Ловелас

И, как бы там ни было, Ипполит Май решил посмотреть на это диво. А заодно попытаться сделать то, что оказалось не под силу признанным мастерам холодной стали и колдовства. В северных землях известность его не была столь распространена, поэтому он имел шансы не настроить против себя всех отцов и мужей Обежа одним только тем, что въедет в городские ворота.

Тпат должен был ему тысячу флар, Рарош полторы тысячи, а Котур и еще три вольных города целых три тысячи флар. На такие деньги один он мог бы жить безбедно года два, а то и три (при условии совсем не играть в карты).

Но деньги в этот раз предназначались не для него.

Отправляясь в дорогу, он с грустью размышлял, что раньше никогда не опустился бы до сознательного соблазнения девушки только из-за денег. Он не стал бы делать этого и сейчас, не окажись его мать, которой вечно не сиделось на месте, в довольно скверном положении. Она опять ждала ребенка. Ипполиту было тридцать два, ей — почти пятьдесят, и оба они догадывались, чем это может ей грозить. Как обычно, отца ребенка назвать с уверенностью она не могла, но на этот раз, как понял Ипполит, выбирать надо было уже не

между герцогом и графом, а между театральным плотником и подмастерьем портного. Стало быть, со стороны помощи ждать не приходилось. Играть на сцене она не могла, последний богатый любовник ее бросил, чувствовала она себя плохо, а денег не было ни у нее, ни у Ипполита — слишком уж неожиданно это с ней приключилось. И он, как старший (да и единственный на сей момент) мужчина в семье, обязан был что-то предпринять. Он презирал низкие побуждения, но вынужден был следовать им.

К тому же, в деле, за которое он на этот раз решился взяться, присутствовала существенно бОльшая доля риска, чем Май привык допускать обычно. Он вторгался на чужую территорию. Колдовской Цех Северного берега — организация закрытая, и тайны, известные внутри нее, распространению не подлежат. Кто колдует, как колдует, зачем колдует и почему — посторонних это не должно касаться. Если же кто-то сильно интересуется, то он либо поступает на службу Цеху, либо получает по загривку и больше не сует нос в чужие дела. Май не желал первого и совершенно не желал второго. Его прадед был настоящим предсказателем будущего, и Май по наследству получил способность видеть и слышать кое-что, недоступное другим. Когда ему было очень нужно, он не стеснялся вводить кого-то в заблуждение относительно собственной персоны. Раскройся его обман, ему не поздоровилось бы еще в Рароше в момент получения информации о колдунье. Но обман не раскрылся. Все-таки Май был хорошим актером. И другого способа заработать много денег сразу и быстро он не видел.

У него оставалось в запасе около пяти месяцев. Что ж, кто не рискует, тот не ужинает за чужой счет. Так стоит ли щепетильничать, если козыри сами ложатся в руки? Отчего бы не попытать счастья. И, если такое возможно — нечестное дело сделать честно, — он, конечно же, приложит все старания.

* * *

Обеж был древним городом, но лет двадцать назад сгорел, и от прежнего Обежа мало что осталось — стены старой крепости, казармы городского гарнизона и огромный собор на центральной площади. Хорошо мощеные улицы были удобны, не широки и не узки, дома в новомодном стиле, который не особенно нравился Маю, покрашены были в разные цвета, очевидно, в надежде придать хмурому северному городу оттенок южной солнечности и веселости. Проживи Ипполит Май в Обеже всю жизнь, ему, может быть, выдумка эта показалась бы удачной, но он был родом из далеких от этих мест теплых краев, и нависшее над самыми городскими крышами сырое серое небо гасило яркость красок, делая пятнистую пестроту города смешной и неуместной. К серому небу более шел серый камень.

Ипполит остановился в рекомендованном ему пансионе, разложил в порядке предполагаемого посещения привезенные с собой письма и отправился наносить визиты.

Иностранец скучает в чужом городе первые несколько дней, пока не заведет знакомства. Ипполиту везло. Его знакомства оказались удачными. Следующим же вечером он был приглашен городским старшиной на прием с музыкой и танцами, который должен был состояться в честь шестилетней годовщины победы Обежского флота над остатками великоимперской эскадры, до того уже дважды рассеянной сначала соединенным флотом Рароша и Раннона, затем — обычным в этих водах сильным штормом. Событие, в честь которого устраивался праздник, не казалось Маю таким уж героическим. Имперская эскадра потонула бы и сама по себе, без посторонней помощи, но для маленького Обежа это было грандиозное событие. Кроме того, Май надеялся, что начальник городской стражи приведет на прием свою дочь, и не придется использовать для знакомства с ней такие давно позабытые и заброшенные методы, как стояние ночью под окном, сочинение писем в стихах и ожидание с букетиком цветов в шляпе как бы случайной встречи в прачечной или в кондитерской лавке.

