Нет житья от попаданцев

— Значит, на мои вопросы вы всё же ответите?

— Пожалуй, почему бы в такую ночь, если нам обоим не спится, не открыть пару грязных тайн? Тайн, скрывающих массу недостатков — глупость и гордыню, подлость и тщеславие... Только, пожалуй присядем, например, вот здесь. Из этого окна прекрасный вид на берег озера.

Директор несколько раз взмахнул длинной, узловатой палочкой, очертив в воздухе то, что уже спустя несколько секунд, воплотилось в пару очень мягких и тёплых кресел.

— Это ведь она? Та самая, бузиновая палочка?!

— Да, именно она. Честно отобранная мной в бою у Гриндевальда. Если честно, я не раз пытался от неё избавиться — продавал, дарил, устраивал дуэли в поддавки с невыразимцами. Но она всегда возвращалась обратно — а обычные палочки мне не подходят, пока я владею Старшей.

— Но зачем? Она же самая лучшая, самая сильная!

— Для воинов, завоевателей, авантюристов. Но не для директора, вокруг которого дети, что могут пострадать при нападении очередного психа. Всё же, очень неудобно, когда тебя пытаются убить, даже если ты готов отдать эту опаснейшую вещь сам! Но, если ты хочешь разобраться во всём, надо начинать с самого начала...

Директор некоторое время молчал, пытаясь упростить слишком запутанную, да и не слишком приятную историю. Но, как бы это не было больно, теребить давние душевные раны, но его жизнь была достаточно поучительна, чтобы заставить задуматься Гарри Поттера. Сильного, очень известного, и, в будущем, наверняка достаточно влиятельного мага. Ведь ошибка слабого — беда одиночки, а ошибка великого — горе целых народов.

— Началось всё, пожалуй, с моего отца, Персиваля Дамбльдора. Не слишком сильный маг, чистокровный в четвёртом поколении, достигший мастерства в Нумерологии. Отец грезил могуществом, мечтал о том, что Дамбльдоры сравнятся с Блэками, Ноттами, Прюэтами... И потому разработал особую доктрину совместимости, твёрдо убеждённый, что у правильно подобранной пары слабых волшебников могут родиться куда более сильные дети. Что ж, надо признать, его надежды оправдались — к его радости, и к последующей беде... Конечно, в Англии да и вообще в Европе отцу никто бы не позволил снимать магические параметры молодых ведьм, вот и пришлось ему ехать в дикие места...

Альбус Дамбльдор грустно усмехнулся:

— Между прочим, в первую очередь он поехал в Африку. Как знать, если бы чёрные аборигены были бы погостеприимнее, и не заставили отца бежать, уворачиваясь от зачарованных копий, был бы сейчас ваш директор чёрным и кудрявым... Но жену он отыскал себе среди одного из маленьких племён Апачей, вытесняемых поселенцами с великих равнин. Отец потратил более половины своих сбережений, но выкупил молоденькую племянницу шамана. Вот только сомневаюсь, что этот выкуп — ружья, револьверы, железные ножи, пошли на пользу воинственному племени. Много лет спустя, когда я искал родичей со стороны матери в Америке, ни артефакты, ни ритуалы не нашли родной крови. А отцу с юной супругой, пришлось срочно убираться из Америки — поселенцы не пришли в восторг, когда оружие, проданное заезжему англичанину, индейцы радостно использовали против самих американцев.

Гарри завозился в своём кресле. Тема семьи для него всегда была болезненной. Ведь родителей он знал лишь по фотографиям, и по рассказам. Учителей, Хагрида — и Сириуса. Сириуса, готового шутить всегда и везде, и очень к немногим вещам относящегося серьёзно. И одна из этих вещей была любовь — "удивительное чувство, способное связать и осчастливить настолько разных людей, как Джеймс и Лили. Знаешь, Гарри, у меня было немало любовниц, но я бы всех их променял на одну — ту, которую смог бы полюбить больше жизни, как любил твой отец!"

— Но они ведь любили друг друга? Правда?

