Хронопроцессоры

— Кто знает, может, и наши душегубы на охоту выходят,— Жуков развел руками.— Эсеры с анархистами нам отчета не дают. Партийные — сами по себе, а мы — сами...

Заученные на уроках истории КПСС прописные истины в очередной раз давали сбой. Что бы там не писали в учебниках, но партия большевиков вовсе не имела серьезного влияния на моряков и на солдат. Идея коммунизма была чересчур абстрактна, людям требовались более понятные лозунги. Например угроза потерять землю, если в деревню вернутся помещики. Или снова попасть под ярмо фабрикантов... Гога шепнул напарнику:

— Попробуем напугать анархистов. Если победит контрреволюция и вернутся прежние порядки...

— Страшно будет им,— согласился Роман.— Попробуем.

Катер ударился бортом о причал. На пристани, как и в прошлый раз, ждал грузовик, и шофер в кабине был тот самый.

Роман оглянулся на бухту, где на фоне заката темнел силуэт броненосца "Иван Грозный". Однотипные "Слава" с "Орлом", изувеченные в дни Моонзундской обороны, стояли в доках, а "Цесаревич" и остальные линейные корабли зимовали в Гельсингфорсе. Полгода назад, когда хронодвижок звездолета впервые переместил его в ноябрь 1917 года, на рейде стоял "Цесаревич", а никакого "Грозного" не существовало в помине. К тому же в той давно не существующей реальности броненосцы были намного слабее, чем сегодня.

Им удалось добиться пусть небольшого, но заметного успеха, воздействуя на время. Выбора у хронокорректоров не оставалось: они должны были собраться силами и снова подтолкнуть в нужном направлении неподатливую махину исторического процесса.

Ощущение дежа вю начинало угнетать. Он опять вошел в краснокирпичную громадину Школы Оружия, снова видел знакомые лица боевых друзей, которые теперь, в новой реальности, не могли знать Романа. Георгию выпала участь полегче, ведь он в прошлую хронокоррекцию в Кронштадте не бывал. Гога с интересом осматривался, читал развешанные на стенах плакаты с изображениями пушечных замков и таблиц орудийной стрельбы. Впрочем, левый кулак он из кармана шинели не вытаскивал, сжимая пальцами рукоять нагана.

Ефим Петров, Матвей Рысаков и начштаба полка бывший лейтенант Лавров без энтузиазма перечитали подписанные Подвойским мандаты. Судя по хмурым лицам, им своих забот хватало выше крыши, а тут еще правительство прислало то ли контролеров, то ли начальников с непонятными полномочиями. Петров так прямо и сказал, сумрачно хмурясь:

— Что мне теперь полк надвое дробить? У меня приказ через два дня выступить всеми силами в Питер, посадить братву в эшелон и — даешь самый полный на разгром гнезда контры. А ваши бумажки...

— Мандаты,— строго уточнил Георгий.

Он произнес это слово веско, но раздельно, как в известном анекдоте про Чапаева на экзамене в военной академии. Моряки юмора времен тоталитаризма не поняли.

— Чего? — переспросил Ефим.— А-а... ну да, ваши мандаты требуют передать под ваше командование отдельную роту. Вы которую роту возьмете?

Командир матросского полка поведал, что личный состав с немалым трудом удалось разбить на три батальона, но роты получились непрочными, народ постоянно кочует из подразделения в подразделение, выбирая себе компанию по душе. Взводов и подавно не было.

— Не так плохо,— шепнул Гога.— Видать, лейтенант постарался. Раньше, по твоим словам, был полный бардак.

Кивнув ему, Роман поспешил успокоить комсостав части:

— Мы отберем полсотни надежных бойцов, имеющих представление о дисциплине, которые не побегут грабить первый попавшийся винный склад.

— Идеалист,— фыркнул Гога.

Не дав командиру и комиссару времени на раздумье, Роман с ходу назвал два десятка моряков, с которыми успел подружиться в давно не существующей реальности. К этому списку Гога добавил Трофимыча, Жукова и Данилу.

— Ну и комиссар посоветует верных моряков с "Орла" и "Флоры",— подытожил Роман.— Только надо бы потренировать моряков, а то для сражений на суше ваш брат не слишком подготовлен.