Прием был полностью в провинциальном стиле. Гости собирались заранее, что в любой из столиц сплетники сочли бы скандалом. Обежская великосветская публика наряжалась в костюмы по моде двадцатилетней давности, дамы носили большие овальные кринолины и платья с квадратным вырезом, кавалеры их были с ног до головы обшиты золотым галуном, будто драгуны эпохи второго регентства. С париков сыпалась на паркет бального зала мука, маленький оркестрик на балконе играл менуэты и контрдансы, словно они были дикими танцами сабашских горцев. Молодежь скакала и веселилась под эту музыку вовсю. Люди более солидные после двух танцевальных туров разошлись по разным залам.

Начальник городской стражи и его дочь были приглашены, но не появлялись.

Ипполит Май поговорил с несколькими новыми знакомыми о политике, погоде, науке, торговле, искусстве; потом были поданы легкие закуски и вино. Праздник только начинался. Май слонялся среди танцующей публики в поисках колдуньи, обращая на себя всеобщее внимание высоким ростом и изысканным бордовым камзолом из вышитого алонского шелка, модным и страшно дорогим (что поделаешь — репутация обязывает), а еще тем, что мало кому был представлен (и слава Богу). Одна из совсем молоденьких насмешниц, мимо целой стайки которых Май прошел, не посмотрев в их сторону, с явным разочарованием в голосе назвала его в спину столичным индюком. Он подумал, что поиски сегодня не принесут успеха, и отправился туда, где ждало его занятие, более соответствующее его нынешним интересам. За карточным столом играли на хорошие деньги.

Он устроился за картами так, чтобы видеть танцевальный зал, сначала выиграл, потом проиграл, потому что постоянно отвлекался от карт.

Весьма милая дама среднего возраста, сидевшая по левую руку от него, муж которой, местный землевладелец, наливался вином в буфетной, после того, как Май несколько раз на нее взглянул и улыбнулся, сняла туфлю и гладила под столом его ногу своей, слегка краснея от удовольствия и собственной смелости. Это было само по себе неплохо, но вовсе не то, за чем Ипполит Май сюда приехал. Вскоре он решил, что играть ему хватит, если он не хочет пустить на ветер свои последние деньги. Он объявил, что ставки слишком высоки для него, встал из-за стола и вышел обратно в зал для танцев. Он еще не выбрал, на кого обратит внимание, если ему не суждено сегодня встретиться с колдуньей. У него на заметке было несколько кандидатур. И еще он думал: а, может быть, лучше напиться и остаться одному? Ему казалось, от последних переездов он устал.

Соседка его через некоторое время последовала за ним. Кокетливо прикрываясь веером, она предложила к его услугам собственный кошелек. Май как раз делал вид, что сомневается, не принять ли эту помощь и не пойти ли отыграться, когда вошла колдунья.

Он учтиво целовал унизанную перстнями руку своей благожелательницы, и в этот момент его словно кто-то невидимый толкнул в спину. Как ни ничтожны были его магические способности, даже он почувствовал приближение Силы — девочка не считала нужным, или просто не умела ее прятать. Кто-то из музыкантов, очевидно, тоже обладавший долей колдовского дара, сбился, но живо вновь подхватил мелодию, и танцы продолжились, как ни в чем не бывало.

Пробормотав какие-то извинения за собственную неуклюжесть и отказавшись воспользоваться деньгами, Май начал пробираться через танцующих, оставив жену землевладельца в недоумении.

Держа под руку своего отца, маленькая колдунья шла в столовую. Темно-синее парчовое платье подчеркивало стройную фигурку, тонкую шею и открытые плечи целомудренно прикрывали белые кружева, ниспадавшие с высокой прически, а темные волосы, уложенные затейливыми локонами, были ненапудрены и лишены каких бы то ни было украшений. Личико у колдуньи было тонким и бледным, как у человека, годами лишенного солнца и свежего воздуха. Май решил, что она довольно симпатична, хоть и выглядит, словно кукла, вылепленная из воска. Но, если он ожидал поначалу, что увидит нечто необыкновенное, то он ошибся.

Он пронаблюдал церемонию приветствий, которыми обменялись начальник городской стражи с устроителями приема и уважаемыми гражданами города, что присутствовали на празднестве.

Тонкие пальчики колдуньи нервно перебирали белые перья веера. Май попробовал отгадать причину ее волнения. В чем она? В том ли, что за колдуньей охотятся, и всегда и везде есть вероятность слежки? Или в том, что девочка не привыкла к шуму веселящейся толпы и выходы в свет для нее редкость? Или...

Впрочем, взгляд колдуньи, путеводной ниточкой уже провел Мая через весь зал и указал на златокудрого юнца из местных в немного тесноватом ему бархатном темно-зеленом костюме. Отец колдуньи в тот момент самозабвенно обнимал и расцеловывал какого-то жизнерадостного толстяка из обежского магистрата, и дочь свою оставил на минуту без надзора.

Колдунья указала юноше на отца, затем на себя и изобразила в воздухе некий жест, который, будь он обращен к Маю, тот истолковал бы, как обещание избавиться от назойливой опеки. Завершил эту безмолвную речь легкий воздушный поцелуй, и колдунья тут же с невинной улыбкой повисла на локте у отца, обернувшегося к ней с каким-то вопросом.

