Т-28 в боевых примерах

— А что, старшина, если, к примеру, вместо позорного отступления, Родине послужить и повоевать за нее, прямо здесь и сейчас, на вот этих танках и под моим командованием — желание у тебя и остальных твоих товарищей имеется? — Или как...?

А я, если честно сказать, в тот момент совсем не героически себя чувствовал. В суматохе сборов при эвакуации это как то вылетело из головы, на второй план отошло, а вот после показа танков майору снова у меня на сердце засвербило, заелозило — ведь прав танкист, мы не какой-нибудь хлам, мы исправную боевую технику врагу оставили. Да еще какую! Пусть по приказу, пусть вывозить ее было некому и не на чем, но ведь оставили..., поэтому и стоял я в сторонке, совестью мучился. Ну, а как спросил меня майор, насчет того, чтобы, значит, повоевать на этих танках — меня в тот момент, будто в спину кто толкнул. Сделал два четких строевых шага вперед, вытянулся, руку к пилотке вскинул и доложил четко, впервые тогда товарища майора Командиром назвав — мол, так точно, и повоевать, и послужить под его командованием желание очень даже имею. К тому же именно танки Т-28 очень хорошо знаю, служил на них мехводом, но уверенно могу и за пулеметом, а также заряжающим, если что, дело не особо хитрое, справлюсь. И остальные товарищи мои, кто возле грузовика остался, думаю, от такого благого дела никак не откажутся.

Вот тут Командир взбодрился, спрыгнул с брони, руку мне пожал, и пошли мы с ним к остальным, а по пути он у меня успел выспросить, что еще, кроме танков, полезного для боя и обороны на складе осталось. А осталось, товарищ старший политрук, доложу я Вам, ну очень много всякого разного. Склад то наш был, хоть и автобронетанковый, но окружного подчинения, и он не только танковые, но и частично моторизованные части обслуживал. И потому на нем не только танки с бронемашинами хранились, но и много всего попутного, а иногда и вовсе даже к автобронетехнике отношения не имеющего.

Ну, снаряды для танковых орудий и патроны для танковых же пулеметов, это само собой — по инструкции техника со склада должна была полностью укомплектованной выходить, то бишь полностью заправленная и с полным боекомплектом. У нас, потому, для боеприпасов даже отдельное хранилище выделено было.

Топливо опять же, — не сказать, чтобы его очень много хранилось, но трехтонная цистерна от списанного бензозаправщика БЗ-35 с бакинским автобензином 2-го сорта в специально отведенном месте на подпорках размещена была, технику заправлять, как я уже говорил. Бензин этот как раз для наших танковых моторов, поскольку и у Т-28, и у БТ двигатели стоят М-17Т, а это хоть и бывшие авиационные М-17, но дросселированные (уменьшенной мощности). И рядом еще с десяток 200-литровых бочек стояли, но там уже вперемешку было: низкоооктановый автобензин, дизтопливо, лигроин и керосин для тракторов, тягачей. Автомасла, конечно, разные и много — ну, это понятно, это нам тоже по профилю, технику обслуживать.

Продовольствие разное, главным образом длительного хранения, в качестве НЗ, но его тоже не особо много было — примерно как сухой паек для танкового батальона на неделю.

Кое-что из медицинского имущества, в основном кровоостанавливающие и перевязочные средства, для укомплектования техники медицинскими аптечками и медпакетами.

Еще небольшая оружейка была, для охранного взвода, а при ней пара "Максимов" на колесных станках и пара ротных минометов с боезапасом хранились — это все еще до войны, для обороны склада в случае нападения предусмотрено было. А брошенным вооружение осталось потому, что оно, хоть и предназначалось для охранного взвода, но числилось за складом, и командир охранного взвода при отступлении не решился чужое имущество с собой тащить — мало ли, как это потом расценено будет...?

Как я за своих ручался, так оно и вышло, никто не отказался, после чего Командир — уже наш общий Командир теперь — ощутимо повеселел, заявил, что, мол, тогда мы здесь еще немного задержимся, а технике боевой получше применение найдем, чем просто в бесполезный металлолом ее переводить. И принялся он распоряжениями сыпать. Перво-наперво — выбранный им танк заправить под пробку и боекомплект загрузить, причем не по норме, а сколько влезет, с учетом того, что для нас двоих там места свободного очень много, да еще и на броню снарядные ящики закрепить. Потом — мы с ним на танке выдвигаемся по дороге к городу и ищем место для организации танковой засады. Оружейник на складе за старшего остается, ему со слесарями — остальные пулеметы и запасные диски к ним с неисправных танков снимать, и в ручной вариант их переделывать, такая возможность в ДТ-29 изначально заложена была. И если время будет — по округе пробежаться, глянуть, может быть поблизости и у других чего полезного осталось.

