— Сделаем всё на месте, — Вадим потянулся за упаковкой своего сухпайка и сообщил довольно разочарованно: — Гороховый суп с копчёностями. И рис с бараниной. Что там у вас со спором?

— Я выиграл, — заметил Тревор. Габриэль что-то пробормотал про "mollera maldita" (1.) и подставил лоб. Тревор с коварной ухмылкой отвесил ему такой щелбан, что послышался настоящий треск, испанец зашипел, а Хилько проснулся и привскочил:

1.Проклятый умник (исп.)

— Haben angegriffen?! (1.)

1.Напали?! (немецк.)

— Обед, — успокоил его Славка, вынимавший початые коробки. — Но можно сказать, что и напали... с какой стороны посмотреть на вопрос... — он первым ловко проткнул термоупаковку своей банки — с бараньей похлёбкой.

— Да что ж такое! — не выдержал Вадим. Лицо его стало на самом деле обиженным, он смотрел на свою банку, как на злейшего врага. Почти все не выдержали — захихикали. А я сообразил, что делаю, только когда протянул свою банку Вадиму:

— Держи, вот...

Он удивлённо посмотрел на меня. Потом улыбнулся углом рта и покачал головой:

— Нет уж. Это судьба. Горох так горох... зато потом я всегда смогу сказать, что Претерпевал Более Прочих и Подавал Пример Всем.

— Точно не хочешь? — я не был большим обожателем гороха, но ведь с копчёностями-то вообще-то всё вкусно...

— Точно не буду, — серьёзно ответил Вадим.

И подмигнул мне.

И я уже, собственно, и не ощущал, что ем...

...В прошлом году я летал на Землю в составе нашей юниорской сборной, на молодёжные летние игры. Я бегун на короткие и ещё хорошо прыгаю в длину. В общем-то, ничего выдающегося, таких на свете много... это просто нас на Рубеже мало.

Я говорил уже: на Земле я до этого не был вообще никогда, представляете?! Ну, не получилось... Поэтому, конечно, очень хотел посмотреть, что там и как. Тем более что летели мы на пассажирском лайнере, а не как на Рубеж — на переселенческом рейдере, и перелёт не показался мне скучным. Тогда мы ещё не знали, что начнём отступать, все были наоборот уверены, что вот-вот наконец начнётся новое наступление — о его подготовке ходили упорные слухи — и мы через год-полтора выиграем-таки эту войну. Лететь было весело и интересно, сразу скажу. Экипаж и другие пассажиры даже не обращали внимания особо, если мы начинали беситься и дурить — наверное, от ощущения радости при мысли, что летим на Землю на большой праздник. Ну, конечно, если мы уж совсем не перехлёстывали через край. Пару раз нас собирал старший помощник капитана, грозил страшными карами — выдрать, посадить на хлеб и воду, выбросить в открытый космос и всякое такое. Мы страшно пугались и клялись, что больше никогда и ни за что. Старпом был уже совсем старый, весь седой, сильно хромой и обожал притворяться свирепым, грозным и безжалостным...

А больше всего мне запомнился — не поверите — фруктовый пунш, который часто был за ужином. Вот как хотите. И я ведь не малыш уже и тогда был, но этот холодный напиток из разных фруктов был очень-очень вкусным. И пить его можно было, сколько угодно...

...Земля мне понравилась. Мы ведь не просто приехали на соревнования, нас много возили по самым разным местам, по всей планете. Про большинство мест я читал или на уроках истории рассказывали; многие показывали на видео. Но это всё не то. Прямо скажу. Просто есть такие места... в общем, там надо передавать... ауру, что ли? Дурацкое слово вообще-то — "аура". Но так и есть. Про это не расскажешь и не посмотришь на видео.

Я это понял, когда мы ездили под Сочи (это такой город на Чёрном море). Мы приехали на большом автобусе, высадились на жаркой широкой дороге, поросшей высокими острыми деревьями с тёмной листвой (кипарисы их называли), потом по тропинке, вьющейся спиралью по склону и выложенной камнем, долго поднимались на небольшое плато. Вдоль тропки в каменном жёлобе бежала из горного родника холодная вода, а внизу — всё глубже и глубже под ногами — в зелени садов виднелись серые и алые крыши домов, над которыми поднималась линия струнника.

Наверху дул ровный горячий ветер, и в сторону покрытого белыми ровными барашками моря кивали шишковатые сухие метёлки жёлто-серого сорняка, которым плато поросло. Мир был огромным, гулким от ветра, жарким от солнца, и пустым до такой степени, что хотелось вскинуть руки — и полететь. И верилось, если честно, что это возможно — просто раскинув руки.

А чуть дальше от края, на который мы взобрались, высилась мраморная колонна — отбитая на примерно в трёх метрах от земли. А сразу за ней стоял... танк.

Он приехал сюда, конечно, ещё в те времена, когда плато было частью берега — то есть, ещё до Той Войны. До Безвременья. Мы пошли к колонне и танку. Помню, что шёл, а колкие шишки на сорняках чертили по икрам и коленкам, оставляли белые росчерки и тут же присыпали их тонкой серой пыльцой. Прикосновения были щекотными и почти живыми. И почти живыми были удары ветра — повернёшь голову чуточку — и он шепчет в ухо, непонятно и горячо...

