Княженика_8_окончание

И вот для того, чтобы вернуть слушателей из далекой старины к современности, чтобы несколько ослабить их естественную антипатию к Игорю, автор вводит в поэму бессмертные строки о муже и жене, разделенных многоверстной чужой степью. Жена томится неизвестностью в пограничном городе, она выходит на крепостные стены и, как Андромаха, молит богов спасти ее мужа в далекой стране. А слушатели знают, хорошо знают, что этот город вскоре оказался в кольце половецких войск, что его заборола, где плакала Ярославна, пылали в огне, и это усиливает драматизм положения героини...

Боже, какая чушь.

Брезгливо держа листки в руке, я подошла к печке, открыла дверцу. Дрова почти прогорели. Угли светились красным. Скоро можно будет задвигать печную заслонку, чтобы горячий воздух из печки не уходил...

Я закинула листки в топку, села на пол, наблюдая, как они горят, скукоживаются от огня со всех сторон.

"После смелых и ярких исторических экскурсов, говоривших о судьбах всей Руси, поэт снова вернул внимание своих слушателей к делам текущих дней... Чтобы несколько ослабить их естественную антипатию к Игорю, автор вводит в поэму бессмертные строки о муже и жене. Бла-бла-бла. И это усиливает драматизм положения героини".

Суконные лживые слова, от которых шершаво на языке. Пусть горят вместе со своей естественной антипатией.

Где же мой Святославлич сейчас? Почему я такая невезучая? Сама как перекати-поле, ни отца, ни матери, а теперь еще чужой ребенок на руках.

Слез не было вчера, и сегодня днем — тоже, но сейчас они полились бурным потоком. Видимо, мне давно заплакать хотелось. Сидела и всхлипывала, размазывая соленую влагу рукавом по лицу.

Звонка, добрая душа, услышала мою судорожные всхлипы, прибежала и теплыми маленькими ладошками стала гладить меня, уговаривая:

— Не плачь, Княженика, наши вер-р-рнутся. Очень скор-р-ро! Мы даже не очень соскучимся, вот увидишь.

Убежденности в своих словах у нее было куда больше, чем у меня.

А я, заливаясь слезами, думала, какое это счастье, что Звонка смогла добежать до меня сквозь клин чужой земли, что мы сейчас с ней вместе, и не я ей нужна, а она мне, маленькая княжна Звенислава, пра-пра-пра— в общем пять раз правнучка Ярослава Мудрого: она заставляет меня шевелится, без нее я бы уже сошла с ума от горя, от отчаяния и, возможно, Ярославу незачем было бы сюда возвращаться.

А сейчас нужно закрыть печную дверцу и встать с пола. Потому что есть шанс поймать сквозняк и свалиться с простудой. Посидеть можно и на диване перед печкой.

Что мы со Звонкой и сделали.

Забрались с ногами на диван, покрывалом прикрылись. Глаза щипало, но слезы понемногу высохли.

— Княженика, ты расскажешь мне сказку? — не столько спросила, сколько потребовала Звонка.

— Ска-а-азку? — задумалась я. — Рассказать?.. Давай, я лучше тебе почитаю сказку.

— Давай, — покладисто согласилась Звонка, поудобнее устраиваясь на диване.

Я прошла к стеллажу, достала книжку. Снова забралась на диван с ногами. Натянула покрывало. Раскрыла сказку и начала:

— В земле была нора, а в норе жил хоббит...Не в мерзкой грязной и сырой норе, где на что сесть и нечего съесть, но и не в пустом песчанике, где полным-полно червей. Нет, это была хоббичья нора, а значит — благоустроенная и уютная.

Я читала, Звонка слушала, и нам было хорошо, потому что никакая беда не просочится в тот дом, где читают по вечерам "Хоббита".

В воскресенье мы проспали долго — пока дядя Гриша не затарабанил в дверь.

— Затаись! — шепнула я Звонке, задернула простыню-занавеску и, зевая на ходу, пошла открывать.

— Ну и здорова же ты спать, Алиса! — уважительно сказал дядя Гриша вместо приветствия.

— Хоть раз в неделю — можно?! — обиделась я.

