|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Со Звездой Повилики было все хорошо.
Восточный предел — редкие, но стабильные источники, пустынные холмы, поросшие соснами, скалы, за которыми простирается безлюдная Вальтона. Именно здесь, вдалеке от землетрясений и цунами, от буйных соседей и столицы, находились самые значимые предприятия страны. Звезда Повилики объединяла сразу несколько заводов, принадлежащих обеим гильдиям, и рабочие поселки под ними.
До войны Аринди не жила за счет оружия, и уж точно оружие не продавали светлые — иначе вряд ли имели право так называться. Специализация должна быть соблюдена. Магические гильдии отправляли за кордон мирные заклинания, артефакты и зелья. Но не стоит думать, что маги самолично стояли на конвейере и своими руками собирали серийные вещи; маги — всего лишь тонкая прослойка населения, мнящая себя элитой, а в башню Шэн, будь там хоть сотня этажей, массовое производство не лезло. В ведении гильдий лежал контроль работ и завершающая стадия, а также уникальные штучные вещи, высокоуровневые печати и сложные проекты. Все, что не требует особенного мастерства и простые артефакты для обычных людей создавали крупные заводы и городские артефакторные мастерские.
Странно слышать, но со Звездой Повилики было все хорошо. Совершенно ненормальное для нашей страны состояние, и потому именно этот объект проверяли раз двести.
Задержались мы у внешнего периметра. Матиас прижимал к груди банку с шихиш, не торопясь отдавать обратно, и сгрудившиеся рядом темные не решались отбирать трофей силой. Я требовательно протянул руку; заарн повиновался с большой неохотой. По эмпатической связи плеснула искренняя обида, и пришлось напоминать себе, что в банке сидит не забавная зверюшка, а заразный монстр, которого везут на экспертизу.
— Мы так счастливы вас видеть! — счастливо объявил нам Вильям прямо в воротах Звезды Повилики, и его спутники тоже улыбнулись разом.
Все нормальные темные, последний раз видевшие улыбки еще до поступления в гильдию, не поверили. Вильям, который радовался вполне искренне, этого не заметил.
В народе Звезду ласково называли четверочкой — режимный объект с четвертым уровнем опасности. С точки зрения темных, не слишком высоким — при поломке под удар попадал всего лишь один город и какие-то ближние поселения, а не половина страны. Но порядок здесь царил образцовый. И если в цехах это радовало, то от ровных, как по линеечке, асфальтированных дорожек и мытых окон уже становилось плохо. Новенькая колючая проволока на высоких стенах периметра жизнерадостно блестела.
У Звезды Повилики было четыре накопителя, двадцать четыре изолированных блока, из которых работало шесть, и строгая секретность. А еще бетонный саркофаг, что торчал прямо посреди территории. Вокруг него разбили клумбы с поздними хризантемами, и новые печати блестели поверх старых, почти стертых дождями. На крыше росла трава.
— Что там?
— А мы не знаем, — с абсолютным счастьем ответил Вильям.
— И не интересно?
— После того, как Иншель пала, там начались... странные скачки показателей. А так как эта часть была записана за светлыми, ее сразу запечатали, — Вильям задрал голову и честно признался: — Не настолько интересно.
Работники проявляли сдержанный энтузиазм, но не разбегались. Может быть, им заранее выдали инструкцию. Что-то вроде "Или вы будете стоять стройными рядами и улыбаться, или завтра вас и вашу семью вышвырнут на улицу".
Обычно на предприятиях, связанных с магией, работали нейтралы — как люди, неспособные создать сложное заклинание, но вполне подходящие, чтобы штамповать простенькие стандартные печати. Я мог предположить, что радость из-за прибытия светлого магистра вполне искренняя — вряд ли во время правления темных они ощущали себя в безопасности. Нейтралы, которые обучались в светлой гильдии, были виноваты в том, что обучались в светлой гильдии. Нейтралы, которые обучались в темной гильдии, были виноваты в том, что ее бросили. Может быть, темная гильдия их не устроила? Может быть, они считают, что она чем-то плоха? Темных с души воротило, что они растили конкурентов на собственные средства.
Я проходил мимо баков, в которых кипели основы для зелий, открытых чанов с разноцветным паром, бесконечных конвейерных линий с заготовками для артефактов, шеренг станков. За стенами грохотали прессы, гудели помпы и с негромким "вум-м-м, вум-м-м" работали неизвестные машины, от которых дрожал пол.
...Совещание в Шафране прошло немногим раньше; и лучше, чем я ожидал — но мои ожидания были невысоки, я готовился к кошмару. На встречу со значимыми лицами явился Норман. Явление Лорда было подобно удару молнии — ослепительное и совершенно неприятное, и говорил он какие-то неправдоподобные вещи.
— Наш долг — обеспечить гражданскому населению безопасность и нормальные условия жизни, — сказал он, гипнотизируя собравшихся темно-красными глазами. Жуткие ледяные щиты в помещении давили с утроенной силой, и каждое слово звучало так, будто заарн забивал сваи прямо в мозг. Кто-то упал в обморок. — Люди — наша ценность, наш стратегический запас.
Я сдержался и не стал договаривать "консервов".
Оставшиеся в сознании призадумались. Наверное о том, что такая власть их гнетет.
Все эти собрания навевали на меня ощущение абсурда — умом я понимал, что именно здесь принимаются важные решения, и что я принимаю участие и могу на них повлиять, но на деле казалось, что я тону в болоте. Мир был весьма устойчив: он предпочитал двигаться по инерции, вместо того, чтобы меняться к лучшему; и вместо того, чтобы менять его к лучшему, приходилось прилагать все силы, чтобы он не скопытился завтрашним утром. На Побережье не было такого чувства, скорее всего, потому что решения проходили мимо меня.
— Просто опускаются руки. Это слишком сложно.
— Что вы вечно расстраиваетесь из-за такой ерунды, — изумился Шеннейр. По-моему, темный магистр считал, что мы заехали на собрание ради того, чтобы пожрать красной икры, которой почему-то не было в гильдии. — Уже завтра все будут как шелковые. Ордер на обыск местной службы снабжения я уже составил.
Несмотря на то, что северные границы на многое открыли глаза, я был рад, что Звезда Повилики станет последним пунктом.
— Так что можете засвидетельствовать, что у меня все в порядке, — самодовольно объявил Вильям и передал Шеннейру отчет в черной кожаной обложке.
Поначалу история Вильяма меня задевала — человек со стороны купил место в высшем совете. Теперь я поражался, как гильдия сумела откопать такое сокровище, да еще заставить за это заплатить. После горных заводов ему отдали контроль над всеми заводами Аринди, и Вильям справлялся. Может, он и не был хорошим магом, но зато хорошим хозяйственником.
— Почему вы не хотите обучаться магии? — с любопытством спросил я, дождавшись, когда он освободится. — У вас хороший потенциал.
Способности Вильяма не казались мне способностями высшего — для этого его искра не обладала какой-то... необычностью? Зато она была сильна и стабильна.
Эмоции собеседника отразили замешательство.
— Благодарю, светлый магистр, — после короткой паузы ответил Вильям. — Но я не готов отдать... Не думаю, что мои способности достаточны, чтобы посвятить жизнь подобным... сложным вещам.
Никогда не предполагал, что для кого-то страшно становиться магом.
На стене рабочего кабинета разноцветной мозаикой была выложена карта восточного предела. Достаточно старая, выщербленная, особенно на одном углу, но все еще яркая. Серые города, черные заводы, темный малахит холмов, травянисто-зеленые поля, и ярко-синее пятно над Повиликой. В разноцветных стеклышках притягательно мерцали огни.
— Эта мозаика...
— Красивая, правда? — подхватил Вильям, и с вернувшимся оптимизмом сообщил: — Прежний руководитель решил трагически уйти из жизни прямо перед ней. Я просил своих сотрудников действовать аккуратнее, но он сопротивлялся, и боевое заклинание зацепило край.
Он чуть замедлился, осознав, что и вправду говорит о трагических вещах, и добавил:
— Такая досада.
Я решил не задумываться над этим.
— Это водохранилище Повилики? Оно ведь снабжает восточный предел и столичный регион?