Директор медленно покачал головой:

— Боюсь, что нет, мальчик мой. Отец... он любил нас, он видел в детях воплощение своих амбиций, ведь мы были куда сильнее его. А к матери относился как к породистой лошади, рожающей ему породистое потомство. Уже гораздо позже я понял, как было тяжело матери. В чужой стране, среди не самых приятных людей, открыто презирающих "дикарку", даже имя отец ей дал нумерологическое — Кендра, священная тройка, а я, к своему стыду, так никогда и не спросил, как её называли в племени... Может быть, знает Аберфорд, мой младший брат, он всегда был добрее и внимательнее — но он не скажет, и никогда не простит... Вот одна из тех самых, неисправимых ошибок, Гарри — надо ценить и беречь тех, кто тебе дороги, пока они живы, надо уделять им время, иначе будешь сожалеть так же, как я сейчас.

Грифиндорец неуверенно покивал, пытаясь понять, что же делать именно ему? Спрашивать, как звали Сириуса в детстве? Или, не приведи Мерлин — как в детстве звали тётю Петунию. Вряд ли она порадуется, если он заявится в гости, чтобы задать пару-тройку личных вопросов.

— Мы с Аберфордом росли, хорошо учились, радовали успехами отца. А затем родилась Ариана. И настали тяжёлые времена. Нет, никто не обвинял нашу сестрёнку, она была сущим ангелом — наделённым просто чудовищной мощью! Всё мастерство отца, защитные руны, детские артефакты — ничуть не спасали от невероятных по силе детских выбросов крошки Арианы. Наш дом она разносила более десятка раз — и отцу приходилось восстанавливать его из руин раз за разом. Мать почти ничем не могла помочь, отец научил её только простейшим бытовым заклинаниям. И однажды, произошло то, что было просто неизбежно — уставшие родители не уследили за бойким ребёнком. Ариана просто вышла в сад и играла с цветами — заставляя их цвести и светиться, летать и петь. Обычное развлечение маленькой, но очень сильной ведьмы — но в этот раз рядом не было никого из взрослых, способных скрыть магию ребёнка. И её увидели...

Гарри поёжился. Как-то жутко и трагично это звучало. Ну увидели — потом придут обливиаторы и всё исправят. Ну заставят невнимательных родителей штраф заплатить. Что здесь такого?

— Ты ведь не понимаешь, мальчик мой? Это был 1891 год. Люди были проще, глупее, безжалостней. Три обычных деревенских мальчишки схватили шестилетнюю кроху, и потащили в центр деревни, крича, что поймали ведьму, что её надо сжечь! Когда собравшиеся опознали в перепуганном ребёнке Ариану, и усомнились, ведь отец поддерживал безупречную репутацию семьи, грубые мальчишки просто принялись избивать девочку, чтобы заставить её признаться во всех грехах. Неудивительно, что это вызвало сильнейший выброс. Хулиганов просто испепелило, но и в толпе многие пострадали, получив страшные ожоги. Разъярённая толпа едва не растерзала малышку, но на сильнейший выброс явились, сначала родители, а после — и наряд обливиаторов из министерства.

Скандал был страшный, ведь если мать, просто прикрыла собой избитое, еле живое дитя, то вот взбешенный отец в средствах себя не ограничивал, боевыми заклинаниями перебив, наверное, четверть деревни! Обливиаторы, едва завершив с работой, арестовали нарушителя Статуса Секретности и отправили отца на суд. Лишь гораздо позже, навестив отца в Азкабане, незадолго до его смерти, я узнал некоторые подробности того суда. Для тех времён, пожизненный Азкабан за массовое убийство магглов, был совершенно немыслимым наказанием! Даже устроившие бойню прямо в городе оборотни отделывались вполне посильным штрафом!

