7. Правильный выбор

— А не слишком ли много они хотят? — ревниво осведомился Матиас; Иллерни пожал плечами:

— Возможно.

Я взял инъектор.

Светлый магистр должен оставаться чист. Нельзя, чтобы мое появление — мое первое официальное появление как светлого магистра — запомнилось кровью и жертвами. Мне все равно придется вмешаться.

— Я стану символом, который будет рассказывать людям красивые сказки, пока вы творите что хотите?

Свет знает, зачем я спрашивал то, что было ясно задолго до. В глазах Иллерни не отразилось ничего живого:

— Мы все делаем то, что должны.

Матиаса я отправил наверх, мониторить эмоциональное состояние толпы, понадеявшись, что Эршенгаль не подпустит его к оружейным установкам. Они ничем не способны мне помочь.

— Очень полезно, что вы настояли на ношении иной формы, чем у темных. Люди замечают такие вещи, — Иллерни крутился рядом, оглядывая меня с головы до ног и что-то высчитывая. Потом потянулся к моему воротнику; я перехватил его руку, отталкивая, но темного это ничуть не смутило. — Хорошо, что вы сильно отличаетесь, хм, внешне. Светлый магистр должен выделяться. Если у нас еще не было островного магистра, ему стоило появиться... Жаль, что у вас нет светлого посоха. Может быть... может быть... возьмем наш и выкрасим в белый? Обычные люди не отличат.

— Давайте совсем уж с ума не сходить, — посоветовал я.

— Воля ваша, — не стал настаивать он и вышел вслед за остальными. Хотелось бы верить, что темные в придачу осознавали, что своим присутствием нарушают концентрацию для светлого-эмпата — но ничего они не осознавали, а просто выполняли приказы.

От инъекции чуть кружилась голова. Против стимулятора Шеннейр не возразил; оттого, что было не время и не место, или оттого, что стимулятор активировал способности, а не гасил, или оттого, что на самом деле совсем не важно, что со мной будет в итоге.

Узорчатая поверхность венца Та-Рэнэри царапала пальцы. Артефакт, который усиливал эмпатию. Такая старая и запрещенная вещь.

— Когда я рассказывал про личную армию зомби, Шеннейр, я не то имел в виду.

— Вам не угодишь, — возмутился темный, и жестко добавил: — Не хотите — не выходите. В Аринди два магистра. Я наведу порядок.

На этот счет у меня не было сомнений. Образу темного магистра кровь и жертвы только добавят яркости.

— Я знаю. Вы ведь делали это раньше.

— Делал, — без капли сожаления подтвердил он.

— Вы довольны, Шеннейр? — я бы хотел проявить хоть какие-то эмоции. Я бы хотел спросить нечто иное, я бы хотел наконец спросить.... — Скажите, вы никогда... не сожалели?

— Нет, — он смотрел так, словно его это забавляло. — Бросьте, Кэрэа, это было давно — вы теперь всю жизнь слезы лить будете? Они должны были умереть, чтобы вы стали магистром.

Я представил, как его голову окружает пылающий обруч.

Шеннейр вытер кровь, текущую из носа, и изумленно уставился на испачканную ладонь. Ответный удар последовал сразу — пожалуй, даже не удар. От меня просто отмахнулись.

Темная печать врезалась в грудь. Это было даже не больно; или я не запомнил. Просто в следующий момент уже лежал на полу и рассматривал ковер. Да, признаю, это было глупо. Я просто не ожидал, что сработает.

— Ну-ну-ну. Наконец-то вы проявили хоть какие-то признаки характера. Но, Кэрэа, если нападаете — бейте насмерть, — Шеннейр неспешно подошел ближе, встав рядом, и жестко потребовал: — Вставайте и прекращайте ныть.

В груди разливалась тяжелая горячая боль.

— Хорошо, — я сел на полу, потом встал, цепляясь за стол, нащупал венец, поправил форму, стремясь сделать все идеально. И вышел на балкон под прицел сотен жадных глаз.

Шеннейр, как и всегда, прав.

Мраморный парапет холодил ладони.