— Верно, — обрадовался Вильям так, словно и не ожидал от меня настолько глубочайших познаний. — Там очень красивые места. Особенно советую северный берег. И рыба клюет, светлый магистр, так, словно...
— Но не замковую долину? — при упоминании рыб меня передернуло. Даже Шеннейр отвлекся и чуть усмехнулся.
— У каждого замка своя скважина, — слегка обескураженно отозвался Вильям. — Маги, знаете ли, не слишком доверчивы.
Я кивнул и вернулся к мозаике.
— Как происходит перенос мощностей под землю? — Шеннейр сложил отчет.
— В штатном режиме, — бодро проинформировал Вильям. Но в его уверенности проступила трещина, и темный магистр это не пропустил:
— А надо быстро. С первой по пятнадцатую производственные линии уже должны были быть приостановлены и начат демонтаж. Но если вы считаете, что мыть окна важнее...
С первой по пятнадцатую отвечали за оружие. На лице Вильяма на мгновение отразилось классическое "Тьма поймет, что вам, магам, надо". Но намеки он понимал:
— У нас намечается что-то серьезное?
— У нас уже самая холодная зима за всю историю, неурожай и голод. Светлый магистр, чего еще не хватает?
Я прикусил губу, рассматривая мозаику, и серьезно ответил:
— Не хватает чумы. Очень не хватает чумы, а это неправильно.
* * *
Если разобраться, в холодной зиме были свои плюсы — дожди наполнили водохранилища, и летом, когда солнце будет выжигать землю до раскаленной пустоши, страна не будет страдать от жажды. Именно к раскаленной пустоши оказалось тяжелее всего привыкнуть после бегства с Островов; подозреваю, что из-за жары ла"эр, пришельцы с севера, предпочитали селиться в приграничье, в прохладных предгорьях, а столичные жители мирринийке если и выходили на улицу, то только ночью. То, что в Аринди гордо именовали реками, выглядело как жалкие ручьи, которые постоянно пересыхали. На побережье стояли опреснители, но на побережье жило столько народу, что всем не хватало. Рукотворные озера спасали всех.
Водохранилище, извилистое и неестественно синее в пасмурных сумерках, лежало между низких холмов. Мост шел поверх дамбы; я был здесь когда-то, и с этим местом меня связывали хорошие воспоминания. Но это было сухое знание без оттенка эмоций.
Холодный ветер тащил по небу рваные облака и морщил воду.
— Очень не хватает чумы, — я перевесился через ограждение, и резюмировал: — Будь я на месте Алина, я бы отравил источники.
Матиас возмущенно зашипел и, кажется, подпрыгнул на месте, теребя вязаный шерстяной шарф. Вода не вызывала у него ни малейшего доверия, но, убедившись, что я не тороплюсь покидать мост, заарн жестом фокусника вытащил очередной отчет и сквозь зубы процитировал:
— Этот человечишка Алин был здесь этим летом и чинил дамбу. Результаты ремонта не обнаружены. Вредоносные заклятия не обнаружены. Яд в анализах воды не обнаружен. Пошли отсюда, человек, здесь холодно и никто не умрет.
— Если подумать — для чего Алин изначально хотел открыть врата? — я подтянулся и забрался на бордюр, неспешно двинувшись по краю. — Чтобы уменьшить население Аринди? Мелко. Чтобы избавиться от Нормана? А как он собирался избавиться от тех, кто придет из Заарнея?
О массовом падеже кабачков заарны не сожалели. Рацион нелюди настолько отличался от человеческого, что прошлые продуктовые и не только нормы (корочка хлеба и пять меховых шапок на месяц) через смех и слезы был вынужден корректировать инфоотдел. Но даже нелюдям необходима вода.
Матиас по уши зарылся в шарф и осуждающе смотрел оттуда. Шеннейр договорил со своими и присоединился к нам, погруженный в свои мысли.
— Побережье смоют гигантские волны, центр разрушит Вихрь, восток и север загнутся от голода и эпидемий. Вторжение заарнов опрокинет Нормана, но само захлебнется. Вряд ли Алину нравились разрушения, но он считал, что они оправдывают цель, — я меланхолично уставился на горизонт, и сделал сам для себя вывод: — Хорошо, что я его устранил.
Это был грубый, предельно избыточный, но при этом рабочий план. Даже убрав половину деталей, мы смогли только еле-еле отсрочить неизбежное.
— Мне нравится ваша фантазия. И нравятся разрушения, — пожал плечами Шеннейр. — Как процесс. Новое должно сменять старое. Но портить то, что неплохо работало — глупое расточительство.
Матиас сделал шажок к краю моста и тотчас же отодвинулся обратно:
— Человек, слезь оттуда. Слезь.
Вода была довольно далеко.
— Эксперты ничего не обнаружили, — напомнил темный магистр. — Если это сигнальное заклятие, которое должно распылить яд, изготовленный Бронной, то оно слишком мало, чтобы его заметить....
— Бронна, — повторил я пересохшими губами. — О ней я забыл.
Тот, кто создает вакцины, может создать и яд. Бронна стара, учеников, которые бы продолжали ее искусство, у нее не осталось, и ей было не за что любить этот мир.
— Если же это проклятие, то оно должно было быть слишком большим, и потому Алин обязан был сделать его спящим. Спящее заклятие не опознается до пробуждения.
— Это может Миль.
— Только осматривая проклятие вплотную, — спокойно возразил Шеннейр. — Одно заклятие высшего уровня он не опознал на расстоянии... из-за помех не опознал даже его тип, когда оно начало пробуждаться. Водохранилище глубоко и огромно. Мы даже не знаем, где искать.
— Может быть, вы, темные, просто не способны ощутить свою магию? — я нервно провел пальцами по ошейнику, зацепив застежку. — Или будет, как со складами?
Я был несправедлив — ситуация со складами была подстроена намеренно. Но последствия схожи.
— И что вы сделаете?
Я шагнул вниз.
Вода в искажении была совсем иной: вязкая и клейкая масса, продираться сквозь которую приходилось с трудом. Иная среда, иные правила: дар гельда подразумевал, что врата будут открываться на ровной открытой поверхности, чтобы не утопить вторжение в море. Выйти в стену мне тоже не удавалось ни разу, хотя я пытался.
Заарней не почует такое краткое погружение, да еще через воду. В голове все это представлялось красиво: я вишу в безвременье посреди озера, определяю источник этой мерзкой темной магии... Потом сверху обрушилась ледяная вода, вышибая воздух из легких, залилась в глаза, в уши, и я вылетел обратно в искажение, рванувшись к сияющему где-то вверху источнику света.
Захлебнуться у меня почти получилось. Надо было четче ставить цели.
Матиас выронил ритуальный нож и вцепился мне в руку. Неровный ритуальный круг был начерчен прямо под моими ногами; заарн был изрядно перепуган, и ладони его были в порезах, липкими от крови. Темные шокированно таращились с другого конца моста, и только Шеннейр, как и полагается магистру, хранил спокойствие.
— И что вы нашли? — с любопытством спросил он.
Я выпрямился, стараясь не подавать вида, что пытаюсь обледенеть, и мрачно произнес:
— Темная магия. Всюду темная магия. Все равно она там есть.
— Да-а-а, тяжело вам, — хмыкнул темный и подал знак Эршену. На плечи опустилась тяжелая ткань, и Шеннейр зажег рядом небольшую печать, волнами излучающую тепло.
Дом смотрителя плотины, двухэтажное кирпичное здание, находился рядом с мостом. Здесь для нас уже приготовили гостевые комнаты, и первым делом я отправился наверх, чтобы переодеться. На самом деле я вряд ли мог объяснить причины своего поступка. Он был более чем спонтанен; я решил, что это сработает. Заразился авантюризмом от Шеннейра? Мне просто хотелось это сделать. Может быть, мне хотелось сделать шаг.
— В честь окончания зимних праздников в одном поселении на западных рубежах запустили фейерверки, и теперь Ньен проводит учения у наших границ. Меня срочно вызывают, — сообщил темный магистр, когда я спустился на первый этаж.
— Мы можем связаться с ними и убедить, что мы совершенно безопасны и настроены мирно?
Мы, конечно, тут недавно планировали на них напасть, но ведь не напали же. Поведение соседей беспокоило, но беспокоило не первым в очереди; тем более, я сомневался, что сумею заморочить власти Ньен в одиночку даже будучи светлым магистром.
