8. Лабиринт

— Да-а-а, тяжело вам, — хмыкнул темный и подал знак Эршену. На плечи опустилась тяжелая ткань, и Шеннейр зажег рядом небольшую печать, волнами излучающую тепло.

Дом смотрителя плотины, двухэтажное кирпичное здание, находился рядом с мостом. Здесь для нас уже приготовили гостевые комнаты, и первым делом я отправился наверх, чтобы переодеться. На самом деле я вряд ли мог объяснить причины своего поступка. Он был более чем спонтанен; я решил, что это сработает. Заразился авантюризмом от Шеннейра? Мне просто хотелось это сделать. Может быть, мне хотелось сделать шаг.

— В честь окончания зимних праздников в одном поселении на западных рубежах запустили фейерверки, и теперь Ньен проводит учения у наших границ. Меня срочно вызывают, — сообщил темный магистр, когда я спустился на первый этаж.

— Мы можем связаться с ними и убедить, что мы совершенно безопасны и настроены мирно?

Мы, конечно, тут недавно планировали на них напасть, но ведь не напали же. Поведение соседей беспокоило, но беспокоило не первым в очереди; тем более, я сомневался, что сумею заморочить власти Ньен в одиночку даже будучи светлым магистром.

— После того, как светлая гильдия Иншель пала, Ньен принципиально отказывается принимать от нас послания. Там совсем долбанулись и считают себя светлой страной, — кажется, даже темного магистра чужая наглость оскорбляла до глубины души.

А у нас все считают себя светлыми. И Загорье считает. И Аринди. А кто запретит-то?

— Но они объявятся, — счел нужным подбодрить Шеннейр. — Как отметят зимние праздники, так сразу начнут требовать, чтобы мы выдали им Нэттэйджа.

— Каждый год требуют? — не поверил я. — Все эти много лет?

Пусть Нэттэйдж остается беглецом, но надо же понимать, что высшего темного мага гильдии Аннер-Шэн враждебной стране никто не выдаст. Хотя бы потому, что он слишком много знает. Если Нэттэйдж надоест темным, его в кровати удушат, но все равно тело на родину не вернут.

— Ставлю всю Ньен и кусок загорья, что департаменту наказаний не отменили директиву, — мы переглянулись, и в разговоре образовалась неловкая заминка.

— У меня есть идея, — я потрогал все еще мокрые волосы, и уточнил: — Лучше, чем эта. Мы активируем заклятие.

— Кэрэа, у вас перед эпидемией в пятьдесят девятом катрене воющие падальщики. Пожалуйста, идите по порядку, мы всей гильдией ломаем голову, кто они такие.

Такого удара в спину я не ожидал, и только беспомощно возмутился:

— Катрены?! Темный магистр, и вы туда же? Вы-то должны помнить, что я говорил на допросах!

— Да вы ничего не говорили, — согласился он. — Но так интереснее. Если говорить о сожалениях... я сожалею, что не уделил вам должное внимание. Мой просчет.

Иногда мне казалось, что то, что случилось — что-то плохое. Но мне было сложно думать о прошлом. Это не касалось других, и вряд ли было важно.

— Проклятие должно срабатывать при изменении внешних условий. Температуре воды, освещенности. Я объеду водохранилище и попробую еще раз определить место, — вернулся я делу. — Если у меня не получится, мы пробудим проклятие — есть у вас печати, имитирующие солнце? — и Миль успеет его заметить и обезвредить. Не хотелось бы рисковать.

Шеннейр задумался и весело щелкнул пальцами:

— Хорошо.

— Вы мне разрешаете?

Он недоуменно нахмурился. Я подозревал, что только статус темного магистра не позволяет Шеннейру иногда говорить "я вообще не понимаю, о чем вы".

— Просто-напросто разрешаете?

— Вы светлый магистр, Кэрэа, — с долей раздражения ответил магистр. — Если вы считаете что-то необходимым — делайте.

А потом огребайте, если ваши поступки не понравятся темному магистру Шеннейру.

