— Нет-нет. Вы все правильно сказали. Вот только если вы сумели увидеть, значит, не так хороша моя маска, — с какой-то легкой печалью произнесла молодая женщина.

— Может ради меня вы ее чуть-чуть приподняли?

Мой завуалированный вопрос должен был дать ответ, который позволил бы узнать основную причину моего приглашения в гости.

— А давайте еще выпьем! — резко и неожиданно ушла от ответа графиня.

— Выпьем за наше более тесное знакомство! — мой тост прозвучал двусмысленно.

Она это поняла, потому что лицо ее еще больше покраснело, но при этом она не отвела своего взгляда.

В эту ночь я понял только одно: ей очень хотелось человеческого тепла, ласки и сочувствия. Мы любили друг друга неистово, пылко, самозабвенно. В ней не было ни малейшего изъяна, но вместе с тем присутствовала одна странность. Молодая женщина просто фонтанировала страстью, но при этом имела детское понятие о любовных играх.

Возвращаясь рано утром домой, я чувствовал себя, как мальчишка, который в первый раз в жизни добился своего от подружки и стал мужчиной. Это было странно. Дело в том, что в прошлой жизни я прошел мимо чувства, под названием любовь. Да, у меня была жена, но мы встретились уже как два взрослых, самостоятельных человека и стали жить вместе. Любви не было, а только уважение и понимание друг друга. Здесь было другое. Оказавшись замужем за немецким генералом, который был ее намного старше в восемнадцать лет, она просто замкнулась в себе, отгородившись от ненавистного ей Рейха. Ей повезло, что спустя полгода генерала убили где-то во Франции. Намного позже, как мне стало известно, ее замужество стало ценой выкупа за жизнь отца, бывшего полковника польской армии, а затем видного деятеля в польском сопротивлении.

После нескольких лет затворничества графиня Анастасия Мазовецкая надеялась, что молодой человек станет для нее свежим глотком воздуха в этой душной от страха и ненависти атмосфере, но оказалось, что он для нее стал кем-то более значимым, чем просто хорошим знакомым. Испуганная и одинокая женщина неожиданно нашла опору в жизни и теперь страшно боялась ее потерять, но при этом ее любовь ко мне была спокойной и ненавязчивой. Она не требовала от меня ничего, а только хотела быть рядом. Я это не сразу понял, как и то, что и меня тянет к ней. Стоило мне это понять, как я при очередной нашей встрече снова заговорил о ее переезде в Швейцарию.

— Я хочу, чтобы ты уехала в Швейцарию, причем в ближайшее время.

— Хорошо, Алекс. Когда нужно будет ехать?

— Как соберешься. Что ты собираешься с собой брать?

— Моего тут ничего нет, за исключением картины матери, Алекс, — тон, какими были сказаны слова и твердый взгляд, говорили о том, что она не уступит.

Я уже успел убедиться за эти пару недель, что ласковая и нежная кошечка, когда надо, умела превращаться в тигрицу, становясь сильной, независимой и прямой в своих суждениях женщиной. Как это в ней сочеталось, я никак не мог понять.

— Как скажешь, Настя.

На следующий день я отвез очередную партию груза и договорился с Карлом, чтобы тот все решил с переходом границы моей хорошей знакомой. Когда мы приехали обратно в Берлин, я назвал Гансу, водителю машины, адрес дома, который находился в двух кварталах от дома графини. Выйдя из машины, я втянул в себя воздух, скривился и закашлялся. В столице было очень плохо с топливом и в ход шло любое горючее и низкие сорта угля, поэтому городской воздух представлял собой взвесь гари, окалины, выхлопных газов, царапающие глотку и затрудняющие дыхание. Подняв воротник пальто, я пошел по улице. Везде были видны следы бомбежек. Огромный город чуть ли не каждую ночь вздрагивал от ударов авиации Советской Армии и союзников. Дойдя до перекрестка, автоматически бросил взгляд на группу истощенных людей, которые разбирали завал на соседней стороне улицы. Их охраняли два пожилых солдата, вооруженные винтовками. Разбитые витрины и окна домов темными провалами пустых глазниц уныло смотрели на улицы, правда часть из них была скрыта фанерными щитами с изречениями Гитлера, призывавшими бороться до полной победы. При виде одного из таких плакатов я невольно усмехнулся. Прикрепленный к фасаду разрушенного дома плакат гласил: "Мы приветствуем первого строителя Германии — Адольфа Гитлера". Прошел мимо газетного киоска, на стенках которого висели различные рекламы и объявления, обложки журналов с полуобнаженными девицами и солдатами, а так же большой плакат, на котором изображен человек в темных очках и шляпе, с поднятым воротником пальто, поднесший палец ко рту. Обогнув киоск, завернул за угол и увидел, что напротив ее дома стоит большая черная машина.