Но именно в этом случае, Визенгамот оказался безжалостным и принципиальным. Ведь отец взял на себя и вину Арианы, не желая, чтобы дочь, через которую он рассчитывал породниться с каким-нибудь древним богатым родом, забрали под тем поводом, что "слабосилки" не способны контролировать новое воплощение Морганы. Сразу несколько родов заинтересовались талантливым ребёнком, и просто сгноили неподатливого отца в Азкабане, шантажируя семью осуждённого преступника до самого конца. Зря лишь мать слала апелляции о пересмотре дела, в ответ получая лишь хамство и отписки. Подкупленные аристократами бюрократы просто издевались над нами, отказывая в пересмотре раз за разом, под самыми дурацкими поводами, вплоть до орфографических ошибок в прошении! А в Азкабане, слабым магам приходится даже хуже, чем сильным. Отец выдержал меньше двух лет...

Директор смотрел в окно, не видя ночного пейзажа. В его глазах были воспоминания.

— Переезд в Годрикову Лощину ничуть не помог. Ариана, даже вылечившись, боялась своего дара, пыталась бороться с ним, выбросы становились всё сильнее, всё неуправляемее. Мы с братом ещё учились в Хогвартсе, лишь на каникулах помогая матери. Страшно представить, как тяжело приходилось молодой ещё вдове, пытающейся воспитывать сходящую с ума от страха перед собственной силой дочь, и в то же время отбиваться от "заманчивых предложений" разных "древних и благородных"! Я точно знаю, что доходило и до угроз, и даже не уверен, что мать погибла во время одного из выбросов Арианы, а не по воле потерявших терпение аристократов. Даже ЖАБА мне пришлось сдавать спустя пару лет, ведь как оставшемуся старшим в роду, мне срочно пришлось взять опекунство над сестрой, и организовывать похороны матери... А эти аристократические шакалы, даже на кладбище заявились, и сходу предложили "избавить от опасной проблемы", уступив опекунство над Арианой!

На этот раз Гарри проняло куда серьёзней. Даже то утверждение в недописанном черновике, что именно Альбус Дамбльдор помогал развязывать магические войны, чтобы проредить ненавистных ему аристократов магического мира, сейчас не казалось таким уж невозможным. Ведь у него были, действительно были серьёзные основания ненавидеть разных там древних и благородных! Даже чуть жутковато стало. А вдруг там и Поттеры проявили себя не с лучшей стороны. А он тут сидит один на один с директором, и даже боевых заклинаний не знает!

— Даже не представляю, как мама, слабая и почти необученная волшебница, справлялась с чудовищными выбросами сестры. Меня, взрослого и довольно умелого волшебника, это выматывало страшно. А тут ещё и эти, гиены, так и ждущие повода наложить руки на Ариану. Я ведь её даже в Хогвартс не мог отправить, туда не принимают детей с нестабильной магией, опасной для других. Появление Геллерта стало спасением для нас. Гриндевальд приехал в гости к нашей соседке, своей тёте, Батильде Бэгшот, и просто скучал. Сильный — сильнее меня, маг, красивый и очень харизматичный парень, он за считанные дни нашел подход к Ариане. И недели не прошло, как сестра, в её неполные четырнадцать, влюбившаяся без памяти в галантного немца, приняла свой дар, и, наконец, начала полноценно обучаться магии. В конце весны, я согласился с доводами Геллерта и просьбами Арианы, и провёл для них магическую помолвку. Без всяких условий, выкупов, и договоров. Во всяком случае, Гриндевальд утверждал, что женится на сестре, а не просто пытался отобрать её, как английские аристократы.

Вернувшийся после шестого курса Аберфорд был просто разъярён, и напал на Геллерта, после чего серьёзно пострадал от выброса испугавшейся Арианы. Тогда-то Гриндевальд, опасающийся за душевное равновесие юной невесты, предложил мне авантюру. Мы подменили воспоминания Аберфорда, создали "тело" сестры, где основу делал я, а Геллерт, недурно разбирающийся в тёмных искусствах, придал имитации правдоподобия. Во всяком случае, аристократы, проверив своими способами, поверили и отцепились, позволив Гриндевальду беспрепятственно вывезти сестру из Англии. На похоронах Аберфорд сломал мне нос. А когда, несколько лет спустя, умудрился разбить ложные воспоминания, повторил процедуру.

