Звездолет "Иосиф Сталин"

От стены до стены чердак перегораживали веревки, увешанные сохнущим бельем. Сероватые простыни колыхались от сквозняка, словно заросли водорослей под приливным течением.

Отодвигая стволом нагана сырые полотнища, чекист, осторожно ступая по сухим дубовым листьям, пошел вдоль стены, ловя звук чужих шагов.

Бах!

Федосей прыгнул в сторону. Грохот выстрела в пространстве чердака походил на гром, но от него преследователю больше пользы, чем стрелку. Стреляли издалека, не прицельно. Не раз попадавший под пули Федосей ощущал разницу — когда стреляют чтоб попасть, а когда — чтоб отпугнуть. Тут — пугали.

Враг уходил. Бежал.

За простынями что-то скрипнуло, задребезжало железо, и тут же удар. Глухой, словно... Ну конечно! Враг спрыгнул на землю, надеясь уйти...

Федосей обрывая веревки, рванул следом. Никуда теперь ему не деться. С двумя патронами в барабане не воевать, а только застрелиться.

Сразу за окном уступами вниз уходили крыши каких-то сараев.

На глазах Федосея беглец припустил к выходу со двора. Четыре дома тут сходились друг с другом, огораживая двор в котором все должно было случиться. В этот момент туда вбежал милицейский с наганом и державшийся за его спиной дядя. Другого пути со двора не вело. Федосей радостно оскалился. На улицу стрелку теперь не выскочить — под аркой прохода, выходящего на улицу, стояли двое — милиционер и дядя.

"И в город ему не уйти, — подумал Федосей, прыгая по крышам. Железо под ногами прогибалось, грозя не удержать на себе. — Приплыл дядя...."

Только беглеца не интересовал город и выход на улицу.

Шуганутой мышью он юркнул в сарай. Не спуская взгляда с двери, Федосей быстро на ощупь дозарядил барабан своего нагана. Не успел он порадоваться нежданной передышке, как в слепых окошках вспыхнул оранжевый свет, внутри что-то взревело, и деревянная хибара словно взорвалась изнутри. Федосей видел это с десяти шагов. Неслышно, за затопившим дворик ревом, вылетели стекла, крыша дрогнула и, разваливаясь на куски, отлетела в сторону. Через секунду по двору прокатилась волна жара, от которого занялись доски, и на столбе пламени в небо унесся какой-то неразличимый за ярким пламенем кусок темноты.

Откатившись в сторону Федосей ведя за огненным пятном стволом нагана, пускал в небо пулю за пулей. Когда патроны кончились — обернулся.

Обалдевший от происходящего дядя сидел на земле, не решаясь подняться, а милицейский с дрожащими губами, за его спиной крестился, зажав в кулаке свой так ни разу и не выстреливший табельный ствол, словно наперсный крест...

Федосей смотрел на него с удивлением, силясь понять, что все-таки произошло. Что все это было? То, что только что случилось на его глазах настолько выбивалось из обыденности, что он вобщем-то спокойно и ласково даже остановил милицейского.

— Эй, товарищ! Кончай религиозную пропаганду. Лучше сбегай, наряд вызови...

Федосей произнес это и вспомнил, как дядя рассказывал о местном участковом. И тут же уточнил.

— С Лубянки наряд...

По всему выходило, что не милицейское это дело, а по линии его родного ведомства. Все тут не просто так.

Получасом спустя в оцепленном дворе работали чекисты, и окна соседних домов светились желтым электрическим светом.

А сам Федосей еще через двадцать минут сидел перед своим начальником Болеславом Витольдовичем и дописывал рапорт, стараясь вложить все еще переполнявшие его эмоции в казенные обороты.

Карандаш от такого старания сломался и он, без спроса выхватив из стаканчика с принадлежностями другой, закончил.

— Вот. Там...

Ему хотелось рассказать об увиденном своими словами, но начальник остановил его жестом.

— Погоди, погоди товарищ Малюков. Дай ознакомиться...