Венец железным кольцом сжимал голову. Искра в груди пульсировала как маленькое солнце.

Море человеческих эмоций кипело внизу; свет проходил сквозь меня, и я сам был чистейшим светом. Светлый магистр должен оставаться символом. У эмпатов не так много запретов, но я давно нарушил их все.

"Мир — это арфа, на которой играют..."

Я подошел к парапету; положил на него ладони, сделал глубокий вдох, посмотрел вниз; и заговорил, не слыша собственных слов.

О том, что нам всем нужно сплотиться против угрозы.

И о том, что я, светлый магистр, сумею их спасти — как и положено светлому магистру.

О том, что все будет хорошо — и люди слушали.

Люди верили, и это оказалось страшнее всего.

Меня хватило до пункта прямой связи — я захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, так, словно внешний мир мог ворваться следом, и с ужасом признался:

— В жизни столько не лгал.

— Какие ваши годы, — мгновенно отозвался Миль. Шеннейр сидел за столом, сжав пальцами переносицу; высшие маячили перед ним на больших экранах, и первым, в нарушение всех регламентов, недовольно вещал заклинатель. Хотя наверняка была причина, что никто не спорил — например в том, что если попытаться Миля заткнуть, на этом совет и застопорится. — Шеннейр, да делайте, что хотите! Только чтобы этот сброд не слонялся под стенами Нэтара и не мешал работать. И как вы — вы, темный магистр, — позволили этому сброду обнаглеть?

Забавно. Мы все заложники своей роли. Темному магистру не дозволено милосердие.

— Этот "сброд", Миль — граждане нашей страны. Имейте уважение, — холодно одернула собрата Гвен.

— То, что мы живем в одной стране, должно меня как-то радовать?

— Хватит об убийствах. Мы же не звери! — рассеянно перебил Миля Нэттэйдж, перелистывая какую-то папку. — Давайте будем эффективно использовать ресурсы. Учредим трудовые лагеря и будем ссылать туда недовольных. Будут радоваться, что мы вообще их кормим. Ньен давно так делает.

Вялая стычка пресеклась сразу. Такое однозначное осуждение от темных я видел впервые; хотя глава внутренней службы уже сам сообразил, что тайные мечты не терпят яркого света. Личная свобода — единственная ценность, что в Аринди еще осталась.

— Ньенский выкормыш, — с удовольствием припечатал Олвиш.

Переговорные печати погасли, оставив пустые черные окошки. Вернулись почти сразу; Олвиш и Нэттэйдж угрюмо молчали, бросая друг на друга недружелюбные взгляды.

— Прошу прощения за помехи в ходе заседания, — сухо проинформировала Гвендолин. — Продолжаем.

— У меня есть некоторые запасы. На моих подчиненных землях, — Вильям сонно моргал красноватыми глазами. Вместо формы он носил мятую рубашку и, как обычно, выглядел слегка растерянным. Владелец благополучных земель и всех горных заводов; конечно же, я не сомневался в его образе. — Я могу поделиться, знаете, но всех мне не прокормить...

— Мы нападем на Ньен.

В эмоция Шеннейра впервые за совещание мелькнул интерес. Олвиш смотрел прямо и открыто и считал свое предложение абсолютно нормальным. И в самом деле. Напасть на соседей. Что может быть лучше?

Лучше. Хм.

— Ну что вы, Олвиш, хорошие страны первыми войны не начинают, — я щелкнул пальцами, ловя мелькнувшую идею. Формат мозгового штурма уже начинал нравиться. — А вот спровоцировать Ньен на нападение, а потом потребовать репарации...

— Это бы сработало, светлый магистр, — медленно и печально подтвердила Гвендолин. — Но еще никто не смог заставить Ньен заплатить. Они удавятся, но добровольно даже камней с берега не отдадут. Они бедные.

— Тьма, почему мы живем в такой ж... — Миль со стоном лег на стол, закрыв лицо руками, — жестоконеблагополучной местности?

Дайте-ка я угадаю. Потому что Аринди было невыгодно иметь сильных благополучных соседей?