"Поклонник? — мелькнула у меня сразу мысль, но сразу отпала, так как в следующую секунду дверь распахнулась, и на пороге показался тип в кожаном пальто, который бросил внимательный взгляд по сторонам. Одновременно взревел мотор автомобиля. Я почти автоматически выхватил пистолет, а пальцы тут же привычно накрутили на ствол глушитель. Сумерки еще только надвигались, но людей было совсем мало, так как мокрый снег, выпавший пару часов назад, превратил улицы в грязную кашу. Так что мои манипуляции никто не заметил. Расстегнув пальто и спрятав руку под полу, я быстро пошел вперед. Когда до автомобиля оставалось метров сорок, на улицу вывели Настю. За ее спиной шел второй агент гестапо. Страха во мне не было, только один холодный расчет. Сейчас они смотрелись для меня, словно мишени в тире, которые нужно было поразить с первого выстрела, а я это умел делать. Сознание отключило все эмоции, и в тот момент, всаживая пулю в голову, охраннику за ее спиной, я мимолетом уловил на ее лице не страх, а удивление. Она увидела меня, но сразу не могла поверить в то, что в сером сумраке зимнего дня появлюсь именно я. Она остановилась на какие-то мгновения, пытаясь понять, неужели в этот самый страшный момент ее жизни, появился он, тот самый человек, которого она не надеялась больше никогда увидеть. В эту секунду я нажал на курок. Гестаповец, успел среагировать на остановку идущей впереди него жертвой, но это все, что он успел сделать. В следующую секунду голова гестаповца резко дернулась назад, а уже через мгновение ствол быстро смесился вбок, и пуля вошла в глаз второго агента, стоявшего у широкой парадной лестницы. Третий и четвертый выстрел я сделал в фигуру водителя, исходя из того, что у него в запасе было больше времени, а значит, мог выхватить оружие. Зачем рисковать? Несколько прохожих, находившиеся в этот момент на улице, бросились врассыпную, как только сообразили, что негромкие хлопки и падающие фигуры людей, взаимосвязаны. Графиня, неподвижно застыв, все так же продолжала стоять, глядя широко раскрытыми глазами на меня.

— Идем быстрее!

Мой окрик словно сорвал ее с места и только тогда, обежав вокруг машины, она бросилась ко мне. Я схватил ее за руку, и мы быстро зашагали по улице. Она ничего не говорила, только шумно дышала. Ее лицо было бледным, как мел. Только спустя несколько минут, когда мы скрылись за углом ближайшего дома, она всхлипнула и тихо заплакала.

— Все кончилось. Успокойся.

— Я просто глазам не верю. Я уже с жизнью попрощалась. Мне было так страшно, я даже не знаю,... как сказать. А тут ты.

— Зачем приходили?

— Я не совсем поняла, но они интересовались тобой, Алекс. Что ты сделал?

— Об этом потом. Нам надо уезжать из Берлина. Но это чуть позже. Сначала я кое-что должен сделать. Теперь идем, и пока ничего не спрашивай.

Где-то полтора месяца тому назад я снял себе вторую квартиру. На всякий случай. И вот он наступил. Она находилась в трех кварталах от моей основной квартиры. Добирались мы долго и осторожно, зато я точно знал, что за нами нет хвоста. Только войдя в квартиру, и упав в кресло, молодая женщина заплакала. Я стоял рядом и гладил ее по голове, а потом сказал: — Извини, но мне надо идти. Я буду....

— Нет! И я пойду с тобой! Я одна не останусь!

— Спорить не будем. Сиди здесь. Скоро буду.

Мне нужно было выяснить, что произошло. Я уже не сомневался, что полковника СС Модлица взяло гестапо, но при этом этот вопрос требовал окончательного подтверждения. Вильгельм знал, что я ходил к графине. Один раз. Обмолвился об этом, еще не зная, что между мной и Анастасией возникнут отношения. Ни о чем другом, больше не рассказывал, но если он в лапах гестапо, то от страха мог оговорить кого угодно. Был еще вариант: нас мог сдать водитель. Ганс. Вот только он был совсем молодым парнем и вряд ли мог столь качественно сыграть роль иуды. Думая о сложившейся ситуации, я мысленно порадовался тому, что ни Модлиц, ни водитель не знают Карла. Подойдя к телефонному автомату, огляделся по сторонам. Город словно вымер. Ни людей на улицах, ни полоски света в окнах. Советская авиация и союзники давно уже приучили немцев соблюдать светомаскировку. Да и погода не благоприятствовала к прогулкам. Снова пошел мокрый снег. Я зашел в будку и набрал номер. Спустя минуту я услышал в трубке голос Вилли.

— Алло?

— Привет, Вилли. Почему ты сегодня трезвый?

— Я.... Э-э.... Заболел, Алекс. Голова болит. Наверно, температура.

— Эта болезнь легко лечиться, Модлиц. Пулей в голову.

Он сорвался. Я даже не сомневался, что так оно и будет.

— Это ты, Бурш! Ты, сволочь, во всем виноват! Ты меня в это дело втянул! Что б ты.... — его тон мгновенно изменился, стал визгливым и истерическим, но уже в следующее мгновение оборвался, и в трубке зазвучал новый голос. — Бурш, тебе никуда не деться! Лучше....

— Пока 3:0 в мою пользу, — с этими словами я повесил трубку и вышел из телефонной будки.

Всю дорогу до квартиры я думал, что делать. Вот только в голову ничего не приходило, так как все предварительные наброски планов касались только меня самого. Стоило мне переступить порог квартиры, как Настя бросилась мне на шею.

— Я так боялась!

— Чего? Скоро мы уедем, и ты все забудешь, как страшный сон.

Она подняла на меня большие серые глаза и прямо спросила: — Ты стрелял тогда. Почти в меня. Не боялся, что можешь попасть в меня?

— Нет. Я хорошо стреляю. Ты хочешь есть?

— Не знаю. Наверно,... все-таки хочу. Где у тебя лежат продукты?

Ужин был скромный, состоящий только из одних консервов. После чего мы легли спать. Несмотря на сумасшедший день, Настя, в отличие от меня, скоро заснула. Мне же еще нужно было решить проблему. Каким-то образом уехать из Берлина и при этом надеяться, что гестаповцы не сразу выйдут на Карла. Гестапо работало четко, поэтому я не сомневался, что все выезды из Берлина перекрыты. Нужна была машина с пропуском, которую знают, и не будут задерживать на блокпостах.

"А если...?".

Идея, пришедшая в голову, была из разряда сумасшедших, и, наверно, поэтому я ее не отбросил сразу. Шансов было немного, 10 из 100, что все получится, но они давали определенный шанс вырваться из Берлина и главное, никому из гестаповцев, не придет в голову подобная безумная мысль.