— После того, как светлая гильдия Иншель пала, Ньен принципиально отказывается принимать от нас послания. Там совсем долбанулись и считают себя светлой страной, — кажется, даже темного магистра чужая наглость оскорбляла до глубины души.
А у нас все считают себя светлыми. И Загорье считает. И Аринди. А кто запретит-то?
— Но они объявятся, — счел нужным подбодрить Шеннейр. — Как отметят зимние праздники, так сразу начнут требовать, чтобы мы выдали им Нэттэйджа.
— Каждый год требуют? — не поверил я. — Все эти много лет?
Пусть Нэттэйдж остается беглецом, но надо же понимать, что высшего темного мага гильдии Аннер-Шэн враждебной стране никто не выдаст. Хотя бы потому, что он слишком много знает. Если Нэттэйдж надоест темным, его в кровати удушат, но все равно тело на родину не вернут.
— Ставлю всю Ньен и кусок загорья, что департаменту наказаний не отменили директиву, — мы переглянулись, и в разговоре образовалась неловкая заминка.
— У меня есть идея, — я потрогал все еще мокрые волосы, и уточнил: — Лучше, чем эта. Мы активируем заклятие.
— Кэрэа, у вас перед эпидемией в пятьдесят девятом катрене воющие падальщики. Пожалуйста, идите по порядку, мы всей гильдией ломаем голову, кто они такие.
Такого удара в спину я не ожидал, и только беспомощно возмутился:
— Катрены?! Темный магистр, и вы туда же? Вы-то должны помнить, что я говорил на допросах!
— Да вы ничего не говорили, — согласился он. — Но так интереснее. Если говорить о сожалениях... я сожалею, что не уделил вам должное внимание. Мой просчет.
Иногда мне казалось, что то, что случилось — что-то плохое. Но мне было сложно думать о прошлом. Это не касалось других, и вряд ли было важно.
— Проклятие должно срабатывать при изменении внешних условий. Температуре воды, освещенности. Я объеду водохранилище и попробую еще раз определить место, — вернулся я делу. — Если у меня не получится, мы пробудим проклятие — есть у вас печати, имитирующие солнце? — и Миль успеет его заметить и обезвредить. Не хотелось бы рисковать.
Шеннейр задумался и весело щелкнул пальцами:
— Хорошо.
— Вы мне разрешаете?
Он недоуменно нахмурился. Я подозревал, что только статус темного магистра не позволяет Шеннейру иногда говорить "я вообще не понимаю, о чем вы".
— Просто-напросто разрешаете?
— Вы светлый магистр, Кэрэа, — с долей раздражения ответил магистр. — Если вы считаете что-то необходимым — делайте.
А потом огребайте, если ваши поступки не понравятся темному магистру Шеннейру.
— А если я делаю чушь?
— Кто ни разу в жизни чушь не делал? — он потер переносицу, словно его мучила застарелая головная боль. — Хотя я предполагал, что вы будете торопиться вернуть своих сородичей из ссылки. Вы же хотели именно этого? Или нет?
Я с трудом подавил возмущение. Что меня беспокоило — почему на скором возвращении так настаивал Шеннейр. Какое право он вообще имеет их упоминать — и в чем-то обвинять меня?
Я хотел вернуть других светлых. Действительно хотел.
— Я не уверен, что хотел бы тащить их... в такой мир, — ответил я просто для того, чтобы что-то ответить.
Страну, где их вряд ли ждет что-то хорошее.
— Мир как мир, — не принял моих терзаний собеседник. — Кэрэа, да сколько можно хандрить? Вы так здесь долго не продержитесь. Ничего ужасного с вами еще не случилось. В конце концов, вы до сих пор не умерли!
— Иногда я жалею, что нет.
Я сказал это зря — но сделанного не воротишь.
— Нас ждут, магистр, — Эршенгаль оказался рядом совершенно незаметно, все так же совершенно невозмутимый, и тронул Шеннейра за локоть. Тот развернулся резче, чем следовало; Эршен не дрогнул, и в холодном спокойном взгляде ясно отражалось, что боевик не собирается отступать.
— В любом случае, дождитесь меня, Кэрэа Рейни, — Шеннейр нехорошо ухмыльнулся, окидывая подчиненного еще одним многообещающим взглядом, кратко махнул на прощание и пошел прочь.
— Эршенгаль, вас нужно спасать? — деловито осведомился я.
— Магистра порой заносит, и он сам это знает, — боевой маг прекратил смотреть своему господину вслед, и вежливо поклонился: — Мы вас утомили. Я понимаю.
Их отъезд я наблюдал из окна. Эмоции Шеннейра уже выровнялись, и до второго этажа долетали его приказы "топиться не давайте, все остальное можно". Я дождался, когда хвост колонны исчезнет за поворотом, закинул в рот две таблетки и упал на кровать, закрыв глаза.
Лоэрин обещал, что его снотворное совершенно безопасно и куда сильнее того, что было у меня раньше. Но принимать лекарства в присутствии Шеннейра я все равно не рисковал — никогда не знаешь, что разозлит темного магистра. Пусть насчет блокиратора он прав, снотворное — другое дело. Блокиратор слишком быстро вызывает привыкание. Я уже проходил через это раз, и второй так не повезет. Хотя что изменится...
Защитные печати, что окутывали дом, мучительно гудели. Темная магия. Всюду темная магия.
"А если темный магистр Шеннейр снова будет недоволен моими замечательными качественными передовыми препаратами, которые изготовлены в моей прекрасной оснащенной по последнему слову науки и техники лаборатории, — сказал мне Лоэрин перед нашим расставанием. — Спросите его, как он сумел так быстро встать на ноги после заключения. Вот спросите".
Может быть, когда-нибудь я наберусь храбрости и спрошу. Я после Вихря отходил год или даже больше, и последствия не прошли до сих пор. И это если учесть, что меня отправили в камеру и забыли. Шеннейр не отделался так легко.
Темный магистр не может быть настолько сильнее. Или?..
Я прижал холодную ладонь к закрытым глазам, пытаясь успокоить ноющую боль, и усмехнулся. Я могу сговариваться с Норманом; освобождать светлых из ссылки; сидеть на опасной отраве — но главным преступлением, которое вызывает самую жесткую реакцию, остается мое плохое настроение. Эмпатический мост работает. Темный магистр Шеннейр перехватывает мои эмоции, и они его бесят.
Каждый человек защищает себя от того, что причиняет страдания. Агрессия Шеннейра будет расти, пока он не заставит источник шума умолкнуть. Как вынуть острую иглу из головы; наконец избавиться от боли. В другом мире мы бы могли поговорить и сообща разрушить мост, в каком-то ином, совсем другом мире.
— Нет ничего страшнее для светлого, чем гибель другого светлого...
— М? — сидящий прямо на полу у кровати Матиас вопросительно поднял голову. Я уже привык, что он постоянно ходит по пятам, и не обращал на него внимание.
Если я не стану ломать эмпатический мост? Если я наоборот, его усилю? Если я умру, не завершив начатое, или погибну от руки Шеннейра — это его уничтожит. Так или иначе, я все равно его достану.
Эмоции сидящего рядом существа отвлекали, не давая ощутить триумф. И только для того, чтобы заставить их умолкнуть, я спросил:
— Ты что-то хочешь сказать, Матиас?
— Я не имею права обсуждать действия Лорда, — хмуро отозвался он.
Вот так новость. С каких это пор?
— Я приказываю. Говори.
Он посмотрел на порезы на ладонях, оставшиеся после создания ритуального круга, и попросил:
— Не делай так больше.
Тени кружили на потолке. Я не смотрел на них.
* * *
Мне снились зимние деревья на фоне серого неба.
(Мне снились зимние деревья на фоне серого неба и мертвые люди, свисающие с ветвей. Их лица были мне незнакомы и спокойны.)
Мне снилось, как я отчаянно жду ответ по переговорному браслету — но с той стороны постоянно отвечают чужие голоса.
(Все в порядке, говорят они, но они не могут сказать, что случилось.)
Потом я сидел над картами водохранилища и ждал, когда начнется рассвет. Снотворное явно было неправильным.