Колонна оказалась неуловимо-розовой. В какой-то момент нам — ну, мне точно, но, по-моему, и остальным! — даже показалось, что она светится изнутри. Танк стоял чуть сбоку (пушка глядела в море) — чёрный и рыжий от ветра и дождей, башня приподнята левым краем. Люки танка были закрыты, гусеницы ушли в жёсткую серую землю с редкими былками желтоватой травы до верхних звеньев. Совсем не такой, как наши нынешние танки. Этот был повыше и в то же время — с очень маленькой башней. Позади танка, оказывается, стояли вертикально две гильзы — яркие, начищенные — а между ними лежала плита розового гранита с белыми буквами.

Мы подошли ближе. Сразу все замолчали, молча подошли и не очень быстро. На плите было написано -

ЭКИПАЖУ 234

в первые дни войны принявшему бой с турецким десантом

У низа плиты лежали цветы. Много. Почти грудой. Свежие, не сухие, хотя на таком ветру и солнце всё должно высыхать очень быстро. А на мраморе колонны над танком — жёстким поспешным росчерком чего-то острого — в древний камень глубоко были врезаны строки — сами похожие то ли на ножи, то ли вековые трещины камня, чёрные на розоватом и явно такие же старые, как танк, хотя и намного моложе колонны:

И, переполнившись гневом, закипает наша планета,

И люди поднимаются, чтоб заглянуть за край...

...А рай, если вдуматься — это то же гетто,

Пошёл он к чёрту, зачем он нам нужен — рай?!

Вашингтон должен быть разрушен!

Об этом знают все, кто рядом с нами!

Вашингтон должен быть разрушен!

Ведёт к победе нас наше знамя!

234-й экипаж.

Родина, прощай, живи, прости.

Броня танка была пробита. Мы нашли рваную дыру там, где располагался двигатель. И долго стояли молча вокруг памятника. Ветер временами толкал нам так, что я покачивался. И представлял... или, может быть, вспоминал?..

...Танк качался на гусеницах и бил, поднимая вихри пыли, выплёвывая из чехла эжектора тошнотную гарь. Бил торопясь, бил, бил — по морю, туда, где ползли к берегу плашкоуты (а до серых кораблей вдали он достать не мог...) В танке было трое. Трое, для которых не существовало больше ничего, кроме прыгающей панорамы в прицелах. Панорамы — и ненависти, ненависти, которой не ожидали от них те, кто сейчас — в вое и визге — умирал на плашкоутах под бьющими 125-миллиметровыми фугасами.

Потом пришёл огонь...

...Я вздрогнул. Огляделся... и поразился острой мысли, что и тогда, наверное, всё было так же, и, наверное, этим людям внутри хотелось выскочить из танка, и бежать, и чтобы было хотя бы ещё немного, хотя бы недолго ещё небо, и солнце, и ветер... и жизнь. А они — остались и стреляли. Почему-то это было для них важней жизни.

Я с детства знал, что на свете — много вещей важней отдельной человеческой жизни. Так говорили все. Так просто было, как были воздух или небо над головой — мы же не задумываемся над их существованием, его правильностью или неправильностью, да? Но вот именно тогда впервые ощутил это всей душой. Всем сердцем. Понял и принял осознанно, а не потому, что "так надо". И когда мы сговаривались с ребятами остаться, чтобы сражаться на Рубеже против Чужих, помочь Вадиму — я вспомнил тот памятник. И пересилил себя, хотя очень боялся и хотел улететь. Честно скажу. Мне было страшно. Было. До того, как я принял решение...

...Хорошие были поездки по Земле. И нас везде очень хорошо принимали. Да что там говорить — у нас у каждого имелась именная карточка от Большого Круга, по которой всё и везде было без ограничений и бесплатно вообще *. Правда, почему-то с этой карточкой было стеснительно, хотите — смейтесь, хотите — нет. И мы чаще отказывались от того, что хотелось взять, чем брали что-то. Это даже еды касалось. Хотя тут трудно было удержаться. Кроме того, почему-то люди сплошь и рядом считали, что мы прямо с линии фронта прилетели и ещё причесаться не успели от пролетающих над нашими головами снарядов Чужих. И вот тут вообще трудней трудного было удержаться — не наврать сверстникам про то, как мы... да мы... да вы что... Не врали мы — даже самые трепливые — только потому, что это было бы не просто враньём, а настоящей подлостью. А самое смешное, что наше воздержание, на которое было потрачено столько моральных сил, всё равно никому было не интересно. Все дружно считали, что мы "просто скромничаем" — и от этого смотрели на нас ещё более восхищённо.

*См. справочный материал в приложении.

Вот и думай — куда деваться...

А потом мы поехали в Англо-Саксонскую империю, в Коббен Хавен (1.), где должны были состояться Игры...

1.Сейчас этот город известен, как Копенгаген. И в соответствии с буржуйскими традициями его название трактуется как "Купеческая Гавань". Хотя на самом деле со скандинавского языка название переводится "Гавань Сокола"! Как говорится — "почувствуйте разницу"...