— Навроде как лучших людей забираете,— вздохнув, проворчал Рысаков.— И напрасно думаешь, братишка, будто мы не старались обучить товарищей пехотному делу. Тот же Данила Шинкарев, что вам приглянулся, и Леха Федюхин, еще пяток матросов — они в Порт-Артуре служили. Когда корабли потонули, моряков на берег послали, в окопах воевать. Они там всякому научились, а как Советская власть победила, начали нас учить... Вставай, ложись, заряжай, стреляй — кое-что теперь понимаем.

— Что за человек Федюхин? — обрадовался Рома.

— Хороший парень, на броненосце "Орел" кондуктором был. Беспартийный, но грамотный,— комиссар одобрительно показал большой палец.— Ты чего спросил-то?

— Забрать его хочет в свою роту,— объяснил Ефим.— Не подойдет Алексей для вас, пьет он сильно.

— Ничего не поделаешь, всех непьющих вам оставим,— ухмыльнулся Георгий.— Вы, братишки, не серчайте. Мы же немного людей забираем. Два взвода по двадцать штыков — полурота получается. Только эсеров и анархистов идейных нам не надо — это сразу решим.

Повздыхав, командир и комиссар махнули рукой и пошли отбирать людей для полуроты.

Ужин получился беднее, чем в прошлое посещение: вместо борща и пустых макарон камбуз выдал переваренную мерзлую подгнивающую картошку со ржавой селедкой. Поневоле вспомнилось, какие представления народной самодеятельности случались от подобных рационов — например, на "Потемкине".

Народу в столовой Рома насчитал заметно меньше объявленной тысячи — прочие, вероятно, шлялись по Питеру. На общее собрание подтянулось и вовсе сотни две, но Рысаков обнадежил: дескать, пришли все вожаки главных группировок: эсеры левые и правые, анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты, максималисты разных мастей, беспартийные оборонцы. Последними в большой зал ввалились десятка три моряков, соорудивших себе широченные клеши, обшитые жемчужными пуговками. Главарь этой банды носил офицерский китель без погон, однако с аксельбантами.

— Петруха Котлинский,— совсем тихо сообщил комиссар.— За ним почти сотня самых отъявленных душегубов. Навроде как на его счету больше половины всех офицеров, кого с февраля порвали. Ходят слухи, ювелиров они потрошили — и в Питере, и Гельсингфорсе, и в Ревеле.

— Анархист? — уточнил Гога.

— Эсером себя называет,— сказал Матвей.— На самом деле просто бандиты.

Собравшиеся нетерпеливо шумели. Хронокорректоры встали перед сидевшими полукругом матросами и повторили рассказ, отрепетированный и подредактированный, пока шли сюда на катере. Доводы были простые, но доходчивые: революция дала вам свободу, вы теперь не гниете в трюмах, вас не гробят в карцерах, офицеры не бьют вам морды. Но коли победит контра, то вернутся старые порядки и многим из вас придется ответить за все, что натворили после отречения царя Николашки.

— Хочешь, чтобы снова по-старому было?! — рявкнул Рома, надвигаясь на Петруху.— Хочешь, чтобы лягавые тебя в участке дубинками приласкали да выяснили, кто ювелирную лавку Шмуклевича на Литейном обчистил?

— А ты мне лишнего не шей! — вскочил бандит.— Не брал я твоего Шапоклевича...

— Знаю, что не ты...— Роман осклабился похабно.— Я вообще спрашиваю. Хочешь, чтобы лафа кончилась? Или чтобы немцы пришли и всех перестреляли? Немцы шутить не станут, у них дисциплина, какая нам всем не снилась. А чтобы этого не случилось, придется сделать последнее усилие.

Георгий подхватил:

— Оторвать задницы от теплых коек, прогуляться в Ставку и навести революционный порядок. Делов будет дня на три-четыре. Если чисто сработаем, то без крови обойдется.