Утром заметно похолодало — лужи покрылись льдом, и тростник стал ломким и хрупким. Мы ехали вдоль южного берега, а я штриховал на карте области, где ощущал темную магию. Матиас удерживал большую диагностическую печать, и светящиеся линии, уходящие далеко по поверхности воды, казались нитями паутины. С утра моя вчерашняя выходка с купанием в ледяной воде казалась необдуманной и даже глупой — но если даже темный магистр счел, что все нормально, то почему я должен беспокоиться?
Сопровождение держалось достаточно близко, и на всех остановках следило, чтобы расстояние между ними и мной было всегда меньше, чем между мной и озером.
Темные мешали, и мешали фоновые заклятия, и, как полагается плохому магу, мешало все подряд, но я старался сконцентрировать внимание исключительно на воде. Штриховка постепенно покрывала бумагу — я выбрал карту с самым большим масштабом, и постепенно уточнял ранние наметки. Темные способны отследить свои заклятия, это без сомнения — но также без сомнения, что они никогда не увидят, что в мире что-то... неправильно, если их поисковые печати этого не покажут. А поисковые печати обмануть несложно. Всегда, если уровень того, кто прячет, выше того, кто ищет.
Хорошо, что хотя бы здесь не замешаны заарнейские твари. Существа из Нэа боялись воды, особенно текучей воды — настолько, что даже ручей становился для них неодолимой преградой.
Пятна группировались так, что при большой фантазии можно было выделить несколько очагов. Чуть дальше от дамбы водохранилище резко сужалось, и самый крупный и размытый очаг захватывал оба берега. Эпицентр предполагался где-то посередине, и я повернулся к темным, сообщив:
— Мне нужен катер.
Ответная реакция выражала лишь сомнение. Возможно, они видели свою миссию в том, чтобы приглядывать за светлым магистром — чтобы я случайно не споткнулся о камень или не решил снова искупаться в ледяной воде — а не выполнять его глупые поручения. Хотя вряд ли приказ Шеннейра подразумевал именно это, и я повторил, вежливо и твердо:
— Пожалуйста, мне нужен катер для осмотра с воды. Или мне нырять самому?
Теперь подействовало.
Маленький белый катер прибыл быстро — дамба, гостевой дом и пристань оставались на виду. Отъехали мы совсем недалеко, и проверка всего водохранилища, если по-хорошему, грозила затянуться на дни. Я уже сомневался, что хочу что-то найти, но не найти ничего было еще страшнее.
Белым катер был не из-за связи со светлыми, а для заметности. Лезть в лодку Матиасу не хотелось совсем; я не настаивал, давая ему возможность остаться, но заарн все же забрался на борт, крепко вцепился в поручень и закрыл глаза. Ну что же; это тоже был его выбор.
В культуре заарнов синий цвет означал опасность и агрессию. Зеленый отвечал за смерть.
Вода даже вблизи казалась слишком синей. Я давно не оказывался там, где столько воды кругом, отвык от волн и лодок — да, был шторм и волновые башни на Побережье, были Острова, но слишком давно. Катер двинулся по широкой спирали, постепенно сужая круг; я свесил руку с борта, но так и не коснулся. На душе было муторно — хотя на душе всегда царила муторная серость, и я даже пожалел, что рядом не было Шеннейра. Шеннейр обычно раздражал, но его присутствие удивительно развеивало тоску.
Матиас продолжал держать печать, и мне становилось неуютно от мысли, что она накрывает все водохранилище — что паутина теряется между холмов, истончается и цепляется за северный берег, до которого ехать несколько часов.
— Как тебе удается так быстро обучаться магии?
Знать, что рядом с тобой сидит потенциальный великий маг, было странно. Да с людьми тоже случается, что талант проявляется сразу: маги-Элкайт, Шеннейр, по обмолвкам про обучение которого у меня создалось впечатление, что сразу после инициации все ахнули и сказали "вот наш будущий магистр", Миль. Матиас, даже будучи светлым, оставался мне непонятен.
Не сказать, чтобы я старался его понять.
Матиас явно колебался между желанием сохранить что-то в тайне и все рассказать. Хотя скрываться он не умел — или, что пришло мне в голову в последний миг, он не мог не ответить на вопрос, потому что не знал, когда я заговорю с ним в следующий раз.
Солнце зажгло глубокие алые искры в крупном рубине. Том самом, который когда-то отдал мне Лоэрин как ключ к подчиняющему заклятию, а я отдал Матиасу. Заарн повернул алый кулон, любуясь игрой света на гранях, и вновь спрятал его в одежде, самодовольно сообщив:
— Я могу заставить сделать себя все, что угодно.
Он явно гордился своей предприимчивостью. Да, использовать подчиняющую сознание магию для саморазвития способен не каждый.
Я не предполагал, что он в самом деле использует это на себе.
Человек на его месте предпочел бы солгать, что всего добился сам. Но заарны выращиваются с четко заложенными характеристиками и уже в инкубаторе получают ментальный образ. Матиас гордился не тем, чего добился — это само собой, с самоуверенностью у него было все в порядке — тем, что получил возможность этого добиться. Обмануть систему. Я посмотрел на кожаный блокнот, который он постоянно носил с собой, делая заметки про дела и встречи, и утвердительно произнес:
— Ты ведь не любишь работать с документами.
Матиас не был любопытен. Он презирал людей, не хотел вникать в их жизнь, а когда мы давным-давно в Шэн вместе разбирали архивы, то заарн брезговал к ним даже прикасаться.
Люди умеют меняться. Свобода выбора дана для того, чтобы меняться.
— Что значит "любить"? — презрительно отозвался он. С презрением не ко мне, а к самому слову. — Ты сам сказал, что я должен это уметь.
...Доброго утра, Миль. Одно разумное существо полностью перекроило себя по моим случайно высказанным пожеланиям. Я просто хотел послушную полезную фишку. И, кажется, я ее сломал.
Катер двигался по сходящейся спирали. Я сверился с навигационной печатью, отмечающей, где именно по карте мы находимся, вслушался в эмпатическое поле и поставил карандашом точку.
Грифель сломался, порвав бумагу. В воде вспыхнуло маленькое солнце, и лодку подкинуло в воздух. Удар об воду вышел жестким; я рванулся вверх, на поверхность, и мысленно выругался, ощутив панический призыв о помощи.
Матиас сразу же ушел на глубину, парализованный ледяной водой. Я нырнул, хватая его за куртку, радуясь тому, что заарн не барахтается и не старается утопить. Воздуха не хватало, онемевшие пальцы только царапали застежку ошейника, и я уже не различал, где поверхность, когда меня потянули наверх.
Темный маг помог мне забраться в лодку. В четыре руки мы вытащили Матиаса; я мельком отметил щиты, окружившие катер, и вторую лодку, что летела к нам по воде, и склонился над заарном. Тот даже не успел нахлебаться воды, сразу отключившись; я подозревал, что несмотря на регенерацию, иномирцам не дают никакого запаса прочности. В голову лезли слова Нормана о том, что гельдам отмерено немного, но Матиас все еще дышал.
Маг, который помог мне выбраться, тяжело рухнул поперек дна лодки. Из-под его век тянулись дорожки крови. Второй катер подлетел по правому борту, и сверкающая дуга пронеслась мимо, не задев меня и краем, и ударила по лежащему Матиасу.
Боль огненной волной пронеслась по эмпатической связи, и я с трудом различил, как тени спрыгивают на борт, заворачивают руки за спину, и в предплечье впивается игла. Все чувства мгновенно обострились до предела, и мир стал красочным-красочным. Полным страданий, крови и смертей.
Били Матиаса быстро и жестко — ломая кости, нанося увечья, стремясь нанести как можно больший вред. Чтобы не успел регенерировать и ответить. И чтобы парализовать меня. Эмоции рушились водопадом, не давая осознать, что происходит...
Ничего.
Шею поверх сжал горячий стальной обруч, запаивая застежки ошейника. Они выбрали правильную последовательность. Я мог бы уйти; я не мог уйти. Матиас был моим якорем. И сейчас он связал по рукам и ногам намертво. Как штатный телепорт, я хорошо работал в группе. Потому что ведущий группы указывал, что делать. Даже в последний раз, когда Шеннейр устроил бойню, я не смог уйти, пока они все не умерли...
