Дикая Дика

Дома я стараюсь избегать гостя. Не то чтобы мне было до него какое-то дело! Вовсе нет! Просто выводит меня его морда оштукатуренным кирпичом! Терпеть не могу столь невозмутимых типов! Ну, где это видано — жить, пялясь в одну точку ледяным взглядом? У него что, паралич мимических мышц? Его контузило на войне? Он заработал кровоизлияние в мозг при падении с лошади? У меня руки опускаются, когда пытаюсь вызвать в таких хоть какие-то эмоции... Данная не реагирует на окружающий мир даже вздохами! Я вообще не уверена, дышит ли он... Говорить не умеет — точно! За ту неделю, что он проживает в доме моего отца, не считая неразборчивого бормотания и хриплых "хм", мне удалось услышать от него только скупые слова о радости от знакомства со мной, что он был вынужден уронить, когда таковое состоялось. Наверное, он так долго их разучивал, что на остальные времени не хватило. Здоровается Данная кивком, прощается кивком, соглашается кивком, благодарит — им же! Он ничего не просит и ни с кем не спорит. Просто встает ни свет, ни заря, отстреливает по мишеням один-два барабана, — будя меня, зараза! — и по каким-то одному ему известным делам отчаливает в город до самого вечера. Зато как раз вечерами мне приходится сталкиваться с этим типом то на лестнице, то в гостиной, то в коридоре. А ещё — неслыханная наглость! — он взял в привычку сидеть на перилах балкона! До самой ночи там торчит, лишая тем самым меня такой возможности... А этот факт, между прочим, очень отрицательно сказывается на моём душевном состоянии! Скоро я возненавижу этого парня... Я уже его ненавижу!

Сейчас я стою на внутреннем балконе, куда ведут две лестницы, поднимающиеся из гостиного зала. Лампы уже потушили, и в уснувшем доме царят тишина и мрак. Яркий свет полной луны сверкающими ромбами падает на мраморные плиты пола из высоких арочных окон гостиной. Над крыльцом зажжён фонарь, потому прямо перед массивной входной дверью с круглым окошком под самым потолком на ковре лежит жёлтое пятно. Именно на него и устремлён мой взгляд. Жду, когда вернется с ежедневной прогулки мой заклятый враг. У меня есть план. Я его выживу прочь из отцовского дома. На раз плюнуть! Уж кто умеет доставать людей, так это ваша покорная слуга Даннакия. Мимо проходит сонная горничная, видимо, помогавшая матери с вечерним туалетом. Будучи обращённой во внимание и выжидание, не глядя, киваю на вежливое пожелание добрых снов и ловлю себя на мысли, что так недолго и в отмороженного Даннаю превратиться. Суетно мотая головой, гоню прочь эту мысль. Длинные рыжие волосы размётываются по плечам и стелятся вниз по складкам ночной сорочки. Долго мне ещё ждать?

Меня будит короткий приглушенный взлай сторожевого пса во дворе. Приоткрываю один глаз и обнаруживаю себя свернувшейся комочком на нижних ступенях правой лестницы. Луна уже взобралась на конёк крыши, и в гостиную свет её теперь не падает — блестит на траве и каменных дорожках, что виднеются за окнами. Сколько я тут проторчала? И главное — зачем? Только кости затекли, да синяки от твёрдых рёбер ступенек образовались! Начинаю злиться, разминая спину, и тут дверь тихонько приоткрывается, впуская в зал огромную чёрную фигуру. Спросонья забываю, что кое-кого ждала, и набираю в лёгкие воздуха, чтобы закричать не своим голосом и разбудить сторожа. Но нерождённый крик ещё в утробе превращается в сиплый выдох, когда в меня упирается пустой взгляд синих глаз из-под сведённых бровей. На Даннае его обычная одежда: штаны из грубой матовой кожи, заправленные в невысокие сапоги, и длинный приталенный двубортный плащ со стоячим воротником, застёгнутый на все пуговицы — от бёдер до горла. Даже в темноте вижу, как топорщится плотно обтягивающая фигуру ткань на правом боку — там к ремню приторочена кобура. Я уже вдоволь насмотрелась, как проворно он выхватывает оттуда длинноствольную пушку и, не целясь, посылает пулю в самое яблочко. Интересно, он целыми днями заказанных ему людей выслеживает? Скольких он уже грохнул, проживая через стенку от меня?