Бандитский главарь водил по ним настороженным прищуром. Петр Котлинский был опасен, невооруженным взглядом видно. Пусть не так высок ростом и широк в плечах, как люди более поздней эпохи, он словно из жил и мышц был скроен. Сильный жестокий хищник, такого лишь пулей остановить можно. Лучше даже очередью.

— Правда, что вас в Артуре жандармы брали? — спросил бандит.

— Нас многие брали, да никто не взял,— ухмыльнулся Рома.— Умные на нарах не загорают.

— Фартовый, значит...— Эсер покривился.— Ну, поглядим, какой ты фартовый. Дня три, говоришь?

— На самом деле чуть больше. День или два — это как повезет — на поезде туда, два — обратно, еще день-другой на месте. Потом вернемся в Кронштадт. Только в Могилеве сильно не нарывайся. Там другие полки расквартированы, шутить никто не станет.

— Не лопух, понимаю...— Бандит кивнул и громко сказал, обращаясь к братве: — Дело нехитрое, не грех и пострадать за революцию.

Примерно треть собравшихся закивала, соглашаясь с вожаком. Дольше всех упирались анархисты, которым не нравилось, что придется выполнять приказы, но подчинились общему решению

После собрания. когда вернулись в штаб, Гога намекнул командиру и комиссару: мол, неплохо бы приодеть товарища Кагебеева, потому как старый подпольщик совсем обносился. Снарядить агитатора вызвался Трофимыч.

Помор оказался прижимистым мужиком — настоящий ротный старшина. За каждую тряпку дрался героически, не пожелал выдать столичному посланцу новый тулуп.

— Твой пока крепкий, до конца войны не сносится,— ворчал старый моряк.— Сапоги тебе выдать, али ботинки?

К счастью для Ромы, ботинок нужного размера не нашлось, и Трофимыч нехотя разыскал сапоги с портянками. Попутно моряк поведал, что фамилия у него Мошников — от поморского слова "мошник", то есть глухарь, птица такая, а родом Афанасий Трофимыч был из села Кузомень.

— Ты, как я слышал, с Иваном Савельичем вместе в Цусиме побывал,— напомнил Роман, копаясь в куче штанов и форменок.

— И в Цусиме вместе, и в Рижском заливе, и в Моонзунде. Четырнадцать лет в одном экипаже,— ветеран вздохнул ностальгично.— Даже обженились на сестрах, только моя на год младше... Ты чего хватаешь, жадник?! А ну положь!

— Не жадный я, но справедливый,— возразил Роман и натянул бушлат поверх синей фланели.— Теперь вот, могет быть, не помру от холода.

Мошникова такая бесцеремонность обидела, старый моряк насупился, поэтому разговор о Цусиме пришлось перенести на другое время. Ворча и чертыхаясь втрое пуще прежнего, Трофимыч не без труда откопал бескозырку большого размера. Ну, что поделать — кепки и шляпы 59-го размера Рома не всегда находил даже в ГУМе или универмаге "Москва" и даже в год Олимпиады. На сей раз матросский головной убор украшала ленточка с надписью "Малюта Скуратов". Роман припомнил, что читал об этом корабле в послевоенном справочнике — турбинный миноносец, из построенных между "Новиками" и "Автроилами".

— Ну и башку ты себе отрастил,— сердито пыхтел Мошников.— Еще и оружие тебе выдать? Мало у нас револьвертов, а маузеров и кортиков так и вовсе нет.

— Не жмись, дед,— примирительно посмеиваясь, ответил хронокорректор.— Я ж понимаю — откуда взяться оружию в Школе Оружия... Снабди патронами — и расстанемся друзьями.

Он уложил в вещмешок коробки с патронами для нагана и браунинга — по полсотни на каждый ствол, добавил огнеприпасы для Георгия. Потом поразмыслил и к великому негодованию боцмана кинул к патронам флакон оружейного масла.

Глава 2. Небритая рожа Истории.

Стальные колеса вагонов постукивали, как ленивый пулемет, назначенный беспокоить противника. Выгибаясь огромным червем-дожлевиком, эшелон катился по рельсам, приближаясь к станции Витебск.

