Хронопроцессоры

Константин Мзареулов

Хронопроцессоры

Глава 1. Возвращение в Кронштадт.

Закат окрасил облака багровым заревом, в безветренном воздухе медленно кружили редкие снежинки. Казалось, будто ледяные хрусталики мгновений звонко сыплются в огненную бездну вечности. Реальность была приговорена к исчезновению, и каждое движение секундных стрелок приближало мучительный конец очередной версии событий. История всегда гибнет в жестоких конвульсиях, унося тысячи жизней в безжалостном водовороте трагических событий.

Виновники предстоящего катаклизма, считавшие, что их цель — предотвращение гражданской войны и спасение Человечества — оправдывает любые промежуточные потрясения, с мрачными физиономиями прогуливались вдоль причалов. В порту было многолюдно, на двух вооруженных людей окружающие не обращали внимания — недоумение вызвали бы, скорее, безоружные. Революционная столица диктовала особую моду как в одежде, так и в сопутствующих аксессуарах вроде кобуры на поясе, винтовки на плече и пулеметных лент крест-накрест.

Оглянувшись и не обнаружив поблизости никого, кто мог бы подслушать, Рома произнес совсем негромко:

— Мне вдруг пришло в голову... Хорошо бы помирить Сталина и Троцкого, чтобы избежать грызни в дальнейшем. И подлечить Ленина — если старик проживет лишнее десятилетие, тем самым...

Окончание фразы заглушила сирена пришвартованного поблизости парового катера. Тем не менее, Гога понял, о чем идет речь, и сказал, поморщившись:

— Кончай самодеятельность. Работаем по плану, а там видно будет.

Против истины не попрешь, как бы ни хотелось. Рома поправил ремень карабина и напомнил другу, чтобы разговаривал на русском языке, не прибегая к "олбанской" лексике. Он чувствовал себя немного скованно, хотя уже вторично переживал эту ситуацию.

— Представь, я жду, что мимо снова пройдет отряд со "Славы",— признался он.— Батя, Дракун, комиссар Рысаков, другие ребята из нашего взвода...

Георгий, не посещавший Кронштадт в прежних реальностях, пожал плечами, проговорив назидательно:

— Сам же понимаешь, что такого случиться не может. В прошлый раз ты побывал здесь на три дня позже, но дело даже не в том. В этой версии "Слава" не была потоплена, только повреждена. Поэтому экипаж не списан в береговую часть, а находится на борту, помогает ремонтировать корабль. Хотя, хрен их знает, поэтому кончай болтать и пошли на катер.

Издалека донеслись уже ставшие привычными звуки выстрелов. Равнодушно проигнорировав акустический фон революционных дней, хронокорректоры вступили на каменный пирс и зашагали к ближайшему суденышку. Возле катера шумно толпились матросы, душ двадцать. Еще десяток или около того следовали за пришельцами из будущего.

Голоса за спиной звучали весело — матросы обсуждали, за какой надобностью занесло в военный порт армейского солдата и деревенского мужичка. За селянина был принят, видимо, Рома, сменивший флотскую форму на гражданскую одежду и драный тулуп. Являться к морякам в бушлате и бескозырке с ленточкой крейсера, в этой реальности стоявшего на стапеле, он посчитал неуместным. Некорректный получился бы поступок, даже — неХРОНОкорректный.

Моряки неторопливо поднимались по трапу на борт крохотного катера — из тех, что постоянно сновали между городом и расположенной на острове военно-морской базой. В сгущавшихся сумерках Рома разглядел названия на ленточках: "Иван Грозный", "Цесаревич", "Латона", "Гангут", "Быстрый", "Орел"... Возникло недоумение: большая часть линкоров и крейсеров стояла в далеком Гельсингфорсе, но матросы почему-то ошивались в Питере. Вероятно, покинули корабли ради сражений за революцию. "Или в надежде хорошо погулять-побуянить, а то помародерствовать",— цинично добавил внутренний голос.

Что поделать, прожив некоторое время в прошлом, Рома избавился от иллюзий насчет революционного народа. Его напарник подобных иллюзий не имел изначально.

Хронокорректоров у трапа встретили не слишком дружелюбные взгляды. Сзади напирала другая ватага бойцов за новую жизнь, поэтому Роман поспешил приступить к налаживанию добрых отношений.

— Здравствуйте, товарищи моряки,— громко сказал он.— Комиссариат по военным и морским делам поручил мне и товарищу Георгию отправиться в Кронштадт и сформировать надежный отряд для очень важного задания. Надеюсь, вы поможете нам добраться в батальон, который стоит в Школе Оружия.

Взгляды моряков сделались чуточку теплее. Широкоплечий рослый парень лет двадцати пяти с веселым выражением типично разбойничьей рожи, служивший, согласно ленточке, на крейсере "Рюрик", громко поинтересовался:

— Анархисты или эсеры?

Гога, хоть и не питал симпатий к большевикам, остальные партии вовсе презирал. Подергав усом, он произнес не без обиды в голосе:

— Почему вдруг анархисты? Мы же не Центробалтом присланы, где оные верховодят.

— Мы от большевиков,— подтвердил Роман.

Матрос с "Рюрика", ухмыляясь и посмеиваясь, бросил:

— Вот и расскажете, что в мире происходит...— Затем добавил, обращаясь к кому-то за спиной хронокорректоров: — Они, Трофимыч, говорят, к нам направляются.

Степенный голос прогудел за спиной:

— Добрым гостям всегда рады. Послушаем, чего скажут.

Обернувшись, они вздрогнули. Дело было вовсе не в упомянутом Трофимыче — седой моряк-богатырь возрастом за сорок лет был суров с виду, но производил приятное впечатление. Но рядом с ним стояли, нетрезво щерясь, старые знакомые Назар Селютин и Саня Онищук по прозвищу Дракун.

На душе заметно полегчало: старые друзья живы, не пропали в мясорубке скорректированной реальности. Даже на "Славе" служили, как в прежнее время. И пусть они пока не знают ни Романа, ни Георгия, это не важно — еще познакомимся.

А моряки действительно не питали почтения к будущим приятелям. Ватага напирала, буквально протолкнув хронокорректоров по трапу на палубу неказистого грязного суденышка. Швартовые канаты втянули на борт, катер загудел визгливой сиреной, мотор застучал чаще, выбрасывая к облакам угольный дым. Окрашивая падающие снежинки копотью, низкобортная галоша заковыляла прочь от берега.

— В кубрик пойдем или на палубе будем от качки спасаться? — осведомился совсем тихо Гога.— Как у тебя в прошлый раз было?

— Тот раз удалось втиснуться в кубрик, но тогда катер был побольше.— Рома с сомнением оглядел утлое плавсредство.— Я тогда во время плавания с братвой хорошо поговорил и подружился. Батя капусткой кислой полечил от морской болезни.

— Попробуем повторить добрый почин,— Гога поежился.— Холодно, мать его...

В кубрик они не прорвались — там набилось народу сверх всяких норм. Плотность упаковки была, как в центре нейтронной звезды. Огорченные, они отправились бродить по палубе и обнаружили на баке десятка полтора матросов, в том числе знакомых со "Славы", седого ветерана и веселого парня с разбойничьим оскалом. Пустив по кругу чарку, братишки деловито распивали прозрачную жидкость из крупногабаритной бутылки. Увидав чужаков, разбойник с "Рюрика" подозвал их и предложил согреться.

С одной стороны, гости из будущего всерьез озябли, то есть нуждались в обогреве. С другой — понимали, что после алкоголя ждать пощады от качки не стоит. Решив из двух зол выбрать наиболее приятное, они хлебнули водки, которая оказалась вполне приличной. Старый моряк протянул глиняный горшочек, ободряюще предложив:

— Угощайтесь, сынки. Хороша капустка, дружок мой Иван Савельич с осени засолил.

"Значит, и Батя живой",— безмолвно порадовался Рома. Матрос-рюриковец протянул огромную ладонь, сказав приветливо:

— Будем знакомы. Парамон Жуков, беспартийный. А вы, знатца, будете нас за большевиков сватать?

— Кагебеев,— представился хронокорректор.— Роман Кагебеев. Мы будем собирать отряд надежных бойцов для защиты революции.

Гога назвал только имя, здраво рассудив, что сложная грузинская фамилия вызовет ненужную путаницу. Саня Дракун, после выпивки сделался, как обычно, задиристым и, пожимая руку лже-князю, проговорил вызывающе:

— Не пролетарий ты, как я посмотрю. Ручка-то слабенькая, без мозолей. Интелихент, что ли?

Поспешив на помощь другу, Рома насмешливо сказал:

— Если хочешь спросить, не доктор ли он, то нет, не доктор. Триппер твой не вылечит.

После паузы грянул взрыв оглушительного хохота. Моряки сокрушительно хлопали по спине сконфуженного Саню, а тот лепетал растерянно: откуда, мол, новый комиссар узнал, о чем я спросить собираюсь. Скорчив сардоническую ухмылку, Гога съехидничал:

— Дык он же большевик, а большевики знают все, потому что большевизм — единственно верное учение, которое приведет человечество к неминуемой победе светлого будущего.

Балтийцы не уловили насмешки. На палубе наступила уважительная тишина. Не желая прослыть ясновидящим — эта слава их еще настигнет — Рома проговорил, улыбаясь:

— Ну кто же на Балтике не знает Саню Дракуна. И вообще ваш батальон знаменит на всю Республику. Потому и выбрали вас для столь важного задания.

Шутливый тон разговора был неожиданно утрачен, лица моряков сделались мрачно-суровыми. Парамон Жуков процедил сквозь щербатые зубы:

— Кажись, будем серьезно говорить. Айда в трюм, там потише будет.

Назар открыл люк в палубе, и все ватага спустилась по металлической лесенке в тесное помещение, наполненное спертым холодным воздухом. Химический состав атмосферы явно включал немало вредных газов, но хотя бы не было сквозняка, да и качка казалась слабее, чем наверху. В отсеке тускло горел единственный электрический плафон, на койке возле переборки похрапывал, накрывши голову бушлатом, невысокого роста моряк. Спящего растолкали, назвав Данилой, нашлось четыре табуретки, остальные расселись где попало — на сундуке, на койке и прямо на деревянной палубе. Хронокорректорам сидячих мест не досталось, и они прислонились к переборке возле иллюминатора.

Когда все устроились, седой Трофимыч осведомился степенно: какое, мол, задание на них возложено. Роман и Георгий поведали о сложных событиях на фронте, об угрозе гражданской войны, о срочной надобности арестовать некоторых генералов.

— Нужны надежные люди,— сказал Гога.— Поэтому нас отправили в Кронштадт. У вас, говорят, в батальоне Ефима Петрова, много надежных моряков, готовых сражаться за будущее Отечества.

"Вот ведь интель упертый,— раздраженно подумал Рома.— Ни за что не позовет братву за революцию сражаться..." Он добавил: дескать, предстоят сражения за народную власть и волю, за землю и заводы, за счастье будущих поколений.

— Опять воевать, значит. Навоевались уже по самые...— Незнакомый моряк с "Автроила" показал ребром ладони по какое место навоевался.— Мир нужен, по домам пора.

Его поддержали несколько голосов, другие выражали готовность повоевать еще немного, но Трофимыч рявкнул: "Ша!" — и все притихли.

— Скажи, о чем думаешь, Афанасий Трофимыч,— уважительно попросил Парамон.— Ты да Батя — мы других не слушаем.

"Афанасий Трофимыч...— Имя показалось Роману знакомым.— Это же тот старый моряк-помор, он еще с Иваном Савельичем в Цусиме сражался, а потом погиб на "Славе"... Но в нынешней реальности "Слава" пострадала меньше — вот и Трофимыч жив остался!"

— Нечего мне сказать, братишки,— Трофимыч горько вздохнул.— Не разумею, что происходит, где правда... Пусть они нам расскажут, а мы послушаем. Может, хоть они сумеют чего-нибудь объяснить. Для того их и прислали, чтобы нам объяснить... или нет?

Матросы закивали, только угрюмый парень, ровесник Парамона, пессимистично проворчал:

— Видали мы таких говорунов. Слова красивые кричат, а смысла в словах не видно. Кто знает, можно ли вверить этим — за три кабельтова без бинокля видать, что образованные.

Неожиданно подал голос Данила, который спал на койке до появления шумной компании. Роман только теперь заметил, что моряк не молод — наверное, ровесник Трофимычу и Бате. Поглаживая бритую голову, ветеран произнес задумчиво:

— Помню этих голубчиков, их в Артуре многие знали. Только тогда они в офицерских мундирах щеголяли. Офицеры болтали, будто комиссары наши точно предсказывали, где японцы собираются напасть. А потом исчезли куда-то, и жандармы всех офицеров допрашивали: мол, кто они такие... Полагаю, можно верить им. Бывалые подпольщики.

Моряки с интересом поглядели на хронокорректоров, и Трофимыч поторопил: начинайте мол, до Кронштадта недолго осталось.

Разговор получился непростой, но интересный. Пришельцы из иного времени задействовали все резервы красноречия, расписывая грядущую гражданскую войну, которую необходимо остановить любой ценой. Братоубийство, вторжение заморских интервентов, эпидемии тифа, разруха, голод, белый и красный террор, — хронокорректоры рассказывали курс истории со знанием дела, потому как успели повидать многие события недалекого будущего. Изредка то Рома, то Гога вставляли цитаты вождей. Однажды Рома достал несколько купленных перед войной брошюрок и зачитал большие отрывки.

Примерно за полчаса до прибытия в крепость слушатели начали соглашаться: дескать, придется повоевать и побить контру. По их словам, наберется под сотню толковых мужиков, на которых можно положиться.

В свою очередь, моряки посоветовали посланцам Совнаркома не питать иллюзий насчет контингента. В данной реальности в Школе Оружия размещался Сводный морской полк "Вольная Балтика" — чуть поменьше тысячи разного народа, собранного с многих кораблей по распоряжению Центробалта. Как поняли хронокорректоры, в эту часть командиры кораблей, комиссары и матросские Советы отчисляли самых буйных бузотеров.

Надежными среди них были только моряки с поврежденных в Моонзундском сражении броненосцев "Орел" и "Слава", потопленного крейсера "Флора", миноносца "Генерал Белый". Перечисленные корабли всю войну выходили в море, сражались с немецким флотом, их экипажи состояли из крепких бойцов. Но гораздо больше набралось в полку всевозможной шпаны, не признававшей дисциплины. Подобная публика предпочитала жить на казенные харчи, торговать флотским имуществом, грабить магазины и отдельных граждан под видом патрулей новой власти. В дни февральской смуты они поубивали немало офицеров и временами начинали покрикивать: мало, мол, крови пустили. Они уже получили от революции все, что им нужно, поэтому воевать станут лишь против того, кто попробует нарушить столь уютное существование.

— Таких-то и надо первыми на фронт послать — под пулеметы, под шрапнель,— вырвалось у Георгия.

Моряки, посмеиваясь, назвали его наивным мечтателем.

— Таких и пулеметом из казармы не выгонишь,— сообщил Трофимыч.— Разве что посулишь ограбить грузовик золота или эшелон цистерн со спиртом.

Новости сыпались одна за другой. Сводным полком командовал по-прежнему комендор "Славы" Ефим Петров, а комиссаром при нем состоял другой давний приятель — Матвей Рысаков. Начальником штаба стал лейтенант "Славы" Лавров, и втроем они пытались, опираясь на сознательных матросов, поддерживать в части хотя бы подобие дисциплины. Им противостояли любители разгульной жизни, у которых чесались руки пустить побольше крови. Пока массовые расправы над офицерами удавалось предотвращать, но редкую ночь на улицах Кронштадта не находили убитых.

— Кто знает, может, и наши душегубы на охоту выходят,— Жуков развел руками.— Эсеры с анархистами нам отчета не дают. Партийные — сами по себе, а мы — сами...

Заученные на уроках истории КПСС прописные истины в очередной раз давали сбой. Что бы там не писали в учебниках, но партия большевиков вовсе не имела серьезного влияния на моряков и на солдат. Идея коммунизма была чересчур абстрактна, людям требовались более понятные лозунги. Например угроза потерять землю, если в деревню вернутся помещики. Или снова попасть под ярмо фабрикантов... Гога шепнул напарнику:

— Попробуем напугать анархистов. Если победит контрреволюция и вернутся прежние порядки...

— Страшно будет им,— согласился Роман.— Попробуем.

Катер ударился бортом о причал. На пристани, как и в прошлый раз, ждал грузовик, и шофер в кабине был тот самый.

Роман оглянулся на бухту, где на фоне заката темнел силуэт броненосца "Иван Грозный". Однотипные "Слава" с "Орлом", изувеченные в дни Моонзундской обороны, стояли в доках, а "Цесаревич" и остальные линейные корабли зимовали в Гельсингфорсе. Полгода назад, когда хронодвижок звездолета впервые переместил его в ноябрь 1917 года, на рейде стоял "Цесаревич", а никакого "Грозного" не существовало в помине. К тому же в той давно не существующей реальности броненосцы были намного слабее, чем сегодня.