— Да спи на здоровье, — разрешил дядя Гриша. — Я воды тебе привез. Не забудь перетаскать вовремя. Мы баню сегодня топим — приедешь?

— Можно я не сегодня? — заныла я. — Не хочу мыться, хочу быть грязной, спать хочу! Я, наверное, как медведь, в зимнюю спячку ухожу.

— А может, ты заболела? — забеспокоился дядя Гриша.

— Нет!!! — испугалась я. — Нисколечко. Я здорова — как корова!

— Что-то непохоже.

— Просто мне еще часик поспать надо, потом умыться, расчесаться, позавтракать — и все будет хорошо, — пообещала я. — За это время вода не замерзнет.

— Ты что-то давненько у нас не была, — проницательно заметил дядя Гриша.

— Разве? — удивилась я. — Вот что значит уроками загрузить... Дни не бегут, а летят. Ольга Ивановна за нас всерьез взялась — говорит, никогда у нее такого ленивого класса не было!

— Ольга Ивановна зря не скажет, — подтвердил дядя Гриша. — Ну ладно, не хочешь, так не хочешь. Меньше воды потратим.

— Я на следующей неделе, ладно? — попросила я. — Пусть тетя Неля не обижается...

— Да какие обиды, — махнул рукой дядя Гриша. — Неля тоже как белка в колесе с этим магазином, ни дна ему, ни покрышки. Все силы из нее высосал. Запирайся и спи дальше. Но про воду — помни! Забудешь — и воды, и бочки лишишься, мороз шутить не будет.

— Хорошо.

Дядя Гриша уехал.

Я решила, что снова ложится спать — глупо. Лучше, наверное, воду привезенную в дом перетаскать и оладьев в честь выходного дня напечь.

Ловко я от их бани отбрыкалась!

Но как же мне теперь быть? И не заходить к дяде с тетей нельзя — и сидеть у них, плавясь на медленном огне от тревоги за Звонку.

Не буду пока об этом думать!

Надо для начала помойное ведро вынести, дров занести. Лучше топить потеплее, пока Звонка здесь. И за воду приниматься.

* * *

Не сразу, но уличная бочка опустела, а домашняя — наполнилась. Я убрала ведро. Включила насос, чтобы он перекачал воду на чердак. Подтерла пол и занялась оладьями. Печку топить будем вместе со Звонкой, так лучше получается ничего не забыть.

Когда Звонка, привлеченная запахом жарящегося теста, появилась на кухне, глядя на ее всклокоченную голову, я подумала, что надо ей косы заплести. Две. Так волосы целее останутся.

Звонке предложение понравилось.

Мы позавтракали, и я осторожно подступила к ее голове с расческой. Как могла бережно, расчесала буйные кудри. Сделала пробор, заплела косички и резинки яркие на их кончики надела.

— А тепер-р-рь — я тебе! — с восторгом сказала Звонка. — Сделаю из тебя р-р-раскр-р-расавицу!

— Ну, если р-р-раскрасавицу, то давай, — села я на табурет.

Звонка колдовала над моей головой, наверное, час. Я даже вздремнуть успела.

Тем более, что она почти не дергала пряди, обращалась с моей гривой вполне аккуратно.

Плела мне, плела косы — и вдруг исчезла.

Я открыла глаза: ого, эта девица уже знает, где лежит моя косметичка!

— Сейчас ты будешь совсем кр-р-расивой! — пообещала мне Звонка, вытряхивая содержимое косметички на кухонный стол.

Увидела голубой перламутровый карандаш, который я непонятно зачем купила, и уверенно сказала:

— Для бр-р-ровей!

Подвела мне брови голубым. Взяла красно-коричневые тени и натерла ими румянец на всю щеку. Потом решительно вооружилась черным карандашом и начала обводить мне глаза.

Потом сказала смущенно:

— Не очень кр-р-расиво получилось, лучше смыть.

Я подошла к раковине, глянула на себя в зеркало — вылитый очковый медведь. Как модный стилист Звонка немного Анжелике уступает, но скоро они пойдут ноздря в ноздрю.

Косу она заплела правильно. Да и вообще — после ее процедур как-то легче стало не только голове, но и душе.