Снова, как полгода личного времени назад, они направлялись к фронту в теплушке, набитой вооруженными людьми. Только на сей раз все случалось по-другому, и мелкие досадные отличия раздражали хронокорректоров и даже пугали. Первое воздействие на время увенчалось относительным успешно, поэтому теперь, когда многое происходило иначе, Роман и Георгий нервничали все сильнее. Любое несоответствие, казалось, уводит в сторону от прежней удачи.

Неладное творилось и в вагоне. Вроде бы и хороших моряков отобрали, сформировав полуроту в два взвода, командирами назначили: Назара Селютина — полуротным, а Смирнова и Федюхина — взводными. Только матросы почему-то невзлюбили людей с мандатами Совнаркома и посматривали на Рому и Гогу с нескрываемой неприязнью. Даже Дракун, Трофимыч и Жуков, с которыми как будто подружились на катере, замкнулись и старательно избегали разговоров.

Что-то пошло неправильно, только не могли они понять, где допустили ошибку. В первый вечер пришельцы из будущего, решив не обращать внимания на мелкие шероховатости, устроили полуроте ночное учение — бой в городе и штурм каменного строения. Личный состав действовал неловко, но замечания подействовали, так что с третьей попытки смогли дружно ворваться в заброшенный дом, распугав поселившихся там бродяг и дезертиров. Наутро отработали на плацу движение в атаку и бросок в штыки. Моряки показали неплохие навыки, хотя бывалые пехотинцы без труда покрошили бы здоровяков в тельняшках и бескозырках.

С тем и отбыли, пообедавши, в Питер, где получили пулемет-ручник Льюиса для Гоги, после чего долго ждали отправления на Царскосельском вокзале. В сумерках подали состав из трех общих вагонов, полутора десятков солдатских теплушек и шести открытых платформ. На платформах стояли броневики с пулеметами в башенках. Матросы мрачной гурьбой двинулись к теплушкам, но хронокорректоры развернули полуроту и нагло посадили свое подразделение в общий вагон. По этому поводу возникла перепалка с товарищем Ларой — неприятной сорокалетней особой, которая возмущенно хрипела: мол, вагон предназначен для штаба и отряда красногвардейцев. Ее быстро успокоили мандатом Совнаркома.

Однако, самое неприятное происшествие случилось перед самым отправлением: На перрон неторопливо выливалась волна людей в матросской форме. Среди них народ в общем вагоне узнал Рысакова, Лаврова, Петруху Котлинского и других моряков Сводного полка. Саня Дракун успел потолковать с братвой и даже запрыгнуть в отходящий поезд. Вернувшись в свой вагон, он доложил:

— Говорят, приехали из Ревкома комиссары, приказали собрать батальон. Двести братишек вызвались. Командует лейтенант, Матвей при нем комиссаром.— Сразу вслед за нами отчалят, другим эшелоном.

— Хреново,— нахмурился Рома.— Прикончат бандюганы вашего лейтенанта.

Батя, Иван Савельевич Шабельников, бросил из угла с необъяснимой враждебностью:

— Неужто тебе жалко его?

— Представьте себе, жалко. Лейтенант Лавров, как я слыхал, хороший человек и такой участи не заслуживает.

— Ну-ну,— проворчал Батя.— Много ты знаешь, фартовый. Словно сам не такой же душегуб, как Петруха-разбойник. Сколько народу поубивал?

— Приходилось кровь пускать,— согласился Роман.— Только нет на мне безвинных душ.

— Нету,— поддержал его Гога, кивая для убедительности.— Мы, по большей части, на войне убивали. Ну и подстрелили одного провокатора-убийцу.

Моряки переглянулись, и Трофимыч объявил вердикт: мол, завтра побалакаем, на свежую голову. Прогноз прозвучал угрожающе — после таких слов запросто могли в темном вагоне полоснуть кортиками по горлу. Жизнь в прошлом научила, как вести себя в подобных ситуациях — спать по очереди, охраняя друг дружку и сменяясь каждые два-три часа. Впрочем, обошлось. Ночью все спали, никто не пытался порешить загадочных людей с мандатами. Под утро, в начале пятого, вставший по нужде Жуков заорал благим матом, увидав неспящего Романа с пистолетом в руке. Вопли матроса разбудили немногих, и случай развития не получил.