Им удалось добиться пусть небольшого, но заметного успеха, воздействуя на время. Выбора у хронокорректоров не оставалось: они должны были собраться силами и снова подтолкнуть в нужном направлении неподатливую махину исторического процесса.

Ощущение дежа вю начинало угнетать. Он опять вошел в краснокирпичную громадину Школы Оружия, снова видел знакомые лица боевых друзей, которые теперь, в новой реальности, не могли знать Романа. Георгию выпала участь полегче, ведь он в прошлую хронокоррекцию в Кронштадте не бывал. Гога с интересом осматривался, читал развешанные на стенах плакаты с изображениями пушечных замков и таблиц орудийной стрельбы. Впрочем, левый кулак он из кармана шинели не вытаскивал, сжимая пальцами рукоять нагана.

Ефим Петров, Матвей Рысаков и начштаба полка бывший лейтенант Лавров без энтузиазма перечитали подписанные Подвойским мандаты. Судя по хмурым лицам, им своих забот хватало выше крыши, а тут еще правительство прислало то ли контролеров, то ли начальников с непонятными полномочиями. Петров так прямо и сказал, сумрачно хмурясь:

— Что мне теперь полк надвое дробить? У меня приказ через два дня выступить всеми силами в Питер, посадить братву в эшелон и — даешь самый полный на разгром гнезда контры. А ваши бумажки...

— Мандаты,— строго уточнил Георгий.

Он произнес это слово веско, но раздельно, как в известном анекдоте про Чапаева на экзамене в военной академии. Моряки юмора времен тоталитаризма не поняли.

— Чего? — переспросил Ефим.— А-а... ну да, ваши мандаты требуют передать под ваше командование отдельную роту. Вы которую роту возьмете?

Командир матросского полка поведал, что личный состав с немалым трудом удалось разбить на три батальона, но роты получились непрочными, народ постоянно кочует из подразделения в подразделение, выбирая себе компанию по душе. Взводов и подавно не было.

— Не так плохо,— шепнул Гога.— Видать, лейтенант постарался. Раньше, по твоим словам, был полный бардак.

Кивнув ему, Роман поспешил успокоить комсостав части:

— Мы отберем полсотни надежных бойцов, имеющих представление о дисциплине, которые не побегут грабить первый попавшийся винный склад.

— Идеалист,— фыркнул Гога.

Не дав командиру и комиссару времени на раздумье, Роман с ходу назвал два десятка моряков, с которыми успел подружиться в давно не существующей реальности. К этому списку Гога добавил Трофимыча, Жукова и Данилу.

— Ну и комиссар посоветует верных моряков с "Орла" и "Флоры",— подытожил Роман.— Только надо бы потренировать моряков, а то для сражений на суше ваш брат не слишком подготовлен.

— Навроде как лучших людей забираете,— вздохнув, проворчал Рысаков.— И напрасно думаешь, братишка, будто мы не старались обучить товарищей пехотному делу. Тот же Данила Шинкарев, что вам приглянулся, и Леха Федюхин, еще пяток матросов — они в Порт-Артуре служили. Когда корабли потонули, моряков на берег послали, в окопах воевать. Они там всякому научились, а как Советская власть победила, начали нас учить... Вставай, ложись, заряжай, стреляй — кое-что теперь понимаем.

— Что за человек Федюхин? — обрадовался Рома.

— Хороший парень, на броненосце "Орел" кондуктором был. Беспартийный, но грамотный,— комиссар одобрительно показал большой палец.— Ты чего спросил-то?

— Забрать его хочет в свою роту,— объяснил Ефим.— Не подойдет Алексей для вас, пьет он сильно.

— Ничего не поделаешь, всех непьющих вам оставим,— ухмыльнулся Георгий.— Вы, братишки, не серчайте. Мы же немного людей забираем. Два взвода по двадцать штыков — полурота получается. Только эсеров и анархистов идейных нам не надо — это сразу решим.

Повздыхав, командир и комиссар махнули рукой и пошли отбирать людей для полуроты.

Ужин получился беднее, чем в прошлое посещение: вместо борща и пустых макарон камбуз выдал переваренную мерзлую подгнивающую картошку со ржавой селедкой. Поневоле вспомнилось, какие представления народной самодеятельности случались от подобных рационов — например, на "Потемкине".

Народу в столовой Рома насчитал заметно меньше объявленной тысячи — прочие, вероятно, шлялись по Питеру. На общее собрание подтянулось и вовсе сотни две, но Рысаков обнадежил: дескать, пришли все вожаки главных группировок: эсеры левые и правые, анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты, максималисты разных мастей, беспартийные оборонцы. Последними в большой зал ввалились десятка три моряков, соорудивших себе широченные клеши, обшитые жемчужными пуговками. Главарь этой банды носил офицерский китель без погон, однако с аксельбантами.

— Петруха Котлинский,— совсем тихо сообщил комиссар.— За ним почти сотня самых отъявленных душегубов. Навроде как на его счету больше половины всех офицеров, кого с февраля порвали. Ходят слухи, ювелиров они потрошили — и в Питере, и Гельсингфорсе, и в Ревеле.

— Анархист? — уточнил Гога.

— Эсером себя называет,— сказал Матвей.— На самом деле просто бандиты.

Собравшиеся нетерпеливо шумели. Хронокорректоры встали перед сидевшими полукругом матросами и повторили рассказ, отрепетированный и подредактированный, пока шли сюда на катере. Доводы были простые, но доходчивые: революция дала вам свободу, вы теперь не гниете в трюмах, вас не гробят в карцерах, офицеры не бьют вам морды. Но коли победит контра, то вернутся старые порядки и многим из вас придется ответить за все, что натворили после отречения царя Николашки.

— Хочешь, чтобы снова по-старому было?! — рявкнул Рома, надвигаясь на Петруху.— Хочешь, чтобы лягавые тебя в участке дубинками приласкали да выяснили, кто ювелирную лавку Шмуклевича на Литейном обчистил?

— А ты мне лишнего не шей! — вскочил бандит.— Не брал я твоего Шапоклевича...

— Знаю, что не ты...— Роман осклабился похабно.— Я вообще спрашиваю. Хочешь, чтобы лафа кончилась? Или чтобы немцы пришли и всех перестреляли? Немцы шутить не станут, у них дисциплина, какая нам всем не снилась. А чтобы этого не случилось, придется сделать последнее усилие.

Георгий подхватил:

— Оторвать задницы от теплых коек, прогуляться в Ставку и навести революционный порядок. Делов будет дня на три-четыре. Если чисто сработаем, то без крови обойдется.

Бандитский главарь водил по ним настороженным прищуром. Петр Котлинский был опасен, невооруженным взглядом видно. Пусть не так высок ростом и широк в плечах, как люди более поздней эпохи, он словно из жил и мышц был скроен. Сильный жестокий хищник, такого лишь пулей остановить можно. Лучше даже очередью.

— Правда, что вас в Артуре жандармы брали? — спросил бандит.

— Нас многие брали, да никто не взял,— ухмыльнулся Рома.— Умные на нарах не загорают.

— Фартовый, значит...— Эсер покривился.— Ну, поглядим, какой ты фартовый. Дня три, говоришь?

— На самом деле чуть больше. День или два — это как повезет — на поезде туда, два — обратно, еще день-другой на месте. Потом вернемся в Кронштадт. Только в Могилеве сильно не нарывайся. Там другие полки расквартированы, шутить никто не станет.

— Не лопух, понимаю...— Бандит кивнул и громко сказал, обращаясь к братве: — Дело нехитрое, не грех и пострадать за революцию.

Примерно треть собравшихся закивала, соглашаясь с вожаком. Дольше всех упирались анархисты, которым не нравилось, что придется выполнять приказы, но подчинились общему решению

После собрания. когда вернулись в штаб, Гога намекнул командиру и комиссару: мол, неплохо бы приодеть товарища Кагебеева, потому как старый подпольщик совсем обносился. Снарядить агитатора вызвался Трофимыч.

Помор оказался прижимистым мужиком — настоящий ротный старшина. За каждую тряпку дрался героически, не пожелал выдать столичному посланцу новый тулуп.

— Твой пока крепкий, до конца войны не сносится,— ворчал старый моряк.— Сапоги тебе выдать, али ботинки?

К счастью для Ромы, ботинок нужного размера не нашлось, и Трофимыч нехотя разыскал сапоги с портянками. Попутно моряк поведал, что фамилия у него Мошников — от поморского слова "мошник", то есть глухарь, птица такая, а родом Афанасий Трофимыч был из села Кузомень.

— Ты, как я слышал, с Иваном Савельичем вместе в Цусиме побывал,— напомнил Роман, копаясь в куче штанов и форменок.

— И в Цусиме вместе, и в Рижском заливе, и в Моонзунде. Четырнадцать лет в одном экипаже,— ветеран вздохнул ностальгично.— Даже обженились на сестрах, только моя на год младше... Ты чего хватаешь, жадник?! А ну положь!

— Не жадный я, но справедливый,— возразил Роман и натянул бушлат поверх синей фланели.— Теперь вот, могет быть, не помру от холода.

Мошникова такая бесцеремонность обидела, старый моряк насупился, поэтому разговор о Цусиме пришлось перенести на другое время. Ворча и чертыхаясь втрое пуще прежнего, Трофимыч не без труда откопал бескозырку большого размера. Ну, что поделать — кепки и шляпы 59-го размера Рома не всегда находил даже в ГУМе или универмаге "Москва" и даже в год Олимпиады. На сей раз матросский головной убор украшала ленточка с надписью "Малюта Скуратов". Роман припомнил, что читал об этом корабле в послевоенном справочнике — турбинный миноносец, из построенных между "Новиками" и "Автроилами".

— Ну и башку ты себе отрастил,— сердито пыхтел Мошников.— Еще и оружие тебе выдать? Мало у нас револьвертов, а маузеров и кортиков так и вовсе нет.

— Не жмись, дед,— примирительно посмеиваясь, ответил хронокорректор.— Я ж понимаю — откуда взяться оружию в Школе Оружия... Снабди патронами — и расстанемся друзьями.

Он уложил в вещмешок коробки с патронами для нагана и браунинга — по полсотни на каждый ствол, добавил огнеприпасы для Георгия. Потом поразмыслил и к великому негодованию боцмана кинул к патронам флакон оружейного масла.

Глава 2. Небритая рожа Истории.

Стальные колеса вагонов постукивали, как ленивый пулемет, назначенный беспокоить противника. Выгибаясь огромным червем-дожлевиком, эшелон катился по рельсам, приближаясь к станции Витебск.

Снова, как полгода личного времени назад, они направлялись к фронту в теплушке, набитой вооруженными людьми. Только на сей раз все случалось по-другому, и мелкие досадные отличия раздражали хронокорректоров и даже пугали. Первое воздействие на время увенчалось относительным успешно, поэтому теперь, когда многое происходило иначе, Роман и Георгий нервничали все сильнее. Любое несоответствие, казалось, уводит в сторону от прежней удачи.

Неладное творилось и в вагоне. Вроде бы и хороших моряков отобрали, сформировав полуроту в два взвода, командирами назначили: Назара Селютина — полуротным, а Смирнова и Федюхина — взводными. Только матросы почему-то невзлюбили людей с мандатами Совнаркома и посматривали на Рому и Гогу с нескрываемой неприязнью. Даже Дракун, Трофимыч и Жуков, с которыми как будто подружились на катере, замкнулись и старательно избегали разговоров.

Что-то пошло неправильно, только не могли они понять, где допустили ошибку. В первый вечер пришельцы из будущего, решив не обращать внимания на мелкие шероховатости, устроили полуроте ночное учение — бой в городе и штурм каменного строения. Личный состав действовал неловко, но замечания подействовали, так что с третьей попытки смогли дружно ворваться в заброшенный дом, распугав поселившихся там бродяг и дезертиров. Наутро отработали на плацу движение в атаку и бросок в штыки. Моряки показали неплохие навыки, хотя бывалые пехотинцы без труда покрошили бы здоровяков в тельняшках и бескозырках.

С тем и отбыли, пообедавши, в Питер, где получили пулемет-ручник Льюиса для Гоги, после чего долго ждали отправления на Царскосельском вокзале. В сумерках подали состав из трех общих вагонов, полутора десятков солдатских теплушек и шести открытых платформ. На платформах стояли броневики с пулеметами в башенках. Матросы мрачной гурьбой двинулись к теплушкам, но хронокорректоры развернули полуроту и нагло посадили свое подразделение в общий вагон. По этому поводу возникла перепалка с товарищем Ларой — неприятной сорокалетней особой, которая возмущенно хрипела: мол, вагон предназначен для штаба и отряда красногвардейцев. Ее быстро успокоили мандатом Совнаркома.

Однако, самое неприятное происшествие случилось перед самым отправлением: На перрон неторопливо выливалась волна людей в матросской форме. Среди них народ в общем вагоне узнал Рысакова, Лаврова, Петруху Котлинского и других моряков Сводного полка. Саня Дракун успел потолковать с братвой и даже запрыгнуть в отходящий поезд. Вернувшись в свой вагон, он доложил:

— Говорят, приехали из Ревкома комиссары, приказали собрать батальон. Двести братишек вызвались. Командует лейтенант, Матвей при нем комиссаром.— Сразу вслед за нами отчалят, другим эшелоном.

— Хреново,— нахмурился Рома.— Прикончат бандюганы вашего лейтенанта.

Батя, Иван Савельевич Шабельников, бросил из угла с необъяснимой враждебностью:

— Неужто тебе жалко его?

— Представьте себе, жалко. Лейтенант Лавров, как я слыхал, хороший человек и такой участи не заслуживает.

— Ну-ну,— проворчал Батя.— Много ты знаешь, фартовый. Словно сам не такой же душегуб, как Петруха-разбойник. Сколько народу поубивал?

— Приходилось кровь пускать,— согласился Роман.— Только нет на мне безвинных душ.

— Нету,— поддержал его Гога, кивая для убедительности.— Мы, по большей части, на войне убивали. Ну и подстрелили одного провокатора-убийцу.

Моряки переглянулись, и Трофимыч объявил вердикт: мол, завтра побалакаем, на свежую голову. Прогноз прозвучал угрожающе — после таких слов запросто могли в темном вагоне полоснуть кортиками по горлу. Жизнь в прошлом научила, как вести себя в подобных ситуациях — спать по очереди, охраняя друг дружку и сменяясь каждые два-три часа. Впрочем, обошлось. Ночью все спали, никто не пытался порешить загадочных людей с мандатами. Под утро, в начале пятого, вставший по нужде Жуков заорал благим матом, увидав неспящего Романа с пистолетом в руке. Вопли матроса разбудили немногих, и случай развития не получил.

В шесть, когда за окнами качалась непроглядная темень, Рома растолкал, согласно графика дежурств, Гогу и сам завалился на боковую. Придавил он от души — проснулся около девяти — аккурат к завершению завтрака. Меню было традиционное — черный хлеб, вобла, гнилая картошка. Допивая бледный чай, который в Москве 70-х называли "Ленинград видно", Роман обнаружил, что народ опасливо поглядывает на него с Георгием. Кажется, Парамон успел растрезвонить: дескать, комиссар среди ночи собирался всех пострелять. Отношения в вагоне натянулись окончательно, и хронокорректоры не представляли, как их исправить.

— Надо поговорить с братишками, объяснить недоразумения,— шепнул Гога.— Они же нормальные мужики, должны понять.

Роман кивнул, но тут из переднего, штабного, вагона появилась болезненно худая с костлявым лицом товарищ Лара. Из-под ее расстегнутой кожаной куртки выглядывали темная шерстяная кофта и ремень с кобурой маузера. Хмуро посмотрев на хронокорректоров, комиссарша неприязненно произнесла:

— В задних вагонах ваши братишки-анархисты бузят. Советую как-нибудь успокоить эту публику.

— Уважаемая, вы ошибаетесь,— стараясь говорить демонстративно вежливо, начал Рома.— Мы вовсе не анархисты, а совершенно наоборот.

— Да неужели! — язвительно переспросила товарищ Лара.— А кто без спросу занял вагон, предназначенный для отряда красногвардейцев?

Георгий осведомился, злобно ухмыляясь:

— А кто забыл довести до нашего сведения приказ о порядке размещения подразделений в эшелоне? Или план размещения вовсе не был разработан из-за того, что вы и вам подобные совершенно запустили организационную работу.

— Мы считали, что вверенное нам войсковое формирование, назначенное для особо важного задания, должно быть размещено с особым комфортом,— добавил Роман.