Это он, конечно, очень здраво измыслил, насчет того, чтобы по округе пробежаться. Склад то наш, как я Вам уже докладывал, товарищ старший политрук, не в чистом поле развернут был, а на территории бывшего военного городка 21-й тяжелой танковой бригады, километрах в 10-12 от Минска и чуть в стороне от автомобильной дороги, да еще и ветка железнодорожная от города к этому военному городку проложена была, с небольшой грузовой платформой, чтобы, значит, технику туда-сюда перемещать удобно было. И там еще до нас много всего и всякого разного и построено, и размещено было. А потом, как ее расформировали, часть территории с хранилищами боевой техники под наш окружной автобронетанковый склад и приспособили. Рядом, в помещениях рембазы танковой бригады, разместили гарнизонную автобронетанковую мастерскую. А на бывшем танковом полигоне, что тоже неподалеку находился — там окружной артполигон обустроили, и там же хранилища боеприпасов оборудовали, для проведения стрельб. Удобно и правильно кто-то придумал территорией распорядиться, этого не отнять. И, как и у нас, что в мастерской, что на полигоне, много чего полезного остаться должно было. Так что оба этих объекта обязательно осмотреть надо было, это, повторюсь, Командир очень проницательно рассудил.

В общем, погрузили мы в танк еще пяток ДТ-29, уже в пехотном варианте, "для встреченных и желающих повоевать", как Командир сказал, сверху на броню дополнительно снарядные ящики закрепили, обговорили с оружейником порядок связи посредством танковых раций, да и выдвинулись километра два-три по дороге в сторону вероятного немецкого наступления. Я по ней часто технику гонял и знал там одно место, крайне удобное для засады. Ну сами посудите — дорога через речку и автомобильный мост на ней, основательный такой, для бронетехники тоже годный, а на той стороне луговая низина и через нее невысокая дорожная насыпь идет, которая через пару километров примерно за густую и широкую лесополосу, скорее даже лесок небольшой, заворачивает. Ну а наш край, мало того, что чуть повыше, так еще и изрядно посуше, потому как на нем сосновая роща языком вдоль дороги чуть не к самой реке подходит. И берега у той речки топкие, без моста переправу не сразу и наведешь, особенно под огнем если. Да и броды искать — та еще морока, особливо если в это время с противоположной стороны особо активных искателей брода из пулеметов расходуют. Командир, как прибыли, позицию у моста осмотрел и очень он этой позицией остался доволен, сказал, что место для обороны чрезвычайно удачное, лучше и придумать сложно — даже одним танком дорогу к складу надежно запереть можно.

Вот, значит, на краю рощи, промеж деревьев, метров за сто пятьдесят от моста, мы свой танк и умостили. Не скажу, что легко и просто это у нас получилось, пришлось маленько рощицу попортить, деревья танком покорчевать, а потом еще лопатами и пилами намахаться. Но зато позиция для засады получилась — прямо на загляденье. Наш танк с того берега практически не видно — он мало того, что в землю изрядно заглублен, а спереди и по бокам еще дополнительно обваловка земляная имеется — так еще в придачу и сам танк, и обваловка его дерном да ветками с листвой качественно замаскированы. При этом главная башня свободно вращается вкруговую и ничего ей не мешает, малые пулеметные башенки в обваловке широкие секторы обстрела имеют, а дорога на той стороне до самого поворота за лес просматривается, как на ладони. Да и на этой стороне наш танк тоже еще постараться обнаружить надо — если особо не приглядываться, то, как бы и не видно ничего за кустами в двух-трех шагах от дороги. Само собой, и просеку для возможного отступления задним ходом из рощи в тыл мы проложили — мало ли как оно повернется. Провозились до вечера, упахались сильно, но Командир остался доволен, похвалил и меня, и позицию нашу у моста, как очень даже хорошо замаскированную и с земли, и с воздуха, и поэтому пригодную для эффективной обороны. Вот там то, у того моста на той дороге, и началось формирование нашего героического впоследствии отряда...

Только закончили и с часок передохнули, как на дороге движение началось. Нет, покуда не немцы, — Командир вообще сказал, что немцы у этого моста, скорее всего, только завтра утром появятся, а то и попозже, — наши это были, беженцы, что от горящего Минска во все стороны разбредались. Женщины, детишки малые, да дряхлые старики — все мужчины от восемнадцати до пятидесяти уже на фронт ушли, воевать за дома свои, за этих вот ни в чем не повинных и беззащитных жен и матерей... да не сдюжили — силен оказался фашист. Бредут они пехом, измученные, тащат на себе узлы с вещами и другие нехитрые пожитки, в глазах усталость, страх и безысходность. Командир, наблюдая этот скорбный исход, только зубами скрипел от злости бессильной, а сделать для этих людей ничего сверх того, что мы и за них тоже бой принять готовились, ничего более не мог. Единственное что — выходил на дорогу, коротко инструктировал беженцев, чтобы, значит, они лучше по ночам шли, а если днем, так чтобы на небо чаще поглядывали, и как только самолет в нем увидят или услышат — чтобы сразу с дороги разбегались, лучше в лес, или кто куда. И что завтра днем они отдохнуть могут, если найдут где, потому как немца мы завтра с гарантией тут, у моста этого, остановим и за ними не пропустим. А мне потом сказал, что фашистские летчики — подонки и выродки рода человеческого — любят развлекаться расстрелом и бомбежкой таких вот беззащитных колонн.