— У него метка Нэттэйджа! — предупредили над ухом. Я мысленно потянулся к печати связи — связь отзывалась глухо, и на той стороне было молчание. Как обычно. Ничего не работает, когда оно нужно.
Земля ударила по ногам. Меня выволокли на пристань; на пристани лежали тела, и, кажется, жертвы даже не успели защититься, прежде чем их распылили в кровавую пыль. Вперед протолкался полукровка-ашео и прижал к моему виску что-то холодное и круглое, резко повернув.
Если однажды мне в голову воткнут нож и повернут, я буду знать, как оно выглядит. Но удивительным образом новая боль и приступ головокружения помогли прийти в себя. Мысленно прощаясь с татуировкой, я смотрел перед собой, испытывая не удивление, а обреченность. Надо было послушать Нэттэйджа.
Нэттэйдж настаивал на казни, и его стоило слушать. Кто же знал, что Джиллиан поступит прямо по заветам Шеннейра. Не получилось один раз — попробуй снова. И на второй раз все сложилось.
— Следящая печать. Мы сбили координаты, — высоким жестким голосом объяснила его спутница. Кажется, в ней тоже текла кровь ашео — ашео предпочитали держаться вместе. — Теперь они будут видеть неверное направление.
Так еще хуже.
Невдалеке скреб по земле лапами раненый паук. Почуяв меня, он в броске попытался дотянуться до врагов, и покатился по земле, подгибая перебитые лапы. Следующая смертельная печать оказалась точнее.
Матиаса выгрузили на бетон. Я отвернулся, в полной мере ощущая то, что доносила связь, и прошептал:
— Хватит... хватит. Я буду делать то, что вы скажете.
Стоит найти что-то важное, и его уничтожат. Разрушат, растопчут, ударят по самому слабому месту. Когда угодно, в любой момент. Это то, что значит жить бок о бок с темной гильдией.
— Джиллиан. Амара. Смотрите за ним внимательней. Снимет ограничитель — не поймаем.
Я наконец-то узнал мага, который командовал нападением. Не по виду, а по голосу: мы встречались всего раз, после нападения загорцев. Кажется он вел вторую группу; кажется, его звали Рийшен. Неудивительно, что моя охрана не успела отреагировать. Он же свой.
Вероятно, предупреждение звучало уже не в первый раз, и волшебница-ашео задумчиво пробормотала:
— Это все ясно, но почему именно ошейник?
Потому что все остальное я буду терять еще чаще?
Мысли стали кристально ясными и холодными. Так, что я почти чувствовал, как тикает часовой механизм, быстро и четко отсчитывая время. Что я могу сделать, пока моя эмпатия на пике? Вызвать симпатию, чтобы они раскаялись и меня отпустили? Это так не работает. Увы, как и все плохое, проще всего и быстрее появляются гнев и злость. Здесь достаточно мелочи — а эмоции всегда, всегда заставляют проигрывать.
— Матиас прибыл из Заарнея, — собственный голос оглушал. Эмоции расходились от магов разноцветными кругами после каждого слова, и это путало. — Чистая кровь, творение Лорда, ведущего нынешний прорыв. Он знает о Заарнее и Лордах больше... чем все мы. Я сделал его светлым, чтобы не терять... не отдавать такой источник информации Шеннейру.
— Нам вовсе не обязательно его убивать. Можно просто оторвать руки, — безмятежно предложил Рийшен, и Джиллиан заметно скривился. Его необычная молчаливость удивляла; Джиллиан представлял собой тип людей, которые не умеют молчать.
Я думал, что именно он сморозит что-то вроде "коварство светлых безмерно".
"Вы дали ему стимулятор. Эмпату?!" — черные буквы ползли по белой табличке, которую полукровка держал в руках. После суда ему так и не вернули дар речи? Поэтому он молчит?
— Зачем так кричать? — равнодушно откликнулась Амара. — Кому еще, если не эмпату?
Лицо Джиллиана было весьма говорящим. Его мнение о новых союзниках только что рухнуло ниже точки замерзания. Именно с этой печатью на возвышенном лике он стащил с моей головы венец Та-Рэнэри и швырнул его в воду. Мой великий светлый артефакт. Они утопили мой великий светлый артефакт. Откуда я возьму волшебный замок, который можно разграбить и достать новый?
Матиаса упаковали в прозрачный саркофаг — куль окровавленных тряпок и перемолотой плоти. И закинули в открытый кузов; солнце должно было убить его еще до заката, но Джиллиан, проходя мимо, набросил поверх плотную ткань. Сквозь разбитое стекло я видел, как темные, расчистив пол от мертвецов и обломков мебели, чертят контур рыбы. Большой, кривой и с творческими потеками крови.
— Так это вы бросили Шеннейру вызов? — я моргнул, пытаясь прогнать пятна перед глазами, и протянул: — Любите вы своего магистра, Рийшен.
Боевик усмехнулся и покачал головой, показывая, что светлым не понять, но все же ответил:
— Даже темному магистру не позволено брать в ученики светлого мага.
Голову накрыл мешок, и последнее, что я услышал — смех.
— Темный магистр не умеет никого беречь. Как он мог надеяться, что его ученик, светлый ученик, выживет? Аквариумные рыбки у Шеннейра дохнут первыми.
* * *
Всю жизнь я мечтал во что-то верить.
В то, что я живу в хорошей стране, в то, что меня окружают хорошие люди, в то, что только-только ставший привычным мир не рухнет в очередной раз под ногами. А потом — обычно раз в несколько дней — мир рушился, и все начиналось снова. Я был готов признать, что темные нормальны, ну да, случались плохие вещи — но сколько можно вспоминать, за двенадцать-то лет? Потом меня в очередной раз сталкивало с темными, и ничего не работало.
Наверное, мне стоило взять у Шеннейра ту грозную штуку, научиться стрелять и меньше думать. Стал бы я счастливее?
Дорога была долгой. Обостренная до предела эмпатия выворачивала душу: я ощущал все одновременно и ничего конкретно, но не мог построить в мыслях контур ни одной печати, и вряд ли мог даже составить буквы в слова, чтобы их произнести. Единственная четкая мысль — что я сдохну на полпути — и то оказалась ложной. На разбитой грунтовке машину швыряло во все стороны, и я чувствовал себя слабым и морально и физически.
Мешок не давал нормально дышать, и это была ерунда. Я знал, что пока со мной не происходит ничего плохого.
Но мысль оказалась ложной, дорога закончилась — Свет, Тьма, кто угодно, это случилось! — меня куда-то потащили, толкнули на стул и сняли мешок. Свет был слишком ярок, воздух... дышать все же было приятнее, чем нет.
— И все-таки не вижу в нем ничего уникального, о чем все вокруг говорят, — сказал Рийшен, вдоволь насладившись видом. — Обычный светлый. Сколько их было.
Умоляю, не надо. Для темных баек не было неподходящего места и времени, но выслушивать, как он этими своими руками душил вот этих обычных светлых выше моих сил.
Мы находились в небольшой комнате — я мог разглядеть деревянный стол, лампу, Джиллиана, внимательно смотрящего внутрь саквояжа, и волшебницу — Амару? — стоящую рядом. Остальных Рийшен оставил за дверью, да и эта парочка, вероятнее всего, заявилась без спроса.
— Вы хоть знаете, что я делал у водохранилища? Вы активировали смертельное заклятие, которое Алин спрятал под водой, чтобы отравить воду и половину страны, — для того, чтобы сформировать осмысленное предложение, потребовались невероятные усилия. Я попытался проглотить вязкий ком в горле, пытаясь совладать с голосом, и ровно закончил: — И утопили карты, где я отмечал его локализацию.
Начинать надо с понятных обеим сторонам вещей.
Нет, можно и с насилия. Оно тоже понятно. От скользящего удара лопнула губа, но зубы остались целы, что приятно.
Одно и тоже. Как я устал.
— Светлые совершенно не знают, что такое правила поведения, — Рийшен безмятежно посмотрел на костяшки пальцев, и заключил: — Мозгов и памяти у них как у рыбы.
