будет сложный день.

Отец Гурий посетил меня следующим вечером. Вообще-то мы с ним совершенно неразлучны, поскольку отец Гурий назначен ко мне духовником по решению митрополита Макария, который в свою очередь так поступил по просьбе царя Ивана Васильевича, а рекомендацию дал мой предыдущий духовник, отец Савл. Хороший оказался мужик, с самого начала показал себя умным и крайне полезным человеком. Разговаривали мы с ним мало, исключительно по делу, а в остальное время он как ангел-хранитель был незаметен. Вот и сейчас пришел серьёзный и озабоченный.