Май все понял. Птичка была поймана, но, увы, в чужой силок. Ну что ж, ему ведь с самого начала нужна была не она. Ему нужны были деньги. Если б он не чувствовал, что это дело принесет доход, он бы за него не брался. Неужели его собственный Дар его подвел? Впрочем, если верно отследить события, то можно получить с купеческих городов то, что обещано контрактом. Если он будет точно знать, что, когда и как случилось, кто докажет, что это не его работа? Теперь он может только пожелать юноше успеха. А если у парня в ближайшее время ничего не выйдет, он, Май, всегда знает, что делать и как подхватить упавшее знамя.

Он улыбнулся своим мыслям и оглядел зал в поисках своей щедрой соседки по картам. Он мог бы расспросить ее о златовласом юноше, дочке начальника городской стражи и последних слухах в городе. Глядишь, что-то из сплетен оказалось бы ему полезным. Но ее он нигде не увидел. Зато приметил, что златокудрый юноша, резво лавируя меж прогуливающихся и мирно беседующих гостей, окольными путями пробирается к лестнице на второй этаж. Колдунья, по прежнему уцепившись одной рукой за локоть отца, упрашивала его о чем-то, а другой рукой держалась за шелковую ленту на поясе очаровательной рыженькой толстушки, одетой во все розовое, которая все время торопливо кивала то колдунье, то ее отцу.

И тут сработало чутье, впитанное Маем с молоком матери (или приобретенное за детство в театре — какая разница). Он умел различать людей искренних, и людей, надевших маски. Кто из окружающих живет свою жизнь, а кто играет — для него было словно открытая книга.

Он увидел человека, старательно исполняющего заданную роль, взгляд которого, — недобрый взгляд, — также был обращен на колдунью. Май безошибочно узнал конкурента. Итак, их здесь, по меньшей мере, трое. Не об этом ли его предупреждал последний наниматель? Даже интересно.

Тот, другой, был невысок ростом, черноволос, и носил богатый костюм граагских моряков. Он тоже улыбался. Так улыбается кот, прохаживаясь возле миски сметаны. Возможно, так же до сего момента улыбался сам Ипполит Май.

Тогда Май решил переменить позицию. Он обошел зал вокруг, предугадывая последовательность событий, и стал ожидать на подступах к лестнице. Колдунья, держа за руку свою рыжую подругу, вела ее к нему. Май взял с подноса крутившегося рядом слуги бокал с игристым вином и отвернулся. Граагский моряк следил за колдуньей с большего расстояния, но не менее пристально, чем Май. Он может быть опасен? Если судить хотя бы по одному внешнему виду, да. А если он еще и способен колдовать...

"Что за игру я себе нашел", — мысленно укорил себя Май и покачал головой. Что там говорил ему мэтр Иоржин о пострадавших от других любителей брать призы? Но деньги, деньги. Они были так близко, что останавливаться попросту преступно. Он заберет деньги, отдаст их матери, и вновь ничем не будет связан. Он поедет затем... куда-нибудь на юг, все равно, куда, главное — подальше от серого неба Обежа.

Колдунья прошла мимо. Мраморное личико ее чуть ожило, щечки порозовели.

— Я решила, — донеслось до Мая. — Я твердо решила, Флор. Сегодня, или никогда.

— Твой отец убьет нас, когда обо всем узнает, — буркнула в ответ рыжая Флор.

Следующей реплики колдуньи Май уже не слышал. Шелестя юбками, они вспорхнули по лестнице наверх. Май выждал немного, гоняя пузырьки в бокале и краем глаза наблюдая за граагским моряком, и, в тот момент, когда моряк на что-то отвлекся, подхватил с подноса у слуги второй бокал и взбежал по лестнице следом за подругами.

Что за здание снято для праздника, Май не знал. Не будь бальные и столовые залы первого этажа столь огромны, он решил бы, что это бордель. Отдельных комнат, расположенных на втором этаже вдоль галереи с окнами, было много больше, чем требовалось местным модницам, чтобы переменять наряды.

Вдали, у предпоследнего окна, в самом конце галереи, Май углядел переливающийся в лунном свете розовый атлас.

Заслышав, что кто-то поднялся, рыжая Флор предусмотрительно нырнула за портьеру. Потом осторожно выглянула оттуда и, увидев Мая, спряталась вновь. Май замедлил шаги, принял задумчивый вид и направился прямиком к ней.

Он подошел. Быстрый, боязливый взгляд на одну из дверей, в тонкую щель под которой просачивалась полоска слабого света, указал ему, где уединилась со своим юным другом колдунья.

— Что делает такой прелестный цветочек здесь в темноте и одиночестве? — спросил Май, едва удержавшись, чтоб не сказать вместо "цветочек" "поросеночек", лишь в последний момент, заменив сравнение, казавшееся ему более верным, на более приятное. — Вам грустно? Вас кто-нибудь посмел обидеть?

В блестевших при ярком лунном свете глазах в несколько мгновений растаяла настороженность. Рыженькая Флор, определенно, опасалась незнакомцев, но не таких обаятельных, как Ипполит Май. Тем не менее, она, как верный своему долгу часовой, лишь пожала плечиком и ничего ему не ответила.