Эмпатическая связь между мной и Матиасом болезненно дрожала. Ему было больно и плохо, мне тоже, и мы удивительно вошли в синхрон. Я обращался к своей искре, вкачивая в связь столько силы, сколько мог, передавая все без остатка. Боевые маги сталкивались с заарнами, знают, как их обезвредить; но они не учитывают, что Матиас — светлый маг. Если он восстановится быстрее, чем это обычно делают заарны, то сумеет вырваться. Сумеет вырваться — сумеет напасть на кого-то из темных, сумеет напасть — сумеет убить, восстановит силы. На то, что он вытащит меня, я не рассчитывал — будет достаточно, если иномирец сбежит и позовет на помощь. А еще у него есть подчиняющий сознание кулон. Если Матиас придет в себя, он сможет составить приказ.
Как и всегда, кровь была неприятной на вкус, и я просто выплюнул ее на пол, и сообщил Джиллиану:
— А Олвиш за вас поручился. Вы его подставили.
— Олвишу давно пора выбрать, на чьей он стороне, — ответила за него Амара. Волшебница походила на тень с горящими глазами; не в том смысле, что она выглядела грозно, а в том, что Амара и Джиллиан, похоже, голодали и не особенно следили за собой — рана на лице Джиллиана казалась воспаленной. Насколько я знал, такое равнодушие было признаком серьезного магического истощения.
Я не видел участников злосчастного дорожного нападения с самого суда. Но, если вспомнить, они и на суде выглядели крайне бледно, и учитывая, какое задание им дали потом...
— Вас было шестеро. Где остальные ваши товарищи, Джиллиан? Они подъедут позднее?
— Как будто не по твоему приказу Нэттэйдж лишил нас любой помощи! — глаза Амары казались горящими, потому что блестели и слезились от воспаления. Я уже не был уверен, что это не болезнь — наказанные имели дело с искажением и заарнскими тварями.
— Свет. Нэттэйдж, — я похолодел, осознав, что означали ее слова. Остальные мертвы. Лишил помощи — боевой поддержки, защиты против искажения, необходимых вещей? Тогда, после суда, Нэттэйдж выразился вполне прямо. Он собирался убрать всех. — Я виноват. Я должен был проследить, как проходит наказание.
Но не проследил. Почему они не обратились за помощью к Олвишу, ко мне, к Шеннейру, кому угодно?
А была ли у них такая возможность?
— Ньенский выродок тебя обманул? — казалось, Амара хочет рассмеяться, но не может. — Не притворяйся, что не рад. Светлые всегда хотели нашей крови.
И я не мог сказать, что это ложь. Разум говорил, что ненавидеть темных неверно, но сердцем я прекрасно понимал сородичей.
— Мне жаль, — сказал я Джиллиану.
Джиллиан взрезал рукав, нахмурился, словно заметив что-то странное, распорол швы дальше, открывая локоть и ряд шрамов. Я до сих пор считал, что они достаточно аккуратны.
Ш-е-н-н-е-й-р. Мог ли этот день стать еще хуже?
— Темный магистр подписывает свою собственность? — Амара приблизилась, жадно наблюдая за происходящим; но изумление сделало ее почти человечной.
— Да этот светлый наверняка сам нарвался, — гмыкнул Рийшен. Новость здорово приподняла ему настроение. — Светлые, они довольно... бестолковые.
Даже среди наших не ходило слухов, что Шеннейр клеймит сторонников, а мы все же светлые, мы должны верить, что враг ужасен. Откуда у приближенных Шеннейра такие фантазии?
Над ладонью Джиллиана заклубился рой искр, сложившийся в контур рыбы. Для человека, видевшего латунную рыбку Шеннейра всего лишь раз и мельком, Джиллиан запомнил ее даже слишком хорошо.
Темный маг подождал, пока рисунок окончательно сформируется у него на ладони и схватил меня за предплечье.
...Тяжелее всего оказалось не закричать. В этом не было никакого смысла; но молчать — это все, что я сейчас мог.
Печать словно прожгла руку до кости. Они оставят мой труп с клеймом в подарок. Весьма мило.
Сознание поплыло. Я плохо понимал, где нахожусь, что происходит — потом в лицо плеснули холодной водой и с силой ударили по щеке.
— Светленький, мы с тобой еще не закончили, — Рийшен кратко улыбнулся и отодвинулся. Амара практически нависала над его плечом, и мне вновь почудился окутывающий ее ореол жара.
— Как Шеннейр посмел возвысить светлого?! Поставить рядом с собой? После всего, что сотворили эти твари? После всех погибших наших?
Темным не нужны были ответы, не нужна была выгода. Их самоконтроля едва хватало, чтобы не забить меня до смерти. Без причин — или причинам было двенадцать лет, которые никому не помогли забыть. Я бы мог спросить "за что", но бессмысленно спрашивать то, на что не получишь ответ.
— Слабые должны умереть. Раз они умерли, то они оказались слабее. Разве достойны жизни темные, которые проигрывают светлым? — я слизнул с губ капли воды, досадуя, что их так мало. — Я оказался слабее, и потому я здесь. Разве это не логично?
Почему-то ей не показалось это логичным. Как же темные не любили, когда их правила использовали против них.
— Что-то в этом есть. А ты не настолько глуп для светлого, раз считаешь, что это справедливо, — Рийшен спокойно смотрел с высоты, и мне представилось, как он с таким же лицом мог ловить пауков и отрывать им лапки. Хотя отрывать лапки людям куда забавнее, чем паукам.
Кашель раздирал легкие. Чтобы говорить, приходилось дышать часто и неглубоко:
— Вам не приходило в голову, Рийшен... что вы ломаете планы своего магистра?
— У темного магистра не должно быть слабостей, — с холодным ожесточением ответил он. — Но благородство Шеннейра играет против него.
Благородство Шеннейра.
Благородство.
Шеннейр.
Я завороженно уставился на собеседника. Прошу, возьмите меня с собой, в вашу страну с благородным Шеннейром. Могу даже побыть за коварного светлого.
— Кто-то должен взять на себя ответственность и избавить его от обузы, — убежденно добавил боевой маг. — Он поймет, что поступал неправильно.
За всю свою жизнь Шеннейр ни разу не признал, что был неправ. Они настолько в него верят?
Ах да, он же согласился, что меня следовало пытать лучше. Как я мог забыть.
— Я все-таки вытащил его из камеры, — тихо напомнил я.
— Спасти кровного врага. Как это по-светлому! — страдальческий стон вышел у Рийшена вполне искренне. — Моему магистру следовало воспользоваться чужой глупостью, а не...
Для прочистки мозгов Рийшену стоило сделать всего одну вещь. Прийти к Шеннейру и указать, что темному магистру следует делать, а что нет.
— Вы в самом деле считаете, что темный магистр Шеннейр помогает мне из симпатии? — недоверчиво уточнил я. - Шеннейр? Вы откуда взялись? Вы темные вообще?! Ему это нравится! Ему нравится, что я, его враг, вынужден его спасти! Вынужден ему подчиняться и каждый миг помнить, что этот человек убил правителя моей гильдии, моих сородичей, мою семью! Так развлекается темный магистр.
— Вот теперь ты говоришь здравые вещи, рыбка, — хрипло откликнулась и Амара. — Эй, Рийшен, не похоже, чтобы Шеннейр особенно его ценил. Мог бы оставить на страже хотя бы Эршенгаля. Даже Эршенгаль волнуется об этом светлом больше...
— Эршен выполняет волю магистра. Не думай, что ему приятно возиться со светлым, — брезгливо отрезал Рийшен.
Они теперь и Эршена от меня спасают. Ну дошли. Я склонил голову к плечу и с любопытством предположил:
— Или вы злитесь, что выбрали не вас, Рийшен? Что Шеннейр больше не расположен к людям, которые настолько его подвели? О, это действительно так. Но внимания темного магистра необходимо быть... как же это звучит... достойным? Понимаете, это значит приносить пользу, а не вставлять палки в колеса.
Лицо его исказилось. Интересно, избивать связанных — это для темных в принципе нормально или только в случае светлых?
Я ничуть не сомневался, что Рийшен предан Шеннейру и никогда не посмеет выступить против. Даже высказать свое недовольство открыто. Злость, обиду и желание отомстить он мог выразить только так. Мы всего лишь фишки для темного магистра, и Шеннейру плевать на всех; не знаю, насколько это понимал Рийшен, но он понимал достаточно, чтобы чувствовать свою беспомощность.