— Тогда не подходит, — отказался я. — "Шок, сенсация, темные из этой ужасной Аринди оголодали и бросаются на людей" немного повредит нашему образу хорошей страны.

Аринди — хорошая страна. Мы об этом конвенцию подписывали.

— Вы крайне скучны, — Шеннейр поморщился так, словно я его разочаровал.

— Кому как, Шеннейр, — Нэттэйдж аккуратно прикрыл папку. — Кому как. Есть способ сделать все без крови и человеческих жертв. Наши союзники готовы помочь в долг и даже доставить товары к нашим границам на кораблях. Взамен на небольшую услугу.

Я дослушал заманчивое предложение до паузы и любопытно дополнил:

— А что взамен хочет... темная гильдия Нэртэс?

— Рейни, — умилился Миль. — Говорите полностью, раз начали. Наш глава службы безопасности действительно предлагает продавать обиженкам с севера запрещенные мировым сообществом заклятия?

А еще Нэттэйдж на полставки глава оружейной корпорации. Он совмещает.

— Всего лишь один раз одно заклятие. Да что вы на меня так смотрите, я же не Наэтэре им предлагаю!

Напряжение в зале разом выросло в разы, и я не мог разобрать, почему темные смотрят на меня.

— Еще бы вы предложили им Наэтэре, — прошелестел Миль. — Нам с этого материка деваться некуда.

Реакция все равно осталась необъяснимой. Наэтэре не было самым ужасным или сильным запрещенным заклятием. Оно было просто сильным и крайне простым.

— Разумеется, никаких новейших разработок или того, от чего мы сами не можем защититься. Союзники гарантируют секретность и, сказать честно, переплачивают... Иного выбора у нас нет, так что я за мирный путь, — развел руками Нэттэйдж, под язвительное хмыканье:

— Откатом хоть поделитесь?

Ха. Еще чего.

Шеннейр хмурился еще сильнее, растирая складку между бровями. Происходящее не нравилось мне столь же сильно — но не сказать, чтобы нам было что выбирать.

— Гвен? — требовательно окликнул темный магистр.

Волшебница замерла, словно заледенев, и я отказался от дурацкого желания присмотреться, не мелькают ли в ее зрачках графики и цифры.

— Оптимальный вариант не определен, — механически произнесла она. — Принимайте решение, магистры. Информационный отдел осветит его так, как будет выгодно гильдии.

Почему-то мне казалось, что она сказала неправду. И это тоже было ответом.

Я должен высказаться раньше Шеннейра — потому что если наши мнения разойдутся после, несогласие станет вызовом. Но все варианты выглядели одинаково уродливыми. Мы не должны начинать войну; мы не должны начинать раздор в своем доме; сделка с запрещенными заклятиями — не выход...

Но люди, собравшиеся за стенами, слышали то, что я обещал. Светлый магистр не может потерять доверие. Светлый магистр должен защищать своих. Чужие войны не могут быть плохи — они приносят нам выгоду. Я дал обещание.

— Я поддерживаю вашу идею, Нэттэйдж.

Баланс эмоций в комнате неуловимо сместился. Казалось, высшие заносят мою реакцию в память, добавляют в уравнение новую переменную и просчитывают открывшиеся ходы.

Вильям неуверенно оглянулся; но, вопреки созданному образу, его голос прозвучал твердо:

— Я тоже.

— Нет, — печать Олвиша мигнула угольной чернотой и исчезла.

Миль отрицательно мотнул головой и сложил руки на груди:

— Я за то, чтобы вы мирно подавили волнения. Тьма нэртэсам союзник, а не мы.

Гвен молчала. Вердикт Шеннейра я ожидал со страхом. Мы не потянем голод и войну одновременно. Аринди как воздух нужна отсрочка. Нужны эти месяцы мира, и неважно, чем они будут оплачены.

— Нэртэс.

— Принято, — безжизненно подтвердила Гвендолин.