Краем глаза он заметил, как вытягиваются лица матросов. Комиссарша попыталась воззвать к справедливости: дескать, по причине вашего произвола другое подразделение вынуждено ехать в тесноте. Гога, не жаловавший большевиков и прочих идейных фанатиков, обожал ставить на место зарвавшихся крикунов, нокаутируя оппонентов политически-грамотными слоганами.

— Прекратите свою буржуазную демагогию! — рявкнул он и обратился к личному составу: — Товарищи революционные балтийцы, вы довольны или хотите перейти в другой вагон, похуже?

Вагон недружно загудел: довольны, мол, не на платформе же под броневиками ехать. Глубоко вдохнув и хрипло выдохнув несколько литров спертой вагонной атмосферы, товарищ Лара благоразумно решила прекратить диспут, развивавшийся не в ее пользу. Прокашлявшись, она предложила большевикам прогуляться вдоль эшелона дабы навести порядок.

Товарищ Лара гордо шла первая. за ней к двери, ведущей в сторону хвоста состава, двинулись хронокорректоры, Дракун, Жуков, Батя и Павел Андрющенко. Последний был единственным в этой компании большевиком, не считая самой комиссарши.

Иногда перед ними расступались, но большей частью приходилось проталкиваться. На роль бульдозера легковесная товарищ Лара годилась плохо, но место во главе кильватерной колонны никому не уступила.

Они прошли через вагон третьего класса, занятый полусотней бойцов Красной гвардии столичного гарнизона, через теплушки, неплотно набитые пехотинцами, потом был вагон, который занимала рота матросов с "Андрея Первозванного". Комиссарша строго поинтересовалась, почему так мало людей. Кто-то лениво ответил: мол, братишки ушли на митинг в соседний вагон.

Миновав тамбур, они оказались в теплушке, где Ньютон ни за что бы не открыл закон всемирного тяготения, потому как пресловутому яблоку некуда было бы упасть. Люди в солдатской, морской и цивильной одежде стояли предельно тесным строем, многие забрались на дощатые нары, приколоченные в три этажа вдоль стенок. Здесь ждала неожиданная встреча — кто-то крепко схватил Рому за плечо и шепнул в ухо:

— Дядюшка Роман, как вас называть можно?

Резко повернув голову, Рома с удивлением и радостью понял, с кем свела судьба-насмешница и весело гаркнул, перекрикивая шум:

— Так и называй. Здорово, родня!

— Антошка, что ли? — хмыкнул Гога.— Бывает же такое.

Это в самом деле был Антон Колесов — подросший, со светлой щетиной на лице. Дед носил солдатскую форму, кожаную куртку и фуражку.

— Давно воюешь? — осведомился Роман.

— С весны пятнадцатого, дядя Роман. У меня ж белый билет был, но мы забастовку затеяли, вот всех зачинщиков и забрили...— Антон беззаботно засмеялся.— Сначала пулеметчиком в пехоте, потом в бронедивизион попал. Вот командир наш...

Дед, называвший внука "дядей", показал на высокого моложавого мужика в кожанке поверх офицерского мундира без погон.

— Митрофан,— буркнул командир бронедивизиона.

Георгий поинтересовался, почему столько добрых людей собрались в этом вагоне и вопят, как на выборах полкового комитета. Подумав, он уточнил:

— Или даже на раздаче мыла в женской бане.

— Примерно так и есть,— хохотнул Антон.— Анархисты пытались охмурить нас в свою веру, но переругались между собой.

Их разговор прервал недружный гул нескольких десятков голосов. В задних рядах завопили, требуя передать, чего там говорят. Комиссарша товарищ Лара принялась дергать Романа за рукав и нервно потребовала:

— Мы должны прекратить это безобразие!

Кивнув на прощание молоденькому деду, Рома возобновил движение, но застрял, как неатомный ледокол в паковых торосах. Пробиться сквозь сплошную массу людских тел казалось немыслимым. Тогда матросы во главе с Батей молча протиснулись вперед, отодвинув политработников, поднажали могучими плечами, поддержав натиск прикладами винтовок. Толпа раздвинулась, и колонна из второго вагона прорвалась в геометрический центр вагона десятого.

Здесь имелось небольшое, шага три-четыре в поперечнике, пустое пространство — нечто вроде арены или ринга. Бородатый матрос и рабочего вида гражданский — оба примерно ровесники товарища Лары, то есть старики по нынешним меркам — яростно сверлили друг друга бешеными взглядами и тяжело переводили дыхание. Наверняка набирали силы и кураж для продолжения идейной схватки.

— Ша, братишки! — Роман предполагал, что именно так должен выражаться настоящий балтийский матрос.— Что за шум, а перестрелки нет?

Рабочий объяснил, что гражданин анархист пытается агитировать против Советской власти, то есть подрывает боевой дух защитников революции. Матрос немедленно возразил: дескать, именно анархисты — и есть настоящие революционеры, а большевики с левыми эсерами предали революцию. Толпа снова заворчала, и негромкий ропот в две сотни гортаней породил шум, сравнимый с паровозным гудком. Тем не менее становилось интересно, и Гога насмешливо вскричал:

— Ну-ка, ну-ка... послушаем сказку про красного бычка-анархиста.

Потом он выстрелил вверх пару разу из обоих пистолетов, в потолке вагона прибавилось отверстий, сквозь которые капал дождь. От стрельбы стало потише, солдаты, матросы и красногвардейцы перестали бормотать.

— Узурпировавшие власть эсеры и большевики пытаются создать новый механизм удушения народной свободы,— резво начал анархист, охрипший в ходе предшествующей дискуссии.— Мы же, революционные анархисты, говорим: нет, этого не будет! Победоносное восстание стало концом любой государственной машины! Наступило время свободной личности, когда трудящимися никто не будет командовать. Мы построим подлинно свободное общество по принципу самоорганизации трудящихся, на основе взаимопомощи и коллективного самовластия. Только низовые органы самоуправления на самых простых ступенях общества, то есть цеховые и заводские комитеты в мирной жизни и полковые комитеты в армии. Любые органы власти в масштабах города или всей страны — это организованное насилие над свободными трудящимися, которого нельзя допустить!

Мрачные небритые мужики, смотревшие на спорщиков со всех сторон, мрачно кивали, пожимали плечами и что-то бормотали. Роман расслышал невнятные реплики:

— Похоже. дело говорит... Хрен его знает... Все они ладно болтают... Больно умные слова, не понял... Эй, там, впереди, чего он про войну сказал?..

Товарищ Лара и красногвардейский агитатор возмущенно набычились и собрались выкрикнуть простые лозунги, которые в такой ситуации были бесполезны. Глупость нельзя опровергнуть логикой, глупость можно только высмеять.

— А чего там завод или цех? — сделав удивленное лицо, спросил Рома.— Давай уж сразу в каждой крестьянской хате комитеты выберем. Муж — анархист, баба — левый эсер, теща — меньшевик. И никакой нахрен деревенской власти! Только избовые комитеты. На заводах выберем совет станка, а цеховое начальство пошлем подальше. И если враг полезет со всех сторон, то каждая изба будет голосовать — защищаться или отдать германцу землю, которую вы получили от революции.— Он повернулся к мрачным пехотинцам с красными лентами на меховых шапках.— Вот вы, товарищи, готовы отдать свою землю германцу или помещику?

Солдаты матерно доложили, что никому землю не отдадут.

— И правильно! — восторженно заорал Гога.— Будем защищать революцию! Но анархисты говорят нам: пусть каждая изба решает, защищать революцию или отдать землю. Потому что пока анархисты про свободную взаимопомощь талдычат, придет целая дивизия немцев или казаков, вас поодиночке шомполами выпорет и вернется землица прежним хозяевам. Вы этого хотите?

— Я совсем другое говорил! — взвыл анархист.

Его не слушали, толпа насупленно кивала и покрикивала: мол, не отдадим землю. Закрепляя успех, Роман и Георгий сказали, что надо защитить революцию, не допустить гражданской войны, предотвратить братоубийство, потому как иначе враги нападут со всех границ и морей, порвут страну на части и опять-таки посадят помещика, фабриканта, полицейского с плеткой на шею трудового народа.

— Кто подписал Декрет о Земле! — Роман ударил главным калибром.— Разве анархисты? Нет, землю народу вернули большевики, власть Советов и родной товарищ Ленин. А чем прославились анархисты? Анархисты прославились тем, что в июле этого года вывели революционных солдат и матросов под пулеметы юнкеров. Если будете слушать анархистов, они устроят кровавую баню, и в этих реках крови захлебнется молодая Советская власть! Только твердая рука рабоче-крестьянской диктатуры под мудрым управлением партии большевиков приведет наш великий народ к победе!

Заросшие щетиной воины революцией синхронно кивали, гневно выкрикивая: дескать, всех убьем, но защитим власть Советов и родную партию большевиков.

Битва идей вагонного масштаба была выиграна — если не нокаутом, то по очкам за явным преимуществом людей будущего, поднаторевших по части казуистики. Хотя куда правильнее было бы разъяснить ошибки анархистов, но ведь не поймет толпа, ибо толпа вообще ничего понять не способна.

Оглядываясь по сторонам, Рома вдруг представил, что видит не просто свирепые небритые рожи, сбитые в сплошную массу до полной неразличимости индивидуальностей. Казалось, это — сама история, которую с таким трудом пытались подвинуть хронокорректоры. История была громадной плотной упругой субстанцией, украшенной миллионами небритых образин... Подобно пьяной толпе, История не имела способности воспринимать разумные доводы и выбирать правильные пути, бессмысленная серая масса управлялась только самыми примитивными инстинктами. Всякий раз, вырвавшись на путь истинный, исторический процесс неизменно стремился вернуться в наезженную колею наименьшего сопротивления.

Он вспомнил рассказ Георгия про толпы погромщиков на городских улицах погибающего СССР. Остановить их могли только бронетехника и огонь на поражение. Значит, проклятую продажную девку по имени История повернем тем же способом,— подумал Роман. Если тварь не понимает по-хорошему — поступим с ней по-плохому.

Вернувшись в свой вагон, они с удовлетворением обнаружили, что тулуп Романа и пулемет Георгия лежат на прежних местах — никто не позарился.

— Ну что, братишки, пообедаем, или ждем до Витебска? — весело поинтересовался Гога.

Комиссарша, добравшись до тамбура, буркнула, не повернув головы:

— Витебск проследуем полным ходом. Следующая остановка будет в Орше, там подождем остальных.

Батя позвал доброжелательно:

— Садитесь, братишки, покушаем,— и добавил, обращаясь к остальной полуроте: — До чего хорошо говорили — я аж заслушался. Просто и понятно, никаких лишних слов.

— Шутите, Иван Савельевич,— вяло отмахнулся Рома, падая на жесткую койку.— Совсем не то говорили, по-другому надо было.

— По-другому бы нас не поняли,— Георгий, морщась, достал из ножен штык и неловко вскрыл жестяную банку мясных консервов.— Жаль нет печурки — подогрели бы. Застывшая тушенка — страшная хрень.

— Это тебе не в блиндаже на фронте,— хохотнул Назар.— Не научились еще в поезде печку топить. Говоришь, толково пацаны выступили?

— Толково,— подтвердил Батя.— Не знаю, чего кочевряжатся — так ладно только Подвойский перед Октябрем выступил. Не то, что другие агитаторы кричат: все умрем за бесклассовое общество и мировую революцию.

Орудуя финскими ножами, хронокорректоры ополовинили свою жестянку, закусывая почерствевшим черным хлебом. Афанасий Трофимыч подвинул к ним почти пустую банку капусты и полголовки лука. Люди будущего с благодарностью закивали — все-таки какой-никакой гарнир.

Когда все покончили с консервами, а случилось это быстро, Батя строго потребовал, чтобы питерские комиссары повторили для своих все, что рассказывали в хвостовом вагоне. Повторить импровизированную речь они, понятное дело, не сумели. В этот раз хронокорректоры говорили спокойнее, без экзальтации, без псевдореволюционной демагогии. Объясняли, что в страшное время, когда висит на волоске судьба страны и народа, лишь железная дисциплина может остановить катастрофу.

— Если мы, получив приказ, будем устраивать митинг и обсуждать в тысячу глоток, то не успеем опомниться, как интервенты и другие враги танками нас проутюжат.— Рома скорчил печальную гримасу.— Вот ты, Батя, и ты, дед, были в Цусиме...

"Дедом" он машинально назвал Мошникова. Братва, помедлив, разразилась хохотом, и Дракун просипел, корчась от смеха:

— Вот и попался, Трофимыч, и тебе прозвище нашлось. Будешь теперь Дедом.

— Ну вас туда и туда,— мастерски, но добродушно выразился Дед Трофимыч.— Ты к чему про позорище цусимское вспомнил?

— Ну, представь, дают вам приказ — бить главным калибром по ближайшему японскому броненосцу. А тут анархист говорит: нет, братишки, надо погутарить. Может, мы хотим кофию попить, а потом постреляем, но не по ближайшему, а по во-он тому миноносцу. И начнется говорильня на пару часов: большевики одно говорят, эсеры — другое, анархисты-синдикалисты и анархисты-максималисты не могут договориться с меньшевиками и анархо-коммунистами. Командир башни умоляет открыть огонь, но его, собаку офицерскую, пристрелим и продолжим долгие речи болтать.

— Знакомое дело,— сообщил Парамон Жуков и был одобрительно многими поддержан.— Бывало такое не два раза и не три.

Георгий развел руками, проговорив устало:

— Пока вы болтаете, броненосцы вражеские вмажут сосредоточенными залпами. Кто живой останется, продолжит митинговать в воде. Потом приплывут акулы, чтобы резолюцию вынести.

Из последних сил — так долго он не говорил даже на защите кандидатской диссертации — Рома вставил положенные слова про буржуев, которые вернутся, постреляют бунтовщиков и отберут обратно землю и другие завоевания революции. В заключение он напомнил, что атаман Каледин уже начал бить революционеров на Дону.

— Поэтому надо мягко и без жестокостей арестовать Корнилова, Духонина и других генералов,— сказал он, допивая мерзкий заменитель чая.— Не надо разжигать вражду между сословиями. Попробуем по-мирному жить. Чтобы не брат на брата войной пошел, а мы всем народом встали против внешнего врага.

Как оказалось, кроме полусотни матросов, их внимательно слушала тихо вошедшая товарищ Лара. Переждав одобрительное ворчание балтийской братвы, комиссарша насмешливо поинтересовалась:

— Вы идеалисты, товарищи... Неужели в Совнаркоме разделяют ваши наивные мечтания?

Постаравшись не выдать взглядом неприязни, Гога произнес уклончиво:

— Несколько народных комиссаров поддержали нашу точку зрения. Потому и отправили нас в набег на Быхов.

Товарищ Лара смотрела на них пренебрежительно, однако дискуссию устраивать не стала. Лишь сухо приказала Селютину послать гонца в задние вагона и передать командирам подразделений, что на станции Орша состоится большой разговор в штабном бронепоезде.

На перроне возле переднего вагона собрались Назар Селютин, еще два моряка, четыре пехотных большевика и два красногвардейца — командиры разных отрядов, ехавших в их эшелоне. От бронедивизиона пришел почему-то Антон Колесов. Роман и Георгий не сразу заметили мамаевского предка, занятые организацией охранения. С немалым трудом удалось убедить взводных расставить по три человека с винтовками с каждой стороны поезда. Прислушавшись к их матюгам, два "солдатских" вагона и один "рабочий" также выделили часовых.

С неохотой возвращаясь к паровозу, дышавшему струями горячего пара и распространявшему неприятные запахи, они печально рассуждали, где бы заморить голод или хотя бы наладить горячее питание в эшелоне.

— Верно, дядя Роман,— печально подтвердил неожиданно появившийся возле них Антон.— У пехоты есть полевая кухня, но никто не знает, успеют ли растопить и харчи приготовить...

— А где же твой командир? — лениво полюбопытствовал Гога.

— Меня послал...— Антон опустил взгляд.— Боится он, офицер все-таки. Вы не подумайте, штабс-капитан — честный человек, справедливый, всегда с нижними чинами ладил. Мы сами его командиром выбрали. Только боится незнакомых... говорит, они же меня не знают — стрельнут в спину...

Они уже поравнялись с вагоном, перед которым разгуливали моряки полуроты.

— Надеюсь, не стрельнут... и вы тоже командира охраняйте,— Рома вдруг вспомнил прадеда.— Мы в Порт-Артуре отца твоего видели, но в самом начале войны. Как там Серафим Иванович, вернулся домой? Цел-невредим?

— Так точно,— дед заулыбался.— Мы думали, его в японский плен отправят, так мамка все причитала: привезет, кобель старый, косоглазую девку на сносях — я, мол, и ему, и ей глаза повыцарапаю... Только папаша не попал в плен, быстро домой добрался. Гражданских японцы выпустили, на германском пароходе в Питер отправили. Теперь в заводском комитете, большой начальник стал. Вспоминал, как жандармы про вас выспрашивали...