— Откуда он это все знал, я сказать не могу, товарищ старший политрук — просто не владею этой информацией, а у Командира и не спрашивал никогда — не почину мне. Но только знания и умения его, как потом, со временем выяснилось, далеко превосходили знания и умения обычного майора-танкиста, и я, повторюсь, не зная и не понимая, откуда все это у него взялось, тем не менее, много раз благодарил судьбу, что Командира встретил.

— Разрешите продолжать рассказ?

Ну так вот, потом, ближе к сумеркам, вперемешку с тающим потоком беженцев и отступающие армейские потянулись. Сначала, как водится, начальство всякое разное на легковых машинах в тыл торопилось. Не боевые командиры, нет — те со своими частями отступали — а всякая тыловая да штабная братия. Командир к ним на дорогу даже выходить и останавливать не стал — сказал, что начальства, чтобы, значит, руководящие указания вырабатывать, ему и в собственном лице хватает, а никакой реальной помощи в организации обороны что здесь, что возле нашего склада, от этих, которые впереди своих частей отступают, не дождешься. А если еще кто из политсостава попадется, так мы себе на дороге не помощь, а геморрой найдем — так Командир сказал, извините, товарищ старший политрук, если слова мои Вам неприятны чем.

Далее, уже в сумерках и ближе к ночи, конные повозки и редкие грузовики пошли, в основном с ранеными. Их Командир тоже останавливать не стал, потому мы им ничем помочь не могли. А вот одиночный ЗИС-5, в кузове которого людей видно не было, остановил, я по его команде в это время в сторонке, с ручным пулеметом залег, для подстраховки и обозначения серьезности намерений, как он сказал.

Кузов грузовика кузов был плотно забит разным ценным, особенно на войне, добром: ящиками с тушенкой, сгущенкой и другими консервами, мешками с сахаром, солью, крупами, канистрами со спиртом, а еще новым обмундированием, сапогами, мылом и всяким другим положенным в армии хозяйственным имуществом. В кабине, помимо водителя, обретался толстомордый капитан, тыловик какого-то полка, как он представился — номер я не расслышал. Но полка, скорее всего, уже разгромленного, потому что внятно пояснить, где сейчас находится полк, и куда следует сам тыловик со своими запасами, капитан не смог. А вот дальнейшие действия Командира меня тогда изрядно удивили — он, фактически, отнял у тыловика грузовик с имуществом, предложив тому на выбор: либо остаться с нами и принять завтра бой с немцами, либо оставить грузовик здесь, и дальше резво отступать в тыл уже пешим порядком. Понятно, что у нас остался только грузовик, а при нем и водитель — молоденький вихрастый парнишка, которому явно было страшно, но который при этом твердо отказался бросить машину.

Ну а ночью пошли мимо нас уже и войска, в основном пехота наша родимая, с редкими вкраплениями других родов войск. Не сказать, чтобы прямо ротами и батальонами они по этой дороге с передовой в тыл шли — все ж таки совсем не главное направление отступления — но отдельными подразделениями до роты и разрозненными группами за вечер и ночь их изрядно мимо нас прошло.

По разному шли — кому как воевать выпало накануне. Были такие, что шли походными колоннами, с оружием, с сохранением строя, интервалов движения и даже кое-какого имущества в редких повозках. Были и такие, что шли мелкими группами, вразнобой, без строя и порядка, совсем на регулярную армию непохожие — некоторые даже без оружия вовсе шли, где-то винтовки свои побросав. И все без исключения изнуренные, грязные, серой пылью насквозь пропитанные, и этой же пылью все в тусклый серый цвет выкрашенные — от волос и лиц до обувки. Опять же, раненые среди них, из тех, что ходячие. Еле тащатся, родимые, а все ж остановиться на ночлег и отдых им нельзя — сзади фашист подпирает. Но даже и в такой ситуации были те, кто не сломался, духом не пал, а только прибавил в стойкости. И шли они, пусть даже отступая, не просто так, все лишнее, а иногда вовсе даже и нужное очень, побросав, нет — кто станковый "Максим" за собой катит, пусть даже без патронов, кто батальонный 82-мм миномет, по частям раскиданный, на своем горбу тащит, кто 50-мм ротный на себе волочет...

К таким вот Командир на дорогу выходил, разговоры разговаривал, присоединиться предлагал, чтобы завтра фашистов вместе бить. Как он мне потом разъяснил, организованные подразделения останавливать смысла особого не было — у них и командиры свои, и маршрут движения с конечным пунктом прибытия предписан. Не пойдут они на нарушение приказа, пусть даже это всего лишь приказ об отступлении. Из проходящих мимо мелких групп тоже не все для завтрашней войны годятся — тут нужны стойкие, сохранившие боевой дух и готовые упереться насмерть, а отступающие сейчас мимо нас только потому, что приказ такой был, или потому, что от своих уничтоженных подразделений они одни только и остались. И в отборе таких бойцов особое внимание Командир обращал как раз на тех, кто из последних сил тащил на себе что-то из вооружения, помимо винтовок.