Ну вот, раз я теперь такая вся прекрасная, можно и делом заняться.

Надо начисто, до блеска, с мылом вымыть пол под нарами, на которых мы спим. И положить туда какую-нибудь подстилку и одеяло запасное, фонарик. Чтобы Звонка не в подполье убегала в случае опасности, а под кровать пряталась. Чемодан переставить так, чтобы он ее закрывал.

Звонке идея оборудовать убежище понравилась.

Мы промыли там пол. Подумав, я достала спальник, нашла под него коврик-пенку. Получилась неплохая норка.

Звонка забралась под кровать, включила фонарик и минут пять там пролежала, уверяя меня, что ей здесь хорошо.

А потом мы растопили печку, забрались на диван и стали разговаривать про оборотней.

— А ты видела, как твои родные оборачиваются? — спросила я Звонку.

— Видела! — подтвердила Звонка. — Р-р-раз — и обер-р-рнулись.

— А как у них так получается?

— Не знаю... — пожала плечиками Звонка.

— А мама твоя тоже умеет оборачиваться? — зашла я с другого бока.

— Умеет, но хуже остальных, — объяснила Звонка. — Очень редко это делает. А когда волнуется — совсем не может. Зато она умеет др-р-ругое, а они нет.

— Я бы так хотела научиться превращаться в м-м-м... в белку! С пушистым хвостом! Но я не знаю, как...

— Я тебя научу, — обрадовалась Звонка. — Надо пр-р-росто сильно-сильно захотеть, так, чтобы сзади выр-р-рос беличий хвост. И тогда — когда хвост уже есть — все остальное пр-р-ревр-р-ратится.

— Хорошо, постараюсь отрастить себе хвост, — пообещала я, стараясь не засмеяться.

Выждала несколько мгновений — и, вздохнув, сказала:

— Ничего не получается...

— Хоти сильнее! — велела строго Звонка.

— А как? Я хочу-хочу, а ничего не выходит. Вот если бы ты показала мне, как это — отрастить беличий хвост, я бы сразу поняла!

Зря я это сказала...

Звонка сразу же замкнулась:

— Не хочу.

— Ну ладно, мне что-то тоже расхотелось. Я в следующий раз попробую — а пока уроки делать надо. Хочешь, я тебе мультик на компьютере включу? У меня "Гора самоцветов" есть.

— Это что? — зажглась сразу Звонка.

— О! Это такая чудесная вещь — много самых разных мультиков. И еще ты узнаешь, какие народы живут на нашей земле.

На том и порешили.

Я повернула монитор в сторону Звонки, включила ей мультики.

Сама села на место Ярослава, разложила тетради и учебники.

Потом мы пошли готовить ужин, потому что настал вечер. После ужина снова выбрались посмотреть на звезды.

Вот и второй день заканчивается. Осталось только "Хоббита" перед сном почитать. Кажется, я пока справляюсь. Любовь Ивановна хорошо Звонку воспитала, она не доставляет особых хлопот, и с печкой разбирается лучше меня.

Но все равно — так тяжело отвечать еще за кого-то, не только за себя.

А впереди — понедельник.

* * *

Утром я позавтракала бутербродом с салом. Проверила, в порядке ли убежище под нарами. Спальник, пенка, фонарик. Ведро с крышкой тоже ждет звонкиных визитов. Еда на столе, чайник она включать умеет. Печку затопим в обед, избушка держится, хоть кругом уже и настоящая зима.

Надела пуховик вместо папиной куртки, шапку вязаную.

Семь раз, наверное, дернула замок на двери избушки, убеждаясь, что он крепко закрыт.

И пошла на маршрутку, подавляя желание плюнуть на все, развернуться и побежать к дому. Сесть там рядом со спящей Звонкой, взять ее за руку и больше не отходить.

Но мне надо в школу. Это — тоже залог того, что все идет хорошо.

Мне надо в школу, иначе страхи меня задавят.

Только я не хочу ни с кем разговаривать. Не сейчас.

И еще мне яблок надо купить. Четыре штуки. На всю неделю.

* * *

В раздевалке у зеркала я столкнулась с наряженной, накрашенной Анжеликой, тщательно поправляющей слегка начесанную челку.