Матросы их роты слонялись перед вагоном, кого-то послали за выпивкой. Возле паровоза выстроился красногвардейский взвод, там же стояли командиры — товарищ Лара, трое мужчин в кожанках и один в пальто. К ним приближалась группа суровых товарищей — вероятно, начальство с других эшелонов и бронепоезда. Не без труда хронокорректоры уговорили братву построиться в две шеренги, выставив вперед командиров и сами встали на фланге.

Руководители военной экспедиции двинулись вдоль поезда. Большой моряк с "Авроры" и седой офицер без погон одобрительно глянули на четкий строй моряков Школы Оружия. Ларка-комиссарша не преминула наябедничать: мол, эти двое присланы Совнаркомом и затеяли диспут с анархистами, приводя сомнительные доводы в пользу большевизма.

— Смогли же народ убедить,— негромко сказал Дед Трофимыч.

Покивав, штатский в пальто протянул руку, проговорив:

— Склянский, член коллегии военного комиссариата. Поговорим о большевизме, когда время будет.

Матрос-авроровец тоже представился:

— Тарусов, командир бронепоезда "Солнце свободы".

Офицер оказался подполковником Авдеевым и командовал батальоном Онежского гренадерского полка. Неожиданно гражданский, которого трудно было заметить за монументальной фигурой Тарусова, произнес удивленно:

— Я вас знаю.

Первым делом Роман испугался, потому что сложная биография хронокорректоров не приветствовала людей, знакомых с ними в прежние времена. Георгий тоже рефлекторно потянулся к пистолету. Однако, тревога быстро покинула их, и Рома, благожелательно улыбаясь, пожал руку известному московскому большевику:

— Здравствуйте, Нахимсон. Сто лет вас не видел. Простите, запамятовал имя-отчество.

— Неважно...— бывалый подпольщик поспешил поделиться фактами: — Эти двое перед империалистической войной не раз помогали деньгами московской парторганизации. Как я понял, один из них — автор авантюрных романов... как его...

— Ксенофонт Задунайский,— подсказал Гога.— Товарищ Кагебеев публиковался под псевдонимом.

Матросская полурота дружно выдохнула непристойные слова горячего одобрения. Товарищ Лара смотрела на Рому с выражением отвращения и даже легкого ужаса — вероятно, похабные книжки были знакомы комиссарше. Склянский странно хмыкнул, словно давил в гортани нервный смешок — возможно, тоже читал про Наташу Ростову и поручика Вронского.

После короткого митинга с призывами к несгибаемой борьбе за революцию командиры прошли в бронепоезд для обсуждения плана захвата генералов.

Глава 3. Привычный перелом реальности.

Покинув эшелон и построившись неровными колоннами, подразделения ускоренным шагом маршировали к цели по размокшей от дождя грунтовке. Местное население опасливо поглядывало на войско, внезапно ворвавшееся в унылую жизнь захолустного местечка.

— Только бы не ушли,— повторял Роман, тяжело шлепая по дорожной жиже.

— Не должны,— Георгий нервно дернул плечом, онемевшим под тяжестью пулемета.— Как я понял, официально считалось, что мы двигаемся на Ставку. Для всех стало сюрпризом, когда эшелоны без остановки миновали Могилев и устремились к Быхову.

— Хорошо бы...

Днем они сильно повздорили на военном совете в бронепоезде, но неожиданно поддержал хронокорректоров Авдеев — то ли военное благоразумие сработало, то ли эмпатизаторы заставили офицера согласиться. В конце концов большевистские начальники, пусть с незначительными поправками, приняли диспозицию, предложенную малоизвестными товарищами, которых прислали Военно-революционный комитет и правительство.

И вот теперь прибывшие в Старый Быхов отряды выдвигались на позиции согласно этому плану. Голова колонны уже достигла женской гимназии, превращенной в тюрьму для старших офицеров, проштрафившихся перед Временным Правительством.

Прибывшая первой рота матросов из охраны Смольного обогнула здание, расположившись напротив задней калитки. Отряды питерских и московских красногвардейцев — численностью до трехсот штыков — занимали позиции перед главными воротами. Сюда же подтягивались полурота Школы Оружия, сводный отряд кронштадтских моряков и усиленная рота революционных солдат, присланных гарнизоном Петрограда. Обогнав пешее воинство, подошли к гимназии броневики.

Тем временем по другой, столь же раскисшей, дороге спешил батальон онежских гренадер — полтысячи бойцов при батарее полковых пушек и трех броневиках. Этому подразделению предписывалось устроить заслон против расквартированного в Быхове польского полка. В штабе операции побаивались, как бы поляки не выступили на подмогу Корнилову. Завершающим штрихом батального полотна стал бронепоезд, курсировавший по железнодорожной ветке, удерживая на прицеле морских трехдюймовок и польский гарнизон, и гимназию.

Надрывая глотки, Роман и Георгий строили главную штурмовую группу. Шесть броневиков развернули напротив железных ворот, заполнив промежутки между машинами стрелковыми подразделениями.

— Без приказа не стрелять,— сурово внушали хронокорректоры.— Но если гарнизон тюрьмы предпримет попытку вырваться — косить всех. Пулеметы бьют длинными очередями, пехота стреляет по возможности залпами.

Митрофан, бывший штабс-капитан, а ныне командир бронедивизиона, бросил на них потрясенный взгляд. Примерно такие же ошалелые глаза были днем у Склянского, Нахимсона и других участников военного совета, когда Рома жестко провозгласил: "Косить всех, кто попытается прорваться". Ни вожди большевиков, ни революционные командиры пока не понимали, что лишь предельная жестокость сегодня способна предотвратить бесчисленные жертвы в последующие годы.

Солнце за облаками клонилось к закату, сквозь мрачное небо просачивалось недостаточное количество фотонов, но и при таком освещении картина просматривалось неплохо. Гимназию окружала ограда: каменный цоколь с каменными же столбами, пролеты между которыми перекрывались ржавыми штырями. Сквозь решетку осадившие тюрьму военные видели гарцующих всадников в мохнатых азиатских папахах и малиновых халатах, украшенных причудливо сплетенными белыми полосками.

— Текинцы, их там сотни четыре,— пояснил Гога, машинально поглаживая замок "льюиса".— Туркменское племя, очень воинственное, подданные хивинского хана. Вроде бы неплохие солдаты, причем лично преданы Корнилову, пойдут на смерть по его приказу... Если не удастся договориться по-хорошему, постарайтесь не подпускать их на расстояние клинка.

— Не подпустим,— заверил взводный Леха Федюхин.— Видали мы японскую кавалерию. Я, комиссар, еще до Октября братишек учил залпом стрелять.

Статус обоих хронокорректоров оставался неопределенным, и матросы к ним обращались, называя попросту "комиссарами". Прочие представители новой власти собрались поблизости, позади линии бронеавтомобилей. Нахимсон и Склянский громко спорили, начинать ли штурм, или послать парламентеров.

Надо было принимать какие-то решения, но руководство колебалось, а затянувшаяся пауза расслабляюще влияла на личный состав. Где-то поблизости уже разливались "тренди-бренди" гармошки, и моряки легкомысленно устроили соревнование по переплясу.

Роман подумал машинально: дескать, лучше бы из Москвы прислали Фрунзе с его надежным Иваново-Воскресенским отрядом. Однако, правительство направило в Быхов только функционеров средней руки, чья жизнь в известных реальностях получалась недолгой. Нахимсона через полгода кончат эсеры, развязавшие мятеж в Рыбинске, а Склянский вскоре после гражданской войны будет командирован в Америку и там утонет, купаясь в озере. Непонятные фигуры — черт знает, чего ждать от них, но приходится работать с имеющимся материалом...

— Мы поговорим с арестантами,— решительно заявил Рома.— С нами пойдет отделение Жукова. Если не вернемся через час или начнется стрельба — начинайте атаку, пусть командует штабс-капитан из бронедивизиона... Митрофан, вы слышали? Моряки просемафорят флажками на бронепоезд, чтобы открыл огонь из орудий, броневиком вышибете ворота и атакуйте, поливая свинцом все, что движется.

Не возразила даже товарищ Лара.

Десять переговорщиков вразвалочку шагал к воротам. Роман отправился налегке, без винтовки, рассудив, что в ближнем бою больше пользы принесут два короткоствола. Гога, напротив, прихватил пулемет, и здоровенный Тимоша Самойлов помог нести тяжелую машинку.

Ворота гимназии приближались, караул у ворот нервно переминался, кто-то побежал во двор — докладывать по команде. Гогу, не без труда хранившего воздержание от привычной лексики, вдруг прорвало, и он совершенно не к месту затянул рожденную в будущем песню про психическую атаку:

Вопрос решен, исход не важен,

За Русь, за власть, за честь, за веру —

Идти им полем триста сажен,

Не прикасаясь к револьверу...

— Хорошо выводишь, душевно,— оскалился Жуков.— Коли живыми вертанемся — будешь запевалой.

— Нету здесь трехсот саженей,— добавил критики Батя.— Теснотища. Вот хлынет на нас конница, и в три скачка рубить начнет.

— Ворота узкие, много всадников зараз не выскочит,— возразил Роман.— Пулеметы справятся.

— Тоже верно,— признал Самойлов.— А ты, Егорий, надеешься многих положить "льюисом", когда во дворе набросятся с шашками?

— Ну, во-первых, я не совсем Егор. Я вообще-то Гога. Во-вторых, я надеюсь, что до реального боя дело не дойдет, и пулемет мне раньше Могилева не понадобится... Братишки, к нам гости едут!

Разбрызгивая грязь, со стороны позиций гренадерского батальона прыгали по дорожным неровностям три автомобиля. Переговорщики остановились, держа руки на оружии. Машины притормозили в десятке шагов, из кабин вылезли приставленный к Авдееву комиссар Уваров, а также пять офицеров в конфедератках.

— Какие люди! — с чувством прокомментировал Роман.— Как говорил твой земляк Мимино, на ловца и зверь бежит.

— Это не он сказал, а ему сказали... да ну тебя! — Сбившись, Гога распахнул объятия и гаркнул: — Юзеф Романыч, родной, как мы рады лицезреть вас!

Командующий 1-м польским корпусом генерал-лейтенант Довбор-Мусницкий с ужасом узнал бросившихся к нему матроса и солдата. Генерал не мог поверить своим глазам, однако, действительно видел офицеров штаба наместника, легенды о которых катились по Маньчжурии чертову дюжину лет назад.

— Сколько лет, сколько зим,— бормотал Рома, тиская поляка.— Уж не думал живым вас увидеть.

— Такая радость, такая радость,— Георгий утирал несуществующие слезы.— Обязательно встречу отметить надо, как тогда, в палатке Ренненкампфа!

Оторопевшие поляки, комиссар и матросы молча смотрели, как отбивался от большевистских нежностей чопорный генерал. Кое-как вырвавшись из объятий, Довбор-Мусницкий проговорил:

— Также рад встрече, господа, поскольку много разного про вашу судьбу слышал. Однако, должен признаться, удивлен видеть вас на стороне большевиков.— Он поморщился.— Удружили ваши товарищи — устроили переворот точно в день моего рождения. Юбилей, господа, ровно полвека — и вдруг такие новости.

— Бывает и не такое,— отмахнулся Роман.— Итак, дорогой Юзеф, узнав о нашем приезде, вы устремились навстречу, дабы пригласить на дружеский банкет?

Сбитый с толку поляк дико посмотрел на серьезное лицо собеседника, после чего проговорил неуверенно:

— Никак нет, господа... то есть, товарищи. Получив донесение, что прибыли каратели, я лично направился сюда с намерением предотвратить расправу над лучшими людьми Российской армии. Категорически заявляю, что не позволю выдать генералов на самосуд черни!

— Родной, так и мы за тем же приехали,— просветил его Георгий.— Послушайте, Юзеф, мы знаем вас, как блестящего и, самое важное, честнейшего офицера...

Ни честностью, ни особыми талантами Довбор-Мусницкий отродясь не блистал, но комплементы выслушал охотно, как и последующие объяснения. В результате недолгого разговора остаток пути переговорщики проследовали в автомобилях, перед которым услужливо распахнулись железные ворота.

Во дворе гимназии было тесно — мечта пулеметчика, согласно меткому выражению классика. Четыре сотни свирепых всадников Текинского полка, полсотни охранников из батальона георгиевских кавалеров, десятка три генералов и старших офицеров. Укрывшись за толстыми стенами гимназии, бывалые солдаты, возглавляемые опытными командирами, стали бы крепким орешком для красных отрядов — пусть трехкратно превосходящих численностью, но не сколоченных в крепкую дисциплинированную часть, подчиненную единому командованию.

Судя по снаряжению текинцев, они были готовы покинуть Быхов. Так оно и случалось в прежних реальностях. Арестованный за разногласия с Керенским бывший верховный главнокомандующий Лавр Корнилов оставался в импровизированной тюрьме добровольно, поскольку дал честное слово новому главковерху Духонину. Узнав о приближении поездов, подвозивших войска новой власти, Духонин освободил Корнилова от данного слова. Примерно за сутки до прибытия красных в Могилев арестанты покинули Быхов, направляясь на Дон. Через несколько дней они будут перехвачены советскими отрядами, большая часть текинцев поляжет в бою, но Корнилов доберется до Ростова, соберет первые белые части, и в феврале гражданская война заполыхает по-взрослому, а там и немцы с турками, нарушив перемирие, пойдут в наступление.

И покатится по Северо-Восточной Евразии кровавое колесо смерти. Повторения подобного сценария хронокорректоры не собирались допустить ни в коем случае, а также — любой ценой.

Свирепые лица текинцев ничего хорошего не сулили. Туркменские наездники в халатах, вооруженные сильно искривленными шашками в деревянных ножнах, украшенных вычурными восточными узорами, представляли очередную ипостась Истории — злобной упрямой потаскухи, готовой отдаться любому, кто заплатит. Причем, будучи не слишком разборчивой, выбирает История не того, кто больше заплатит, а того, кто больнее бьет.

Первым к автомобилям подбежал командир Текинского полка в чине подполковника, он же — комендант тюрьмы. Судя по фамилии, да и по внешности, немолодой офицер был обрусевшим немцем. Вооруженные люди в разных мундирах окружили машины польского корпуса, разглядывая прибывший отряд красных опасливо, но с ненавистью. Матросы ощетинились стволами с примкнутыми штыками, Гога водил стволом пулемета.

Упреждая возможные эксцессы, Довбор-Мусницкий надменно заявил:

— Полковник, мы должны переговорить с арестованными.

— Господин генерал...— Коменданта буквально трясло, полковник ничем не напоминал человека, способного к обдуманным действиям.— Его превосходительства взволнованы. Нам сообщили, что прибыли анархисты, хотят убить всех генералов...

— Прекратите истерику, вы же офицер, а не институтка! — одернул его поляк. — Или вы не доверяете мне?

По меньшей мере один из доводов оказался убедительным. В двухэтажное здание приехавших пропустили без осложнений. Поднявшись по лестнице, они вышли в коридор, где плотной кучкой собрались арестованная по приказу Керенского старшие военачальники русской армии. Роман узнал только Деникина и Корнилова, но здесь были также Марков, Романовский, Эрдели, другие генералы и полковники, чьи лица, имена и деяния забыты. Единственным их достижением стало развязывание гражданской войны, которую генералы позорно проиграли по причине собственной бездарности. Они смогли выпустить реки крови, но кровопролитие приносит победу лишь в том случае, когда выполняется с умом.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Рома собирался начать агитационную речь, когда за спиной у него Жуков проскрипел зубами:

— Ну-ка, Егор... или как тебя... Гога... Дай-ка машинку. Сейчас положим гадов одной очередью, а там хоть ветер не свисти!

— Держи пулемет,— неожиданно легко согласился Георгий.— Только стрелять не будем. Я сначала скажу им пару ласковых слов.

Пока они препирались, Корнилов сурово провозгласил:

— Господа граждане бунтовщики, я удивлен увидев среди вас генерала Довбора, но понимаю, что вы пришли казнить нас. Объявляю: мы не признаем вашу власть, не признаем вашего суда. Сегодня вы казните нас, но история вынесет свой приговор, и приговор этот будет ужасен. Слово чести офицера...

Кажется, бывший главковерх, проваливший летнее наступление, не сумевший свергнуть Керенского и готовившийся бесславно погибнуть от шального снаряда, намеревался говорить еще долго и красиво. Но рассвирепевший Гога, протолкавшись вперед, заорал:

— Это кто посмел нас бунтовщиками облаять? Кто здесь распускал язык про офицерскую честь? Уж не тот ли Корнилов, который, нарушив присягу, арестовал императрицу? Ваш безумный переворот поставил Отечество на грань исчезновения!

— Попрошу вас! — вспылил Корнилов.— Я...