У Ганса, водителя автомобиля, с которым я постоянно ездил, была своего рода традиция. Когда он выезжал из гаража, то первым делом заезжал в кафе, где покупал одно пирожное, которое потом съедал с большим удовольствием, когда мы останавливались на обед. Что тут скажешь! Совсем еще мальчишка, восемнадцати с половиной лет от роду. Вот только теперь в отношении него у меня появились подозрения, которые нужно было проверить. Впрочем, его роль в этом деле, и его возможное предательство, меня интересовало меньше всего, так как в первую очередь мне нужен был автомобиль со спецпропуском. В начале девятого я подходил к кафе. Новые документы и новый облик (очки и усы) делали меня, на какое-то время, "невидимкой". Идя по улице, я сейчас думал не о патрулях, а о том, что приедет Ганс или не приедет? Минуты тянулись медленно. Три минуты. Пять минут. Неужели все.... Как вдруг из-за угла вынырнул черный мощный автомобиль. Взгляд Ганса только скользнул по сутулому горожанину в очках и старом, выцветшем пальто. Пройдя в десяти метрах от меня, он вошел в кафе. Дальше было несложно. Спустя пять минут он вышел, держа в руке аккуратно завернутый пакетик. Не успел он сесть, как я, рванув дверцу, оказался на заднем сиденье за его спиной, а еще через секунду ствол пистолета ткнулся ему в шею. Он замер, боясь вздохнуть.

— Как жизнь, Ганс?

— Это... вы, господин Бурш? — чуть ли не заикаясь, спросил меня шофер.

— Я. Куда собирался ехать?

— Мне нужно заехать за полковником Шпеером. Прямо сейчас. Меня на время к нему прикомандировали.

— Я не отниму у тебя много времени. Ты отвезешь меня в одно место, а затем можешь быть свободен. Не бойся, я тебе ничего плохого не хочу, потому что знаю: это Модлиц меня предал.

Звучало это по-детски, но парню было восемнадцать лет и при этом ему очень хотелось верить в мои слова.

— Спасибо за доверие, господин Бурш. Я вас не выдам.

— Я знал, что тебе можно доверять, Ганс. Вот адрес....

Еще через час, мы с Настей, пересекли черту города и помчались по направлению к швейцарской границе. Спустя триста километров я бросил машину, после чего мы пересели на поезд, чтобы снова сойти на станции, но уже перед самой границей. Мое появление, вместе с графиней, стало большой неожиданностью для Карла, но это никак не сказалось на его организаторских способностях и уже спустя сутки мы оказались в Швейцарии. Когда мы сели в машину, за рулем которой сидел Вальтер, я сказал:

— Вот и все, милая. Все твои страхи кончились.

Ничего не говоря, Настя спрятала свое лицо у меня на груди и тихо заплакала.

Следующую неделю мы наслаждались каждой минутой неспешной, спокойной жизни, как только могут воспринимать ее только люди, недавно избежавшие смертельной опасности. Спустя три дня неожиданно приехал барон. Стоило ему узнать о печальной судьбе Модлица, как он приехал узнать обо мне. Такая забота практичного по жизни немца говорила сама о себе. Когда Арнольд уехал, я окончательно осознал, что стал наследником штандартенфюрера СС Вильгельма Модлица, после чего сделал для него единственное, что было в моих силах. Заплатил священнику католической церкви хорошие деньги за то, чтобы тот до конца года упоминал в молитвах "за упокой" Вильгельма Модлица.

Как-то утром я проснулся и первое, что увидел, это были большие серые глаза Анастасии, которые прямо светились нежностью и любовью.

— Доброе утро, моя графиня.

— Доброе утро, милый. Как тебе спалось?

— Как в раю, мой милый ангел.

— Какие у тебя на сегодня дела?

— Надо будет сделать кое-какие перестановки в магазине. Думаю, это займет пару часов.

— У тебя будет время пройтись со мной по магазинам?

— Найду.

Обедать мы пошли в ресторан. Потом пошли по магазинам. Мы не спеша шли по улице, пока мой взгляд случайно не прошелся по вывеске "Ювелирный магазин". Не знаю, что на меня нашло, но я сказал: — Давай, зайдем.

Она посмотрела на меня с легким недоумением, затем пожала точеными плечами: — Давай.

Войдя в магазин, остановились у витрины, где были выложены кольца. Продавец, мужчина в возрасте, умевший навскидку определять платежеспособность клиентов, сияя доброжелательной улыбкой, быстро подошел к нам.

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