Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Императрица задумалась всего лишь на мгновение. Горделиво и величественно вскинув голову, она безжалостно отчеканила:
— Николай Павлович! Завтра я жду от Вас на подпись подготовленные документы! Я не потерплю, чтобы в Петербурге существовало порочное гнездо! Что же касается Великого Князя Николая Михайло—
вича, я уже приняла решение. Пусть пеняет на себя...
Глава 36
Утро 11-го апреля было серым и дождливым. Петербург живо об-суждал последние известия относительно ареста Великого Князя Николая Михайловича. Обыватели втихомолку шушукались, высказывая самые фантастические предположения по этому поводу, вплоть до того, что Великий Князь собирался арестовать "гессенскую волчицу" и возвести на престол Марию Фёдоровну... Придворные круги насторожились, ожидая, чем же закончится затянувшаяся интрига. Хитрые и осторожные царедворцы не решались открыто высказываться, опасаясь вездесущих игнатьевских шпионов...
Министра двора Рихтера беспокоили не столичные слухи и сплетни, беспокоила подготовка к коронации. Времени было в обрез, а ещё так много предстояло сделать. Даже коронационного платья для Императрицы не было! Для Рихтера, педантичного остзейского служаки, привыкшего всё делать строго по установленным правилам, ситуация была близка к катастрофической...
Он шёл в кабинет Императрицы, как на эшафот, бережно прижимая кожаную папку, в которой находились документы по коронации. Церемониал коронации был прописан до мельчайших подробностей, с указанием каждого действа, но Императрица до сих пор не утвердила его.
В кабинет Рихтер вошёл вместе с канцлером. Александра Фёдоровна встретила генералов приветливо, пригласила к столу и предложила Рихтеру докладывать.
Министр двора докладывал, как прилежный гимназист, подробно описывая все мероприятия коронация. Императрица, слушая Рихтера, теряла настроение. Она старалась не проявлять своё неудовольствие, но это плохо удавалось. Рихтер докладывал, как будто декламировал поэму, даже не заглядывая в бумаги, а Императрица нервно вертела пальцами карандаш. Её терпения хватило ненадолго, и, перебив министра, Александра Фёдоровна спросила:
— Какая сумма будет затрачена на коронацию?
— Государыня, планируются расходы почти на семь миллионов рублей! Это всё согласовано с министром финансов...
— Вам не кажется, что это чрезвычайно много, Оттон Борисович? — Царица сузила зрачки до нацеленных в министра копий, а голос стал отдавать металлом. — Мне говорили, что за эти деньги можно построить весьма хороший крейсер!
— Ваше Величество, все цены просчитаны и выверены. Уверяю, что злоупотреблений тут нет и быть не может. Коронационные праздники должны длиться двадцать дней. Банкеты, балы, концерты, приёмы... Охрана, только по ведомству дворцовой полиции, обходится в 73 тысячи рублей. Для раздачи народу будет заготовлено 400 тысяч узелков с царским набором — сайка, фунт колбасы, фунт конфет и пря-ников, золочёная кружка с царским вензелем...
Рихтер посмотрел в сторону канцлера, как будто ища у того поддержки. Императрица перехватила его взгляд и спросила:
— Оттон Борисович, я не обвиняю Вас в превышении расходов. Я прекрасно понимаю, как дорого обходятся подобные торжества. Но я задаю себе вопрос, есть ли необходимость в такой пышности? Подобная пышность присуща каким-либо радостным событиям, но для меня вступление на престол — вынужденная необходимость. Мне нечему радоваться. Я лишь исполняю волю покойного Государя...
— Государыня, траур уже закончился ... — неуверенно произнёс министр.
— В моей душе траур будет всегда, Оттон Борисович... Я потеряла не только Государя, но и горячо любимого мною мужа...
— Ваше Величество прикажет изменить предусмотренный порядок коронации?
— Да, Оттон Борисович, я желаю, чтобы церемония была сведена до необходимого минимума. Мне не важны все эти балы и банкеты, всё равно высший свет этого не оценит. Для меня гораздо важнее Земский собор, который готовит Николай Павлович. Я желаю услышать мой народ, узнать его чаяния. Я прошу сократить число церемоний. Согласитесь, что гораздо полезнее будет потратить деньги на армию или флот.
Канцлер, который до того сидел молча, решился вступить в беседу.
— Ваше Величество! Земский собор не потребует дополнительных затрат. Дворянские собрания, земства, духовенство — все они посылают депутатов на собственные средства. А вот что касается охраны, то осмелюсь напомнить, что "Священная дружина" готова обеспечить безопасность как царского поезда, так и царского кортежа. В Москве всё будет под самым пристальным контролем!