— Я — последняя буква алфавита! — отрезал Георгий.— Что же вы, граждане генералы, собираетесь наколобродить сейчас, когда созданное вашими стараниями Временное правительство развалило непобедимую русскую армию, после чего бесследно исчезло? Вы собираетесь запалить смертельное пламя братоубийства. Вы собираетесь — в угоду коварным врагам — поднять брата на брата. Вы собираетесь пустить реки русской крови, в которой утонете не только вы, но и вся держава захлебнуться может! Не слишком ли высокая цена за ваши дешевые игры в замену великой Империи ничтожной Республикой?

Деникин и другой генерал хотели что-то сказать, но всех опередил подполковник в мундире лейб-гвардии драгунского полка. Офицер, чье лицо показалось Роману знакомым, а на груди сверкало множество крестов и звезд, проговорил угрюмо:

— Вы предлагаете нам смириться с большевистским переворотом?

— К такому итогу привели действия малоуважаемых граждан генералов,— Рома театральным жестом развел руками.— Генеральская фронда, руководимая капиталами Антанты, а также масонскими ложами Петрограда и Москвы, почти погубила Россию. Господа великие полководцы совместно с Временным правительством Российской Республики за полгода развалили все, что можно было развалить, а также все, чего разваливать было никак нельзя. Благодаря стараниям вашим, армия деморализована и разбегается. Власть валялась на мостовой, но большевики смогли подобрать ее, теперь же пытаются спасти Отечество. Кто удержит фронт, если завтра перейдут в наступление германо-турецкие вандалы? Малочисленные батальоны матросов и красногвардейцев будут стоять до последнего бойцы. Рядом с ними — я не сомневаюсь — вступят в неравный бой братья-славяне — поляки и чехо-словаки... А что же намереваются делать наши непобедимые бонапарты? Они намылились ускользнуть на Дон и Кубань, дабы поднять очередной бунт и вонзить ядовитый клинок измены в спину патриотов, обороняющих Отчизну! Вы уже бунтовали однажды, когда помогли масонам скинуть династию романовскую — много ли пользы принесли ваши действия? Может быть, остановитесь, пока не поздно?

— Честные генералы, прославившиеся победами на фронте, не собираются разжигать гражданскую войну,— подхватил Гога.— Брусилов, Ренненкампф, Рузский, Самсонов, Бонч-Бруевич не участвуют в ваших детских заговорах. Духонин в Ставке готов принять мученическую смерть, но не помышляет спасать собственную шкуру, развязав братоубийство. Лишь единение перед лицом надвигающейся катастрофы позволит оную катастрофу предотвратить! Все силы должны быть направлены на оборону державы, на удержание фронта. Иначе великое государство развалится на бессильные беспомощные обломки, превратившись в легкую добычу для хищных соседей. Вам, граждане генералы и офицеры, пора признать свою долю ответственности за случившееся и присоединиться к тем, кто пытается спасти последнее, что еще возможно спасти.

Деникин осведомился не без насмешки в голосе:

— Прошу прощения, гражданин солдат, но какая же оборона, если ваши комиссары говорят о демобилизации армии?

Увешанный орденами подполковник лейб-гвардии шепнул что-то на ухо Деникину. Вид у генерала стал не самый умный. Вытаращив глаза, Деникин уставился на красный отряд. Не придав значения этой сценке, Роман проговорил, усмехнувшись:

— Вы называете армией неуправляемый сброд, оставшийся от восьмимиллионного войска после совершенного вами республиканского переворота? Этих людей необходимо как можно быстрее убрать с фронта, поскольку большая часть разложившегося воинства представляет угрозу не столько для врагов, сколько для России. Убрать сброд и начать создавать новые части из надежных дисциплинированных солдат.

— Где вы таких найдете,— проворчал Деникин.— Впрочем, я с вами согласен.

Арестованные отступили на несколько шагов и затеяли бурные дебаты, темпераментно размахивая руками. Говорили генералы негромко, разобрать удавалось лишь отдельные слова.

Пауза затягивалась, Рома вдруг понял, что напряженная говорильня вымотала его, к тому же во рту пересохло. Чуть ли не в один глоток он выпил половину воды из фляжки. Воды опресненной нечистой, как в старой морской песне говорилось. Гога тоже утолял жажду с мрачной гримасой на физиономии.

Покашляв, привлекая к себе внимание, Жуков деликатно напомнил: мол, если засидимся в этой дыре, то наши забеспокоятся и саданут из башен бронепоезда. Тюремные обитатели были шокированы, когда Батя, открыв окно, замахал флажками. Обменявшись несколькими сообщениями со своими, старый моряк успокоил братву:

— Мы договорились. Они ждут еще полчаса.

Из дальнего конца коридора донесся голос Корнилова:

— Не говорите ерунды, Марков! Они обложили школу по всем правилам.

Поспорив еще немного, быховские сидельцы вернулись к переговорщикам, бросая самые недружелюбные взгляды на большевиков и примкнувших к ним поляков. Впрочем, лица военачальников непреклонную решимость уже не выражали.

Вдобавок за время обсуждения к мужчинам присоединилось несколько дам немолодого возраста — вероятно, генеральские жены, а женщины деморализуют личный состав куда мощнее любой большевистской пропаганды.

Тот самый драгунский подполковник подошел, позвякивая орденами, к отряду красных и посмотрел на хронокорректоров. Роману взгляд лейб-гвардейца показался жалобным.

— Господа... или товарищи, граждане... Их превосходительства готовы подчиниться, но не уверены, что не будут казнены без суда.

Укоризненно покачав головой, генерал Довбор-Мусницкий сделал замечание:

— Совсем распустились, господа офицеры. Даже забываете представиться...

— Виноват, генерал.— Драгун подтянулся и взял под козырек.— Подполковник Струмилин, командир батальона георгиевских кавалеров. Один мой взвод несет охрану быховской тюрьмы.

— Вольно,— высокомерно разрешил Георгий.

Польский комкор покосился на него и проговорил, повысив голос, чтобы слышали стоявшие в отдалении арестанты:

— Господа, эти два... представителя новой власти известны мне, как люди в высшей степени порядочные и честные. Ваш покорный слуга не раз был свидетелем, как их слова сбывались едва ли не мистическим образом. Так вот, они заверили меня, что вас под надежной охраной отвезут в Петроград, причем жизням вашим ничего не угрожает.

То ли генералов убедили страстные речи, то ли подействовали неотразимые доводы в виде гудящего поблизости бронепоезда и многочисленной осады, то ли волны эмпатизаторов свою роль сыграли. Так или иначе, но в настроении поджигателей гражданской войны наступил перелом. Вздыхая и чертыхаясь, генералы дали честное слово не предпринимать попыток побега и сражаться лишь против внешнего врага. Генерал Эрдели написал на листе бумаге подобное обязательство, и остальные тоже расписались под текстом.

Неожиданно взбрыкнул Корнилов, заявив: дескать, согласен ехать в столицу лишь под конвоем верных текинцев. Ответив ему саркастической ухмылкой, Роман объявил окончательное решение:

— Вас будет сопровождать взвод георгиевских кавалеров, взвод текинцев и отряд Красной гвардии. Насколько я знаю, в Могилеве был сформирован поезд из общих вагонов для охраны и трех салонов для уважаемых гостей столицы. Вероятно, состав уже прибыл на станцию Старый Быхов. Завтра в это время вы будете в Питере. Обвинение в попытке низвержения Временного правительства, уже низвергнутого без вашего участия, снимается с вас, как потерявшее актуальность.

Корнилов молча кивнул и поставил росчерк на документе. Сборы в дорогу не затянулись — генеральский багаж был собран еще с утра, поскольку быховские сидельцы готовились к побегу.

Буквально в последний момент Гога приказал остановить отъезд и не выводить арестованных из здания. Он процедил сквозь сжатые губы имя Хенрика Заходовского, и Рома болезненно поморщился.

Их конкурент, прибывший из будущего с противоположными задачами, действительно мог испортить праздник. Если подстрелит кого-нибудь из генералов по пути на вокзал, то потом уже никого не убедишь, что не большевики совершили предательское убийство, предательски нарушив обещание.

В гимназию вызвали командиров осадных подразделений, провели военный совет с участием сломленных и на все согласных участников заговора против

Керенского. В результате генералов увозили в поезд на броневиках, окруженных верховыми текинцами. Состав также был оцеплен двойным кольцом красногвардейцев, георгиевских кавалеров и туркменских бойцов.

Когда первый броневик, в котором везли чету Деникиных, приближался к станции, Георгий, Роман, командир текинцев полковник Эргард, товарищ Лара, представители других подразделений метались по территории, проверяя посты, чтобы среди охраняющих объект не затесался террорист. Чужак обнаружился за внешним кольцом — невысокий текинец в белой папахе с винтовкой в руках стоял в стороне от других, прислонившись к стене вокзального здания.

— Кто ты? Назовись! — окликнул его Эргард с полусотни шагов и пояснил: — Не помню такого. И головной убор меньше, чем положено, и винтовка пехотная...

Текинец повернулся к нему, опустив голову, словно прятал лицо, папаха при этом съехала на глаза, и гаркнул:

— Мустафа, командир.

Почуяв неладное, Роман и Георгий медленно двинулись к вокзалу, нащупывая в карманах рукоятки револьверов. У них за спиной поручик-туркмен что-то спросил не по-русски. Человек, назвавшийся Мустафой, ответил, и поручик немедленно выкрикнул:

— Это не хивинец! Он говорит не по-туркменски, а по-турецки!

Лжетекинец вскинул винтовку, но хронокорректоры выхватили короткостволы раньше. Попасть в цель из нагана с тридцати шагов — дело не самое простое, но в полет отправилась дюжина кусочков металла, и по крайней мере одна пуля задела подозрительного субъекта. Вскрикнув, он выронил винтовку, схватившись левой рукой за правое плечо. Затем пробив всем телом стекло, ввалился через оконный проем в здание.

Обыскав вокзал, они нашли только несколько капель крови на грязном полу. Террорист сумел уйти

Дальнейшие события развивались без осложнений. Арестованных благополучно доставили на станцию, рассадили целыми-невредимыми по вагонам, охрана заняла места, в проходах встали часовые, и поезд отошел от перрона, взяв курс на север.

— Искали поляка, а попался турок,— прокомментировал Гога.— То есть, не совсем попался, конечно.

— Неважно, еще попадется,— Роман отмахнулся, добавив удовлетворенно: — Главное, что мы снова сломали Историю.

— Это называется "привычный перелом". В этом месте, в ноябре семнадцатого, история ломается запросто. Как гимназистка.

Они замолчали — к ним приближался подполковник Струмилин. Козырнув, драгун сказал:

— Господа, вы не помните меня, наверное?

— Лицо знакомое,— признался Роман.

— Наверняка встречались на какой-нибудь прежней войне,— согласился Гога.— То ли среди маньчжурских сопок, то ли в болотах Восточно-Прусских...

— Так точно, господа, в Маньчжурии. Я служил в конной бригаде Первого Восточно-Сибирского корпуса. Видел вас в деле у Бицзыво и потом, когда штурмовали Фынхуанчэн... Только тогда на вас были другие мундиры.

— Эх, дружище...— еле сдерживая непроизвольно рвущийся на свободу хохот, сдавленно прошептал Рома.— Вы себе представить не можете, какие мундиры нам довелось носить в разные времена!

Подполковник ждал совсем другой ответ и не мог понять, почему его собеседники разразились безумным смехом.

Глава 4. Исправители истории.

Смысл слов о мундирах остался для подполковника Струмилина невразумительным. В отличие от офицера, Саня-Дракун, ошивавшийся поблизости, а потому расслышавший загадочную фразу, кое-что поймет и узнает, хоть и много лет спустя.

В начале восьмидесятых годов ХХ века Роман Мамаев, одетый в офицерскую полевую форму старшего лейтенанта Советской Армии, командовал мотострелками в окрестностях афганского города Джелалабад. Лейтенант войск связи Георгий Левантов носил камуфляж Вооруженных сил Российской Федерации, не раз участвовал в боях на Северном Кавказе, а завершил батальную карьеру во время "пятидневной войны", в составе колонны, занявшей без боя город Гори.

Рома родился в 1950 году, а Гога — в 1982-м. Рома стал физиком-теоретиком, а Гога — инженером электронщиком. Они жили в разные времена и в разных странах, но были в их судьбах общие обстоятельства.

Оба рано потеряли ближайших родственников и оба стали фанатичными любителями военной истории.

В определенной степени Георгию было проще добывать сведения о предмете увлечения: в бездонном Интернете хранилось немыслимое количество текстов, фотографий, видеоклипов и других материалов о старом оружии, о сражениях, о политических интригах. Впрочем, инженер Левантов быстро понял, что верить Интернету следует опасливо, то есть тщательно проверяя каждый факт и документ. Всемирная компьютерная Сеть на глазах превращалась в мусорный ящик всевозможных фальшивок и глупых шуток.

Представитель более ранней эпохи, физик Мамаев раскапывал темные пятна истории дедовскими методами. Он выискивал в старых газетах и журналах интересные статьи и картинки, доставал в букинистических магазинах редкие книги, расспрашивал стариков о давних событиях. Кое-какие любопытные сведения Роман узнавал, слушая передачи "Голоса Америки", "Би-Би-Си", "Немецкой волны". Многие коллеги по увлечению, жившие в разных концах сверхдержавы, состояли в переписке, благодаря чему в коллекции Мамаева накапливались сведения и фотографии, никогда официально не публиковавшиеся.

Разными путями Роман и Георгий пришли к одинаковому выводу: официальная историческая наука научилась умалчивать о важных явлениях и событиях, а другим известным фактам дает искаженную трактовку. Получив же некоторое представление о реальном ходе исторического процесса они — каждый по отдельности — размечтались о том, как было бы замечательно чуть-чуть подправить историю, дабы избежать огромных неприятностей, случившихся в реальном прошлом.

Мечты о корректировке и оптимизации давних событий, неудачных для Отечества, не исчерпывались банальным желанием заявиться в предвоенный Кремль с чемоданом книг из будущего и вразумить Политбюро, тыча носом в элементарные ошибки. Продумывая подобную ситуацию, Роман и Георгий быстро поняли, что ни к Сталину, ни к Берия они не пробьются, и вообще визиты подобного рода закончатся, если повезет, в ближайшем вытрезвителе.

С горя Рома даже написал несколько статей в жанре альтернативной истории. Он прикинул, какой флот могла бы построить Россия к японской войне, как следовало бы усмирять Ставку поздней осенью 1917 года и как могла бы Красная Армия выиграть приграничное сражение летом 41-го. Несколько научно-популярных и молодежных журналов даже напечатали его опусы, но затем орава докторов исторических наук учинила истерику: дескать, подобные спекуляции противоречат основам марксизма и порочат руководящую роль партии. Разумеется, после такой клизмы со скипидаром никто больше статьи Мамаева печатать не осмеливался.

Живший в иную эпоху Гога Левантов не был сторонником идей коммунизма. Тем не менее, крах величайшей сверхдержавы стал для него и личной трагедией. Георгий выложил в Интернете дюжину материалов с анализом возможных путей преодоления кризиса. Например, он полагал, что России следовало не вступать в Первую мировую войну на стороне Антанты, но бросить все силы на разгром Турции, захватить зону Проливов и в дальнейшем сыграть роль всемирного миротворца. В другом варианте Россия могла бы напасть на Турцию в период итало-турецкой или любой балканской войны, разгромить османскую армию, прорваться к Босфору — с тем же результатом. Он также полагал необходимым свести к минимуму накал гражданской войны. Если же такое не удастся, то Сталину следовало бы заставить Запад принять гитлеровский ультиматум о референдуме по Данцигу. Подобный дипломатический успех оттянул бы Вторую мировую войну почти на год, а там бы мы наклепали много-много Т-34 и КВ (как известно, танчеги решают если не все, то многое), много-много МиГ-1 и Ла-5, а также всяких Ту, Як и Пе, и разнесли бы Вермахт в приграничном сражении. После аналитического поста про возможность победы ГКЧП его телефоны поставила на прослушку какая-то спецслужба.

Тридцатью годами раньше Мамаевым тоже заинтересовалась контрразведка. Офицеры госбезопасности долго беседовали с Ромой, выясняли его взгляды и благонадежность, напомнили о прабабке, работавшей в ВЧК. Затем, взяв подписку о неразглашении, посвятили в абсолютно секретную государственную тайну. Выслушав их, Роман сразу решил, что над ним издеваются. Впрочем, увидав старинные документы, физик-теоретик неожиданно поверил и согласился сотрудничать — такой шанс он упустить не мог.