— А если я делаю чушь?

— Кто ни разу в жизни чушь не делал? — он потер переносицу, словно его мучила застарелая головная боль. — Хотя я предполагал, что вы будете торопиться вернуть своих сородичей из ссылки. Вы же хотели именно этого? Или нет?

Я с трудом подавил возмущение. Что меня беспокоило — почему на скором возвращении так настаивал Шеннейр. Какое право он вообще имеет их упоминать — и в чем-то обвинять меня?

Я хотел вернуть других светлых. Действительно хотел.

— Я не уверен, что хотел бы тащить их... в такой мир, — ответил я просто для того, чтобы что-то ответить.

Страну, где их вряд ли ждет что-то хорошее.

— Мир как мир, — не принял моих терзаний собеседник. — Кэрэа, да сколько можно хандрить? Вы так здесь долго не продержитесь. Ничего ужасного с вами еще не случилось. В конце концов, вы до сих пор не умерли!

— Иногда я жалею, что нет.

Я сказал это зря — но сделанного не воротишь.

— Нас ждут, магистр, — Эршенгаль оказался рядом совершенно незаметно, все так же совершенно невозмутимый, и тронул Шеннейра за локоть. Тот развернулся резче, чем следовало; Эршен не дрогнул, и в холодном спокойном взгляде ясно отражалось, что боевик не собирается отступать.

— В любом случае, дождитесь меня, Кэрэа Рейни, — Шеннейр нехорошо ухмыльнулся, окидывая подчиненного еще одним многообещающим взглядом, кратко махнул на прощание и пошел прочь.

— Эршенгаль, вас нужно спасать? — деловито осведомился я.

— Магистра порой заносит, и он сам это знает, — боевой маг прекратил смотреть своему господину вслед, и вежливо поклонился: — Мы вас утомили. Я понимаю.

Их отъезд я наблюдал из окна. Эмоции Шеннейра уже выровнялись, и до второго этажа долетали его приказы "топиться не давайте, все остальное можно". Я дождался, когда хвост колонны исчезнет за поворотом, закинул в рот две таблетки и упал на кровать, закрыв глаза.

Лоэрин обещал, что его снотворное совершенно безопасно и куда сильнее того, что было у меня раньше. Но принимать лекарства в присутствии Шеннейра я все равно не рисковал — никогда не знаешь, что разозлит темного магистра. Пусть насчет блокиратора он прав, снотворное — другое дело. Блокиратор слишком быстро вызывает привыкание. Я уже проходил через это раз, и второй так не повезет. Хотя что изменится...

Защитные печати, что окутывали дом, мучительно гудели. Темная магия. Всюду темная магия.

"А если темный магистр Шеннейр снова будет недоволен моими замечательными качественными передовыми препаратами, которые изготовлены в моей прекрасной оснащенной по последнему слову науки и техники лаборатории, — сказал мне Лоэрин перед нашим расставанием. — Спросите его, как он сумел так быстро встать на ноги после заключения. Вот спросите".

Может быть, когда-нибудь я наберусь храбрости и спрошу. Я после Вихря отходил год или даже больше, и последствия не прошли до сих пор. И это если учесть, что меня отправили в камеру и забыли. Шеннейр не отделался так легко.

Темный магистр не может быть настолько сильнее. Или?..

Я прижал холодную ладонь к закрытым глазам, пытаясь успокоить ноющую боль, и усмехнулся. Я могу сговариваться с Норманом; освобождать светлых из ссылки; сидеть на опасной отраве — но главным преступлением, которое вызывает самую жесткую реакцию, остается мое плохое настроение. Эмпатический мост работает. Темный магистр Шеннейр перехватывает мои эмоции, и они его бесят.

Каждый человек защищает себя от того, что причиняет страдания. Агрессия Шеннейра будет расти, пока он не заставит источник шума умолкнуть. Как вынуть острую иглу из головы; наконец избавиться от боли. В другом мире мы бы могли поговорить и сообща разрушить мост, в каком-то ином, совсем другом мире.