— Благодарю, Николай Павлович! Оттон Борисович! — Императрица повернулась к Рихтеру. — Я долго выбирала фасон платья для коронации, смотрела различные эскизы. И я пришла выводу, что платье не требуется.
— Не понял, Государыня, — недоумённо произнёс министр.
— Я просмотрела многие эскизы, но вес платья выходит почти двадцать четыре фунта. Для меня это весьма тяжело. И я вспомнила, что Екатерина Великая при вступлении на престол была одета в преобра-женский мундир. И я желаю последовать её примеру...
В кабинете воцарилась гробовая тишина. Матёрые генералы растерялись. Что для Рихтера, что для Игнатьева, желание Императрицы было новостью. Да, начиная с Павла Первого русские цари во время коронации всегда одевали мундир Преображенского полка, но чтобы в таком облачении короновать Императрицу? Видя возникшее замешательство, Александра Фёдоровна надломом бровей приказала канцлеру высказаться.
— Государыня, со времён блаженной памяти Императора Павла русские императрицы короновались исключительно как супруги царствующих императоров. — Голос графа звучал уверенно и убедительно. — Но предстоящая коронация будет иной по своей природе, ибо это коронация самодержавного монарха, а потому будет весьма символично использовать не платье, а именно мундир русской армии.
Рихтер горячо поддержал канцлера.
— Я согласен с Николаем Павловичем, Государыня... Будет правильно, когда русская царица выступит в военном мундире, как державный вождь армии и флота. Прикажете оставить парадную карету или же пожелаете следователь верхом?
Императрица оттаяла, ледяные глаза вновь стали прекрасно-синими.
— Думаю, Оттон Борисович, что в мундире я должна следовать именно верхом, на белом коне. — Заметив в глазах министра какое-то недоверие, продолжила: — Не беспокойтесь, я ведь выросла в Осборн-хаус.
— Государыня, я учту все повеления и представлю церемониал на утверждение, с учётом всех Ваших пожеланий и замечаний!
— Ездить верхом меня научила Granny, она сама в молодые годы могла проскакать без остановки тридцать лье... Прикажите, чтобы уже завтра мне представили для осмотра трёх-четырёх лошадей, я хочу сама сделать выбор...
Министр Императорского двора откланялся и покинул кабинет. Александра Фёдоровна дождалась, когда захлопнется дверь, после чего
обратилась к канцлеру.
— Николай Павлович! Что говорят про Великого Князя Николая Ми—
хайловича?
— В обществе хотят разные слухи, Государыня... Я уверен, что уже сегодня в Зимний дворец пожалуют некоторые представители Императорской семьи, в первую очередь Государыня Мария Фёдоровна и генерал-адмирал.
Императрица вышла из-за стола, медленно прошла к двери, как будто проверяя, никто ли не смеет подслушивать, затем вернулась в кресло.
— Пусть приходят, — медленно произнесла она. — С чем они пожалуют?
— Её Императорское Величество Государыня Мария Фёдоровна желает высказать протест по поводу Высочайшего повеления относительно Николая Михайловича. Она считает его высылку в Пермь слишком жестокой.
— Вы так authentically осведомлены обо всём, что происходит во дворцах, Николай Павлович, что мне иногда становится не по себе.
— Это мой долг, Государыня, — еле заметно усмехнулся канцлер. — Я обязан знать настроения подданных русской царицы, а Мария Фёдоровна является первой из подданных.
— Я благодарю Вас, Николай Павлович, за верную службу... Разумеется, я должна знать настроения среди моих подданных, даже если речь идёт о моих милых родственниках. Что же касается Николая Михайловича, то я желаю, чтобы уже завтра он убыл к месту ссылки. Я больше не желаю ничего слышать про этого человека.
— Позвольте задать вопрос, Государыня... Великий Князь является шефом Лейб-Гвардии 3-й Артиллерийской бригады и 82-го Дагестанского полка, он числится в Свите... Он — президент Русского Географического общества...
— Я ведь довольно ясно выразилась, Николай Павлович, — повысила голос Императрица. — Его Высочество лишается всех чинов, званий и должностей в России! Я не в силах простить его мерзкий поступок, он перешёл все границы! Он опозорил Императорскую Фамилию!
Немного успокоившись, Александра Фёдоровна приказала канцлеру доложить о мерах, планируемых для наполнения государственной казны. Но стоило Николаю Павловичу поведать о записке губернатора Шлиппе о необходимости введения государственной монополии на внешнюю торговлю хлебом, как молодая царица снова вернулась к разговору о Николае Михайловиче.