Теперь он знал, что путешествия во времени осуществимы, то есть подвернулась реальная возможность изменить историю. Ведь в середине тридцатых годов к советским руководителям непостижимым образом явились — якобы из будущего — два странных человека, причем один из них уверял, что не человек он вовсе, но робот, управляемый дистанционно с межзвездного космолета. Оба рассказывали примерно одно и то же: спустя десятилетия Россия станет причиной всемирной войны, в небо поднимутся во множестве грибовидные облака, жизнь на Земле погибнет. После неудачных переговоров посланцы грядущей эпохи бесследно исчезали.

Сотрудники КГБ полагали, что космонавты будущего, не сумев договориться с кремлевскими руководителями, догадаются призвать на помощь советских людей следующего поколения. Исходя из этой догадки, чекисты готовили надежных агентов, которых можно будет подставить экипажу звездолета. Роман Мамаев стал одним их таких агентов, его почти полгода готовили к встрече с потомками, ему внушали, как именно должен будет он изменить историю. Между делом его заставили вызубрить жизнеописания всех дедушек, бабушек, прадедушек и прабабушек — на случай, если доведется повстречать их в прошлом. Рома слушал, кивал, а в мыслях строил собственные планы, что именно посоветует вождям революции.

Роману повезло — пришельцы из будущего выбрали именно его.

Экипаж изначально подобрался не слишком дружный, а многолетний полет к звезде Капелла и обратно вконец расшатал нервы. Шесть астронавтов успели многократно вдребезги разругаться, переспать во всех возможных сочетаниях и попросту опротиветь друг другу. Возвращаясь на Землю, каждый страстно надеялся никогда больше не увидеть мерзкие рожи спутников, но Солнечная система встретила их гробовой тишиной кладбища. Человечество уничтожило себя в страшной войне, погибли также научные станции на Луне и поселения на других планетах.

Исследовав руины сожженных ядерными взрывами мегаполисов, астронавты установили, что самоубийственную войну развязал Талибанский Халифат, атаковавший Европу и Америку. Попутно они узнали самое невероятное — война случилась в середине XXII века, то есть за полтора столетия до старта звездолета "Мечтатель".

Противоречие сумел объяснить навигатор корабля Бартольд. Блестящий инженер, но весьма нервный и склонный к панике, он вовремя напомнил остальным, что на полпути к системе Капеллы антенны звездолета приняли важное сообщение. Европейский центр астронавтики проинформировал экипажи всех звездолетов о достижениях новой науки — хронодинамики. Последние работы в этой области открывали возможность для путешествий во времени. Стало понятно, что безумные вожди Халифата каким-то образом воздействовали на прошлое, учинив глобальное побоище в сравнительно благополучную эпоху, когда еще только разгоралась "война за русское наследство".

За долгие годы межзвездного рейда Бартольд построил портативный хронодвигатель, а теперь, усилиями всего экипажа, удалось соорудить более мощный агрегат, который они называли машиной времени, а то и просто Машиной. Мощности большого хронодвижка хватало, чтобы переправить в прошлое весь звездолет.

Сгоряча собрались отправиться в точку времени чуть раньше войны и предупредить предков о близкой беде. Горячие головы остудил командир звездолета Лантаниум, бывалый астронавт, участвовавший в нескольких межзвездных экспедициях. Ветеран объяснил, что в те времена человечество энергично готовилось к истребительному побоищу, поэтому все материки, океаны и космос превратились в армейские гарнизоны. Появление громадного звездолета будет воспринято, как агрессия, то есть по "Мечтателю" немедленно начнут стрелять все средства противокосмической обороны всех главных и даже второстепенных держав.

Спасительную идею подала энергетик и резервный пилот Рагнара — единственная в экипаже, кто помнила какие-то обрывки сведений об истории, не прибегая к услугам компьютеров. По ее мнению, причиной череды войн стал распад большой страны на северо-западе Евразийского континента. Как считала Рагнара, трагические события возможно предотвратить, если уговорить правителей этой страны проводить более благоразумную политику.

Звездолет переместился в начало второй трети ХХ века, сбросив на столицу зловредной страны зонд активной разведки — робота-трансформера, способного радикально менять свой внешний вид. На сей раз "оборотень" выглядел, как типичный житель имперских окраин. Под управлением оператора Карло робот проник в древнюю крепость, где располагались органы высшей власти, передал послание, но разговор не сложился. Люди будущего совершенно не понимали психологию далеких предков и не сумели объяснить суть проблемы. При этом выяснилось шокирующее обстоятельство: чуть раньше зонда-трансформера правителей уже посещал кто-то, пытавшийся запугать обитателей крепости ужасами ядерной войны.

Стало понятно, что существует другой отряд людей будущего, которые также пытаются воздействовать на историю прошедших веков. Следующая новость оказалась еще страшнее: в результате подобных попыток война разразилась на несколько десятилетий раньше, причем масштабы разрушений лишь возросли.

В отчаянье астронавты решили повторить визит в прошлое, хотя понимали, что успеха не добьются. Неожиданное решение предложила астрофизик Альтаира, самая коварная интриганка на борту звездолета. Она посоветовала завербовать и отправить в начало ХХ столетия человека из более поздней эпохи, обладающего менталитетом, близким к соотечественникам предыдущих поколений, но способного понять угрозу термоядерного катаклизма. Такой человек, сказала Альтаира, легко договорится с предками своих предков.

Нужного человека действительно нашли, даже двоих. Они родились с интервалом около трех десятилетий, но на борт попали почти ровесниками. Оба глубоко изучили события ракетно-ядерного века, оба горели желанием изменить историю своей страны — о подобной удаче экипаж "Мечтателя" даже не мечтал.

Каждый из рожденных в ХХ веке ничего не знал о втором и был уверен, что миссия доверена лишь ему. Москвича Романа (люди XXIV века называли его "исполнитель Мовитц") готовила биолог Кориандра, тогда как Альтаира взяла на себя зеленоградца Георгия, он же — "исполнитель Зелен". Древним варварам подробно втолковали, что именно те должны делать, оказавшись в годы, когда их страна в очередной раз совершила непоправимые ошибки, снова выбрав неправильный путь. Однако, и тот, и другой стали предлагать свои — на взгляд людей будущего, совершенно безумные — проекты воздействия на прошлое. Пришлось приложить немалые усилия прежде, чем недалекие дикари осознали необходимость в точности выполнить инструкции мудрых астронавтов.

Немало повеселило всех членов экипажа необъяснимое пожелание исполнителей спасти их родителей, преждевременно погибших по разным глупым причинам. Разумеется, им пообещали, что предков вылечат от рака, предотвратят гибель от выстрелов или под колесами примитивных экипажей. Позже выяснится, что астронавты не врали и действительно собирались выполнить капризы диких варваров.

Исполнители отправились на Землю, но делали совсем не то, что от них требовалось. Все инструкции были нарушены, дикари самовольничали, совершали поступки, казавшиеся совершенно неразумными. Как ни странно, в результате совершенного ими воздействия ход истории несколько выправился, и катастрофическая война вновь отодвинулась в будущее. Это был успех, пусть даже частичный.

Экипаж уже готовился вернуть исполнителей на борт для вправления мозгов, но тут "Мечтатель" был атакован другим звездолетом. Судя по конструкции, вооружению и другим характеристикам, второй корабль был построен также на Земле, однако принадлежал к более поздней и более совершенной модификации. Нападение удалось отразить, причинив противнику сильные повреждения, но астронавты не решились оставаться в той эпохе и бежали на десятки миллионов лет в прошлое, чтобы переждать опасное время и успокоить нервы.

Совершая первое путешествие в революционные дни, Роман и Георгий действовали порознь, однако сработали, словно хорошо слаженная команда. Выполнять насыщенные возвышенными пожеланиями указания потомков они вовсе не собирались. Оказавшись в Петрограде ноябрьским вечером 1917 года, исполнители прорвались в Смольный: Рома с отрядом моряков — к Сталину, Гога сам по себе — к Дзержинскому.

Встретившись с наиболее вменяемыми, по их мнению, вождями большевиков, пришельцы из будущего изложили свои вымышленные биографии, после чего рассказали много ужасов, которые могут случиться, если сопровождаемый буйными матросами главком Крыленко нагрянет в Могилев и не сможет остановить расправу над генералами, включая Духонина. Видные руководители Совнаркома признали разумность их доводов: ни Духонин, ни другие генералы Ставки не делали каких-либо резких движений против новой власти, то есть смерти не заслуживали. Сталин, Дзержинский, Подвойский также выехали в Ставку, прихватив боевую группу Железного Феликса.

Обошлось без эксцессов, Духонина удалось спасти, хотя толпа уголовников и матросской шпаны пыталась ворваться в особняк Ставки с явным намерением учинить кровавую расправу. Пьяными погромщиками руководил рыжий мужичок, говоривший с польским акцентом. Он же чуть раньше подбирался к штабному вагону, но часовые отогнали его.

Выполнив миссию, два исполнителя собирались вернуться на звездолет и были сильно разочарованы, услыхав неожиданный ответ: дескать, у нас проблемы, вернемся за вами чуть позже. После этого сеанса они нашли друг друга, познакомились и в дальнейшем держались вместе. Рассказывать предкам о собственном рождении в будущем, конечно, не стали, поэтому надеяться могли только на себя и на мультифункционалы. Эти устройства, выглядевшие гибкими пластинами размерами в лист бумаги формата А4, включали несколько важных контуров. Главным был портативный хронодвижок с запасом энергии на путешествие в пределах полувека. Прибор имел огромную память, в которой можно было хранить текстовую и видеоинформацию. Мультифункционал обеспечивал также видеосвязь на волнах, которые будут открыты лишь через двести лет. Наконец — тоже немаловажно — Бартольд встроил в прибор эмпатизатор — излучатель электромагнитных колебаний, внушавший доверие к исполнителям.

Идею бежать на полвека вперед — в середину шестидесятых — они приберегли на крайний случай. Оба считали расцвет брежневского застоя не самым лучшим и цивилизованным периодом истории. Перезимовав и оголодав, они в составе боевого отряда ВЧК переехали вместе с правительством в Москву, где приняли участие в захвате штаб-квартиры контрреволюционных заговорщиков. Между тем оставаться в Москве образца 1918 года становилось опасно: в любой момент Дзержинский мог устроить очную ставку с московскими большевиками, и тогда стало бы понятно, что никакого Мамаева в Первопрестольно-Белокаменной никто не знает. К тому же, несмотря на успешную коррекцию исторического процесса, события развивались по самому пессимистическому сценарию. Красные отряды не смогли задержать немецкое наступление, а германский флот взял курс на Питер. Балтфлот же, по причине хронической слабости, усугубленной революционным разложением, отразить удар был не способен.

При обыске Гога обнаружил документы на имя грузинского князя Лобханидзе-Шадури — своего ровесника и тезки. Переодевшись в цивильные костюмы из конфискованного гардероба и прихватив некоторое количество золотых монет старой чеканки, они переместились в осень 1898 года, где оборудовали себе базу, сняв квартирку в доходном доме на Большой Бронной. Для вящей конспирации Рома приобрел паспортную книжку на имя Романа Кагебеева. Отмывшись в Сандунах и откормившись в трактирах, они выработали стратегию дальнейших действий.

Поскольку предложенное Айзеком Азимовым минимально-необходимое воздействие не помогло преодолеть упругую неподатливость Истории — что же, решили они, будем совершать максимально-необходимые воздействия. Наша задача — корректировать Хронос, то есть мы отныне — хронокорректоры.

Они по-прежнему считали, что главная задача — вычеркнуть из истории гражданскую войну, либо сделать братоубийство не столь кровавым и разрушительным, каким оно случилось в прежней реальности. Ради этого следовало внести в прошлое важные коррективы, чтобы Россия вышла из русско-японской и мировой войн менее ослабленной, сохранившей хотя бы сильный флот.

Съездив из Москвы в имперскую столицу, они навестили знаменитого кораблестроителя профессора Морской академии Крылова. Выдав себя за путешественников, посетивших американские и британские верфи, они предложили начать строительство в России дредноутов, что сделает отечественный флот сильнейшим в мире. Заинтересовавшись их идеями, Крылов пригласил исполнителей на пироги. Хронокорректоров ждала встреча с самим адмиралом Макаровым и другими видными деятелями российского флота. Не без помощи эмпатизаторов удалось потомкам убедить предков изменить программу строительства броненосцев, дабы лучше подготовиться к войне с японцами.

Чтобы выяснить результат новой хронокоррекции, они совершили вылазку в начало "десятых" годов и накупили множество книг о русско-японской войне. Оказалось, что Россия действительно построила очень сильные корабли, но войну все равно проиграла из-за крайней бездарности генералитета. Незначительным утешением стало русское название нового класса линейных кораблей, которые в прежней реальности были "дредноутами", но теперь стали "ретвизанами".

Впридачу к этим неприятностям, их снова нашел тот самый рыжий поляк. В перестрелке победили хронокорректоры, но поляк оказался осведомлен о деталях путешествий во времени, к тому же понял, что фамилия Кагебеев происходит от аббревиатуры КГБ. Элементарная логика подсказала, что поляк, назвавшийся Заходовским, тоже прибыл из будущего, то есть выполняет поручения второго, враждебного, звездолета и зачем-то пытается приблизить глобальную войну, погубившую весь род людской, как остроумно выразился товарищ Мефистофель.

Дальнейшие события занесли хронокорректоров в Порт-Артур, где удалось предупредить командование о скором нападении островной империи. Тихоокеанская эскадра отразила коварную атаку, нанесла противнику серьезные потери, а хронокорректоры были зачислены в штаб наместника. В этой должности они делали все, что было в их силах, подвигли генералов и адмиралов на несколько решительных операций, что позволило нанести чувствительные удары по японцам — как на море, так и на суше. В разгар очень серьезного сражения на корейской границе неожиданно вернулся звездолет. Убедившись, что победа достигнута, и японская армия терпит поражение с очень крупным счетом, исполнители вернулись на "Мечтатель".

На корабле их ждал неласковый прием экипажа, возмущенного самовольными выходками хронокорректоров. Гога и Рома не остались в долгу, наговорив обидные слова потомкам, бросившим их в эпохе красно-белого братоубийства. Кроме того, хронокорректоры обвинили астронавтов в коварном обмане: спасти родителей не удастся, поскольку в измененном будущем судьбы людей неизбежно будут искажены, то есть родители Мамаева и Левантова могут вообще на свет не появиться. Для звездолетчиков это стало сюрпризом: о подобных деталях астронавты просто не задумывались.

Выяснив отношения, хронокорректоры предложили план следующей фазы воздействия на прошлое. После неудачной попытки предотвратить сараевское покушение на австрийского наследника, они отправились в начало первой мировой войны, посетив знакомых по Маньчжурии генерала Ренненкампфа и адмирала Эбергарда. Благодаря их советам, русская армия разгромила немцев среди озер Восточной Пруссии, а флот одержал убедительную победу над германо-турецкими линкорами в бою у мыса Сарыч.

Теперь они могли вновь отправляться в 1917 год и повторить усилия с целью предотвратить гражданскую войну.

Глава 5. Корректура процесса.

Им досталась труднейшая задача, причем в конце задачника не было правильных ответов. Они сломали историю, но прошлое возвращалось, как дежа-вю. Вокруг опять мельтешили знакомые лица. Эту идиллию предстояло сокрушить еще раз, и они знали, что справятся.

Когда поезд, составленный из генеральских салонов и довольно приличных вагонов купейного типа отошел от старобыховского перрона, вновь наступило безвластие. Склянский вместе с другими сотрудниками питерского Ревкома сопровождали в столицу невезучих военачальников, Нахимсону подчинялись только московские подразделения Красной Гвардии, а матрос Тарусов вернулся на бронепоезд.

Как-то само собой получилось, что руководство разношерстым воинством легло на хронокорректоров, которых безоговорочно поддерживали моряки, причем не только свои, из Школы Оружия, но и команда с "Андрея Первозванного". К ним скоренько присоединились бойцы бронедивизиона и даже георгиевские кавалеры. Комиссара товарища Лару подобный оборот событий вовсе не радовал, она попыталась перехватить бразды правления, распорядившись начинать погрузку в эшелоны. Подполковники Авдеев и Струмилин, а также Нахимсон и другие командиры подразделений вопросительно посмотрели на Гогу и Рому. Надо было пользоваться моментом.

— В конце концов мы кто — уполномоченные Совнаркома или массажисты в женской бане? — грозно прорычал Георгий.— Приказываю не пороть спешку, командирам развернуть полевые кухни и организовать ужин для личного состава.

— Но мы должны выехать в Могилев! — напомнила комиссарша.

— Могилев никуда не денется. Остальные части прибудут не раньше завтрашнего полудня, мы все равно будем в городе первыми. Тут ехать всего-то полсотни верст,— отмахнулся Роман.— А бойцы у нас давно не кормлены, то не порядок.

Личный состав ответил одобрительным ворчанием — уполномоченных зауважали всерьез. Вскоре вокруг вокзала задымили походные котлы, кашевары готовили нехитрые солдатские харчи.