Старший майор читал рапорт, профессионально выделяя самое главное. Федосей знал такой взгляд у начальника. Сам он так еще не умел. Тот вроде бы смотрел сквозь документ, как-то умудряясь видеть его не частями, а целиком. Это позволяло не упускать мелочей и видеть картину в подробностях. В какой-то момент взгляд шефа стал другим. На секунду оторвавшись от рапорта, Болеслав Витольдович поднял голову, что-то припоминая. Посмотрел на Федосея, потом на шкаф с папками.

-Тут точно?

Лист с рапортом очутился перед Федосеем. Палец начальника указывал на одну из строк.

— Что? — спросил Малюков, прочитав указанный начальствующим пальцем абзац.

— Цвет. Не ошибся? Оранжево-лиловый?

Для верности проверяя самого себя, Малюков прижмурил глаза, вспоминая.

-Точно! — уверенно подтвердил чекист. -Яркий-яркий... И грохот...

Шеф отвернулся, отыскивая нужную папку за спиной. Нашел. Положил перед собой. Краем глаза, деликатно отвернувшись, Федосей увидел название "Происшествия". Болеслав Витольдович, полистав, вытянул из недр какой-то лист и, положив рядом с рапортом, поднял взгляд на подчиненного. Пару секунд он смотрел на Малюкова, словно сомневался — стоит ли доверять его словам, но все-таки, видно решил, что стоит попробовать и стал читать, попеременно водя пальцем то по одному листу, то по другому. Через минуту он снова поднял взгляд на гостя.

— Спасибо... Вот где, оказывается, гнездо то у них...

Взгляд у шефа стал просветленно-загадочным. Федосей, ничего не понимавший, только кивнул. В ответ — мол, пожалуйста, ничего особенного...

— Дядя, говоришь, привел?

— Дядя...

— Молодец твой дядя. Какого матерого вражину зацепил! Мы не смогли, а он... Вот оно классовое-то чутье!

Федосей пожал плечами. Понимал он во всем происходящем не больше половины.. Мгновение поколебавшись, шеф протянул младшему товарищу папку.

— Первый лист. Дальше не заглядывай...

Федосей сделал правильное лицо. Мол, и в мыслях не было ничего такого, чтоб заглянуть, и напоминать-то не стоило, не первый день в органах.

В папке оказался рапорт одного из постов наружной охраны кремля. Из него явствовало, что неделю назад постами отмечено перемещение какого-то неизвестного летательного аппарата над периметром стен вдоль Москвы-реки. Сам аппарат ввиду ночного времени разглядеть не удалось, но кое-какая информация там присутствовала — полет сопровождался оглушительным грохотом и оранжево-лиловыми вспышками. Под словами "оранжево-лиловые" темнела вдавленная полоска, где шеф ногтем подчеркнул самое главное. Задержать аппарат не удалось. После предупредительных выстрелов часовых скорость неизвестного аппарата существенно увеличилась, и он исчез из контролируемой постами зоны, улетев вдоль реки к окраинам Москвы. Окончив чтение, Федосей поднял взгляд на начальника. Тот, сцепив пальцы, о чем-то думал.

— Прочитал?

— Да.

— Мнение?

— Если это враг...

— Если! — усмехнулся шеф. — Вариант "Друг" даже не рассматривай!

— Почему?

Федосей ощутил, как именно сейчас он переходит какую-то грань в отношениях со своим прямым начальником и такой наивный вообще-то вопрос вполне уместен.

— Потому что друзья не по нашей с тобой части.

Физиономия Федосея не то чтоб выразила несогласие с этим словами, но что-то такое там шеф углядел и добавил, разъясняя ситуацию.

— Да даже если и так, это ведь Кремль, а не молочная лавка. Представляешь, если такие друзья под окнами у товарищей Сталина и Калинина летать повадятся. Сперва просто так, как в тот раз, а потом, может быть и с бомбой...

Став серьёзным добавил

— Судя по маневренности, если это действительно аппарат, созданный руками человека, а не какая-нибудь шаровая молния, получается настоящая террор-машина. Подлетел, выстрелил, скрылся... И не догонишь!