Альбус грустно улыбнулся, попытавшись сквозь ночную тьму рассмотреть Хогсмид.

— Во всяком случае, он, по меньшей мере, жив! Пусть и не желает иметь со мной ничего общего. А вот на счёт Арианы я ничего не могу сказать. Первые годы она, временами, писала письма, отвечая лишь на часть вопросов, а позже — порвала всякие связи. Возможно, просто не может простить мне дуэли с Геллертом, живёт где-то вдали, в одиночку воспитывая их общих детей. Возможно, погибла в его бесчеловечных экспериментах, или сгинула в развязанной им войне. Я и хочу определённости, и боюсь утратить последнюю надежду. И никогда не прощу себя, что не кинулся её искать сразу, как узнал о том, кто стоит за развязанной в обоих мирах бойней. Скажу честно — я просто был занят своими делами. Учился у Фламеля, женился, строил новый дом — не мог же я привести жену в дом, где погибла моя мама, и, официально, Ариана. Стал преподавателем Трансфигурации в Хогвартсе — уже позже, получив мастерство в Трансфигурации, и звание подмастерья — в Зельеварении и Алхимии. И, к вопросу об ориентации, все, кому это надо, удостоверились, что мой брак с Виолой Террис, официально зарегистрирован в министерстве.

— Значит, вы действительно учились у Фламеля? — Устало удивился Поттер, с трудом удерживая зевоту. — Нет-нет, я вам верю, просто его очень редко можно увидеть, и...

— С Николасом тяжело иметь дело. Он очень раздражительный, и увлекающийся человек. И определённое уважение испытывает только к Мастерам. И учить соглашается только тех, у кого есть несомненный талант в Трансфигурации или Зельеварении, ведь Алхимия — это производное от этих двух отраслей магии. А обычных любопытных, или, тем более, журналистов, просто ненавидит. Ещё с тех пор, как в восемнадцатом веке полностью переврали его концепцию философского камня. Золото, эликсир бессмертия — что за глупость! Высшая форма Алхимии — это материализация частицы своей магии, этакий камертон, работая с которым, сам алхимик постепенно преобразует себя, превращаясь в нечто большее, чем обычный маг. Это длительный, но увлекательный процесс, в ходе которого маг не стареет, и может продолжать свои исследования.

— Значит, никакого философского камня не существует? — Искренне огорчился гриффиндорец. — И что-нибудь в золото превратить невозможно?

— Для алхимиков вполне возможно! — Ухмыльнулся Дамбльдор. — Правда, очень сложно и бессмысленно! Алхимические эликсиры стоят куда дороже, чем золото по весу! И подмастерье алхимик встречается реже, чем мастер в большинстве других дисциплин. Эликсиры долголетия, омоложения, закрепления Дара, снятия проклятий, наделения особыми мистическими талантами — покупают за любые деньги! Семья Виолы была очень жадной — выкуп за мою любовь составил девятнадцать фиалов с эликсирами! Да и то, если бы не вмешательство учителя, они бы и до сотни доторговались бы! И философский камень вполне существует — сколько раз его крали и отбирали, не понимая, что частица магии всё равно притянется к владельцу. Просто у Николаса стихиальная предрасположенность к земле — вот его "камертон" и воплотился в виде булыжника. У той же Перенель Фламель — между прочим, жены не самого Николаса, а его внучатого племянника, эта материализованная магия выглядит, как маленький радужный смерч, она ведь воздушница. А у меня основная стихия — огонь, когда учитель вручил мне песчинку, отколотую от своего камня, то говорил, что моя магия, когда я преобразую частичку его, и наполню своей магией и смыслом, явится в виде живого, управляемого огня. Может, за это Фоукс прощает мне мои ошибки? У Николаса были сотни учеников, но получить мастерство, воплотить в реальность свою концепцию, кусочек своей магии, удалось лишь девятерым.