...Конечно, каждый из нас, участников, мечтал быть на Играх в своём виде спорта первым. Раньше, насколько мне известно, на всех соревнованиях было почему-то по три призовых места. Нелепость какая-то, как такое может быть, чтобы победителей — и вдруг трое?! Побеждает всегда один кто-то, это так понятно и естественно, что даже не думаешь, как может быть иначе. Хотя, в старые времена вообще много разной дури творилось, в том числе и вокруг спорта. Я про это много читал и смотрел и временами просто не понимал, всерьёз некоторые вещи, или это шутка дурацкая? Или, может, историки неверно обработали старые документы? Например, почему-то тогда все очень гордились своими спортсменами, которые... больше ничего не умели. Представляете?! Но я тогда уж лучше буду гордиться... ну, вон, нашими лошадьми. Или там соколами охотничьими. Они делают то, для чего предназначены природой. Как можно лучше. И человек от них этого добивается, это ж понятно. Но как можно добиваться от человека, чтобы он делал целью жизни бег? Или прыжки? Он что, лошадь? Или кенгуру? А ведь было такое. И для того, чтобы на какие-то в общем-то совсем не важные доли секунды пробежать быстрее дистанцию что только не делали — и наркотики принимали, и подкупали судей (а те продавались! Умора!), и изобретали специальную одежду, и обувь, и покрытие для дорожек... И всё время, ну буквально постоянно, скандалили, скандалили, скандалили... И при этом — твердили о "спортивной чести" так часто, что совсем замарали и опошлили это слово. И так было во всех видах спорта.

И совершенно непонятно было, во-первых, какое всё это имело отношение к жизни? Без своих одежды-обуви-наркотиков спортсмен всё равно почти ничего не мог... А во-вторых, какое это имело отношение к самому главному, для чего спорт изобретали — к здоровью нации? Такие деньжищи тратились на элитных полуживотных, а во дворах тогдашних многоэтажных домов сплошь и рядом даже простеньких спортплощадок не было, что уж о молодёжных центрах говорить! Или эти... болельщики. Люди, которые ходили на стадион выпить алкоголя, поорать (это почему-то называлось "поддержать честь"... вот бред-то?!)... а иногда даже никуда не ходили, а — представляете?! — сидели дома перед передатчиком и смотрели, как другие бегают, дерутся, прыгают... И при этом здоровых людей в странах зачастую почти не оставалось. Даже эти спортсмены годам к тридцати были все больные напрочь. И особенно они, не даже. Например, спортсменки почти не могли рожать детей. Этого я и вовсе не понимаю — ведь для женщины спорт как раз и важен тем, что он помогает развить и укрепить организм матери! Ма-те-ри! А не "на 0.15 сек. быстрее"!

Ну, так, конечно, было не всегда и не везде. Я читал, например, что во Вторую Мировую из спортсменов составляли целые воинские части все стороны в той войне, лучшие, причём, части. Но перед Третьей Мировой — похоже, везде уже была ерунда. Наверное, она — война та — всё-таки потому и случилась, что люди массово рехнулись...

...В общем, когда мы в конце концов приехали в Коббен Хавен, где должны были открываться Игры и где и шли почти все соревнования, меня поселили в гостиничном номере в районе Индребю с мальчишкой, который представлял в тех же вещах, что и я (бегун-прыгун), команду метрополии. Конечно, это условность, условность, даже если речь шла бы об англосаксонском подданном. Но всё-таки он, конечно, был соперник. А это, сами понимаете...

...Номер дали небольшой, однокомнатный. Я до этого ни разу не жил во "взрослой" гостинице — в поездках по Земле мы останавливались то в семьях, то в летних лагерях — и мне тут всё понравилось. Разложив быстро вещи, я как следует всё в номере посмотрел, открыл окно настежь, полежал животом на подоконнике, потом заглянул в ванную и уже совсем собрался туда залезть (просто так, ванна была с мощными регулируемыми аэраторами, интересно же...), когда в дверь постучали. Я крикнул: "Войдите!" — и подобрался, потому что это, конечно, пришёл сосед.

Дверь открылась.

Бац — и вошёл... Вадим. В правой руке у него был лёгкий чёрно-серебряный чемоданчик-"дипломат", одним пальцем левой руки он придерживал над плечом за петельку вешалки переброшенную за спину лёгкую бежевую куртку, на ослепительно-белой рубашке алел галстук. Светло-серые брюки были спереди похожи на бритвенно-острые лезвия длинных мечей, белые спортивные туфли без единого пятнышка.

Я слегка обалдел. Я настолько забыл, что Вадим живёт на Земле, настолько привык считать его частью Рубежа, что едва не спросил: "А ты когда прилетел?!"

Он тоже удивился, хотя почти не подал виду. А мне вдруг сразу и полностью расхотелось участвовать во всём этом. Потому что совсем не хотелось с ним соперничать. И дело не в том, что он дворянин и всё такое прочее — дворяне такие же люди, в обычном спорте они часто проигрывают на соревнованиях, если там речь не идёт о сверхбыстрой реакции, например.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