Наполнив котелки гречневой кашей с небольшой добавкой свиной тушенки, Роман и Георгий зашли в свой вагон, скинули верхнюю одежду и достали ложки. Вагон наполнялся народом и перезвоном металлических столовых приборов. Неожиданно заглянули оба подполковника, Тарусов и штабс-капитан Митрофан, сопровождаемый молоденьким дедушкой Антошкой.

— Какие будут дальнейшие действия? — осведомился зычным голосом командир бронепоезда.— Пора бы военный совет устроить.

— Поесть не дадите,— заворчал Гога, выскребая ложкой последние комья гречки со дна котелка.— К полночи загоним личный состав по вагонам, скомандуем отбой, ночью часа в три двинемся в путь, под утро будем на месте. Ваша задача — организовать охранение, чтобы никто не подобрался к эшелонам, а то швырнет какая-нибудь сволочь гранату...

На огонек подтянулись товарищ Лара, Нахимсон и красногвардейские командиры. Гога повторил свой план, однако сразу три офицера старой армии замотали головами.

— На станции оставаться не стоит,— выразил мнение военных профессионалов Авдеев.— Дисциплина прихрамывает, то есть разбредутся солдатики по местечку и черта с два мы их в полночь соберем. Лучше отправиться пораньше. Встанем в поле на полпути — и пусть народ храпит. Утром в пять часов паровозики запыхтят, и через час будем в Могилеве.

Большевики сделали замечание: мол, бывшие офицеры недооценивают революционную сознательность вооруженного пролетариата. Впрочем, по существу возражать они даже не пытались. Командиры вернулись к подразделениям, и как только они ушли, Батя поставил перед уполномоченными Совнаркома красивую бутылку французского коньяка. Как нетрудно было догадаться, моряки заглянули на продовольственный склад гимназии, превращенной в тюрьму. По вагону гуляли десятки бутылей со всевозможными наклейками, а также громадная емкость мутной белесой жидкости.

Товарищ Лара начала с коньяка, но поморщилась и потребовала самогона. Быстро захмелев, она попыталась рассказать свою биографию — от женских педагогических курсов и кружков рабочего просвещения до подполья, восстания на Черноморском флоте и дальнейшего кочевания по тюрьмам и явкам. К счастью, она вскоре вернулась, пошатываясь, в свой вагон.

Приняв изрядные дозы алкоголя, моряки завалились на койки. Роман и Георгий прошлую ночь спали плохо и немного, но успели, прежде чем вырубиться, повторить указания насчет часовых на стоянке.

Прокантовавшись в прошлом более полугода, Роман излечился от условного рефлекса смотреть, едва проснувшись, на левое запястье. Наручные часы не вошли покуда в обиход. Часы лежали в боковом кармане бушлата.

Светящиеся фосфором стрелки показывали без двадцати пять. За окном горел костер, вокруг которого бродили вооруженные матросы и солдаты. Очевидно, поезд стоял в поле, вдали от населенных пунктов. Захлопнув крышечку, Рома сунул часы в карман, намотал портянки, натянул сапоги, надел тулуп. Затем, поразмыслив, нахлобучил на голову меховой картуз, предусмотрительно купленный в другом времени. Носить бескозырку на морозе — верный путь схлопотать менингит.

Он растолкал Георгия, прихватил винтовку и, стараясь не шуметь, прокрался к выходу. У самого тамбура его вполголоса окликнул Назар:

— Не беспокойся, комиссар. Я токмо что посты проверил. От нас на вахту заступили Смирнов и Шулепов. И другие экипажи часовых поставили.

— Я по нужде,— не совсем искренне сказал Роман.— И вообще выспался уже. Посторожу вместе с братишками.

— Выметайся,— зашипел за спиной Гога.— У меня сейчас пузырь лопнет.

Прогулявшись вдоль вагона, они убедились, что караульная служба налажена. Выделенные в наряд солдаты, матросы и красногвардейцы слонялись вдоль состава, регулярно греясь у разведенных через каждые три вагона костров. По словам часовых, никто не пытался подобраться к эшелону.

К пяти часам хронокорректоры добрались до концевого вагона. Через пару сотен саженей лениво пыхтел другой паровоз — там стоял эшелон московского отряда. В стороне от рельсовой колеи караульные лихо кромсали шашками кусты на пищу для костров. По соседству кто-то стучал топором, обрубая ветки с засохшего дерева.

Заготовители вскоре ушли, нагруженные топливом. Из оставленных ими обрывков и обрубков люди будущего соорудили себе небольшой костер, поставили пулемет на сошки и присели возле огня.

— Ты можешь объяснить, почему изменения реальности не влияют на нас и на звездолет? — спросил Гога.

— Мы окружены слабым эльфонным полем хронодвижка, который в мультифункционале. На корабле работает более мощный генератор. Эльфонное поле нас и защищает.

— Повезло... дуракам всегда везет. Но скоро — прямой кишкой чувствую — накроется наше везение женским половым органом.

— Ты чего в пессимизм ударился? — удивился Рома.— Если не лезть на рожон, причин для беспокойства нет.

Отмахнувшись и тяжко — до глубин пресловутой души — вздохнув, Георгий проворчал:

— Ничего у нас не выйдет. Гражданская война все равно начнется — слишком велика классовая ненависть в народе. Чернь испытывает лютую ненависть к образованным и буржуям, а среди офицеров избыточно много монархистов. Хотя, конечно, с точки зрения определенной части военных, бандиты-подпольщики — меньшее зло по сравнению с думскими либералами.

Покивав, Роман осторожно ворошил длинной веткой горящие ветки. Затем проговорил задумчиво:

— Думаешь, я не понимаю? Просто хочу надеяться на лучший исход.

— Есть идеи?

— Кое-что приходит в голову... По-моему, чтобы охладить страсти, примирить враждующие классы хотя бы на короткий срок и таким образом избежать братоубийства, нужен общий враг — интервенты и сепаратисты. В нашей реальности большевики смогли переманить офицерство на свою сторону только для войны против Польши. Постараемся указать патриотически-настроенным военным на внешнего врага.

— Может сработать...— всем своим видом Гога показывал, что собеседнику не удалось его переубедить.— Вспоминается почему-то поганенькая книжка в жанре альтернативной истории, выпущенная за бугром еще в твое время. "Остров Крым" называлась. Жаль, ты не застал ее издание.

— Читал,— сообщил Рома.— В самиздате.

— Как это в "Самиздате"? — вскинулся Георгий.— При твоей жизни не было ни Рунета, ни Библиотеки Мошкова!

Рассказ о книгах, которые перепечатывали под копирку на пишущих машинках и распространяли среди друзей, нокаутировал его. Подставив лицо лениво падающему снегу, Гога разразился недобрыми словами по поводу варварской эпохи, когда человечество страдало без информационных технологий, мобильных телефонов и мульти-медиа.

— Ты забыл упомянуть Интернет,— хихикнул Рома.— Или мульти-медиа — это и есть Интернет? В общем, согласен с тобой, книжка действительно мерзкая и глупая. Этот диссидент наверняка был гуманитарием и не представлял, сколько снарядов должен выпустить дредноут, чтобы превратить полуостров в остров.

Георгий согласился, мрачно усмехаясь:

— Чтобы образовался пролив, непреодолимый для десантных средств того времени, всех арсеналов Королевского Гранд-Флита не хватило бы. Если же учесть, что возле Крыма торчали паршивенькие дредноуты первых поколений...

Он заржал. Посмеявшись за компанию, Рома продолжил критический разбор художественного произведения:

— Разве что "кузькиной матерью" долбануть... воронка в двадцать километров поперечником — как раз то самое, что нужно. Правда снесет к чертовой бабушке весь островок, но ради свободы и демократии не жалко.

— В мое цивилизованное время, когда на горизонте заалела заря постиндустриального социума, таких, как ты, называли "заклепочниками",— сообщил князь Георгий.— Тут дело не в технических деталях. Зри ширше. Тупой автор — царство ему небесное — забыл важную деталь. Ну, допустим, отсиделся Врангель за рукотворной канавой. Ну, не смогли Троцкий, Фрунзе и Ворошилов организовать десант — хрен с ними, могу поверить. Но двадцать лет спустя, как говорил папаша Дюма, в эти края вышел Манштейн. Как ты думаешь, смог бы он взять остров или потерпел бы такое безобразие у себя на фланге?

— Взял бы,— уверенно заявил Рома.— А через пару лет — третий сталинский удар. Генерал Еременко возвращает Крым в законные границы, а пленные немцы и прочие островитяне берут лопаты и насыпают дамбу, восстанавливая сухопутную связь с материком.

— Есть другой вариант,— уточнил Гога.— Правительство Острова Крым наверняка бы легло под нацистов и приняло участие в освободительном походе "нахт Остен".

— Островитяне бы вприпрыжку побежали служить фюреру,— согласился Рома.— Но потом, году в сорок четвертом, им пришлось бы совсем нехорошо.

— Да уж, после войны наш друг Виссарионыч разобрался бы с ними всенепременнейшим образом.— Гога достал из костра тлеющую веточку, раскурил трубку и мечтательно произнес: — Не пожалел бы дивизию тяжелых бомбардировщиков... Если вернемся в постиндустриальные времена...

Неподалеку кто-то громко сказал:

— Сначала фамилия от слова КГБ, теперь вот про постиндустриальное общество заговорили. Вы из какого времени, москали?

Говоривший скрывался, скорее всего, в той самой роще, где недавно рубили деревья. Шагов двадцать или тридцать — как раз хороший бросок гранаты.

Первым делом хронокорректоры отползли в разные стороны от костра, затаившись в промоинах. Можно было надеяться, что теперь их одной "лимонкой" не прихлопнут. Вытянув руку с "браунингом", Рома вглядывался в темноту, куда не проникал слабый свет от костра. Гога тихонько подтягивал поближе пулемет.

— Не бойтесь, я не убивать вас явился. Поговорить надо.

— Выходи, чтобы тебя видно было.

— Не выйду, вы дикие. Как увидите меня — сразу стреляете.

Гога наконец навел пулемет на рощу и сказал насмешливо:

— Сами виноваты, пан Заходовский... то есть, оберст Вестер... или как вас называть? — ответа не последовало, поэтому лже-князь продолжил: — Что же ты, Хенрик, в Быхов сам не сунулся, послал какого-то турка?

После паузы поляк осведомился настороженным голосом:

— Вы его убили?

Решив темнить, пока возможно, Рома небрежно проговорил:

— Как видишь, он никого подстрелить не смог, а мы живы. Пора понять, что мы работаем лучше, поэтому прекрати валять дурака и присоединяйся к победителям.

— Вы еще не победили! — завопил рассвирепевший Заходовский-Вестер.— Идиоты, вы не представляете, какая сила вам противостоит!

— Лечи нервы, Хенрик,— продолжал насмехаться Гога, мягко, не лязгнув, снимая пулемет с предохранителя.— Тебя почем талибы купили? Не за бесплатно же ты приближаешь катастрофу.

— Лучше атомная война, чем ваша победа! — взвизгнул вражеский наемник.— Лучше талибы, чем москальские псы-большевики!

Рома собирался позлить собеседника напоминанием о пристрастии его хозяев к половым извращениям. Однако вдруг накатила горячая волна, словно в догоравший сбоку костер кто-то плеснул канистру керосина. Только, нет, костер еле-еле тлел, а жар по всему телу стремительно сменился ознобом и легкой тошнотой. Георгий внезапно развернулся и почти немедленно ударил длинными очередями назад — в промежуток между двумя эшелонами. Оттуда тоже протарахтела очередь, но "льюис" лихорадочно выплевывал серии пуль разной длины.

Потом из кустов, где скрывался талибский пособник, затрещали револьверные выстрелы. Рома торопливо разрядил в ту сторону магазин "браунинга", отложил пистолет и взялся за винтовку, готовясь прицельно бить по вспышкам выстрелов. Однако, противник больше не нажимал на спуск, Гога тоже прекратил огонь, утратив мишень.

Из вагонов высыпали взбудораженные бойцы, кто-то спросонок палил во все стороны. Просто чудо, что никого шальной пулей не задело. Потом несколько солдат и моряков подошли к потухшему костру возле рощицы.

— Один стрелял с запада, из-за деревьев,— перезаряжая пулемет, объяснил Гога.— В это время другие сзади начали палить, с востока.

— На востоке пулемет стрелял,— заметил Данила Шинкарев.— Назар с братишками туда побежал... Вы-то хоть завалили кого?

Подсвечивая факелами, они осмотрели рощу, но увидели только несколько капель крови. Снег быстро таял, едва упав на грунт, а на холодной влажной земле следов не разглядеть. Зато в месте, откуда стрелял пулеметчик, онежские гренадеры обнаружили, кроме кровавых пятнышек, десяток стреляных гильз.

— Мелкие пульки,— презрительно прокомментировал бородатый солдат.— И написано не по-нашему. Японские, что ли?

— Нет, у "арисаки" совсем другой патрон,— возразил другой солдат, постарше.— Видали в Маньчжурии.

Подобрав две гильзы, Георгий показал их Роману. Тот молча кивнул и приказал всем возвращаться к вагонам, а командирам проверить личный состав, чтобы вражеские лазутчики-диверсанты не просочились в эшелоны.

Когда бойцы разошлись, и поезда, набирая ход, устремились к Могилеву, Рома недоуменно спросил:

— Как ты догадался, что второй стрелок сзади подберется?

Покровительственно похлопав его по плечу, князь Гога произнес нравоучительным тоном:

— Я, к твоему сведению, догадался, что второго стрелка не было вовсе. Разве ты не почувствовал горячую волну, потом холодную, потом — блевотное чувство?

— Было такое... Ну и что?

— Это же физиологическое сопровождение работы хронодвижка! Подонок отвлекал нас разговорами, а сам ушел в другое время и атаковал одновременно с двух сторон.

Пока Роман обдумывал услышанное, стальные колеса успели отстучать по стыкам не одну сотню сигналов. Наконец, физик, которому предстояло родиться через треть века, признал, что звучит логично, то есть, так оно, видимо, и случилось на самом деле.

— Жаль, что гад опять ушел подранком,— печально резюмировал он и достал из кармана подобранную в степи гильзу.— Совсем обнаглел, скотина.

— Беспредельщик,— согласился Гога.— Он становится все опаснее.

Рома кивнул, рассматривая латунный цилиндрик, маркированный арабской вязью. Ему ли было не узнать гильзу от промежуточного патрона 7.62/39 образца 1943 года. Противник обстрелял их из какой-то разновидности автомата Калашникова.

Поездка затягивалась, эшелоны ползли по-черепашьи, с непонятными остановками. Бездну свободного времени матросы сполна использовали, выговаривая Роме: дескать, почему сразу не сознался, что такие замечательные книги писать умеешь. Завалявшиеся в его вещмешке экземпляры немедленно пошли по рукам, доблестные балтийцы зачитывали вслух избранные отрывки, с удовольствием разглядывая похабные картинки.

На вокзал Быхова прибыли с жутким опозданием, едва ли не последними. Подразделения Литовского полка, покинув вагоны, шагали в город. Кое-как выгрузившись, рота Селютина вышла на привокзальную площадь. Здесь их встретили сотни полторы моряков под командованием Лаврова и Рысакова.

— Хреновые дела,— хмуро поведал комиссар.— Петруха со своими разбойниками сбежал. Шалят в городе. Навроде как исполкомовские красногвардейцы пытаются их приструнить, но таких головорезов только пулей остановишь.

— Распустили моряков,— грозно резюмировала товарищ Лара.— Кто додумался назначить офицера командиром?!

Отмахнувшись, Роман осведомился:

— Они же, как будто, согласились держаться смирно, так что же случилось?

— Да подсел к нам этот рыжий на стоянке перед Витебском,— Матвей Рысаков сокрушенно покачал головой.— Начал агитировать: мол, с контрой без вас управятся. И еще рассказывал про богатства, что в подвалах, навроде как, в Ставке.

Лавров с горечью добавил:

— После таких разговоров про голых девок-танцовщиц, ящики с водкой да мешки золота не только бандиты возбудились. Немало хороших матросов с подшипников сорвались.

— Что за рыжий? — закипая, спросил Гога.— Раненый? Выговор польский?

— Навроде как польский,— подтвердил Матвей.— И рука на перевязи висела. Говорил, будто в Могилеве офицеры зверствуют, по солдатам и матросам палят без разрешения. Братишки вызнали, что офицеры в гостинице "Франция" живут, и туда ломанули. Рыжий кричал: дескать, в Ставку надо бежать, только не послушали его.

— В Ставку! — рявкнул Рома.— Надо успеть раньше погромщиков... Товарищ Лара, присоединяйтесь, нам нужны надежные красногвардейцы.