— Извините, но я не могу сосредоточиться, граф, — виноватым голосом сказала она. — Меня гложет мысль о том, что мне приходится разбирать intrafamily squabbles и выносить жестокие наказания для родственников. Но, что же делать? — На щеках Императрицы появились пунцовые пятна, а губы, спаянные ненавистью, скривились, уродуя прекрасное лицо. — Разве у меня есть иной выход? Покойный Государь завещал мне крепить единение царской семьи. Я пригласила в Россию княгиню Юрьевскую, я простила Великого Князя Михаила Михайловича, хотя внутренне я не в силах одобрить их поведение. Бог им судья!
— Ваше Величество! Я должен доложить, что в 1889 году Его Высочество Михаил Михайлович сватался к моей дочери Кате. Покойный Государь Александр Третий предложил Великому Князю обождать год, и если через год тот не переменит намерения, то получит Высочайшее благословение. Его Высочество дал слово, но уехав за границу, он женился на графине Меренберг.
— Я не знала про эту прискорбную историю, — тихо промолвила Императрица. — Мне очень жаль, что Великий Князь повёл себя недостойно...
— Дело прошлое, Государыня...
— Так что там предлагает тайный советник Шлиппе?
Игнатьев рассказал, как будучи екатеринославским губернатором, Шлиппе занимался скупкой зерна для преодоления последствий голода 1891 года. Блестяще выполнив поручение и получив за это Высочайшую благодарность, Шлиппе пришёл к выводу, что нужна срочная реформа в области экспорта зерна заграницу. В 1894 году он подал министру земледелия и государственных имуществ Ермолову обстоятельно мотивированную записку, в которой с немецкой аккуратностью доказывал, что необходимо создать для вывозимого хлеба государственную монополию. Согласно предлагаемого проекта весь свободный за удовлетворением потребностей населения хлеб должен был скупаться казной. Таким образом создавался бы государственный хлебный запас, из которого в случае надобности могли обеспечиваться неурожайные области самой России, а остальное зерно в тщательно отсортированном виде должно было идти на экспорт.
Реализация предложений Шлиппе, во-первых, избавляла Россию от угрозы голода, во-вторых, направляла огромные барыши, которые прежде выпадали на долю преимущественно иностранных фирм, в государственную казну. Вопрос этот был предметом суждения в министерствах, но Ермолов фактически угробил предложение Шлиппе на корню.
— Ермолов — это ведь Ваша креатура, Николай Павлович, — заметила Императрица. — Но теперь Вы явно им недовольны, почему?
— Так точно, Государыня! Тайный советник Ермолов имеет как положительные качества, так и отрицательные. Увы, очень многим высшим чинам не хватает дальновидности, прозорливости... Живут пока ещё воспоминаниями о прошлом, а ведь прогресс идёт вперёд, и требует от нас, высших чиновников, нового подхода. Иначе, Ваше Величество, России придётся плестись позади передовых европейских держав. Увы, но придётся очень многое ломать, ломать привычный уклад, избавляться от устарелых привычек. А при таковой ломке не приходится считаться с личностями, пусть даже весьма приятными.
— Что я могу сказать... Вы рискуете нажить себе врагов, Николай
Павлович... Весьма могущественных врагов, как в России, так и далеко за её пределами.
— Государыня! В настоящем положении я не вправе думать об этом, ибо осознаю, возложенную на меня ответственность перед престолом, перед Россией. Есть хорошая восточная поговорка, Ваше Величество, "Chien aboie - la caravane passe". И если газеты меня ругают, я знаю, что действую правильно. Сегодня по моему приказу закрыта газета "Гражданин", которую издавал известный Вашему Величеству князь Мещерский, и теперь жду нового шквала ненависти в свой адрес.
Не удивлюсь, ежели после высылки Мещерского из Петербурга за него будут ходатайствовать даже члены Императорской Фамилии.
Императрица взяла лежавшую на столе газету.
— Я прочитала, что писал князь Мещерский... Ага, вот это место, которое меня возмутило до глубины души, "железная дорога убивает все до неё бывшие народные ресурсы промысла и заработка там, где она проходит: село, деревня, местечко — всё беднеет и рушится". Неужели князь не понимает, что именно железные дороги, заводы и фабрики служат развитию страны?
— Увы, Государыня, такие вот настроения пока что имеются в обществе. Стоит ли удивляться, что огромная Россия, имеющая величайшие природные богатства, до настоящего времени вынуждена заказывать во Франции винтовки. По уровню промышленного производства Россия уступает ныне не только Северо-Американским Штатам и Британии, но Германии и даже Франции. А я вижу своим долгом, Государыня, чтобы русские промышленники диктовали свои условия Европе, чтобы русские заводы стали образцом для подражания! Кстати, долгое время газета "Гражданин" получала весомые субсидии от казны.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |