Чужой Среди Своих, Главы 21, 22, эпилог

ГЛАВА 21

До конца войны оставалось чуть больше четырех месяцев. С большим интересом я следил в прессе за успехами наших войск, хотя швейцарцы даже в газетах старались придерживаться нейтралитета, выдерживая ровный тон статей. Читая новости с фронтов, я нередко вспоминал о своих друзьях-приятелях. Они были единственной ниточкой, которая связывала меня со страной советов.

"Как там Сашка Воровский с Костиком? Живы ли ребята? — так думал я каждый раз, вспоминая их, но заботы быстро вытесняли подобные мысли из головы.

Несмотря на солидное прикрытие и налаженность дела проблемы были, но только чисто технические, поэтому сразу решались. Кроме одной, которая называлась полковником СС Вильгельмом Модлицем. В связи с наступлением советских войск в Рейхе все больше росла атмосфера панического страха. Запуганные, потерявшие голову немцы, всюду видели врагов, оттого доносы потекли полноводной рекой. Гестапо и СД зверствовали, искореняя врагов Рейха. Именно сейчас надо было проявлять крайнюю осторожность и осмотрительность, потому что любой промах мог стать поводом для визита агентов гестапо, а вместо этого Модлиц набирался храбрости в алкоголе, совершая совершенно необдуманные поступки. Он стал вкладывать в наши "посылки" такие предметы искусства, о которых раньше думать боялся. Так через мои руки прошла богатейшая коллекция миниатюр 16 века, ряд картин голландских и фламандских художников 17-18 вв., несколько широко известных полотен французских и испанских живописцев, много других антикварных вещей. На мои уговоры соблюдать крайнюю осторожность он никак не реагировал, и даже не помогла хорошая взбучка, которую я ему задал. После этого случая я не видел его три дня, но когда мы встретились снова, он снова был пьян. Он сразу потребовал от меня извинений, а когда, в ответ, я предложил ему снова начистить физиономию, он испугался и сказал, что с пьянкой он завязывает. Я ему не поверил. Если бы Модлиц смог взять себя в руки, то мы, по моим подсчетам, могли бы еще поработать месяц-полтора, то есть до того времени, когда советские войска перейдут границу Германии. Я смутно помнил, что крупное наступление начнется где-то в конце января или начале февраля 1945 года. Как оно разворачивалось, и с какой скоростью мне было неизвестно, поэтому был шанс оказаться в зоне военных действий. Зачем мне нужен лишний риск? В принципе, я достиг, чего хотел. За последнее время на моей "карте сокровищ" появились еще две отметки. Хотя у меня была возможность отметить в два раза больше мест, я прекрасно понимал, что практически это неосуществимо, к тому же они могли находиться вне зоны расположения американских войск. Впрочем, я мог и ошибаться, так как карту оккупационной Германии представлял довольно смутно. Я обдумал все это не один раз и решил, что пора сворачивать дело, хотя и было жалко. Вот только не сразу, а через пару недель. Теперь мне следовало решить, как поступить с полковником СС Вилли Модлицем. Самый надежный и простой способ предполагал убить его и тем самым зачистить за собой концы. С некоторым сомнением я его отбросил по одной-единственной причине: все эти месяцы он фактически тянул один всю работу, поэтому у него должен быть выбор.

— Я решил завершить нашу работу. Еще две недели и все!

— Что-то случилось, Алекс?! Говори! Не трави душу! — он мгновенно протрезвел, а в его голосе просто заплескался страх.

— Я так решил, причем в основном из-за тебя. Из-за своих пьянок ты вообще страх потерял! Или гестапо тебе больше не указ?!

— Алекс, я же тебе только что пообещал....

— В который раз? В десятый?!

— Погоди! Я все понял! Больше этого не будет! К тому вчера я получил допуск к спецфондам. Там хранятся произведения искусства мирового значения! Ты понимаешь, что это значит?! Мы озолотимся! Мы....

— Слушать больше не хочу! Мертвецам деньги не нужны!

— Я буду предельно осторожным! Обещаю!

— Две недели. Ни днем больше. И еще раз прошу: не лезь в спецфонд.

— Алекс, ты что-то слышал? Так скажи!

— Ты о чем? — я сделал непонимающее лицо.

— О наступлении красных. Ты что-то слышал?! Они войдут в Германию?! — при этом

Модлиц не удержался и бросил быстрый взгляд по сторонам. Я усмехнулся про себя: совсем немцев запугали. Даже полковников СС.

— Ты что веришь в то, что русские солдаты остановятся на границе и дальше не пойдут?

— Нет, конечно. Но вот только ходят слухи, что кое-кто хочет договориться с янки, — тихо, почти шепотом, произнес полковник СС. — Если там, наверху, сумеют договориться, то комиссарам будет не до нас.

— Не будь, дураком, Вилли. Когда разъяренный русский медведь встает на дыбы, остается только одно: бежать. Как можно быстрее и дальше. Тот, кто первый это поймет, имеет шанс остаться в живых.

— Мой бог! Неужели все так плохо, Алекс?

— Вилли, оторви голову от своих накладных и экспертиз, а потом посмотри вокруг! Что ты видишь?

— Но фюрер обещал народу.... — но сразу умолк, увидел мой небрежно-презрительный жест.

В глубине души он и сам это знал, но боялся признаться самому себе. К тому же именно я выкладывал для него дорогу, по которой тот собирался идти в новую жизнь. Несмотря на звание штандартенфюрера СС, Модлиц так и не сумел стать настоящим полубогом, попирающим сапогами покоренные народы, как и прежде оставаясь в глубине души ученым-искусствоведом. Вот и сейчас его истинная суть, которую он тщательно скрывал за черным мундиром эсэсовца, вылезла наружу: страх обывателя, неуверенность кабинетного ученого, растерянность обычного человека.

— Неужели это все? Конец всему?!

— Хватить страдать. Я тебя предупредил.

— Тогда я.... Я уйду с тобой!

— Уверен?

— Да! Но если честно.... Не знаю. Сам до конца не уверен. Страшно, Алекс. Если я попадусь....

— Все будет нормально. Да и чего тебе бояться? Документы для тебя готовы. В банке лежит приличный счет в швейцарских франках. Плюс твоя коллекция. Да и еще деньги будут! Так что живи и радуйся жизни!

Штурмбанфюрер СС слабо улыбнулся.

— Надеюсь, что так и будет.

"Еще пару месяцев и крысы толпами побегут с тонущего корабля, а ты будешь только первой из них".

Не знаю, что Модлиц увидел в моем взгляде, но вдруг в нем снова появился страх.

— Алекс, ты же не предашь меня?

— Нет, — ответил я, вложив как можно больше уверенности в голосе. — И как ты мог такое подумать?

Хотя мысли у меня такие были. Врать не буду. Но только мысли.

— Извини, Алекс. Даже не знаю, откуда она взялась, — он нервно передернул плечами. — Просто приступ какого-то непонятного страха.

— С завтрашнего дня никакого риска. Вили, ты меня понимаешь?

— Да понимаю я, понимаю, — недовольно проворчал искусствовед.

На следующий день я встретился с графиней. Она меня приняла холодно, но вежливо.

— Могу я вам предложить кофе?

— Если из цикория, то не надо.

— Нет, — на ее красивом лице появилась бледная улыбка. — Самый настоящий бразильский кофе.

— В таком случае с удовольствием. Кстати, я пришел к вам не с пустыми руками, — с этими словами я открыл портфель и достал бутылку шоколадного ликера и коробку шоколадных конфет. Поставив все это на стол, виновато улыбнулся, после чего добавил. — От всего сердца. При этом я надеюсь, что не нарушил этим какого-нибудь параграфа дворянского этикета.

Вдруг она улыбнулась, и мне вдруг показалось, что из-под маски надменности и высокомерия, выглянул совсем другой человек, с теплым и застенчивым взглядом.

— Не нарушили, — сказала и сразу помрачнела. — Хотя бы потому, что подобное нарушение было бы самым ничтожным после того, что уже произошло.

Мне не понравились ни ее слова, ни ее настроение, и я решил перевести наш разговор на нейтральную тему: — С вашего разрешения, госпожа графиня, я открою ликер?

Молодая женщина как-то неуверенно посмотрела на меня, а потом сказала: — Даже не знаю.

Теперь пришла моя очередь растеряться.

"Странная какая-то женщина. Настроение каждую секунду меняется. Теперь вот....".

— А, давайте! — вдруг с какой-то лихостью заявила графиня, перебив мои мысли. — Аннет!

На ее голос, спустя пару минут, в гостиную вошла горничная.

— Принесешь коньяк, сыр, кофе. Я жду, — в ее голосе снова появилась властность.

— Слушаюсь, госпожа графиня.

Спустя десять минут мы уже сидели за накрытым столом. Я налил ей ликеру, себе — коньяк.

— За прекрасных дам! — провозгласил я и опрокинул в рот рюмку.

Она кивнула головой, отпила половину, прислушалась к ощущениям, потом допила.

— Неожиданно приятный вкус.

Всю ту свою жизнь, даже будучи в юношеском возрасте, я всегда относился к женщинам с сугубо практической стороны. Нет, увлечения были, но все они проходили быстро, без налета романтики. Вот и сейчас ее изящная красота возбуждала меня, как мужчину, но если говорить честно, сейчас меня в равных долях интересовала хозяйка дома и ее коллекция.

"Интересно, что она собирается делать со своей коллекцией?".

Разговор первое время шел пустой и неопределенный. Сначала говорили о перебоях с горячей водой, о том, как трудно сейчас достать хорошие продукты, потом я заинтересовал ее своими рассказами о разных странах.

— Вы такой молодой, а столько уже видели!

— Какой же я молодой, когда мне уже двадцать два года стукнуло! Лучшая часть жизни позади!

— Тогда я уже совсем старушка, так как старше вас на целых полгода!

После трех рюмок ликера она раскраснелась, оживилась, повеселела и повела себя уже не как взрослая женщина, а как большой ребенок. Нет, это было не кокетство взрослой девочки, а игривость девочки-подростка, но стоило мне взглянуть на глубокий вырез ее высокой груди или пройтись глазами по крутым бедрам, как голова сразу начинала наполняться грешными мыслями. Стоило ей заметить мои совсем не платонические взгляды, как она смутилась и покраснела. Только сейчас я подумал о том, что она скрывает за маской высокомерия свое настоящее лицо.

"Так кто ты, госпожа графиня?".

Наш оживленный разговор как-то неожиданно прервался, и чтобы больше не смущать хозяйку дома я перевел разговор на тему искусства, потом попросил показать коллекцию его покойного мужа. Осматривая картины, слегка намекнул, что мог бы поспособствовать ей с реализацией этих произведений искусства, но она словно пропустила мои слова мимо ушей. Вечер подошел к концу. Я уже собирался откланяться, как вдруг неожиданно для себя спросил: — Что вы собираетесь делать, когда сюда придут русские солдаты?

Она растерянно посмотрела на меня и тихо сказала: — Не знаю. И очень этого боюсь.

— Вы молоды и красивы. Возможно, богаты. Так почему вам не уехать прямо сейчас?

Ее глаза наполнились слезами.

— Я не знаю,... куда ехать. Меня нигде не ждут.

— Извините меня, госпожа графиня, за то, что вызвал у вас печальные воспоминания. Мне искренне жаль вас, поверьте, но вам надо решить, как жить дальше. Спасибо за гостеприимство. Я пойду.

— Погодите! Вот список.

— Глядя на вас, я совсем забыл, зачем приходил.

По губам молодой женщины скользнула застенчивая и легкая улыбка.

— До свидания, господин Бурш.

Вероятность того, что я достану картину из этого списка была близка к нулю, но мне почему-то хотелось снова увидеться с этой девочкой — женщиной. Чем-то она меня задела.

После очередной поездки к границе с грузом, где, в который раз, предупредил Карла, чтобы тот не расслаблялся и был настороже, я вернулся домой. Несмотря на то, что внешних признаков опасности не было, меня охватило невнятное чувство беспокойства.

"Может, уже параноиком становлюсь. Ведь уже полгода, как тут кручусь. Нервы, однако".

Придя на съемную квартиру, я заварил себе крепкого чая с лимоном, налил в бокал коньяку, но пить его не стал, а попытался проанализировать свои чувства. Интуиция меня редко подводила, но в каком направлении меня может поджидать опасность, она подсказать не могла. В гестапо и СД работали профессионалы, и если их заинтересовала моя личность, то вполне возможно, что за мной ведется слежка. Правда, мой опыт и звериное чутье на всякого рода опасности ничего мне об этом не говорили. Оставался Вильгельм. Его постоянные пьянки и состояние на грани срыва вполне могли привлечь внимание его коллег, а там и до доноса недалеко. Вот только я никак не мог проконтролировать его работу, а мои предупреждения на него никак не действовали. Пока я сидел и ломал голову над этой проблемой, как вдруг зазвонил телефон. Бросил взгляд на часы. Девять часов вечера. Резко подскочило чувство тревоги.

"Гестапо звонит в дверь, а не по телефону, — попробовал я себя подбодрить.

Поднял телефонную трубку.

— Да.

— Квартира господина Бурша? — осведомился незнакомый мужской голос.

— Я вас слушаю.

— Госпожа графиня приглашает вас завтра вечером к себе. Какое время вас устроит?

— М-м-м.... В 19 часов. Если можно.

— Я передам госпоже графине. До свидания, господин Бурш.

Я положил трубку, а затем залпом выпил коньяк, после чего сел за стол и стал прихлебывать чай, думая о новой встрече с графиней.

С утра до обеда следующего дня я посвятил делам, после чего принялся приводить себя в порядок. Сходил в парикмахерскую, потом принял ванну, а затем приготовил подарки. Когда, в этот раз я встречался с Карлом, то тот передал мне набор продуктов, присланный из Швейцарии, так что мне было чем порадовать графиню. Вино, чай, печенье в красивой подарочной упаковке. В эту встречу, мы разговаривали, как уже хорошо знакомые люди, шутили и смеялись. Чувствовалось, что она была рада моему приходу. Вот только один вопрос, оказался для меня неожиданным:

— А где вы родились, господин Бурш?

При этом неожиданном вопросе я чуть не подавился ломтиком сыра, которым закусывал коньяк.

— Почему вас это интересует, госпожа графиня?

— Извините меня, — неожиданно смутились та. — Это был бестактный вопрос. Еще раз извините.

— Ваша догадка не лишена основания. Я только последнее время живу в Швейцарии.

— Знаете, вы совершенно не похожи на немца или швейцарца, и уж тем более на торговца антиквариатом.

— С чего вы сделали такой вывод?

— У вас нет хитроумной убедительности, скрытой под слоем лести, которая есть у прожженного дельца. Когда вы пришли в первый раз, то тогда вас интересовали картины. Теперь же, мне кажется, вас интересую я.

— Ваша прямота мне нравится, госпожа графиня. Поэтому скажу: вы мне очень нравитесь.

Молодая женщина потупила глаза, а ее щечки покрыл густой румянец.

— Вы солдат?

— Да.

— Это видно. Вы жесткий и сильный мужчина, много повидавший в жизни, несмотря на вашу молодость.

— Вы тоже много пережили, госпожа графиня. Иначе бы вы не надели маску высокомерия и неприступности, стараясь спрятаться за ней от жестокостей этого мира.

— Маску? Не знаю. Может быть.

— Маски удобны, они позволяют защитить душу от уколов совести и жалости, при этом дают возможность жить так, как тебе хочется. Вот только со временем они становятся частью нашей сущности, подменяя собой, то хорошее, честное и искреннее, что изначально было заложено в нас, — я посмотрел, как мрачнеет лицо графини и решил, что меня не туда занесло. — Извините меня, ради бога! Это просто мои измышления....

— Нет-нет. Вы все правильно сказали. Вот только если вы сумели увидеть, значит, не так хороша моя маска, — с какой-то легкой печалью произнесла молодая женщина.

— Может ради меня вы ее чуть-чуть приподняли?

Мой завуалированный вопрос должен был дать ответ, который позволил бы узнать основную причину моего приглашения в гости.

— А давайте еще выпьем! — резко и неожиданно ушла от ответа графиня.

— Выпьем за наше более тесное знакомство! — мой тост прозвучал двусмысленно.

Она это поняла, потому что лицо ее еще больше покраснело, но при этом она не отвела своего взгляда.

В эту ночь я понял только одно: ей очень хотелось человеческого тепла, ласки и сочувствия. Мы любили друг друга неистово, пылко, самозабвенно. В ней не было ни малейшего изъяна, но вместе с тем присутствовала одна странность. Молодая женщина просто фонтанировала страстью, но при этом имела детское понятие о любовных играх.

Возвращаясь рано утром домой, я чувствовал себя, как мальчишка, который в первый раз в жизни добился своего от подружки и стал мужчиной. Это было странно. Дело в том, что в прошлой жизни я прошел мимо чувства, под названием любовь. Да, у меня была жена, но мы встретились уже как два взрослых, самостоятельных человека и стали жить вместе. Любви не было, а только уважение и понимание друг друга. Здесь было другое. Оказавшись замужем за немецким генералом, который был ее намного старше в восемнадцать лет, она просто замкнулась в себе, отгородившись от ненавистного ей Рейха. Ей повезло, что спустя полгода генерала убили где-то во Франции. Намного позже, как мне стало известно, ее замужество стало ценой выкупа за жизнь отца, бывшего полковника польской армии, а затем видного деятеля в польском сопротивлении.

После нескольких лет затворничества графиня Анастасия Мазовецкая надеялась, что молодой человек станет для нее свежим глотком воздуха в этой душной от страха и ненависти атмосфере, но оказалось, что он для нее стал кем-то более значимым, чем просто хорошим знакомым. Испуганная и одинокая женщина неожиданно нашла опору в жизни и теперь страшно боялась ее потерять, но при этом ее любовь ко мне была спокойной и ненавязчивой. Она не требовала от меня ничего, а только хотела быть рядом. Я это не сразу понял, как и то, что и меня тянет к ней. Стоило мне это понять, как я при очередной нашей встрече снова заговорил о ее переезде в Швейцарию.

— Я хочу, чтобы ты уехала в Швейцарию, причем в ближайшее время.

— Хорошо, Алекс. Когда нужно будет ехать?

— Как соберешься. Что ты собираешься с собой брать?

— Моего тут ничего нет, за исключением картины матери, Алекс, — тон, какими были сказаны слова и твердый взгляд, говорили о том, что она не уступит.

Я уже успел убедиться за эти пару недель, что ласковая и нежная кошечка, когда надо, умела превращаться в тигрицу, становясь сильной, независимой и прямой в своих суждениях женщиной. Как это в ней сочеталось, я никак не мог понять.

— Как скажешь, Настя.

На следующий день я отвез очередную партию груза и договорился с Карлом, чтобы тот все решил с переходом границы моей хорошей знакомой. Когда мы приехали обратно в Берлин, я назвал Гансу, водителю машины, адрес дома, который находился в двух кварталах от дома графини. Выйдя из машины, я втянул в себя воздух, скривился и закашлялся. В столице было очень плохо с топливом и в ход шло любое горючее и низкие сорта угля, поэтому городской воздух представлял собой взвесь гари, окалины, выхлопных газов, царапающие глотку и затрудняющие дыхание. Подняв воротник пальто, я пошел по улице. Везде были видны следы бомбежек. Огромный город чуть ли не каждую ночь вздрагивал от ударов авиации Советской Армии и союзников. Дойдя до перекрестка, автоматически бросил взгляд на группу истощенных людей, которые разбирали завал на соседней стороне улицы. Их охраняли два пожилых солдата, вооруженные винтовками. Разбитые витрины и окна домов темными провалами пустых глазниц уныло смотрели на улицы, правда часть из них была скрыта фанерными щитами с изречениями Гитлера, призывавшими бороться до полной победы. При виде одного из таких плакатов я невольно усмехнулся. Прикрепленный к фасаду разрушенного дома плакат гласил: "Мы приветствуем первого строителя Германии — Адольфа Гитлера". Прошел мимо газетного киоска, на стенках которого висели различные рекламы и объявления, обложки журналов с полуобнаженными девицами и солдатами, а так же большой плакат, на котором изображен человек в темных очках и шляпе, с поднятым воротником пальто, поднесший палец ко рту. Обогнув киоск, завернул за угол и увидел, что напротив ее дома стоит большая черная машина.

"Поклонник? — мелькнула у меня сразу мысль, но сразу отпала, так как в следующую секунду дверь распахнулась, и на пороге показался тип в кожаном пальто, который бросил внимательный взгляд по сторонам. Одновременно взревел мотор автомобиля. Я почти автоматически выхватил пистолет, а пальцы тут же привычно накрутили на ствол глушитель. Сумерки еще только надвигались, но людей было совсем мало, так как мокрый снег, выпавший пару часов назад, превратил улицы в грязную кашу. Так что мои манипуляции никто не заметил. Расстегнув пальто и спрятав руку под полу, я быстро пошел вперед. Когда до автомобиля оставалось метров сорок, на улицу вывели Настю. За ее спиной шел второй агент гестапо. Страха во мне не было, только один холодный расчет. Сейчас они смотрелись для меня, словно мишени в тире, которые нужно было поразить с первого выстрела, а я это умел делать. Сознание отключило все эмоции, и в тот момент, всаживая пулю в голову, охраннику за ее спиной, я мимолетом уловил на ее лице не страх, а удивление. Она увидела меня, но сразу не могла поверить в то, что в сером сумраке зимнего дня появлюсь именно я. Она остановилась на какие-то мгновения, пытаясь понять, неужели в этот самый страшный момент ее жизни, появился он, тот самый человек, которого она не надеялась больше никогда увидеть. В эту секунду я нажал на курок. Гестаповец, успел среагировать на остановку идущей впереди него жертвой, но это все, что он успел сделать. В следующую секунду голова гестаповца резко дернулась назад, а уже через мгновение ствол быстро смесился вбок, и пуля вошла в глаз второго агента, стоявшего у широкой парадной лестницы. Третий и четвертый выстрел я сделал в фигуру водителя, исходя из того, что у него в запасе было больше времени, а значит, мог выхватить оружие. Зачем рисковать? Несколько прохожих, находившиеся в этот момент на улице, бросились врассыпную, как только сообразили, что негромкие хлопки и падающие фигуры людей, взаимосвязаны. Графиня, неподвижно застыв, все так же продолжала стоять, глядя широко раскрытыми глазами на меня.

— Идем быстрее!

Мой окрик словно сорвал ее с места и только тогда, обежав вокруг машины, она бросилась ко мне. Я схватил ее за руку, и мы быстро зашагали по улице. Она ничего не говорила, только шумно дышала. Ее лицо было бледным, как мел. Только спустя несколько минут, когда мы скрылись за углом ближайшего дома, она всхлипнула и тихо заплакала.

— Все кончилось. Успокойся.

— Я просто глазам не верю. Я уже с жизнью попрощалась. Мне было так страшно, я даже не знаю,... как сказать. А тут ты.

— Зачем приходили?

— Я не совсем поняла, но они интересовались тобой, Алекс. Что ты сделал?

— Об этом потом. Нам надо уезжать из Берлина. Но это чуть позже. Сначала я кое-что должен сделать. Теперь идем, и пока ничего не спрашивай.

Где-то полтора месяца тому назад я снял себе вторую квартиру. На всякий случай. И вот он наступил. Она находилась в трех кварталах от моей основной квартиры. Добирались мы долго и осторожно, зато я точно знал, что за нами нет хвоста. Только войдя в квартиру, и упав в кресло, молодая женщина заплакала. Я стоял рядом и гладил ее по голове, а потом сказал: — Извини, но мне надо идти. Я буду....

— Нет! И я пойду с тобой! Я одна не останусь!

— Спорить не будем. Сиди здесь. Скоро буду.

Мне нужно было выяснить, что произошло. Я уже не сомневался, что полковника СС Модлица взяло гестапо, но при этом этот вопрос требовал окончательного подтверждения. Вильгельм знал, что я ходил к графине. Один раз. Обмолвился об этом, еще не зная, что между мной и Анастасией возникнут отношения. Ни о чем другом, больше не рассказывал, но если он в лапах гестапо, то от страха мог оговорить кого угодно. Был еще вариант: нас мог сдать водитель. Ганс. Вот только он был совсем молодым парнем и вряд ли мог столь качественно сыграть роль иуды. Думая о сложившейся ситуации, я мысленно порадовался тому, что ни Модлиц, ни водитель не знают Карла. Подойдя к телефонному автомату, огляделся по сторонам. Город словно вымер. Ни людей на улицах, ни полоски света в окнах. Советская авиация и союзники давно уже приучили немцев соблюдать светомаскировку. Да и погода не благоприятствовала к прогулкам. Снова пошел мокрый снег. Я зашел в будку и набрал номер. Спустя минуту я услышал в трубке голос Вилли.

— Алло?

— Привет, Вилли. Почему ты сегодня трезвый?

— Я.... Э-э.... Заболел, Алекс. Голова болит. Наверно, температура.

— Эта болезнь легко лечиться, Модлиц. Пулей в голову.

Он сорвался. Я даже не сомневался, что так оно и будет.

— Это ты, Бурш! Ты, сволочь, во всем виноват! Ты меня в это дело втянул! Что б ты.... — его тон мгновенно изменился, стал визгливым и истерическим, но уже в следующее мгновение оборвался, и в трубке зазвучал новый голос. — Бурш, тебе никуда не деться! Лучше....

— Пока 3:0 в мою пользу, — с этими словами я повесил трубку и вышел из телефонной будки.

Всю дорогу до квартиры я думал, что делать. Вот только в голову ничего не приходило, так как все предварительные наброски планов касались только меня самого. Стоило мне переступить порог квартиры, как Настя бросилась мне на шею.

— Я так боялась!

— Чего? Скоро мы уедем, и ты все забудешь, как страшный сон.

Она подняла на меня большие серые глаза и прямо спросила: — Ты стрелял тогда. Почти в меня. Не боялся, что можешь попасть в меня?

— Нет. Я хорошо стреляю. Ты хочешь есть?

— Не знаю. Наверно,... все-таки хочу. Где у тебя лежат продукты?

Ужин был скромный, состоящий только из одних консервов. После чего мы легли спать. Несмотря на сумасшедший день, Настя, в отличие от меня, скоро заснула. Мне же еще нужно было решить проблему. Каким-то образом уехать из Берлина и при этом надеяться, что гестаповцы не сразу выйдут на Карла. Гестапо работало четко, поэтому я не сомневался, что все выезды из Берлина перекрыты. Нужна была машина с пропуском, которую знают, и не будут задерживать на блокпостах.

"А если...?".

Идея, пришедшая в голову, была из разряда сумасшедших, и, наверно, поэтому я ее не отбросил сразу. Шансов было немного, 10 из 100, что все получится, но они давали определенный шанс вырваться из Берлина и главное, никому из гестаповцев, не придет в голову подобная безумная мысль.

У Ганса, водителя автомобиля, с которым я постоянно ездил, была своего рода традиция. Когда он выезжал из гаража, то первым делом заезжал в кафе, где покупал одно пирожное, которое потом съедал с большим удовольствием, когда мы останавливались на обед. Что тут скажешь! Совсем еще мальчишка, восемнадцати с половиной лет от роду. Вот только теперь в отношении него у меня появились подозрения, которые нужно было проверить. Впрочем, его роль в этом деле, и его возможное предательство, меня интересовало меньше всего, так как в первую очередь мне нужен был автомобиль со спецпропуском. В начале девятого я подходил к кафе. Новые документы и новый облик (очки и усы) делали меня, на какое-то время, "невидимкой". Идя по улице, я сейчас думал не о патрулях, а о том, что приедет Ганс или не приедет? Минуты тянулись медленно. Три минуты. Пять минут. Неужели все.... Как вдруг из-за угла вынырнул черный мощный автомобиль. Взгляд Ганса только скользнул по сутулому горожанину в очках и старом, выцветшем пальто. Пройдя в десяти метрах от меня, он вошел в кафе. Дальше было несложно. Спустя пять минут он вышел, держа в руке аккуратно завернутый пакетик. Не успел он сесть, как я, рванув дверцу, оказался на заднем сиденье за его спиной, а еще через секунду ствол пистолета ткнулся ему в шею. Он замер, боясь вздохнуть.

— Как жизнь, Ганс?

— Это... вы, господин Бурш? — чуть ли не заикаясь, спросил меня шофер.

— Я. Куда собирался ехать?

— Мне нужно заехать за полковником Шпеером. Прямо сейчас. Меня на время к нему прикомандировали.

— Я не отниму у тебя много времени. Ты отвезешь меня в одно место, а затем можешь быть свободен. Не бойся, я тебе ничего плохого не хочу, потому что знаю: это Модлиц меня предал.

Звучало это по-детски, но парню было восемнадцать лет и при этом ему очень хотелось верить в мои слова.

— Спасибо за доверие, господин Бурш. Я вас не выдам.

— Я знал, что тебе можно доверять, Ганс. Вот адрес....

Еще через час, мы с Настей, пересекли черту города и помчались по направлению к швейцарской границе. Спустя триста километров я бросил машину, после чего мы пересели на поезд, чтобы снова сойти на станции, но уже перед самой границей. Мое появление, вместе с графиней, стало большой неожиданностью для Карла, но это никак не сказалось на его организаторских способностях и уже спустя сутки мы оказались в Швейцарии. Когда мы сели в машину, за рулем которой сидел Вальтер, я сказал:

— Вот и все, милая. Все твои страхи кончились.

Ничего не говоря, Настя спрятала свое лицо у меня на груди и тихо заплакала.

Следующую неделю мы наслаждались каждой минутой неспешной, спокойной жизни, как только могут воспринимать ее только люди, недавно избежавшие смертельной опасности. Спустя три дня неожиданно приехал барон. Стоило ему узнать о печальной судьбе Модлица, как он приехал узнать обо мне. Такая забота практичного по жизни немца говорила сама о себе. Когда Арнольд уехал, я окончательно осознал, что стал наследником штандартенфюрера СС Вильгельма Модлица, после чего сделал для него единственное, что было в моих силах. Заплатил священнику католической церкви хорошие деньги за то, чтобы тот до конца года упоминал в молитвах "за упокой" Вильгельма Модлица.

Как-то утром я проснулся и первое, что увидел, это были большие серые глаза Анастасии, которые прямо светились нежностью и любовью.

— Доброе утро, моя графиня.

— Доброе утро, милый. Как тебе спалось?

— Как в раю, мой милый ангел.

— Какие у тебя на сегодня дела?

— Надо будет сделать кое-какие перестановки в магазине. Думаю, это займет пару часов.

— У тебя будет время пройтись со мной по магазинам?

— Найду.

Обедать мы пошли в ресторан. Потом пошли по магазинам. Мы не спеша шли по улице, пока мой взгляд случайно не прошелся по вывеске "Ювелирный магазин". Не знаю, что на меня нашло, но я сказал: — Давай, зайдем.

Она посмотрела на меня с легким недоумением, затем пожала точеными плечами: — Давай.

Войдя в магазин, остановились у витрины, где были выложены кольца. Продавец, мужчина в возрасте, умевший навскидку определять платежеспособность клиентов, сияя доброжелательной улыбкой, быстро подошел к нам.

— Что пожелаете?

Не обращая на него внимания, я обратился к графине.

— Настя, давай купим тебе колечко.

Она бросила на меня удивленный взгляд, потом провела глазами по витрине и ткнула пальчиком: — Мне вот это нравится.

Продавец, улыбка которого стала еще шире, тут же открыл витрину и достал кольцо.

— Отличный выбор! У вас, госпожа, замечательный вкус! Бриллиант 16 карат! Вот, пожалуйста, примерьте!

Взяв в руки кольцо, надел ей на палец и по какому-то наитию, неожиданно для себя, сказал:

— Графиня Анастасия Мазовецкая, выходите за меня.

Она вздрогнула, но уже в следующую секунду на ее щеках расцвел румянец, а в глазах заискрилась радость. Прошло несколько долгих для меня мгновений, пока она не произнесла: — Я люблю тебя, Алекс.

Больше в этот день мы не ходили по магазинам, а вернулись домой, а еще через неделю поженились. На радость Анастасии я взял ее фамилию, тем самым безумно обрадовав ее, хотя в первую очередь исходил из чисто практических соображений. Во-первых, считал, что у моих будущих детей должна быть настоящая фамилия, а не фальшивая, а во-вторых, не лишне было еще раз замести за собой следы. Древний род и графский герб были для меня такими же несущественными атрибутами, как ордена и медали. Я был по жизни прагматиком, реалистом, не оставляющим ничего на волю случая, за исключением одного момента в моей жизни. Неожиданно вспыхнувшая любовь и такая же неожиданная женитьба.

Когда моя "медовая" неделя пролетела, я приступил к осуществлению второй половины своего плана, назначив встречу своим работникам, в одном из многочисленных кафе Цюриха своим "работникам". Вальтер, теперь я знал его настоящее имя — Отто Шульц, пришел первым. Свежевыбритый, благоухающий одеколоном, в модном пальто, он являл собой тип гангстера средней руки. Несмотря на то, что он столько лет стоял на страже закона, тесное общение с криминальным миром наложило на его внешность свой отпечаток. Даже его флегматичный, немного сонный вид, не мог прибавить его чертам лица благонамеренности или доброжелательности. Поздоровавшись, он заказал бокал пива, он стал ждать, что я скажу. После того, как он соединился с семьей, я пару раз приходил к нему в гости на семейные ужины. Нетрудно было увидеть, что жена и дети его любят и они очень счастливы.

Несмотря на то, что их пути с Вальтером на какое-то время сошлись, швейцарец был его полной противоположностью. На встречу, он пришел с помятым лицом и легким запахом перегара. В отличие от немца-семьянина Карл явно не терял времени, предаваясь радостям жизни, которые могут дать такому человеку как он, пьяные загулы и бордели. Карл был уголовником по жизни и смотрел на окружающий его мир только с точки зрения вора и контрабандиста. В отличие от Вальтера, с которым я собирался работать и дальше, это был ненадежный и подлый человек, поэтому, рано или поздно, я собирался с ним расстаться.

— Парни, у меня для вас новость. Как ее воспримите — дело ваше. Я иду добровольцем в американскую армию.

Оба моих сообщника быстро переглянувшись, а затем снова уставились на меня, пытаясь понять по выражению моего лица, что это босс такое говорит. Шутка? Или он это всерьез?

— Это мне нужно для нового дела. Если все хорошо получиться, то мы сможем заработать хорошие деньги.

Карл посмотрел на Вальтера, который спокойно прихлебывал пиво, словно этот разговор его совсем не касался, но по его лицу ничего нельзя было понять. Тогда он решил уточнить:

— Это то, чем мы до этого занимались?

— Все подробности — на месте.

— У меня нет желания идти на войну. Я слышал, что гитлеровцы недавно задали жару американцам и англичанам. Нам точно не придется стрелять, Алекс?

— Не смеши. Как я могу такое обещать?

— Мне все это не нравится. Ты как Вальтер?

Тот оторвался от пива и с усмешкой посмотрел на швейцарца.

— Ты что, трусишь?

— Нет, но умирать в свои молодые годы не собираюсь. Мне и тут неплохо. Думаю, остальное вы уже обсудите без меня. Я пойду.

— Запомни на будущее: лишнее сболтнешь — убью.

— Запомню.

Я проводил его взглядом, потом повернулся к немцу: — Ты как?

Тот пожал широкими плечами: — Меня все устраивает.

ГЛАВА 22

Спустя три недели мы с Вальтером уже числились рядовыми в транспортной роте 7-ой американской армии. Чтобы попасть не рядовым на фронт, а именно в то подразделение, которое мне надо, мне пришлось заплатить неплохие деньги. Один из них, которому я дал взятку, капитан Алек Карпентер, стал нашим командиром. Он был человеком с бледным худощавым лицом, тонкими бесцветными губами и колючими глазами. Под стать ему был сержант Питер Браннел, который был постоянно раздражен и всем недоволен. Из солдат нашего взвода я больше всех сошелся с капралом, механиком Томасом Мазетти, американцем во втором поколении. Разбитной, веселый парень с густой шевелюрой.

Чуть позже, мне стало известно, что послужило второй причиной нашего зачисления в автороту. Знание немецкого языка. При этом меня удивил Вальтер, который, как, оказалось, мог сравнительно неплохо изъясняться на английском языке. Он объяснил это тем, что Гамбург, его родной город, являлся международным портом, где швартовались корабли со всего мира, а так как по службе ему приходилось часто иметь с иностранными моряками, то поневоле научился говорить.

— И сколько лет ты работал в полиции? — спросил я его.

— Семнадцать. Еще могу качественно ругаться на четырех языках — добавил он со смешком.

Через три дня нас с Вальтером вызвал капитан и представил лейтенанту Джефу Питерсу, который являлся заместителем командира роты и одновременно снабженцем. С первых слов капитана, я понял, это тот человек, что мне нужен.

— Парни, я думаю, что вы не против, чтобы немножко подзаработать, — бросив короткий взгляд на Вальтера, я кивнул головой в знак согласия. — Тогда у меня к вам будет деловое предложение.

После чего Карпентер рассказал нам, что собирается торговать с немцами. Оказалось, что у лейтенанта Питерса родной дядя, имея высокий чин, сидит на продовольственном снабжении американской армии. И как оно бывает у снабженцев, накопил некоторые излишки, которые готов поменять на золото и драгоценности, но так как сам заниматься этим не может, то решил возложить торговые операции на своего племянника. Затем капитан расписал обязанности каждого. Лейтенант привозит продовольствие, сигареты и алкоголь для обмена, капитан дает транспорт и соответствующие документы, а мы с Вальтером будем переводчиками в сделках с немцами. С нами будет ездить сержант Браннел, который, как нам объяснили, в свое время работал в ювелирном магазине и неплохо разбирается в подобных побрякушках. Следующие два месяца, вплоть до 9 мая 1945 года, я занимался противной и унизительной для меня работой, но так было нужно для дела, поэтому, скрипя зубами, выполнял то, что от меня требовали. Единственным плюсом было полное освобождение от дежурств, что вызвало неприязнь со стороны солдат нашей роты. На что мне было, собственно говоря, плевать.

Наша рота располагалась где-то в двадцати километрах от зоны оккупации советских войск. На границе зон находился небольшой немецкий городок, где организовался рынок, на котором торговали все, у кого был товар. Мы с Браннелом нередко ездили туда, с разрешения капитана, для ведения торговых операций. Я был водителем и переводчиком, а сержант занимался непосредственно оценкой товара и торговлей.

Остановив "Виллис" в тридцати метрах от городской площади, рядом с ратушей, я остался в машине, сторожить привезенный нами товар для обмена, а сержант привычно ввинтился в круговорот из торговцев и покупателей, воришек, нищих, просто любопытных и естественно, мальчишек. Немцы на этот воскресный рынок съезжались со всех окрестностей, чтобы обменять то, что представляло хоть какую-то ценность, на продукты. Если русское командование ответственно подошло к местному населению, наладив горячее питание, организовывая комитеты местного самоуправления, налаживая производство и тем самым обеспечивая рабочие места, в то время как американцы пустили это дело на самотек, не собираясь заниматься налаживанием жизни немцев. Их задачи ограничивались соблюдением комендантского часа и патрулированием местности, да военная полиция время от времени утраивала облавы на мародеров и бандитов. Вот и сейчас на другой стороне площади стоял грузовик, рядом с которым стояло трое военных полицейских. Все они крупные, плечистые парни с квадратными подбородками. Еще четверо или пятеро таких сейчас ходили по рынку в поисках продавцов вещей, которые являются имуществом американской армии. Бензин, медикаменты, консервы — составляли самые лакомые позиции в местной торговле. За них немцы, в основном, расплачивались золотыми украшениями или ценными старинными вещами, которые передавались в семье из поколения в поколение. При этом военная полиция делала вид, что в упор не видит сделок сержанта Баннера. Наверно потому, что обычно перед самым отъездом (правда, не каждый раз) он благодарил сержанта Коннерса, который обычно возглавлял патруль военной полиции, двумя бутылками виски.

Помимо американской военной полиции здесь часто можно было видеть патрули советской армии и немцев, с белыми повязками на рукавах. Это были представители отряда местной самообороны, организованной советским комендантом.

Толпа, шумела, галдела, спорила, ругалась. Из рук в руки переходили ручные часы, фонарики, одежда, обувь, консервы. Пожилая пара выложила перед собой на старой скатерти несколько фаянсовых фигурок и сервиз на шесть персон, рядом с ними стояла немка, торговавшая вышивкой, чуть подальше находился спекулянт, у которого на лотке лежало полтора десятка ручных часов. В данный момент он торговался с русским солдатом. В нескольких метрах от них, два американских солдата, молодые парни, слушали музыкальную шкатулку, которую завел для них крепкий дедок, имевший длинные седые усы времен Вильгельма. При этом янки с радостным смехом тыкали пальцами в движущуюся фигурку балерины под испуганными взглядами старого немца, который явно боялся, что эти бравые парни из-за океана могут сломать его хрупкую вещь.

Облокотившись на капот машины, я лениво наблюдал за человеческим круговоротом, пока мое внимание не привлек молодой немец с жадным и наглым взглядом, который бросал на меня взгляды. Стоило ему увидеть, что я на него смотрю, как он откинул полу своего пиджака, и я увидел с тыльной стороны, висящие порнографические открытки. Когда я отрицательно покачал головой, он подошел ко мне и спросил по-американски: — Кокаин? Девочки?

При этом качнул головой влево. Я невольно посмотрел в ту сторону и увидел двух молоденьких немок. Судя по их размалеванным лицам, они были профессионалками.

— Ничего не надо.

Он пожал плечами, отвернулся, выглядывая новых клиентов, которые не заставили себя долго ждать. Это были три американских солдата, которые только что пришли и теперь вертели головами, бросая по сторонам любопытные взгляды. Сутенер подбежал к ним, что-то сказал, а потом показал на своих подопечных. Один из солдат довольно улыбнулся, хлопнул немца по плечу и отправился вместе с ним к проституткам. Я проследил за ним взглядом, а затем снова стал смотреть на двигающуюся, на городской площади, толпу людей. Спустя какое-то время из толпы вынырнул и подбежал ко мне мальчишка тринадцати лет. Худой и долговязый парень по имени Гельмут. Познакомились мы с ним здесь, на рынке, месяца полтора назад, когда он предложил мне, смущаясь и мямля, в обмен на продукты... свою старшую сестру. Это сейчас здесь было какое-то подобие порядка, а в то время царил первозданный хаос, а сами немцы, привыкшие к порядку и организованности, напоминали овечье стадо, которое неожиданно осталось без пастухов. Вот и семейство часовщика Клауса Шранке, который сложил свою голову на Восточном фронте, оказалось в непонятном и диком для них мире. Хотя военные действия прошли мимо них, они слышали рев самолетов и выстрелы пушек, видели, как мимо их городка шли войска победителей Германии. Вместе с другими жителями городка они около недели прятались в лесу, а когда окончательно оголодали и вернулись, то увидели, что их дом разграблен. Их мать при виде постигшей их беды, которая еще раньше простудилась, слегла в горячке. После двух суток голодного сосуществования и боясь, что умрет мать, Аннель решилась продать свою невинность, но идти одна побоялась и взяла в качестве охраны младшего брата. Им просто повезло, что они наткнулись на меня. В тот день мы с сержантом впервые приехали на рынок, в этот городок. Услышав, что предлагает мне долговязый паренек с голодными глазами на бледном худом лице, я бросил взгляд на его сестру, молоденькую, но уже довольно фигуристую немку. Мысль о том, что ей все равно кто-то раздвинет ноги, мешалась с пришедшим на ум вопросом: так почему этим человеком буду не я? Вот только тут как бы сами собой всплыли слова Насти, сказанные мне напоследок: у нас будет ребенок. Алекс, ты кого хочешь мальчика или девочку? После этих слов, подсказанных памятью, я невольно подумал, что это тоже чья-то дочка. Мать вашу! Мои колебания окончательно оборвал подошедший Браннел, у которого я, после короткой перепалки, выжал шесть банок консервированной колбасы и полтора десятка пачек сигарет, которые отдал мальчишке.

— Из своего процента отдашь, Алекс! — раздраженно буркнул мне сержант и снова отправился в поисках покупателей своего товара. Паренек сразу и не понял, что получил консервы и сигареты просто так, поэтому повернулся к молоденькой немке, стоявшей невдалеке, и позвал: — Аннель!

Лицо, у подошедшей к нам, девушки стало пунцовым. Она опустила глаза и часто-часто задышала.

— Успокойся. Мне от тебя ничего не надо. Продукты ваши, так что можете идти домой.

Только после моих слов девушка подняла глаза, не зная, что сказать. Она явно была в растерянности, но брат уже все понял и радостно затараторил:

— Большое спасибо, господин солдат! Большое спасибо! Вы нам очень помогли! Наша мать больна и мы просто не знали, что делать!

— Бегите. Да с сигаретами не продешевите, — напоследок посоветовал ему я.

В следующее воскресенье мы встретились снова, и я узнал, что он сменял шесть пачек сигарет на лекарство для матери, которой сразу стало легче, а сестре удалось устроиться к русским солдатам на кухню. Я дал ему две банки консервов и шоколадку, и теперь, стоило мне появиться на рынке, как Гельмут обязательно меня находил.

— Привет, Алекс! — воскликнул он, а затем хлопнул своей чумазой ладошкой по моей ладони. — Как дела?!

— Привет, парень! Как сестра? Как мать?

— Неплохо.

— Держи, — и я достал из-под сиденья сверток, который протянул мальчишке.

— Спасибо, Алекс! Ты говорил со своим начальством насчет меня?!

Парень в прошлый раз попросил меня, чтобы я переговорил со своим командиром насчет того, чтобы ему вступить в американскую армию. Когда я спросил, откуда у него появилась такая дурацкая идея, то в ответ услышал, что он видел у русских своего сверстника в солдатской форме и с медалью на груди.

— Говорил, — соврал ему я, — но они и слышать не хотят о том, чтобы мальчишку взять в армию.

— Я уже достаточно взрослый, Алекс! Я могу за себя отвечать! Когда надо будет стрелять, я нажму на курок! Не сомневайся!

— Ты не забыл, что война закончилась, парень?

— Меня поэтому не хотят брать в армию?!

— И поэтому тоже.

— Ну и пусть! Я все равно отсюда уеду!

— Брось, Гельмут. Через пару лет здесь все наладиться и вы будете жить как прежде.

— Я хочу мир посмотреть! В Америку хочу!

Чтобы поменять надоевшую мне тему разговора, я спросил его: — Как дела в сигаретном бизнесе?

— Да так себе, — недовольно протянул он. — За всю неделю только десять долларов и заработал.

Дело в том, что в их городок вернулся один из горожан, который исчез несколько месяцев тому назад. С собой он привез станочек для набивки сигарет и папиросную бумагу. Оставалось достать только табак, и для этого дела он подрядил несколько мальчишек, которые находили ему окурки. За сто пятьдесят окурков он давал мальчишкам пять долларов. Из них, по словам Гельмута, выходило двадцать сигарет, которыми сигаретный делец торговал поштучно на рынке. По словам парнишки, местный бизнесмен выручал за двадцать сигарет девять-десять долларов.

— Как с едой в семье?

— Сестра вчера вечером полный котелок с гречневой кашей, политой маслом, принесла. Мы добавили в них банку твоих мясных консервов. Такая вкуснотища получилась! — паренек от приятных воспоминаний даже зажмурился. При этом у него была такая умильная физиономия, что я не смог удержаться и улыбнулся, но при виде подходившего к нам незнакомого мне старшего лейтенанта насторожился. Сразу обратил внимание на его совершенно новую форму, при этом у него было лицо человека, который мало проводит времени на открытом воздухе.

"На кадрового не похож. Хотя кто его знает. Но, скорее всего, переводчик или мелкая шишка из СВА (советская военная администрация). Из какого-нибудь технического отдела".

— Гельмут, здравствуй, — поздоровался русский офицер.

Паренек повернулся к нему и заулыбался: — Господин офицер! Здравствуйте! Это мой приятель, Алекс.

— Староват он для твоего приятеля, Гельмут, — на хорошем немецком языке, при этом улыбаясь, сказал лейтенант, после чего представился. — Николай.

Я пожал протянутую руку: — Алекс.

Мне было интересно поговорить с ним, вот только этого нам не дал сделать сержант, который пришел с каким-то немцем. Покосившись на русского лейтенанта, он буркнул: — Алекс, надо с немцем поговорить.

— Николай, извините, дела. Гельмут, иди. Может, позже увидимся.

Немец оказался настоящей находкой для нашего бизнеса. Являясь владельцем антикварной лавки, герр Хорц сумел часть своего товара спрятать и теперь был готов обменять его на продукты. Мы сели в машину и поехали смотреть, что мог предложить антиквар.

Этот день не отпечатался бы у меня в памяти, если бы не новая встреча со старшим лейтенантом. В тот день Мазетти праздновал свой день рождения. Я тоже получил приглашение. Мы собрались в мастерской после отбоя и пропустили уже по несколько стаканчиков, как в ночной тишине раздался рев двигателя грузовика, потом громкий окрик часового, а следом прозвучал голос начальника караула. Когда поняли, что это приехало не высокое начальство, больше мы уже не обращали на них внимания, вот только нас все равно потревожили. В дверь ангара вдруг неожиданно застучали. Деваться было некуда и нам пришлось открыть ворота. На пороге показался злой капрал из второго взвода, который был начальником внутреннего караула. Ему было обещана выпивка за то, что он не будет нарушать наш покой.

— Парни, вам пять минут, чтобы свалить в казармы! Без разговоров!

— Погоди! А стол, как же? — жалобно поинтересовался именинник. — Мы же не можем....

— Знать ничего не желаю! Живо, исчезли! Если что — пеняйте на себя! Вы теперь сами по себе!

Капрал развернулся и исчез, оставив нас в полном недоумении. Будь какая-то инспекция из штаба, то он бы так и сказал, а тут непонятно что происходит. К тому же по лицу капрала было видно, что он всерьез встревожен.

— Том, извини....

С этими словами солдаты потянулись к выходу, так как никому не хотелось нарваться на неприятности на пустом месте. Мазетти был упрямым всегда, сколько я его знал. Вот и сейчас, он стал хватать открытые консервные банки, заодно зацепив кольцо домашней колбасы, которую он неизвестно где достал. Я только открыл рот, чтобы извиниться и уйти, как услышал:

— Алекс, бери виски. Остальное сунь под стол. И быстрее.

Пожав плечами, я выполнил то, что он просил и сразу понял, в чем заключается план механика. Нагруженный закуской, он направлялся к комнате, где у нас хранился сварочный аппарат и баллоны. Это был небольшая комната, расположенная в углу ангара, а самое главное она имела отдельный выход. Закрывшись изнутри, мы стали раскладывать выпивку и закуску, одновременно прислушиваясь к внешним звукам. Прошло около десяти минут, как ворота ангара заскрипели, затем в него въехал грузовик, и ворота снова закрыли. Мы услышали топот ног, негромкие голоса, а затем кто-то подергал дверь в сварочную комнату, запертую нами изнутри.

— Нет здесь никого, — послышался чей-то незнакомый голос.

— Ты же сам видел, что здесь кто-то пьянствовал. Причем недавно.

— И что? Это же механики. А они пьют, как лошади. У меня приятель....

— Заткнись, рядовой. И смотри в оба, особенно за русскими. Приказ понял?

— Так точно, сэр.

"За русскими? Не понял".

Шаги удалились. Я оглянулся в сторону именинника. Томас, начавший праздновать свой день рождения еще в обед, уже совсем опьянел и теперь спал, сидя у стола, положив голову на руки.

"Янки что ли провокацию задумали? С них станется".

Я уже совсем собрался разбудить Мазетти и отвести его в казарму, но что-то помешало мне это сделать. Наверно шевельнулась где-то глубоко в душе частичка, которая заставляет не забывать, что ты русский человек и неизменно бежать на помощь, когда раздается крик: — Наших бьют!

Виски тоже сыграло свою роль, ослабив мою вечную прагматичность и настороженность, и я решил выяснить, что здесь происходит. Отодвинув задвижку, я только приоткрыл дверь, как услышал: — Сэр! Никаких....

Солдат резко оборвал доклад, видно повинуясь жесту командира.

— Где сержант?!

— В кабине грузовика, сэр!

— Давай его....

— Я здесь, сэр! Разрешите доложить....

— Как пленники?

— Что с ними сделается, сэр? Сидят в кузове, в наручниках.

— Мне надо поговорить с ними. Давай их по одному.

— Так точно, сэр! Рядовой Джекобс! Давай к капитану одного из русских!

— Есть, сэр!

Мне со своего места все хорошо было слышно. Так я узнал, что американский спецназ, проникнув в советскую зону, похитил немца-профессора, а остановились они в расположении нашей автороты только потому, что у профессора от волнений и переживаний прихватило сердце. Во время операции американцы прихватили вместе с ним с ним двух русских офицеров, старшего лейтенанта и капитана, и ученика профессора. Одним из захваченных офицеров, по случайному стечению обстоятельств, оказался старший лейтенант по имени Николай, с которым я познакомился несколько дней тому назад на рынке. Еще я узнал, что оба офицера оказались к тому же и физиками-атомщиками. Сразу стало понятно, что за профессор, которого они умыкнули. Интересным было то, что профессор поехал с американцами своей охотой, а вот его ученик, как и русские офицеры, очутились в американской зоне поневоле.

— Вы можете негодовать, товарищ Ровцев, сколько угодно, но сделанного уже не изменить, — уговаривал капитан, прилично говоривший по-русски, старшего лейтенанта. — Еще через пару дней в наших газетах промелькнет, что два русских офицера сбежали от тирании Сталина в наш свободный мир. И что вас обоих тогда ждет по возвращении домой? Только подвалы Лубянки!

— Нам поверят! — зло выкрикнул незнакомый мне капитан по фамилии Кольцов. — А вот вашей лживой прессе — нет!

— Знаете, капитан, а вам же самим хуже будет, если вы откажетесь давать интервью нашим журналистам. Я не запугиваю вас, а просто предупреждаю. Вы нам не нужны, а поэтому можете просто исчезнуть. Понимаете? Исчезнуть совсем, без следа. Хотя бы потому, что нам не нужны свидетели. Вы подумайте над этим, товарищи офицеры. Сержант!

— Да, сэр!

— Всех в наручники и в кузов! — после того, как сержант отдал приказания, сказал. — Отойдем в сторону. Разговор есть.

Они остановились где-то в пяти метрах от меня.

— Я завтра возвращаюсь в русскую зону. Заберешь пленных и профессора, а затем отвезешь их к полковнику. Что сказать, знаешь.

— Так точно, сэр! Если не секрет, зачем, сэр?

— Не доверяя нам до конца, профессор, оставил свои записи дома, — при этом он хмыкнул. — Да еще в интересном месте. В запаянной банке, у самого слива сточных вод.

— Вот, дермо!

— Действительно, самое настоящее дерьмо. Это все, сержант. Через час вас сменят. Я пошел.

Я воспользовался тем, что американцы расслабились. Была трудная операция, они потратили много нервов и сил, но все закончилось хорошо. Сейчас они почти дома, в расположение военного подразделения, которое находиться под охраной часовых. Именно поэтому они не столько несли охрану пленных, сколько отдыхали, чем я и воспользовался.

Убивать американцев я не стал, так как если их побег окажется неудачным, то пленникам не жить, поэтому их только оглушил, после чего, найдя ключ от наручников в кармане у сержанта, подошел к тентованному грузовику, кинул его в кузов и сказал: — Снимайте наручники. Когда вылезете из машины, то через ворота ангара бегите по прямой к забору. Там есть несколько сломанных досок. Времени у вас от силы сорок минут. И еще. Записи профессор спрятал в запаянной банке, рядом со своим домом, возле сливного отверстия. Не сегодня-завтра там будет ваш знакомый капитан. Время пошло.

Несколько секунд царило молчание, потом раздались звуки, по которым можно было понять, что пленники ищут ключ. Поиски завершились коротким восклицанием: — Вот он!

Посчитав свою задачу выполненной, к тому же не желая, чтобы они меня видели, я ушел в сварочную комнату. Вышел сразу после их ухода, после чего сковал наручниками оглушенных охранников и вставил им кляпы в рот, а затем забрал из ангара Томми и бутылку виски, отправился в казарму. Старательно изображая пьяного, я вместе с дежурным сначала уложил Томми, потом вытянув стакан виски и оставив дежурному остальное, завалился спать. Как я и думал, долго спать нам не дали. Вскоре подняли по тревоге и бросили на поиски беглецов. Расследовать это дело, как я и думал, никто не стал, уже потому что эта история касалось только специальных служб, проводивших эту операцию. К тому же немалую роль сыграло то, что охранники не были убиты, а отделались только головной болью. Я боялся только одного, что их найдут, и тогда эта история, возможно, будет иметь продолжение. Пару дней у нас в роте шли разговоры об этом непонятном случае, а потом все забылось.

Хотя про атомный проект я имел довольно поверхностные сведения, но понять, что произошло на самом деле, было несложно, слушая допрос пленных. Немецкий профессор, физик-атомщик, решил пересидеть плохие времена дома, при этом прихватив ученика, своего земляка. Вот только не учел того, что его имя известно в научном мире, а значит, рано или поздно, его будут искать. На него почти одновременно вышли русские и американцы. Вот только янки оказались более наглыми и пронырливыми, чем их советские коллеги. Они послали спецназ, который устроил налет на дом профессора, даже не постеснявшись там присутствия двух русских офицеров, которые в это время общались на научные темы с хозяином дома. Вот только по дороге профессор переволновался и схватился за сердце, поэтому американцам пришлось остановиться в первой попавшейся воинской части, где был врач.

Даже я посчитал, что похищение людей, в том числе двух русских офицеров, в советской зоне, было большой наглостью, но этот налет был лишь каплей в озере того бесстыдства, беспринципности и хитрости, которую проявили американцы в погоне за атомным оружием. Мне просто было неизвестно, что в середине апреля 1945 года американские войска первыми ворвались в саксонский Штрассфурт, который согласно ялтинским договорённостям должен был перейти под советский контроль. Прибывшие чуть позже представители Советской армии так и не получили внятных объяснений присутствия союзников, однако увидели длинные колонны грузовиков, вывозящих что-то в плотно закрытых кузовах с территории соляных шахт, находившихся в окрестностях города. Лишь спустя несколько дней стало известно, что из соляных шахт исчезло более одной тысячи тонн урановой руды. Нечто похожее американцы также проделали во французской зоне оккупации. Чтобы опередить французов янки провели операцию "Убежище". Усиленный корпус (одна десантная и две бронетанковые дивизии) пошел французам наперерез и раньше их вышел в район г. Эхингена. Городок был захвачен 22 апреля, за 18 часов до вступления туда французских частей. За это время американцы вывезли оттуда большую физическую лабораторию, все оборудование, документацию и группу немецких ученых-атомщиков.

Я не знал, что немец — доцент и ученик профессора, был родом из этих краев и сравнительно неплохо ориентировался на местности. Спустя двадцать минут беглецы вышли на небольшую деревушку, где сумели реквизировать у одного из местных жителей велосипед. После чего старший лейтенант сел на двухколесный транспорт и во весь опор понесся в сторону зоны русских войск. Контрразведка уже знала о похищении двух немецких ученых и двух русских офицеров и приняла меры к их поиску. На один из таких поисковых патрулей и наткнулся беглец — велосипедист. Стоило ему сказать, что он один из двух пропавших офицеров, как его сразу посадили в машину и доставили в контрразведывательный отдел, где за лейтенанта сразу взялись следователи. Хотя тот сам считал, что его история звучит странно, но при этом рассказал как есть и от своих слов отступаться не стал, как на него не давили.

— Ровцев, бросьте рассказывать мне сказки о том, как вас освободил неизвестный американец. Самому не смешно?!

— Я говорю правду, товарищ капитан.

— Ладно, лейтенант. Пока пусть все так и остается. Проверим и тогда мы снова вернемся к нашему разговору. Часовой! Отвести его обратно! Да покормите там!

К утру на пункт пропуска вышли двое других беглецов, чьи рассказы подтвердили слова лейтенанта Ровцева. К этому времени уже была найдена и вскрыта запаянная банка с рабочими дневниками профессора, что еще раз подтвердило показания беглецов. Старший лейтенант Ровцев был выпущен, а в кабинете начальника контрразведывательного отдела состоялось совещание, на котором стоял один вопрос: кто такой этот самый американец? Глубоко законспирированный советский разведчик или просто человек, сочувствующий советскому народу? Правда, эти вопросы так и остались без ответа.

Вечером того же дня оперативникам удалось задержать две подозрительные личности, которые проникли во двор дома профессора. Правда, это были не американцы, а местные уголовники, которым посулили хорошие деньги два человека, если они найдут и принесут им спрятанную во дворе банку. Они описали внешность своих работодателей, и одно из них совпало с описанием капитана спецназа, полученное от бывших пленников. На место встречи, где уголовники должны были передать товар и получить обещанную половину денег, никто не пришел. Контрразведчики не сильно удивились этому, так как предполагали, что американцы проследили за своими посланцами и видели, как их взяли.

Я готовил машину к поездке, как ко мне подбежал Мазетти, в замасленном комбинезоне, вытирая руки грязные руки ветошью.

— Алекс, ты слышал?!

— Что именно?

— Русские Берлин взяли!

— Здорово! Молодцы!

— Русские — парни что надо! — согласился со мной Томас. — И еще. Это дело надо отметить!

— Согласен, но только когда приеду.

— Забили!

Мазетти ушел, а я невольно задумался. Это была и моя война. Бой под Москвой. Партизанский отряд в Беларуси. Рейды по немецкому тылу в группе Камышева. Как бы я не относился к политическому строю, отнять моего маленького вклада в общую победу никто не мог. Я был горд за наших людей и за страну. Вслед за радостью появилась легкая горечь о тех, кто не дошел. И сразу вспомнил тех, о судьбе которых мне ничего не было известно.

"Где сейчас Воровский? Костик? Камышев?".

Потом наступил день победы. Когда мы узнали, что Германия капитулировала, я вместе с американцами радовался, стрелял в небо и пил виски. К этому моменту у меня была еще одна причина для радости. Я нашел место первого из тайников, отмеченных на моей "карте сокровищ". В тридцати километрах от расположения нашей роты. Судя по внешнему виду захоронения, тайник не вскрывали, что меня немало порадовало. Теперь мне нужно было поговорить с капитаном о нем, так для меня одного это была совершенно неподъемная задача. Я уже успел составить свое мнение о Карпентере. Не боец, но при этом это был жесткий, хитрый и практичный человек, который не упустит ни малейшей выгоды. Сержант Браннел, с которым он состоял в приятельских отношениях, был вылеплен из того же теста. Третьим в их компании был лейтенант Джеф Питерс, который попал на это тепленькое местечко благодаря своему дяде-полковнику. Он ничего особенного не представлял. Просто являлся молодым, здоровым увальнем, большим любителем выпивки и женщин.

Шахта, где хранились спрятанные фашистами сокровища, была завалена взрывом, поэтому нужны были солдаты и техника, чтобы до них добраться. Вторым не менее важным условием были два грузовика, так как в списке были указаны 56 ящиков, общим весом около трех тонн. Также я нашел место, где могу временно спрятать свою добычу, перед тем как переправить ее в Швейцарию.

"Сколько дать капитану? Думаю, что Карпентер потребует, как минимум, 50%. Делец, этого у него не отнимешь. Да и другого выхода нет. Придется рискнуть".

Вечером, я выбрал время, когда тот был один.

— Что тебе, Алекс? — скучным голосом спросил меня капитан, как бы намекая на то, что нечего отвлекать своего командира от отдыха в его свободное время.

— Сэр, у меня к вам есть деловое предложение.

Тут он бросил на меня заинтересованный взгляд, потом посмотрел на треть налитый стакан с виски и спросил: — Что там у тебя?

— От одного немца мне удалось узнать, где гитлеровцы закопали какие-то ящики. Предлагаю их выкопать и поделить. Как вам, сэр?

— А что в ящиках? Может там снаряды для пушек! — усмехнулся Карпентер, но я уже видел по жадному огоньку в его глазах, что он проглотил наживку.

— Немец сказал, что их закапывали глубокой ночью.

— Где этот немец? Давай его сюда!

Я покачал головой и хитро улыбнулся: — С немцем я, как положено, рассчитался, так что теперь дело вы будете иметь только со мной.

— А ты не подумал, Алекс, что это могут быть секретные документы, которые нам и даром не нужны.

— Нет, так нет. Я пошел. Сам что-нибудь придумаю.

Я уже начал разворачиваться, как Карпентер меня остановил:

— Погоди, Алекс. Так дела не делаются. Далеко место?

— Точно не скажу, сэр. Думаю, около тридцати километров.

— Значит, ты там уже был. И копать пробовал?

Я не стал отпираться. Карпентер немного подумал и сказал: — Возьму сержанта, и поедем, посмотрим.

— Сэр. Если мы там найдем нечто ценное, то делим все пополам. Договорились?

— Там видно будет, — ушел от прямого ответа капитан.

— Не пойдет, — твердо заявил я. — Или вы зовете сюда сержанта и при нем соглашаетесь на мои условия, или мы никуда не едем.

Карпентер зло посмотрел на меня. Дескать, кто он такой, чтобы мне еще условия ставить, но вслух ничего такого не сказал. Спустя десять минут пришел Браннел. Услышав от капитана о кладе, так окрестил место капитан, он задумался. Спустя пару минут, он посмотрел на капитана и кивнул головой: мы согласны.

— Значит, пополам? — уточнил я.

— Пополам, — подтвердил капитан.

Спустя полтора часа мы были на месте. После осмотра заваленной шахты, капитаном был вынесен вердикт: — Место глухое. Может действительно фрицы закопали нечто ценное.

На следующий день в нашей роте появился сапер, с которым мы поехали на место. Тот все внимательно осмотрел, потом порадовал нас словами: — Сделаю все как надо. Половину гонорара сейчас.

Солдатам, которых капитан отрядил на рытье, было сказано, что тут находится немецкий архив. Спустя сутки, когда они добрались до ящиков, приказал всем уехать, так как выемкой секретных документов будет заниматься секретная служба, которая должна скоро приехать. Не успел грузовик с солдатами скрыться из виду, как мы достали из ямы первый ящик. Это был самый острый и непредсказуемый момент в моем плане. Как отреагируют американцы на доставшееся им богатство? Увидев золотые слитки, они переглянулись. Хотя я предупредил Вальтера заранее и сам был настороже, но не рассчитывал, что так быстро начнут разворачиваться события. Сержант и капитан, почти одновременно выхватили оружие и направили на нас, с Вальтером. Спустя несколько секунд выхватил свой пистолет лейтенант, после чего неуверенно направил ствол на меня. По его удивленным глазам, похоже, он не совсем понимал, что происходит.

— Делиться не хотите? — поинтересовался я, хотя и так знал ответ на свой вопрос.

— Ты прав, парень. Но ты не бойся. Убивать мы вас не будем. Просто решили, что так до вас лучше дойдет пересмотр нашего договора.

— Это нечестно, Карпентер.

— Честно, нечестно, это все слова, парень. Просто вся жизнь, Алекс, состоит из шансов, крупных и маленьких, которые, время от времени, подбрасывает тебе жизнь. Вот и у нас с Питером появился шанс ухватить хороший куш. Ты не обижайся на нас, потому что такого шанса у нас уже не будет, а ты еще молодой. Свое еще возьмешь. Понимаешь в чем дело? Нет. В возрасте, парень. В нашем с Питером возрасте. Мне через месяц сорок два стукнет, Браннелу скоро сорок. Годы летят быстро, поэтому мы решили побеспокоиться о своей счастливой старости уже сейчас.

— То есть вы все забираете себе. Я правильно понимаю?

— Нет. Два ящика мы вам отдаем.

— Жадность до добра не доводит, Алек.

— Это ты мне говоришь, парень?! Да это мы сделали всю работу! Ты палец о палец не ударил! Да, ты узнал об этом тайнике! Спорить не буду! Вот за это ты получаешь свои два ящика! Я считаю, что мы с тобой поступили честно!

Он, наверно, сейчас гордился собой, изображая благородного шерифа из голливудского вестерна.

— Это нечестно! — возмутился я. — Дайте нам хотя бы четыре ящика!

Это было искусственное возмущение, чтобы отвлечь их внимание, а заодно показать, что я просто-напросто делец, который только и может, что торговаться.

— Обойдешься, Алекс! — поддержал своего приятеля сержант. — Получишь ровно столько, сколько тебе дает капитан.

— Кстати, забыл тебе сказать, — капитан явно расслабился, считая, что раз я начал торговаться, значит сдался. — Ты, вместе со своим приятелем, двое суток просидишь под арестом.

— Это еще зачем?!

— Чтобы лишнего не болтали! — сказал, как обрубил капитан и повернул голову к лейтенанту. — Джефри, ты так и не сказал: твой дядя договорился насчет самолета?

— Все о'кей, сэр. Транспортник летит послезавтра. Так что мы все успеем. И довезти, и загрузиться, и даже отметить мой отпуск.

— Удачно с твоим отпуском получилось, лейтенант. По пути за нашим грузом присмотришь, а то....

Капитан отвлекся на разговор с лейтенантом, а сержант, видя, что я не проявляю никакой враждебности, опустил ствол пистолета. Они были не столько солдатами, сколько дельцами, именно поэтому я не ожидал нападения, но теперь пришла моя пора их попугать, и как следует. Последовал молниеносный взмах рукой, и сержант, заполучив несколько дюймов остро заточенной стали в правое плечо, дико заорал. Этого вполне хватило, чтобы привести в шоковое состояние двух других американцев, а спустя минуту, оба, обезоруженные, лежали на земле. Капитан и его подручные никак не ожидали, что солдаты, которые ничем особым не выделялись, оказались крутыми парнями, обученных не хуже спецназовцев.

— Лейтенант, возьми аптечку в машине и перевяжи сержанта. Вальтер, проследи.

— Аптечка? Э-э.... Да. Уже иду.

Лейтенант, опасливо поглядывая на немца, от которого только что получил прямой в челюсть, осторожно поднялся и пошел к грузовику. Капитан проследил за ними взглядом, потом повернул лицо ко мне.

— Ты что собираешься с нами делать? — спросил он.

— Пока не знаю. Хотя, если честно говорить, я бы просто закопал вас, всех троих, в этой яме.

Я ему не угрожал, и не сверлил свирепым взглядом, а сказал обычным будничным тоном, но капитан, это было видно по его побледневшему лицу, сразу проникся моими словами.

— Ты не можешь этого сделать!

— Почему?

— Нас будут искать!

— Если только ближе к ночи, а к этому времени мы уже будем далеко, — продолжал я пугать капитана. Это была моя месть за попытку ограбления.

К этому моменту вернулся лейтенант, который сразу занялся перевязкой стонущего сержанта. Он был настолько испуган, что его пальцы заметно дрожали, и при этом старался не смотреть в нашу сторону.

— Я истекаю кровью. Мне срочно надо в госпиталь, — неожиданно плачущим голосом заныл сержант.

— Заткнись! — рыкнул на него Вальтер.

С минуту я смотрел на съежившегося под моим взглядом Карпентера, при этом делая вид, что раздумываю над его судьбой.

— Ладно, Алек. Живите. Я даже оставлю вам три ящика, но за это мне потребуется от тебя услуга, капитан.

После того как я изложил свои условия, лейтенант с сержантом сели в "Виллис" и двинулись в сторону госпиталя, а мы с капитаном на грузовике тем временем поехали в противоположную сторону. Лейтенант и сержант были предупреждены о полном молчании, причем не мной, а Карпентером. Я хорошо изучил капитана и не удивился когда капитан, когда их просил молчать, причем в основном делал упор не на сохранение своей жизни, а на три ящика с сокровищами, их доли, которой они могут лишиться.

Спустя четыре часа мы уже были на железнодорожной станции, где сравнительно быстро я договорился с железнодорожным начальством, после чего грузчики сноровисто погрузили ящики на отходящий через час поезд. Для капитана мы сняли номер в местной гостинице, где он все это время сидел под охраной Вальтера. Зная из списков содержимое ящиков, я оставил Карпентеру то, что не представляло собой большой художественной ценности, зато могло пригодиться в домашнем хозяйстве. Например, старинный столовый сервиз на тридцать персон из серебра.

Через пару месяцев, мы, вместе с Вальтером, найдя второй тайник, раскопали его, после чего вывезли в Швейцарию. Три других, отмеченных мною на "карте сокровищ", места, за это время, были найдены оккупационными войсками. Я не сильно расстроился по этому поводу, так как считал, что мне и так все это время везло.

Следующие несколько месяцев, если можно так выразиться, я разбирался с тем богатством, что вывез из Германии. Не считая предметов высокой художественной ценности, у меня набралось валюты, в американских долларах и английских фунтах, почти на полмиллиона. К ней можно было добавить сто двадцать килограмм золота, извлеченного из тайников. Все это можно было хоть завтра вкладывать в дело, что нельзя было сказать о картинах и антиквариате. Из них только половину предполагалось пустить в продажу, а остальное должно было долго храниться, ожидая своего времени и своей цены на международном аукционе.

Арнольд фон Болен, временно оставшийся не удел, решил заняться моим обучением, став учить умению правильно вкладывать деньги или, если перевести на современный язык, я стал изучать под его руководством основы бизнеса и менеджмента. К этому времени Настя подарила мне дочь, после чего мне пришлось параллельно сдавать экзамен на звание отца. Только спустя год, мы с бароном, который по большей части восстановил свои связи, принялись строить наш совместный бизнес. Разоренная войной экономика Европа только поднималась, а вместе с ней развивалась и наша компания. Деловые и международные связи барона, мои специфические и профессиональные умения быстро разрешать конфликты, скоро создали нашей компании имя в деловом мире.

ЭПИЛОГ

Давно отгремела вторая мировая война, а я все мотался по миру, развивая и укрепляя транснациональную компанию, которую мы создали вместе с бароном Арнольдом фон Боленом. Мы занимались всем. Металл и нефть, финансы и оружие — все входило в сферу наших интересов. Наивысшей точкой нашего подъема стали 60-ые годы. Именно тогда Африканский континент стал одной громадной горячей точкой. Рухнули колониальные режимы, хоть как-то сдерживавшие межплеменные противоречия, и Африка погрузилась в бесконечную череду войн, государственных переворотов и революций. Десятки чернокожих лидеров и вождей рванулись к власти, а так как они не знали другого способа, кроме как вооруженный переворот, то мое появление в качестве профессионала и продавца оружия им пришлось в самый раз. В прошлой жизни, более десяти лет, я служил наемником на черном континенте, где научился неплохо разбираться в психологии местных претендентов на президентское кресло, что теперь давало мне немалое преимущество в борьбе с конкурентами. Если к этому добавить отличное знание почти любого вида оружия, а так же личное мастерство, которое я демонстрировал на испытательных полигонах, то спустя какое-то время мы стали одним из крупнейших поставщиков оружия на рынки Азии и Африки. В качестве оплаты мы получали лицензии на разработку месторождений золота, алмазов, газа и нефти. Здесь я уходил в сторону, предоставляя организацию производства барону и его взрослым сыновьям.

Мы не только поставляли оружие, но и людей, умевших держать его в руках, создав частную военную компанию. Лично мне довелось участвовать в подготовке нескольких переворотов, а так же в уничтожении парочки зарвавшихся президентов, которые в одностороннем порядке попытались разорвать с нами соглашение. Одно время я снова начал коллекционировать ордена, но потом посчитал это мальчишеством и бросил.

Несколько раз за эти годы я был на волосок от смерти, но судьба хранила меня.

Следующим шагом в развитии нашего бизнеса должен был стать компьютер. Только я знал, как он изменит мир, поэтому именно наша компания должна была стать вместе с американцами у истоков его создания. Уже год, как старший сын барона жил в Америке, занимаясь внедрением в эту отрасль промышленности. Немалый доход нам с Арнольдом приносила торговля картинами и антиквариатом, но теперь она представляла собой далеко не самую доходную статью в нашем бизнесе.

За все это время я ни разу не был в Советском Союзе, так как все хорошее заключалось в том времени, когда я был студентом, и двух моих друзьях, а их как раз война и не пощадила. Судя по тому, что мне удалось узнать из многочисленных запросов: Саша Воровский погиб где-то в Германии за два месяца до окончания войны, а Костик пропал без вести во время нашего наступления в Венгрии. Правда, мне спустя годы пришлось убедиться в одной истине: от прошлого так просто не уйдешь, надо будет, оно само тебя найдет.

Пять минут неспешной ходьбы отделяли меня от моего любимого кафе, в которое я заходил каждый раз, будучи в Париже. Отличный кофе со свежевыпеченной сдобой, рюмка коньяка и прекрасный вид на Эйфелеву башню, что еще нужно человеку для того, чтобы отдохнуть душой после успешных, но при этом очень трудных, переговоров. Если к этому добавить щедрое июньское солнце, цветочный аромат и женские кокетливые улыбки, как бы намекающие на успех возможного свидания, то можно сказать, что мое настроение приближалось к состоянию полной идиллии. В этот самый миг меня неожиданно окликнул женский голос.

— Костя?!

Голос был мне знаком, и я повернул голову в его сторону, а уже в следующую секунду резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену и удивленно уставился, как до сих пор считал, на тень моего прошлого. На скамейке сидела... Таня с маленькой девочкой, лет трех, которая с явным удовольствием уплетала мороженое. На коленях ребенка, чтобы не запачкать платьице, лежала большая салфетка с вышитым на ней медвежонком.

— Как вам сказать, мадам. М-м-м.... С одной стороны вы меня должны знать, но с другой стороны, я теперь совсем другой человек, которого сейчас зовут Александр. Теперь может быть, вы представитесь?

— Меня, как и раньше зовут Татьяна, только фамилия другая, месье Александр, — и она коротко рассказала, как оказалась во Франции.

Встреча с ее будущим мужем произошла в один из дней, проходящего в Москве Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 году. Таня входила в состав группы добровольцев — переводчиков, работавших с иностранными делегациями. Ее будущий муж был одним из руководителей французской делегации. Он полюбил русскую красавицу с первого взгляда, а спустя несколько дней сделал ей предложение. Она, смеясь, сказала, что подумает, но спустя три месяца настойчивый француз снова приехал в Москву, с предложением руки и сердца. В этот раз она не смогла ему отказать.

— Вот и вся моя история. А как вы здесь оказались?

Несколько секунд ушли на раздумье: врать или нет? Все же решил сказать правду.

— Если коротко: остался и не стал возвращаться на родину. Неплохо устроился и живу себе помаленьку.

— Знаете, Костя, прожив во Франции четыре года, я теперь совсем по-другому смотрю на жизнь. Мир, до этого казавшийся черно-белым и разделенным надвое, оказался совсем не таким, как я когда считала. Он на самом деле многогранный и яркий..., — начав высказывать свои мысли, она неожиданно смутилась и несколько секунд молчала, а потом поменяла тему. — Вы живете здесь? В Париже?

— Нет. Здесь я,... скажем так, по делам фирмы.

Если она ожидала от меня истории жизненного пути, подобной тому, что рассказала мне, то я ее разочаровал.

— Извините меня, Таня. Рад был вас увидеть, но надо идти. Дела.

— Знаете, Костя, а я вас ждала. Думала, вы найдете меня, когда закончится война, — вдруг неожиданно сказала она.

— Даже не знаю, что вам ответить на ваше столь неожиданное признание. Надеюсь, что сейчас вы уже нашли душевное спокойствие, — при этом я выразительно посмотрел на ее дочку.

— И да, и нет, — ответила она, перехватив мой взгляд, — но как бы то ни было, я рада, что вы остались живы. И очень рада, что увидела вас. Вы счастливы, Костя?

— У меня жена. Дочь и сын. И мне хорошо с ними.

Какое-то время мы, молча, смотрели друг на друга.

— Я рада за вас. Всего вам хорошего.... Хотя, погодите. Вот только сейчас вспомнила. У вас был такой симпатичный и веселый приятель. Ваш тезка. В прошлом году с дочкой я навещала мать, и случайно встретила его в Москве. Он, видно, тоже не знает, что вы живы.

Тут я удивленно посмотрел на нее.

— Вы видели Костика?! Вы уверены?! Мне сообщили, что он пропал без вести в Венгрии!

— Вот и не пропал. Жив — здоров ваш Костик.

— А где он? Кем работает?

— Дочка тогда капризничала, поэтому мы перебросились всего несколькими фразами. Сказал, что окончил институт. Работает научным сотрудником... где-то в музее, — она задумалась на мгновение, потом виновато улыбнулась. — Это все.

— Спасибо вам большое, Таня, за эту весть. Всего вам хорошего.

— И вам, Костя.

Спустя три дня мне стал известен адрес и место работы своего старого приятеля. Кандидат наук. Холост. Знает английский язык. Теперь только осталось найти повод для встречи и каким-то образом вытащить своего приятеля из страны, находящейся, как писала западная пресса, за железным занавесом. Впрочем, думал я над этим вопросом недолго. Имея обширные связи в мире искусства мне нетрудно было устроить выставку картин русской живописи в одном из парижских музеев. Собственно, ничего особенного в этом не было, если бы музей в знак дружбы и признательности не решил подарить Советскому Союзу несколько картин, украденных фашистами во время Великой Отечественной войны. Причина для приезда сотрудников Государственного музея была более чем уважительная, а включить в состав делегации, кандидата искусствоведения Константина Павловича Сафронова было несложным делом. Несмотря на то, что на родине я не был давно, деловые связи у меня там были, причем на довольно высоком уровне.

Первый день для членов делегации прошел в торжественных мероприятиях и был завершен банкетом, устроенным для гостей хозяевами встречи. По завершении ужина московских гостей отвезли в отель. Когда мне сообщили об этом, я вызвал автомобиль и сразу выехал. Вместе со мной поехала жена, которая очень хотела увидеть друга моего детства.

Спустя несколько лет, после того как мы поженились, я признался ей в том, что являюсь русским. Естественно, что женское любопытство проявило себя в полной мере. На меня сразу посыпались вопросы, которые, впрочем, скоро прекратились, стоило ей понять, что я не хочу говорить на эту тему и вот теперь, стоило ей узнать, что мне предстоит встреча с другом моих студенческих лет, то сразу изъявила желание его увидеть. Она, очевидно, считала, что сможет немного приподнять завесу тайны надо мной, познакомившись с моим другом. Уже когда мы подъезжали к отелю, где остановились советские гости, в машине раздался телефонный звонок. Мне сообщили, что искомый объект сейчас находится не в гостинице, а в кафе, расположенном недалеко от отеля. Я дал водителю новый адрес, а спустя пять минут машина притормозила у входа в кафе. Выйдя, я мимоходом бросил взгляд на окно кафе и вдруг увидел за стеклом Костика, сидящего за столиком у окна. За те семнадцать лет, что мы не виделись, он явно прибавил в весе, но при этом его располагающее к себе симпатичное лицо практически не изменилось, несмотря на очки в тонкой золотой оправе и аккуратно подстриженную бороду-эспаньолку. Перед ним стояла чашка с кофе, коньяк и тарелочка с нарезанным сыром. Он смотрел на вечернюю улицу каким-то задумчиво-мечтательным взглядом. Ни в той, ни в этой жизни я не отличался особой чувствительностью, но сейчас меня изнутри словно окатила радостно-теплая волна.

— Это он? — тихо спросила меня жена, проследив мой взгляд.

Я только кивнул головой и пошел к входу. Открыл дверь, пропустил жену и вошел следом. Людей было немного, и половина мест пустовала. Мы подошли к столику, за которым сидел Костик, но он не обратил на нас внимания, продолжая наблюдать за ярко освещенной улицей. Остановившись рядом с его столиком, я сказал жене: — Настя, я давно хотел тебя познакомить со своим старым другом.

Костя резко повернул голову в нашу сторону. Его взгляд скользнул по мне, потом остановился на моей супруге, а затем снова метнулся ко мне и замер. Его глаза расширились. Он узнал меня, но поверить вот так сразу в подобное чудо, был просто не в состоянии. Жена, при виде удивленного и растерянного лица моего приятеля, тихонько рассмеялась, за ней рассмеялся и я. Только тогда Костик очнулся и почему-то почти шепотом, запинаясь, сказал: — Звягинцев... ты... здесь.... Как?

— Мимо проходили. Смотрим, ты здесь сидишь и коньяк в одиночку давишь. Ну и решили составить тебе компанию.

Он вскочил на ноги, чуть не опрокинув стул.

— Как так может быть.... Я тебя искал! Мне сказали, что ты погиб.

— Мне тоже сообщили, что ты пропал без вести. Где-то в Венгрии.

— Сволочь ты, Звягинцев! Где ты пропадал столько лет?! — при этом глаза Костика Сафронова подозрительно заблестели.

— Об этом потом, а теперь разреши представить тебя моей жене. Анастасия Мазовецкая. Графиня. Очень древний род. Только представь себе: семь поколений графов. Это тебе....

— Алекс, сейчас же перестань! — шутливо нахмурилась моя жена.

— Все, дорогая, перестал. Я к чему это сказал тебе, Костя. Ты теперь можешь к ней по-свойски обращаться. Ваше сиятельство или госпожа графиня.

Настя снова рассмеялась и сказала, обращаясь к Костику: — Это он так шутит. Мне муж о вас рассказывал. Очень приятно. Настя. И еще. Вы очень хорошо говорите по-английски.

Ловелас и Дон Жуан по жизни, Костик неожиданно смутился: — Ради бога, извините меня, Анастасия. Честное слово, я растерялся. Голова просто кругом идет. Да и как тут не.... Еще раз извините. Константин Сафронов. А можно просто Костик. Мне тоже очень приятно. Может быть, присядем....

— Конечно, присядем, Костик. Только не здесь. Мы с Настей знаем одно уютное местечко, которое тебе должно понравиться. Хорошая музыка. Отличное вино. Отменная еда. А уж красивую девушку ты сам себе найдешь. Надеюсь, за прошедшие годы твои вкусы и пристрастия не изменились, дружище?