Мои немые вопросы остаются без ответа... Да я вся остаюсь без ответа! Без внимания! Даже без хмурого взгляда! Потому что Данная, ни на миг не задерживаясь у дверей, ступает к левой лестнице, спокойно поднимается наверх и исчезает в коридоре. Что?! Куда?! А поговорить?! Спохватываюсь и в три прыжка нагоняю паршивца у дверей в его спальню. Гляжу язвительно и колко и так же точно бросаю в осунувшееся лицо — во впалые щёки, вздёрнутые крылья длинного носа и опущенные уголки тонкогубого рта:

Ђ Ты вообще-то потревожил мой сон столь поздним приходом!

Я специально долгие годы отрабатывала такую интонацию — она страшно выводит мою мать! Чем язвительнее и тоньше я говорю, тем противнее звучит мой голос. Вот сейчас он прозвучал на изумление отвратительно. Просто-таки взбешённая собачонкаЈ готовая вцепиться в пятку! И ничего в этом нет унизительного! Игра стоит свеч — видеть этого молчуна не желаю! Если у него получается спокойно сносить вредную девицу, то злобную психичку он точно невзлюбит, даже не спорьте!

Ну что я говорила? Не снимая руки с дверной ручки, он чуть склоняет голову на бок и косится на меня одним глазом — мерцает в острых прядях распущенных волос назойливый синий огонёк. Красивые глаза... Но сейчас не об этом! Упираю руки в бока и надуваю губы, строя из себя капризную девчонку. Он понятия не имеет о том, какая я на самом деле, и потому проглотит наживку, как миленький.

Ђ Ты спала на лестнице? — Спрашивает он отстранённо.

Ђ А это мой дом! — В негодовании топаю я ногой. — Где хочу, там и сплю!

Качаются тёмные пряди, свешивающиеся с высокого лба, и огонек глаза меркнет — взгляд его возвращается к дверному замку, ловкие пальцы проворачивают ключ, а плечо толкает внутрь высокую дверь. Один широкий неспешный шаг, и Данная исчезает во мраке своей комнаты. Не описать тех эмоций, что кипят сейчас в моём взбешённом нутре! Я готова разорваться на части от распирающего меня гнева и разочарования, но... В щель почти прикрытой уже двери скользит его глухое отчуждённое бормотание:

Ђ Дикая Дика.

И дверь закрывается с тихим хлопком прямо перед моим вздёрнутым в возмущении носом... Есть! Я его задела! Только... откуда он знает моё прозвище — Дика? Ну, уж мне этот Пит! Мало его мать лупила — теперь ещё и я отвешу тумаков! Дикая Дика... Вот ведь хмырь болотный! Кто из нас дикий — большой вопрос! Бука!

У моей мамочки есть дурная привычка по воскресениям устраивать званные вечера и собирать на них семьи своих подружек. Терпеть не могу воскресения! Отец такой традиции тоже не одобряет, потому в этот день принимает пациентов не дома, где у него оборудован смотровой кабинет и процедурная, а в своём официальном офисе — недалеко от главной городской площади. Сегодня утром он как всегда чмокнул меня в щеку и заскочил в белую карету с красным крестами на дверцах и крыше, в которую запряжены такие же белые лошади в попонах с красными крестами. Провожаю его у ворот, неловко придерживая длинный пышный подол сочно-алого платья. Мама решила, что на этом приёме я должна быть яркой, и потому на этот раз в пудру меня с головой не окунали. Есть у моей родительницы ещё и заветная мечта — выдать меня замуж. Тут они с папой тоже разошлись: его заветная мечта — отправить меня в колледж. С тех пор как женщин стали учить не только вышиванию и готовке, мой отец вынашивает коварные планы по взращиванию из меня приемника во врачебном деле. О, Господи, не думала, что такое скажу, но... лучше замуж!!!

Питу я отвесила затрещину и нисколечко не поверила, что он ни словом обо мне при Даннае не обмолвливался. Нашёл дуру... Да, конечно, Дикой меня этому негодяю представил кто-то из родителей! Вот бред сущий... Но не сам же он догадался так сократить моё имя? Обычно у людей получается придумать только банальную Дану. Даже не припомню сейчас, кто первый раз назвал меня Дикой... Давно было дело. Я, сколько себя помню, всегда была для приятелей исключительно ею.