— Самолет...— начал Малюков, но шеф перебил его, поняв главную мысль.

— Самолет его может и догонит, а может быть и нет. Да и когда он от Тушино или с Ходынки до Кремля долетит? А тут...

Его ладонь покрыла рапорт

— А тут за полминуты его включил и удрал. Ты-то ему времени, думаю, больше не дал?

Малюков отрицательно покачал головой. Действительно у беглеца после его прыжка с крыши на землю оставалось на все по все не более двух минут. А ведь еще добежать нужно, замок отомкнуть... Болеслав Витольдович неожиданно перешел к иным личностям.

— А твой дядя — молодец! Хоть и на паровом молоте стучит. Кремлевцы его упустили, а дядя твой...

Болеслав Витольдович покивал со значением.

— По первому рапорту...

Он тряхнул папкой "Происшествия".

-...у нас создана группа, которая занимается этим случаем. Сам видишь, какие возможности этот аппарат может врагам предоставить. Так что подключу тебя к ним.

— Меня? — удивился Федосей. — Так ведь у меня...

Он хотел напомнить, что дел и без этого по горло, но шеф не дал договорить.

-Тебя, тебя...твой дядя хоть и хорош, но не его же подключать?

ССCP. Москва.

Декабрь 1927 года.

Фотография оказалась какой-то зыбкой, неясной. Скорее всего, над снимком, прежде чем он попал в журнал, изрядно поработал фотограф-ретушер, и теперь приходилось гадать, что на том изображении отражает реальную жизнь, а что — фантазию ретушера. Но даже с такими успокоительными мыслями американские ракеты смотрелись куда серьезнее, чем то, что стояло у них в углу. Там, на снимке, чтоб пора-зить читателей буржуазной, падкой на всяческие сенсации прессы, для сравнения корреспондент подпирал рукой раскрашенный в белые и черные клетки бок ракеты. Каким бы коротышкой он ни был, в любом случае корреспондент вряд ли сбежал из цирка лилипутов, и пусть даже это бушмен из Бельгийского Конго, но и в этом случае все равно ракета превышала его размером минимум вчетверо. Только вряд ли это бушмен. Нет у американских газетчиков привычки брать в корреспонденты бушменов или и иных карликов. Так что, скорее всего это обыкновенный американец среднего роста, а это значило, что мистер Годдард делает ракеты размером, самое малое в семь-восемь метров, то есть втрое больше, чем они.

Фридрих Артурович вздохнул не без зависти. Под фотографией лаконичная подпись "Озеро Окичоби. Флорида. Испытательный полигон лаборатории мистера Годдарта". У них тут все скромнее. Ну, коќнечно там деньги. Тысячи долларов. Там финансирование, там лабоќратория. А тут — группа. Не лаборатория даже, а группа общественников. Группа изучения реактивного движения. Несколько соединенных в общем интересе ученых, в шутку нашедшие для аббревиатуры ГИРД совеем другую расшифровку — группа инженеров, работающих даром.

Но ведь работающих! Пусть и результаты не такие значимые, но все-таки...

А с клеточками этот американец здорово придумал. Если ракету так раскрасить, то любое осевое вращение видно будет куда как лучше. Только рановато пока об этом говорить. Их ОP-1 пока с земли не поднимается. Только готовится.

Двигатель лежал перед ним на станине, прикрученный толстыми металлическими обручами. Чтоб не прожечь дверь факелом выхлопа его отнесли в самый дальний конец сарая.

На сегодня они назначили третьи по счету испытания прямоточного реактивного двигателя его конструкции. Оба прошлых раза его сиятельство закапризничал, и запускаться не захотел. Кто знает, что будет сегодня? Может быть ничего. Вообще ничего. Хотя нет. Должно получиться! Он сам, инженер Тихомиров, да два техника уже проверили все, до чего могли дотянуться руки.

— Видели?— Цандер перебросил журнал коллегам.

— Видели. С размахом работает мистер Годдарт.

— Ничего. И у нас все будет.

— Обязательно... — с нескрываемым пессимизмом отозвался инженер. -Начќнем, благословясь?