Анжелика косо посмотрела на меня.

— При-и-ивет, Алисочка!

— Привет-привет!

— Ты совсем куда-то запропасти-и-илась...

— Скоро нарисуюсь.

— Давай, давай. А то мама права — ты в своей глуши совсем одичаешь, без человеческого общения.

— Я приду, как только смогу, — пытаясь сохранить спокойствие, сказала я. — Я тоже по вам соскучилась.

— Приезжай! — оскалилась Анжелика. — Мы с мамой тебе что-нибудь миленькое подберем, стильное. А то щас выглядишь какой-то заморенной, прям мать-одиночка безработная.

Хихикнув, Анжелика упорхнула.

Я грустно смотрела в зеркало, не обращая внимания на обычный гам, толчки в тесном коридоре.

Это ночью я плохо спала, мешал вой ветра за стеной. Думала, как мне попасть в Северобайкальск на рынок за рейтузами подешевле. Получилась — никак. Слишком много времени займет. Из-за этого под глазами — темные круги. Да и руку потянула этим дурацким ведром с водой. И она теперь болит. Хотелось побыстрее все закончить, пока Звонка не проснулась. Много воды ведром зачерпывала, надо было меньше...

Безработная, ага.

Очень смешно.

* * *

Сесть рядом со мной на пустующий стул Ярослава желающих не нашлось, словно он его незримо застолбил. И меня тоже.

Сейчас это было даже кстати.

Когда русский закончился, я подождала, пока все выйдут, и подошла к Татьяне Николаевне.

Татьяна Николаевна, как и Ольга Ивановна, ничего особого по поводу отсутствия Ярослава говорить не стала.

Лишь заметила:

— Я надеюсь, что им не придется долго путешествовать. Результаты диктанта меня порадовали, прогресс налицо. Я бы хотела, чтобы этот результат сохранился, закрепился и улучшился. Но ты, Алиса, не жалеешь, что взялась подтягивать Ярослава по русскому?

Жалею ли я о том, что в жизнь мою вошло волшебство?

Что время распахнулось до отдаленных глубин?

Что двенадцатый век стал родным, Древняя Русь — такой же близкой, если не ближе, чем окружающий меня мир?

Что я научилась танцевать правильный венский вальс и летать под облаками?

О чем мне жалеть?! О том, сколько счастья на меня обрушилось нежданно-негаданно?

— Мне очень интересно заниматься с Ярославом, — осторожно сказала я. — Он разбирается в истории, помогает мне готовиться. Он не такой противный, как я думала сначала. Он — надежный.

Как же я хочу, чтобы он вернулся! Чтобы уткнутся носом ему в грудь, прижаться и ни о чем не думать.

— Я рада, — улыбнулась Татьяна Николаевна. — Иди. На следующий урок опоздаешь.

* * *

Рейтузы Звонке я купила прямо в поселке, поднявшись на улицу Ленина. Но сначала зашла в продуктовый и взяла четыре яблока. Цена у них была такая, словно их отлили из чистого золота. Потом занялась рейтузами: схватила первые попавшиеся, лишь бы поменьше, отдала деньги и понеслась на маршрутку.

Когда проходила, то есть пробегала, мимо школы, то увидела, что напротив, через дорогу, у ларьков стоят Анжелика с Димоном и что-то горячо обсуждают. Точнее, говорит Анжелика, Димон ее лениво слушает.

Краешком глаза я заметила, что Димон из-за плеча Анжелики меня увидел, нацелился и проводил цепким взглядом. Стало неприятно.

* * *

Пока ехала домой, все думала, как же вытащить из Звонки этот хвост, за который потянешь — и человек становится оборотнем. Ярослав ничего такого не говорил. У него вообще все быстро — моргнул глазом, и, пожалуйста, кто хочешь, хоть сокол, хоть волк. Робот-трансформер.

А Звонка сразу наглухо прячется в скорлупу.

Если бы я знала, чем ее оттуда выманить... Хоть и правда, белкой обращайся. И скачи по мысленному древу.

* * *

Звонка дома занималась хозяйством. Носовым платком натирала цветастые камни на моих бальных туфельках. Ну, то есть, на домашних тапочках ее мамы.