Гости начинают подтягиваться уже к обеду, и у меня ну никак не выходит улизнуть из дома в город. Очень завидую Даннае, который, никого не спрашивая, спускается сейчас по лестнице, одёргивает рукава плаща, стягивает волосы в хвост и, холодно кивая на прощание матери, покидает чертоги моего персонального Ада. Ну и катись, каменюга бесчувственная!

Пользуясь небольшой передышкой в приготовлениях меня к "подаче на ужин", выбираюсь на внешний балкон, закидываю обе ноги в изящных туфельках на перила, свешиваю пышный подол вниз и с тоской смотрю вслед удаляющемуся мужчине. Он очень странно двигается — при ходьбе спина остаётся пряма и неподвижна, руки лишь слегка ходят из стороны в сторону, взгляд синих глаз устремлён вперёд и только вперёд, длинные ноги чеканят шаг. Воинская выправка. Он явно огромный период жизни провёл в армии или военной академии. Там же и стрелять научился... Да и головой повредился там же! Вояка чёртов!

Презрительно отворачиваюсь от статного силуэта, скользящего по дороге в сторону центра. Куда он, интересно, ходит каждый день? Насупившись, возвращаю взгляд в сторону, где секунду назад видела Даннаю, но того и след простыл. Стремительный какой, вы только посмотрите! Эх, не стояло бы на дворе воскресенье, вынырнула бы из проклятого платья, подпоясалась и поползла бы шпионить за подлым убийцей моего спокойствия... А чего я, собственно, так рвусь-то туда? Вот уж чего не надо! И вовсе мне не интересны его грязные делишки! Мне всего лишь неохота отправляться на растерзание к тщательно подобранным матерью женихам.

Их чудовищное количество! Глаза разбегаются — на любой вкус парни. Боязно становится от мысли, где их накопала моя заботливая мамочка... Явно не одна старалась — всем миром собирали мне вагон женихов на любой случай жизни. Тут настоящий зоосад! Есть лохматые львы, лысые слоны и даже парочка дикобразов... Я уже молчу о стае горилл и табуне жеребцов. И кому же в этом Ноевом Ковчеге достанется такое счастье, как я, любимая? Устала уже кружиться в вальсе! Моя танцевальная книжка походит на Большой энциклопедический словарь! Здорово оттягивает руку, знаете ли... Нет, я бы терпела, будь всерьёз заинтересована в положительном исходе предприятия, но, Боже правый, ни на кой чёрт мне эти женихи не сдались! Ну, какой негодяй придумал, что в двадцать один год на всех без исключения "девушек на выданье" падает страшное проклятие, скрючивающее их до "старых дев"? Да и не стукнуло оно ещё по мне своей волшебной колотушкой! Целых пять месяцев мне не грозит попасть под злые чары! Ну, куда спешить-то? Зачем же было приглашать всех женихов сразу? Я же растеряюсь, в самом-то деле!

Ладно, сосредоточимся и пальнём наугад... Вон тот длинный тип у дверей в танцевальный зал! Присмотримся повнимательнее... Тьфу ты, чёрт! Этот-то что тут делает?! Сегодня прихлопнул жертву по-быстрому и освободился как раз к ужину? Стремительно отворачиваюсь от привалившегося спиной к дверям Даннаи. Проклятье! Это же надо — наобум попасть именно в него... Злой рок! Видимо, обидела я волшебную колотушку, и та решила пригрозить мне заранее... Ну, извините!

Слава Богу, не одна я устала от танцев. Гости постепенно перетекают в зал, где установлены столы и рояль. Поесть мне, конечно, не светит — моё место сегодня за дьявольским инструментом. Прохожу мимо строго одетого отца, чинно раскланивающегося гостям, спешащим занять свободные места за столами. Спасибо, папа, что защитил свою родную кровиночку от деспотизма её мамаши! Вовек тебе этого не прощу! Плюхаюсь на скамеечку подле рояля и, налепив на лицо радушную улыбку, пробегаюсь пальцами по клавишам. Выслушиваю сдержанные аплодисменты и вежливые просьбы исполнить что-нибудь из новенького. Закусываю щеку, чтобы не осклабиться в слащавые лица толпы. Держись, Даннакия, осталось несколько часиков... ты сильная девочка, ты выживешь!