Техник Малыгин перекрестился, и Тихомиров одобрительно посмотрел на это.

— Зажигание!

Зажужжало магнето, и тут же этот звук заглушил басовитый рев. У двигателя вырос яркий хвост, а сарай вздрогнул, затрясся мелкой дрожью. Заработал! Заработал!!

Фридрих Артурович с довольным видом обернулся к Тихомирову и увидел как тот, неслышный за ревом тычет пальцем в станину. Соломенно-желтый факел выхлопа толкал ее вперед и двигатель, словно от нетерпения, ерзал по ней туда-сюда. От этого выхлоп, словно собачий хвост, болтался вправо-влево. И не легким было это движение. От этого ерзания трясся не только сарай, но и тяжеленный стенд.

Дзинь, дзинь, двинь...

Гонкое пиканье рвущихся скреп прорвалось сквозь рев пламени. Откуда-то сбоку подлетел неслышно разевающий рот техник и сбил инженеров на землю. Тут грохнуло так, что на какое-то время Цандер вообще перестал слышать. Казалось еще чуть-чуть и голова треснет от грохота, но обошлось. Двигатель, словно огромная лягушка спрыгнул со станины, порвав оставшиеся железные скрепы и выбив стену, выпрыгнул наружу.

Лежа на спине Цандер видел, как тот мгновенно растопил ледяной сугроб, превратив его в лужу талой воды, взревел, как верно взревел бы человек, прыгнувший из раскаленной бани в ледяную воду, и затих.

Это было плохо, но одновременно и очень хорошо! Диалектика!

В голове Фридриха Артуровича билась единственная мысль — "Работает". То, что никого не убило, стало только добавочным поводом для радости, но главное все-таки то, что двигатель работает!

Этот вариант конструкции сказался удачным. А вот над креплением придется крепко подумать. ...

СССР. Москва.

Декабрь 1927 года.

... Отложив в сторону Ленинградские бумаги, товарищ Сталин смотрел в окно, задумчиво постукивая пальцами по коробке папирос. За стеклом маячили потемневшие от холодных дождей купола кремлевских соборов, в которых когда русские цари просили процветания и милости у Бога! Надо же.. Нашли у кого просить! Прошло то время. Ушли в прошлое ладан и молитвы. Теперь все иначе. Все по-другому. Человек сам стал хозяином своей судьбы!

Какое время катится!

Жизнь человечества ломают не только социальные революции, но и революции технические. Все бегут вперед, стараясь опередить друг друга, прекрасно понимая, что отставшего обязательно затопчут или низведут до положения полуколонии, сырьевого придатка. Сто лет назад британцы изобрели паровую машину — и началось. Сперва пар, потом — электричество... Теперь замахнулись на атом. Кончится ли это когда-нибудь?

Пальцы покрутили папиросу и бросили её назад, в коробку.

Вряд ли... Когда еще Ленин написал о неисчерпаемости атома и угадал... Точнее не угадал, а научно предвидел. Учение Маркса всесильно, потому что верно! Наука из игрушки для интеллигентов постепенно становилась частью политики. Это понимали на Западе, это понимал и он.

В стране трудились на оборону, а на самом деле на Мировую Революцию все кто только мог — и рабочие и крестьяне и ученые.

Он покосился на папку.

Может быт, за тонким картоном лежал еще один шанс для Мировой Революции?

Мир не просто менялся, он бурлил.

С очевидной для марксиста неизбежностью Западная цивилизация потихоньку сползала к предсказанному еще великим Лениным кризису мировой капиталистической системы. Национал-социалисты в Германии, фашисты в Италии... И победители и побежденные не испытывали радости от устройства послевоенного мира — все хотели перемен, и только Советский Союз оставался островком стабильности и предсказуемости. Обстановка в Европе накалялась. Классовая борьба стала фактом даже для тех, кто не верил в неё — стачки, забастовки, локауты. Все — газеты, радио, профсоюзные лидеры и даже писатели дамских романов — все предрекали миру и цивилизации что-то ужасное.