Переговорные печати погасли разом. В зале сразу стало гулко и пусто; я оставался на месте, не решаясь ни уйти, ни приблизиться. Оружие буду передавать не я, и заключать договор буду не я, а вот последствия ударят по мне, но будущее все равно ударит по мне — нет разницы. Но ведь это был самый лучший выбор? Я имею в виду — остальные были еще хуже?

Темный магистр медленно сжал кулак и с трудом расслабил пальцы, опуская ладонь на стол, и с явной мукой поделился:

— Вы не представляете, с каким удовольствием я бы придушил Нэттэйджа.

— При чем здесь... — я прикусил губу, осознавая разом высветившийся узор связей. Неконвенционные заклятия и мой отказ связываться с продажей. Внезапная беда на складах под ответственностью внутренней службы. Решение проблемы, которое Нэттэйдж так своевременно готов предложить... — Вы думаете, что Нэттэйдж замешан?

— Упрочение позиций. Люди — фишки, которыми можно играть, — эмоции темного магистра были спокойны. Пожалуй, в них проскальзывало уважение.

При чем? Да при том, что Нэттэйдж сейчас — ключевой человек в Аринди. Не удивлюсь, если связи с Нэртэс замкнуты на одном человеке. Если он хотел добиться неприкосновенности, то достиг успеха. Всего-то и пришлось, что пойти на небольшие жертвы; но я сам проделывал нечто подобное, и меня в последнюю очередь трогали этика и мораль.

— Поэтому вы сразу сказали про диверсию?

И правда — какой был шанс, что заражение произошло случайно? Но мы все равно ничего не докажем.

Шеннейр вытянул из-за ворота латунную рыбку и в задумчивости крутанул ее на цепочке. На отполированной чешуе ярко выделялся третий крестик; смешно, если охотник отметил попытку мне навредить. Вряд ли ударить заклинанием по своему собственному ученику у темных считалось большим грехом.

— Тогда, на Побережье, и в случае с Вихрем — вы готовили меня к тому, чтобы справляться с толпой? — амулет сверкающим волчком вертелся вокруг своей оси. — Расширенное эмпатическое воздействие в критических ситуациях?

И это еще счастье, что я давно не принимал блокиратор. И ведь тот же Шеннейр постарался, чтобы я этого не делал. Логичное и выверенное устройство механизма событий становилось все более ясным, и от его беспощадной красоты болели глаза.

— Вы светлый магистр. Вы думали, вы тонущие корабли спасать будете? — с иронией ответил темный.

А ведь для Шеннейра не имело значения, чем закончится совет — для кровавого палача и убийцы подходили все варианты. Но он поддержал мое решение. Этот город, эта страна — полигон для испытания сил светлого магистра. Это было бы смешно, если бы не было так горько.

— Вы считаете, что мы сделали правильный выбор?

— Вы все еще пытаетесь поступать правильно? Бросьте, Кэрэа, вы все равно окажетесь виноваты, — он тяжело поднялся, и хлопнул меня по плечу: — Держитесь. Теперь начнется.

Я остался в одиночестве.

Татуировка мягко покалывала висок, и я прижал к ней ладонь, ожидая того, кто может ответить. Ни для чего — заглушить тишину. Я не хочу оставаться один. Теперь, когда опасность уже миновала — я не хочу оставаться один на один со своими мыслями.

Только после отклика, когда тень собеседника уже появилась передо мной, я сумел расслабиться. И бодро спросил:

— Миль, а что вы обещали при нашей первой встрече в Лонгарде? Война, голод... чума была?

В Загорье карнавал в самом разгаре, а мы как не родные.

— Нет, чумы не будет, — после коротких раздумий возразил он. — Бронна создала вакцину еще до вашего рождения. А еще Бронна и ее ученики создали вакцину против оспы и тифа. Поздравляю, Рейни, а вы ее убили.

Я вспомнил старую заклинательницу, обвинившую Шеннейра в гибели учеников, и беспомощно спросил:

— Но... как же так?

— А мне откуда знать?

Вопрос, на который ни у кого нет ответа. Бессмысленно вспоминать о мертвых.

Толпа на площади спокойно расходилась. Эмпатическое поле без нот ярости, без вымаранной агрессии звучало ровно и механически чисто.