Отряды московской и питерской Красной Гвардии уже садились на грузовики. В кузовах оставались еще свободные места, и морская полурота с лихими возгласами заполнила пустое пространство. Распределив, как в прошлый раз, сектора наблюдения и обстрела, хронокорректоры объяснили московскому командиру детали ситуации. Степан Засухин, рабочий замоскворецкой бумагопрядильной фабрики, выслушал спокойно и внимательно, понимающе кивая, потом сказал озабоченно:

— Видели мы, как умеют моряки безобразничать. Говоришь, чистые душегубы?

— Лютые злыдни,— подтвердил Трофимыч.— И весьма храбрые вдесятером против одного. Многих сегодня в городе снасильничают, ограбят и даже порешат.

— Девок жалко,— вздохнул другой красногвардеец.— И баб.

Матросы засмеялись, и Батя уточнил:

— Они могут снасильничать не только баб и девок.

— Хуже того,— Георгий строго вернул инструктаж в деловое русло.— Сейчас в Ставке находятся члены Совнаркома. Если бандиты нападут на них, может совсем плохо получиться.

Кажется, красногвардейцы прониклись важностью боевой задачи. Лица стали чуть серьезнее, хотя шуточки не прекратились.

Вокруг губернаторского дома, где располагалась Ставка, уже стояли патрули Литовского запасного полка. Грузовики с матросско-рабочим подкреплением встретил уже знакомый по минувшей реальности Адам Мирт — боевик из команды Дзержинского. В этом варианте истории Адам не успел близко познакомиться с хронокорректорами — они лишь мельком пересеклись в Смольном. В особняк Адам их не пустил, приказав усилить внешнюю охрану, а сам отправился за инструкциями.

Переговорив с литовскими гвардейцами — в отличие от Адама, солдаты настоящими литовцами не были, но так уж назывался их гвардейский запасный полк,— Рома выяснил, что питерские комиссары вошли в здание примерно час назад и сейчас общаются с генералами. Про Духонина солдаты не знали, но вроде бы уже после наркомов приехали несколько генералов и тоже поднялись на второй этаж. Решив, что бойцы Литовского полка знали бы, случись убийство, хронокорректоры занялись охраной здания. Моряков оставили перед парадным входом, а половину вооруженных пролетариев отправили в сад, предупредив, что враг может атаковать внезапно и забросать гранатами.

Товарищ Лара мрачно произнесла:

— Жизнь на берегу дезорганизует дисциплину. Надо поскорее вывести всех моряков из экипажей, сформировать стрелковые части и разослать по всем фронтам.

— Кто же тогда будет служить на кораблях? — Рома засмеялся.— Революции нужен флот. Великая держава не может существовать без великого флота.

— Как я уже говорила, у вас манная каша в голове,— презрительно прокомментировала комиссарша.— Скоро не будет ни стран, ни угнетателей. Когда победит мировая революция, прекратятся войны, потому как в бесклассовом обществе нет причины возникновения военных конфликтов. Понятно?

— Дык то ж после мировой революции,— в голосе Георгия звучала нескрываемая издевка.— Пока же молодая революция окружена врагами, поэтому нам и флот нужен, и армия. Даже авиация. Понятно?

Обиженная товарищ Лара отошла к отряду красногвардейцев, с которым приехала из Питера. Когда расстояние до нее стало безопасным, и комиссарша не могла их подслушивать, Рома шепнул тихонько:

— В прошлый раз они атаковали в сумерках. У нас есть часа четыре.

— Может по другому случиться, ведь бандиты Петра Котлинского неуправляемы,— Георгий с сомнением пожал плечами.— И не забывай, у Хенрика есть подручный, то есть надо ждать нападения в любой момент и с любого направления.

— Верно. К тому же на его месте я бы для начала убрал конкурентов из будущего. Очередью "калаша".

От греха подальше они выбрали себе укрытие за колоннадой, где их было бы непросто разглядеть, а тем более — подстрелить. Ожидание затягивалось. Пару раз Адам выходил для разговоров с гонцами, и хронокорректоры узнали, что Духонин и остальные генералы живы, что генеральские семьи взяты под охрану и что в городе продолжаются погромы, но

патрули гарнизона и красногвардейцы, подчиненные Исполкому, арестовали и застрелили нескольких бандитов, напавших на гостиницы "Бристоль" и "Франция".

Около двух часов пополудни, когда личный состав зароптал насчет обеда, начались главные события.

Кучками по десять-двадцать человек перед губернаторским особняком собирались подозрительные личности. Солдаты, матросы, гражданские были пьяны и возбуждены, выкрикивали невнятные угрозы, размахивали оружием. Караул Литовского полка встал перед входом редкой линией, держа винтовки наизготовку. Потом подтянулся Петр Котлинский во главе большой банды матросов и, похоже, городской шпаны.

Здоровенный матрос, по сигналу Петрухи, завопил истошно:

— Шухер, братишки! Большевики предали революцию, отпустили! Теперь там комиссары золото генеральское делят, водку хлещут и с девками развлекаются. не позволим! Пущай все поровну делят — и золото, и камушки, и баб, и водку!

— Баб и водку! — взревела толпа.

Кто-то из красногвардейцев решил разъяснить заблуждающимся их ошибку, но получил прикладом по зубам и упал. Выросшая до двух или трех сотен голов толпа нажала, оттесняя цепочку литовцев. Прорвав гвардейскую оборону, погромщики хлынули к парадным дверям, но путь им преградили моряки Школы Оружия, целившиеся из карабинов.

— Огонь! — скомандовал Рома и первым выстрелил из "нагана" в Петьку Котлинского.

Матросы стреляли, как он их учил — без перерыва. Выстрел в упор, передернуть затвор, и снова выстрел. Почти сотня стволов, пять выстрелов на ствол, пусть даже каждая десятая пуля найдет себе долбычу. Толпа отпрянула, оставив на булыжниках мостовой десятки окровавленных тел. Красногвардейцы стрельбу залпом не освоили, многие вообще выпускали пули в небо, надеясь отпугнуть бандитов звуками выстрелов. Когда плотная стена бойцов, опустошив магазины, принялась перезаряжать оружие, литовцы наконец опомнились и тоже дали два нестройных залпа. Однако, со стороны улицы к погромщикам прибывали новые подкрепления, кто-то из бандитов выстрелил, и другие тоже начали поднимать оружие.

В этот момент за спиной защитников особняка застучал пулемет. Заняв привычную позицию на лестнице, Гога установил свой "льюис" на перила балюстрады и методично поливал очередями безумную и злобную, но трусливую толпу. Рядом с ним стояли боевики Адама, палившие из автоматов Федорова.

Шпана успела сделать всего несколько выстрелов, ранив двоих матросов и одного красногвардейца, но поток пуль основательно выкосил ряды нападавших. Почуяв опасность, погромщики попятились и бросились врассыпную, но морская полурота уже перезарядила трехлинейки, послав прощальные залпы вдогон. Оставив на месте литовцев, Роман и Засухин повели свои подразделения в погоню, захватив нескольких бандитов.

— Расскажут, голубчики, кто их послал на злое дело,— прокомментировал Степан.

— Расстрелять подонков — и дело с концом,— возбужденно рявкнула комиссарша товарищ Лара, заменяя магазин "маузера".— Не ожидала, товарищ Кагебеев, от вас подобной решимости. В книжонках ваших главный герой более куртуазен.

— О литературе потом поговорим...

Рома тоже перезарядил пистолет и завопил, собирая моряков, но откликнулись, увлеченные преследованием бегущих, немногие. Собрав команду из трех оказавшихся поблизости матросов, Роман побежал к заднему фасаду губернаторского дворца. За ними бросилась недоумевающая Лара, а впереди маячил спустившийся с лестницы Гога.

Они поспели как раз вовремя, потому что резиденция Ставки осталась практически неохраняемой. Услыхав стрельбу, большинство красногвардейцев бросилось на выручку, и теперь в саду караулили только считанные солдаты-литовцы.

Буквально на глазах у них за деревьями сверкнули выстрелы, простучала ностальгически знакомая очередь АКМ, и часовой упал, перечеркнутый трассой раскаленного металла. Гога немедленно ударил очередью в ответ, Рома тоже стрелял с обеих рук. Георгий выпустил еще пару длинных, потом поднял руку, привлекая внимание остальных.

— Кажется, зацепил живучую сволочь,— сообщил он.— Мы с Ромой пойдем посмотрим, а вы охраняйте объект. В саду может скрываться второй террорист.

Они разошлись на десяток шагов и двинулись к месту, где Георгий видел упавший силуэт. Приблизившись к уличной ограде, Рома услыхал стон и польские проклятия. Направив ствол пистолета в том направлении, Мамаев-Кагебеев крикнул:

— Сдавайся, Вестер. Тебе не надоело пули ловить?

— Брось автомат и подними руки,— добавил Гога.

— Не вам, москалям, взять меня живым,— сдавлено прошипел противник.— Вы, курвы, меня разозлили, я всю троицу вождей-уродов вместе кончу! Поиграет ваша мумия в шахматы!

Снова, как утром возле поездов, накатили горячая волна с тошнотой, потом ударил озноб, и Рома понял, что Хенрик воспользовался мультифункционалом. Обыскав эту часть сада, они обнаружили поломанные кусты, пятна крови и несколько гильз от АКМ.

Неожиданно подкравшаяся товарищ Лара тоже расслышала прощальные слова вражеского исполнителя. Хмуря густые брови, комиссарша с беспокойством выпытывала, на каких вождей планирует покушение негодяй, сбежавший по причине ротозейства двух бывших офицеров.

— И при чем тут какая-то мумия? — грозно осведомилась она.

Гога пожал плечами, Рома развел руками. Они смертельно устали, но смогли отбить атаку и были довольны даже таким успехом. А дурачок Заходовский, он же Вестер, часто болтал глупости, да и мистикой наверняка увлекался — вот и вспомнил какого-нибудь египетского фараона. Или одноименный польский фильм по роману польского же писателя.

Поздним вечером балтийцев стянули к вокзалу. Матросы выглядели довольными: гарнизонные кухни накормили всех добрым ужином, к тому же моряки, обшмонав убитых погромщиков и обзаведясь денежками, отоварились на местном рынке самогоном, салом и колбасками.

— По хорошей цене накупили, почитай даром,— радовался Дед.— На три дня харчей хватит.

Хронокорректоры всерьез опасались, что приказ открыть огонь на поражение вызовет у моряков недовольство — все-таки расстреляли вчерашних дружков по Школе Оружия. Однако, неформальные лидеры вроде Шабельникова и Мошникова приказ одобрили, остальные же промолчали. Видать, основательно ненавидели моряки Петруху и других бандитов.

Выбрав место вдали от людских скоплений, Рома задумчиво делился соображениями:

— Тебе не кажется, что на этот раз у нас получается лучше? Набрались опыта, стали понимать, как действовать.

— К тому же теперь командой работаем,— вставил Гога.— Немаловажно, дражайший напарнег.

— И это, безусловно, тоже. Но у меня такое впечатление, будто мы больше не тычемся в одну точку, пытаясь корректировать историю минимальным воздействием. Мы теперь плавно управляем процессом.

— Уговорил, назовем себя хронопроцессорами,— Георгий хохотнул.— Теперь ты счастлив?

— Не в названии дело,— Роман отмахнулся.— Есть печальное обстоятельство. В прошлый раз мы ехали в поезде с вождями, хорошо с ними поговорили, почти подружились. А в этой реальности ни дружбы, ни разговоров. Завтра про нас не вспомнят, и придется выдумывать сложный сценарий, чтобы выйти на решение главной задачи.

— Остынь,— посоветовал Гога с озабоченным анфасом.— Главная фишка новой реальности в том, что дедушка Сталин откуда-то знал нас еще до встречи в Смольном.

— Ты прав. это необъяснимо... Сохранить память о стертой реальности не мог даже он... Разве что...

Рома запнулся, нахмурив лоб мощными морщинами глубокой задумчивости. Гога поторопил его загадочной фразой:

— Ну чего ты завис, как Винда? Роди наконец.

— Подумал вдруг...— неуверенно забормотал Роман.— Кто-то передал ему информацию из будущего.

Обдумать и обсудить внезапную догадку хронопроцессорам не удалось. К их убежищу решительным шагом направлялись Адам Мирт и комендант совнаркомовского поезда здоровенный матрос Приходько. Грозно ткнув указательным пальцем поочередно в обоих пришельцев из грядущей эпохи, Адам велел им рысью скакать в салон членов правительства. По его словам, вожди вызвали Кагебеева и Лобханидзе на военный совет.

Вагон оказался знакомым — в прошлой реальности довелось навещать эту гостиницу на колесах. За столом собрались знакомые лица: Сталин, Дзержинский, Подвойский, Нахимсон, Тарусов. "Офицеров не пригласили,— машинально подметил Роман.— Очевидно, не доверяют".

Как и в прошлую хронокоррекцию, встретили гостей ласково, пригласили поужинать, налили шершавой водочки неведомого розлива. Похлебав борща, Подвойский начал разговор издалека:

— Вы, товарищи, легендами окружены, оказывается. Романчики скабрезные писали, на маньчжурских фронтах появлялись, даже в Африке на слонов охотились.

— На слонов и страусов охотился мой персонаж поручик Вронский,— решительно заявил Роман, отметая напраслину.— Согласно моим сюжетам, он был внебрачным сыном Наташи Ростовой.

— Читали,— усмехнулся могучий Тарусов.— Не поверишь, всем кубриком читали... Но военный опыт у вас имеется, не отпирайтесь. Так ловко генералов обложили в той гимназии. Я бы не додумался поставить роту насупротив запасного выхода.

Отодвинув ложкой обмотанную несъедобными жилами кость, Рома буркнул:

— Не надо видеть в нас Наполеона или Суворова. Когда все кончилось, я понял нашу ошибку. Будь генералы чуток умнее, то вырвались бы и покрошили наше воинство.

— И когда вы это поняли? — Сталин поднял на них тяжелый немигающий взгляд.

— Когда увидели динамитные шашки в арсенале тюрьмы,— сообщил Георгий.— Наши заслоны стояли перед воротами, но текинцы вполне могли проломить взрывами забор сбоку, вырваться в несколько рядов конным строем и обрушиться на пулеметчиков.

— Единого командования не было, красногвардейцы могли не послушать штабс-капитана, моряки бы замешкались — и вот уже кавалерия рубит главный отряд...— Рома покачал головой.— Нам повезло.

— То есть до завершения дела вы не догадывались о такой возможности? — задумчиво переспросил нарком и член Политбюро.— Иными словами, вы не знаете будущих событий, как рассказывают про вас.

— Будущего знать нельзя,— высказался Нахимсон.— Сказки про ясновидящих — это субъективный идеализм.

— Безусловно,— Гога выдал серию энергичных кивков.— Однако, правильное представление о политических силах и законах общественного развития, подкрепленное логическими способностями, позволяет предугадать некоторые события.

Прищурясь, Железный Феликс, еще не отпустивший хрестоматийную бородку, любезно попросил хронокорректоров, превратившихся в хронопроцессоров, привести пример угадывания предстоящих событий. Суровый неулыбчивый Подвойский добавил: дескать, поведайте, коли не трудно, почему считаете, что революция нуждается в сильном флоте. "Ларка, падла, настучала",— синхронно подумали гости из будущего.

Разговор затянулся часа на два. Помня проколы предыдущей беседы такого рода, хронопроцессоры говорили осторожно, тщательно выбирая безопасные формулировки. Поначалу руководящие большевики не без иронии слушали рассказ о неудачных переговорах в Брест-Литовске, о скорых интервенциях англичан, о наступлении австро-германцев и турок, о заговорах объединенной контрреволюции. Упоминание сепаратизма в окраинных губерниях и казачьих областях заставило вождей переглянуться.

Между делом они выяснили, что Духонина с семьей охраняют в хвостовых вагонах этого же поезда, тогда как отправленный из Быхова состав благополучно добрался до Новосокольников и к утру прибудет в Питер.

Воодушевленные подобным успехом хронопроцессоры озаботили вождей повествованием о заговорах монархистов и правосоциалистических партий, которыми будут руководить послы Антанты. Атаку немецкого флота Гога и Рома расписали особенно ярко, поскольку лично попали в те события.

Около полуночи нарком отпусти их, заверив, что подумает о сделанных предупреждениях. Однако, прощальная его фраза выбила друзей из равновесия всерьез и надолго.

— Владимир Ильич обрадовался вашему возвращению,— непринужденно поведал Сталин.— Он очень интересовался вашими пророчествами... то есть, логическими рассуждениями.

Будущий диктатор, сам того не сознавая, послал хронопроцессоров в глубокий нокаут. В прошлых реальностях они с Лениным не встречались, и глава Совнаркома не мог их знать. До своего эшелона гости из будущего добрались, как в тумане. Ситуация запутывалась окончательно, и непонятно было, что творится на новой мировой линии.