— Нет ничего страшнее для светлого, чем гибель другого светлого...

— М? — сидящий прямо на полу у кровати Матиас вопросительно поднял голову. Я уже привык, что он постоянно ходит по пятам, и не обращал на него внимание.

Если я не стану ломать эмпатический мост? Если я наоборот, его усилю? Если я умру, не завершив начатое, или погибну от руки Шеннейра — это его уничтожит. Так или иначе, я все равно его достану.

Эмоции сидящего рядом существа отвлекали, не давая ощутить триумф. И только для того, чтобы заставить их умолкнуть, я спросил:

— Ты что-то хочешь сказать, Матиас?

— Я не имею права обсуждать действия Лорда, — хмуро отозвался он.

Вот так новость. С каких это пор?

— Я приказываю. Говори.

Он посмотрел на порезы на ладонях, оставшиеся после создания ритуального круга, и попросил:

— Не делай так больше.

Тени кружили на потолке. Я не смотрел на них.

* * *

Мне снились зимние деревья на фоне серого неба.

(Мне снились зимние деревья на фоне серого неба и мертвые люди, свисающие с ветвей. Их лица были мне незнакомы и спокойны.)

Мне снилось, как я отчаянно жду ответ по переговорному браслету — но с той стороны постоянно отвечают чужие голоса.

(Все в порядке, говорят они, но они не могут сказать, что случилось.)

Потом я сидел над картами водохранилища и ждал, когда начнется рассвет. Снотворное явно было неправильным.

Утром заметно похолодало — лужи покрылись льдом, и тростник стал ломким и хрупким. Мы ехали вдоль южного берега, а я штриховал на карте области, где ощущал темную магию. Матиас удерживал большую диагностическую печать, и светящиеся линии, уходящие далеко по поверхности воды, казались нитями паутины. С утра моя вчерашняя выходка с купанием в ледяной воде казалась необдуманной и даже глупой — но если даже темный магистр счел, что все нормально, то почему я должен беспокоиться?

Сопровождение держалось достаточно близко, и на всех остановках следило, чтобы расстояние между ними и мной было всегда меньше, чем между мной и озером.

Темные мешали, и мешали фоновые заклятия, и, как полагается плохому магу, мешало все подряд, но я старался сконцентрировать внимание исключительно на воде. Штриховка постепенно покрывала бумагу — я выбрал карту с самым большим масштабом, и постепенно уточнял ранние наметки. Темные способны отследить свои заклятия, это без сомнения — но также без сомнения, что они никогда не увидят, что в мире что-то... неправильно, если их поисковые печати этого не покажут. А поисковые печати обмануть несложно. Всегда, если уровень того, кто прячет, выше того, кто ищет.

Хорошо, что хотя бы здесь не замешаны заарнейские твари. Существа из Нэа боялись воды, особенно текучей воды — настолько, что даже ручей становился для них неодолимой преградой.

Пятна группировались так, что при большой фантазии можно было выделить несколько очагов. Чуть дальше от дамбы водохранилище резко сужалось, и самый крупный и размытый очаг захватывал оба берега. Эпицентр предполагался где-то посередине, и я повернулся к темным, сообщив:

— Мне нужен катер.

Ответная реакция выражала лишь сомнение. Возможно, они видели свою миссию в том, чтобы приглядывать за светлым магистром — чтобы я случайно не споткнулся о камень или не решил снова искупаться в ледяной воде — а не выполнять его глупые поручения. Хотя вряд ли приказ Шеннейра подразумевал именно это, и я повторил, вежливо и твердо:

— Пожалуйста, мне нужен катер для осмотра с воды. Или мне нырять самому?

Теперь подействовало.

Маленький белый катер прибыл быстро — дамба, гостевой дом и пристань оставались на виду. Отъехали мы совсем недалеко, и проверка всего водохранилища, если по-хорошему, грозила затянуться на дни. Я уже сомневался, что хочу что-то найти, но не найти ничего было еще страшнее.