— Светлые слишком глупы, чтобы вовремя замолчать.
Да, все так.
— Расположение Шеннейра — небольшая милость! — Амара зашлась лающим смехом. — Шеннейр известно жесток. И на что ты надеялся, его освобождая, рыбка? Ры-ы-ыбка...
А вы лапушки.
— С каких пор сильная рука стала пороком? — огрызнулся Рийшен. — Но что ждать от алиновских сторонников? Вы стали мягкотелыми. Отвратительно.
— Алин не был кровавым чудовищем!
Я следил за темными с восторгом. Да, пожалуйста, поссорьтесь и убейте друг друга. Разве я зря сказал столько слов, разве зря применял эмпатию, вызывая ваш гнев?
Джиллиан протиснулся между спорщиками и залепил мне рот липкой лентой.
Никогда бы не подумал, что лишение голоса настолько прибавляет мозгов. Камерная война за истинную темность угасла сама собой; узнать итог дискуссии "темный магистр Шеннейр: монстр или великодушный человек высоких нравственных качеств" мне так и не довелось. Темные разом отвернулись друг от друга и так же разом посмотрели на меня.
— Это мы и проверим. Если магистру все равно — тем лучше, — после коротких раздумий решил Рийшен. — О развлечении он долго помнить не будет и не станет слишком переживать о нашей небольшой посылке...
Как же уныло быть темным магистром. Шеннейр просто хотел жить весело.
Джиллиан протянул руку, стискивая моё плечо, достал тонкий скальпель. Когда он провел первую линию, рядом с рисунком, я понял, какова была цель. Мое тело с меткой Шеннейр может и не найти — может, меня вообще планируют сжечь. Нет, ткнуть темного магистра в его ошибку следовало более наглядно. Метку ему пришлют с куском моей кожи.
Лезвие неглубоко вгрызалось в тело. Как же хорошо, что у меня заклеен рот. Хотя гордость уже не имеет ни малейшего смысла, ни в чем нет ни малейшего смысла... Я не люблю страдания. Это слабость, конечно. Ничего не могу с этим поделать.
В последний момент я все же зажмурился. Когда Джиллиан завершил последний разрез и рванул полоску кожи, открывая мясо. Казалось, что через туман я видел, как он разворачивает окровавленный лоскут и разглядывает рисунок. Но я не мог этого видеть.
"Ты имеешь право на злость", — говорили мне тени.
Я не чувствую ничего.
"Ты имеешь право чувствовать боль".
Нет.
Очнулся я в темноте.
Наверное, это меня бросили в подвал — наверху слышались шорохи и звук шагов. Сесть и прислониться к стене удалось с трудом: веревки впивались в тело, пальцев я не чувствовал вообще, и лучше бы не чувствовал все остальное. Левое плечо дергало от боли — так, что порой это становилось центром мира. Судя по ощущениям, на освежеванный участок все же наложили повязку, пусть не слишком аккуратно. Но я не умер от потери крови и от болевого шока, и не загнусь от сепсиса. Меня убьют, и скорее рано, чем поздно.
Вокруг, царапая эмпатическое поле, горела ограничивающая печать. Я ее не видел, но ощущал вполне отчетливо. В клетке, в ошейнике, словно дикий зверь. Я бы хотел умереть; это было единственной по-настоящему хорошей вещью, что я мог бы сделать, и самой верной, если я собирался запустить маховик возмездия. Нет, Свет и Тьма ни при чем — нельзя же все подряд валить на вещи, которых не существует. Гибель еще одного светлого магистра продлит войну между светлыми и темными на ближайшую вечность, и это последнее, чего я желал. Смешно.
Ужасно хотелось пить. На помощь извне надеяться не стоит. Большое искушение вообразить, что меня обязательно спасут — но все равно придется выкручиваться самому.
...вот бы глоток воды...
Бессмысленно рассчитывать на помощь. Как и всегда.
Люк в потолке открылся. Светлый магистр не имеет права бояться, но мне все равно стало страшно.
Джиллиан и Рийшен шли вместе, и парочкой они ходили точно не от большой дружбы и доверия. Полукровка сразу двинулся ко мне, нагло поправ ограничивающую печать; Рийшен боком прислонился к лестнице, помешивая что-то ложкой в стакане. Я сразу представил, что там чай с сахаром, потому что последнее, что мог притащить в темницу боевой темный маг, это чай с сахаром, да все равно, если бы там была вода...
Джиллиан наклонился ко мне, пощелкав пальцами перед лицом, и, не дождавшись реакции, сдавил раненую руку.
Что ж. Он умел привлекать внимание.
Ложечка звякала, ударяясь о край стакана. Удовлетворившись тем, что теперь я сконцентрировался на нем, Джиллиан содрал липкую ленту и поднес к моим губам фляжку. Ошеломительная радость оказалась сильнее недоверия, и свою ошибку я понял только ощутив на языке знакомый вязкий привкус.
Джиллиан не отступился, пока не влил в меня несколько глотков. Слабо разведенный наркотик как обычно был мерзок и только усиливал жажду. Он был разработан для загорцев — так говорили — он путал сознание и при большой концентрации лишал воли. Пока концентрация небольшая. Наверное, потому что я светлый ученик, а светлому ученику достаточно. Почему мне привычно все это.
Звяк-звяк. Звяк-звяк.
Ненавижу.
Джиллиан вновь схватил за плечо — на этот раз не тронув повязку — и разрезал веревки на руках. Я инстинктивно вжался в стену, уже плохо соображая, что происходит, и затравленно уставился на темных. Рийшен приблизился, полностью удовлетворенный моей реакцией, и улыбнулся, протягивая карандаш:
— Отметь места, где находится заклинание.
Я дергано кивнул, растирая пальцы, решив, что синеватый оттенок им придает освещение, и неловко взял карандаш. Я — несчастный измученный пленник, который полностью сломлен.
Я — несчастный измученный пленник? Не знаю. Я могу быть им.
— Вот и правильно, — мягко поддержал темный. — Не стоит усложнять.
Рийшен спокоен. Он уверен в своей группе, в этой земле и своих намерениях. Что я могу противопоставить? Рийшен идет по лезвию, и малейшая помеха его погубит. И он об этом помнит. Каждое мгновение.
— Не люблю, когда моя работа пропадает зря, — дрожащие линии неверно ложились на бумагу. Не уверен, что маги расслышали тихий шепот, но ни говорить громче, ни добиться четкости линий мне так и не удалось. Я чертил так, как помнил, и не собирался лгать.
Рийшен забрал карту, удовлетворенно пробежавшись взглядом по рисунку, отложил в сторону, и уверенно кивнул Джиллиану.
— Я уверен, что это ложная тревога, — и снова взял треклятый стакан.
Джиллиан едва заметно нахмурился. О ложных тревогах — вроде тех тревог, что совсем недавно одолевали Побережье — он знал чуточку больше. Я преодолел выкручивающую тело мучительную судорогу и тошноту, и отчетливо сказал:
— Загорье нападет в пределах месяца после весеннего равноденствия по западным путям, которые в свое время рыла Ньен.
Ложечка в стакане замерла и наконец перестала звенеть.
— Чушь, — меланхолично отозвался темный. — Их лазутчики снуют на восточном пределе. Здесь самые длинные тоннели под горами. Ньенские штреки давно затоплены и обваливаются. Вы, светлые, молчали бы лучше, о чем не понимаете.
А промолчать и не высказаться о том, что он понимал как защитник границ, Рийшен не смог. Как и ожидалось. Я на мгновение позабыл о жажде и слабости, о слипшихся от гноя ресницах, уставившись на мага во все глаза, и постарался говорить медленно и отчетливо:
— Загорские маги — фанатики. Секта "Знаки Солнца" — радикальные фанатики. Основной ударный кулак солнечников — тупые суеверные радикальные фанатики. На восточном пределе они ищут источник проклятия — источник в самом эпицентре, вы улавливаете? Тупые суеверные радикальные фанатики с радостью попрутся через затопленные заваленные кишащие пауками штреки, только чтобы не идти через проклятые земли сосредоточие-сосредоточие скверны. Здесь очень много старых врат, а еще где-то поблизости родился Шеннейр, а идти по гиблым местам, породившим темного магистра, войско откажется. Хуже знамения не придумаешь. Вы тут все очень логичные и умные, и загорцы, с которыми вы воевали, тоже были сильно логичными и умными, но солнечники из центральных земель, они не логичные, они тупо сильные, и отчего сильные, я не знаю.