Приступаю к извлечению мелодичных звуков из чёрной громадины, романтично прикрыв желтовато-карие глаза и повыше задрав миленький носик. Пусть любуются и наслаждаются. Я вытерплю всё, лишь бы поскорее быть отпущенной на свободу. На сердце моём вовсю скребут горделивые кошки, и грызут душу яростные крысы, но я держусь молодцом — даже не путаюсь в нотах. Приоткрываю глаза, чтобы кокетливо поклониться ораве своих мальчиков, и каменею... Данная прошествовал следом за гостями и теперь подпирает двери этого зала. Что ему от меня надо? Его кто вообще приглашал? А ну отправляйся в свою комнату, змеюка хладнокровная! Стреляю в него глазами, но наталкиваюсь на твёрдый взгляд из синего стекла. Сложенные в прямую черту губы даже не думают изменять положения, а веки не подрагивают и не смигивают. Каменный истукан! Соленой столб! Вот на ком оторвалась волшебная колотушка!

Что-то заискивающе кричат мне разномастные женишки, мамины трепетные подруги и их лысеющие мужья... а я не слышу! Кошки во мне объединились с крысами и прорвали огромную дыру в разъярённом разуме! Смыкая накрашенные губы в яростный зигзаг, вскидывая тонкие брови и распахивая горящие бешенством глаза, с силой опускаю пальцы обеих рук на костяные клавиши! Та-дамц!!! И ещё разок! Ты-дыщ!!! А мне нравится эта композиция! Назовём её "Порванные нервы"! Что есть мочи колочу по клавишам, не сводя взгляда с неколышемого эмоциями лица Даннаи. Нравится, голубчик? Красиво играю, да? На это ты пришёл посмотреть?! Это хотел услышать?! Ожесточённо грохочу по клавишам, проезжаюсь внешними сторонами кистей по всей чёрно-белой полосе — туда и обратно, туда и обратно! Страдальчески охает и визжит истязаемый рояль, огненными языками взвиваются в воздух выбившиеся из причёски волосы, летят в стороны сломанные ногти, застывают с открытыми ртами гости, содрогающаяся в безмолвных рыданиях мать прячет лицо в ладонях, опешивший отец беспомощно тянет ко мне руку с зажатым в пальцах бокалом. К чёрту всех, к чёрту! Вдавливаю в пол педаль "форте", разом возвышая звучание рояля на несколько тембров, а сама всё бью и бью по клавишам покалывающими болью пальцами.

Ђ Даннакия!!! — Взрывается мать, бешеной фурией срываясь с места и выдёргивая меня из-за рояля. — Наверх! К себе! Сейчас же!

Из-за барабанного боя крови в ушах не слышу её совершенно, но, видимо, здорово читаю по губам — ибо понимаю дословно и, пользуясь шансом, несусь мимо в ужасе и недоумении замершей толпы к выходу из зала. И там, разумеется, лоб в лоб сталкиваюсь с Даннаей. Сложив руки замком на груди, он стоит у дверного косяка — прямая спина, пустой взгляд, пики тёмных прядей, перечёркивающие мрачное лицо. Осклабливаюсь ему в глаза, кое-как сдерживая желание пнуть под колено, и пролетаю мимо, спеша к себе в комнату. И вдруг оступаюсь, слыша спокойные и будто бы никому не предназначенные слова, брошенные устало, как выдох:

Ђ Дикая Дика.

Волчком кручусь на месте, разворачиваясь на одной ноге, но он, не поворачивая ко мне головы, отводит в сторону руку, ухватывается за край двери и быстрым движением захлопывает её, отсекая меня от зала с гостями. Бессильно рычу, сверля бешеным взглядом крашеное в белый дверное полотно. Надо было его пнуть!

Не имею понятия, как сумела пережить скандал, что закатила мне мать среди ночи, когда дом наш покинули последние гости. Запершись в своей комнате, я со скучающим видом наблюдала за расходящимися по домам парами и отринутыми женихами, когда она влетела ко мне без стука и прямо с порога стала вбивать в пол страшными проклятиями. Честно говоря, сама не понимаю, что на меня нашло в обеденном зале... Знаю только, что виноват во всех моих страданиях мерзавец с синими глазами!.. И отец! Это он впустил к нам в дом этот угрюмый кусок гранита с пушкой наперевес! И что они хотели в итоге получить? Думали, я смогу спокойно сносить соседство ходячего трупа с отсутствующей миной? По-хорошему надо бы сейчас не на меня озлобляться, а парня этого под зад на улицу выпинывать! Ему, голи перекатной, чай не привыкать под открытым небом ночи коротать — переживёт как-нибудь!