Белым катер был не из-за связи со светлыми, а для заметности. Лезть в лодку Матиасу не хотелось совсем; я не настаивал, давая ему возможность остаться, но заарн все же забрался на борт, крепко вцепился в поручень и закрыл глаза. Ну что же; это тоже был его выбор.

В культуре заарнов синий цвет означал опасность и агрессию. Зеленый отвечал за смерть.

Вода даже вблизи казалась слишком синей. Я давно не оказывался там, где столько воды кругом, отвык от волн и лодок — да, был шторм и волновые башни на Побережье, были Острова, но слишком давно. Катер двинулся по широкой спирали, постепенно сужая круг; я свесил руку с борта, но так и не коснулся. На душе было муторно — хотя на душе всегда царила муторная серость, и я даже пожалел, что рядом не было Шеннейра. Шеннейр обычно раздражал, но его присутствие удивительно развеивало тоску.

Матиас продолжал держать печать, и мне становилось неуютно от мысли, что она накрывает все водохранилище — что паутина теряется между холмов, истончается и цепляется за северный берег, до которого ехать несколько часов.

— Как тебе удается так быстро обучаться магии?

Знать, что рядом с тобой сидит потенциальный великий маг, было странно. Да с людьми тоже случается, что талант проявляется сразу: маги-Элкайт, Шеннейр, по обмолвкам про обучение которого у меня создалось впечатление, что сразу после инициации все ахнули и сказали "вот наш будущий магистр", Миль. Матиас, даже будучи светлым, оставался мне непонятен.

Не сказать, чтобы я старался его понять.

Матиас явно колебался между желанием сохранить что-то в тайне и все рассказать. Хотя скрываться он не умел — или, что пришло мне в голову в последний миг, он не мог не ответить на вопрос, потому что не знал, когда я заговорю с ним в следующий раз.

Солнце зажгло глубокие алые искры в крупном рубине. Том самом, который когда-то отдал мне Лоэрин как ключ к подчиняющему заклятию, а я отдал Матиасу. Заарн повернул алый кулон, любуясь игрой света на гранях, и вновь спрятал его в одежде, самодовольно сообщив:

— Я могу заставить сделать себя все, что угодно.

Он явно гордился своей предприимчивостью. Да, использовать подчиняющую сознание магию для саморазвития способен не каждый.

Я не предполагал, что он в самом деле использует это на себе.

Человек на его месте предпочел бы солгать, что всего добился сам. Но заарны выращиваются с четко заложенными характеристиками и уже в инкубаторе получают ментальный образ. Матиас гордился не тем, чего добился — это само собой, с самоуверенностью у него было все в порядке — тем, что получил возможность этого добиться. Обмануть систему. Я посмотрел на кожаный блокнот, который он постоянно носил с собой, делая заметки про дела и встречи, и утвердительно произнес:

— Ты ведь не любишь работать с документами.

Матиас не был любопытен. Он презирал людей, не хотел вникать в их жизнь, а когда мы давным-давно в Шэн вместе разбирали архивы, то заарн брезговал к ним даже прикасаться.

Люди умеют меняться. Свобода выбора дана для того, чтобы меняться.

— Что значит "любить"? — презрительно отозвался он. С презрением не ко мне, а к самому слову. — Ты сам сказал, что я должен это уметь.

...Доброго утра, Миль. Одно разумное существо полностью перекроило себя по моим случайно высказанным пожеланиям. Я просто хотел послушную полезную фишку. И, кажется, я ее сломал.

Катер двигался по сходящейся спирали. Я сверился с навигационной печатью, отмечающей, где именно по карте мы находимся, вслушался в эмпатическое поле и поставил карандашом точку.

Грифель сломался, порвав бумагу. В воде вспыхнуло маленькое солнце, и лодку подкинуло в воздух. Удар об воду вышел жестким; я рванулся вверх, на поверхность, и мысленно выругался, ощутив панический призыв о помощи.