— А остальное тебе откуда знать? — на Рийшена моя тирада не произвела ни малейшего впечатления.
— Семь лет, — колючие слова царапали горло.— Меня не было в Аринди семь лет.
Я чувствовал, что выдохся. Изначально я предполагал, что волноваться будет Рийшен; но Рийшен оказался полностью в ладах со своей совестью и собирался спать спокойно. Зато Джиллиан, от которого я ждал безмозглого упорства и решимости идти до конца, пребывал в полном смятении.
Или он знал что-то, чего не знал я.
"ПоЧеМу оН расСкаЗывает Это?" — руки Джиллиана заметно дрожали, и буквы на табличке прыгали.
— Мы все... делаем то, что должны. Я вернулся, чтобы спасти свою страну, а не тратиться на месть, — я усмехнулся, глядя на него, и облизал спекшиеся губы. — Когда вас раскроют и клещами выдерут из вас правду... моё послание дойдёт до Шеннейра.
О, да. Каждый светлый магистр должен хоть раз в жизни возвыситься над врагом своим благородством.
Рийшену это не понравилось. Несмотря на внешнюю браваду, он не мог быть уверен, что я не окажусь прав.
— Всегда знал, что с этим изгнанием что-то не так, — вновь откинул боевик любые сомнения. — Эй, светленький, а кто вытащил тебя из Вихря?
"Решение об освобождении светлых было всеобщим".
— Что ты мне тут напоминаешь... — Рийшен грубо отодвинул мешающую табличку. — С остальными светлыми все нормально. Только этот выжил. Так кто решил спасти светлого магистра? Благодаря кому светлый магистр смог сбежать?
Я промолчал.
Темные переглянулись, и Джиллиан вновь протянул руку к повязке. На этот раз пытка длилась дольше — до разноцветных кругов перед глазами.
— ...Алин, — выдохнул я.
— Пф, — Рийшен с нескрываемым превосходством покосился на спутника. — "Алинбыникогда!" Плевать твой Алин хотел на интересы темной гильдии.
Именно так. И это не великая загадка. Но чем больше я молчу, тем больше привлекаю внимание к этой теме и отвлекаю от остальных. Полукровка помрачнел в разы, я с наигранным сочувствием протянул:
— Ну что вы, Джиллиан. Пора бы привыкнуть, что вам просто никогда никто не говорил правду. Да, а как вы думаете, насколько вы, свидетель, переживете меня?
— Светленький, да ты не о том волнуешься, — Рийшен снисходительно потрепал меня по голове и поднял со стола листок, зачитав: — "Ключ", центральный элемент в связке. Причина всех бед. Если "страж" защищает от новых угроз, "мольба о спасении" успокаивает гнев мира, "ключ" должен остановить погибель, превратившись в "искупление". Он должен искренне... хм, искренне раскаяться. А искренность испытывается железом, огнем и водой. Искренность должна идти от самого сердца и раскрытых легких. Джиллиан, вот поэтому я не могу вырезать ему язык...
Это мои записи по загорским ритуалам? Я всегда знал, что наши этнографические исследования когда-нибудь станут популярны. Снисходительная улыбка примерзла к губам. Лучше бы темные убили меня сами. Это была бы лёгкая и быстрая смерть. Если Рийшен хотел меня напугать, то достиг успеха.
Но после всего, что было сказано — угроза прозвучала жалко.
— Сговор с врагом? — вежливо уточнил я. — Чудо, как хорошо вы знаете лазутчиков, которые шныряют по восточному пределу! Так хорошо, что даже не смогли никого захватить живьем, когда ваш магистр просил?
Сначала мне показалось, что он ударит — но Рийшен лишь наклонился вперед, и в его эмоциях мелькнуло нечто, похожее на темное удовольствие:
— Моя группа выследит диверсантов, проникших на нашу территорию, и отомстит. Вас, светлый магистр, похоронят со всеми почестями. Белая гробница, мраморный саркофаг с тяжелой крышкой. Я лично прослежу.
Как приятно, когда тебя обещают красиво похоронить, обращаются на "вы" и не сдирают кожу заживо.
— И проклятие магистра падет на убийц? — я запрокинул голову, отвечая широкой улыбкой: — Это хорошая идея. Я согласен. Но на моей гробнице не должно быть никаких знаков. Никаких рыб. Полагаюсь на вас. Горе вам, если не выполните.
Джиллиан болезненно вздрогнул, словно наша болтовня приносила ему настоящие мучения. Что не так со мной, я знал, но меня приводило в восторг, в какую катастрофу без всяких на то причин превратил свою жизнь он. У человека были все шансы выйти на ведущие позиции в новой гильдии, но каждым поступком он перечеркивал все пути на вершину. Так надо уметь.
Рийшен равнодушно смотрел в ответ, и глаза его были как у настоящей снулой рыбы:
— Мне в целом без разницы. Почести для ученика Шеннейра. Какого-никакого, ведь больше учеников у моего магистра не было... Светлого я бы просто свалил в яму и закопал. И хватит.
Меня подхватили под руки, заставляя встать. Джиллиан нерешительно поднял табличку, и Рийшен с усталым раздражением отвел ее в сторону:
— Мы не станем все переигрывать. Джиллиан! Что случится плохого, если один светлый умрет?
На этот раз обошлось без мешка на голове — должно быть, темных уже не заботило, что я увижу, а что нет. Липкая лента тоже была не обязательна — даже если я закричу, кто это услышит, кому это помешает? Хотя верно. Вдруг я скажу ужасным темным магам что-то обидное, и они расстроятся и будут плакать?
И хватать за повязку в наказание за то, что я двигаюсь слишком медленно, отвыкнув от яркого света — тоже излишне. Я все равно бы подчинился. Но это им нравилось, а тот, кто сильнее, тот прав.
Джиллиан догнал нас уже у порога, заступив Рийшену путь. Буквы покрывали всю белую табличку — наверное, ашео приводил какие-то аргументы, но я не смог их рассмотреть, а Рийшен даже не стал читать. Вышиб табличку и врезал прямой печатью. Джиллиан отлетел к стене — я отметил расползающиеся по его груди красные пятна — и двое боевиков перекрестили перед ним посохи.
— Всегда знал, что от тебя будут проблемы, — с легкой досадой бросил Рийшен и прошел мимо.
Вообще говоря, хрен бы что они сделали без Джиллиана. Ведь охрану на пристани убил именно он — чтобы на телах остались следы магии отщепенцев, а не Рийшена. И в планировании операции участвовал явно не только Рийшен, но... какая теперь разница?
Осколки разбившейся от падения таблички захрустели под ногами. Изумление на лице Джиллиана бальзамом пролилось на сердце. Он в самом деле считал, что с ним поступят честно? Любой светлый ученик знает, что темные так не поступают. Амара с сомнением оглянулась на бывшего товарища и присоединилась к остальным.
Солнце светило слишком ярко.
Это проклятое солнце светило так ярко, что я практически ослеп. Кажется, темные заняли заброшенную охотничью сторожку — все еще крепкую, но вросшую в землю. Кажется, рядом стояло две машины. Темные словно к чему-то готовились: для того, чтобы охранять меня, магов было слишком много, для того, чтобы отбиваться от поисковых групп и лично Шеннейра — ничтожно мало. Потом я получил тычок в бок, и перестал пялиться по сторонам.
Иней на траве хрустел под ногами. Шли мы недалеко, через прозрачную облетевшую рощу, через каменные выступы. За одной из скал открылся черный провал в скале, уводящий вглубь; вход в шахту. Меня толкнули в спину, заставляя упасть на колени, и оставили одного.
Чужие взгляды буравили затылок. Я с трудом пошевелил занемевшими пальцами, прикидывая, какие шансы освободиться от веревок, и нашел, что шансов нет. Никогда этого не удавалось. Все замерло в ожидании; оружие темных, нацеленное на окрестные скалы, ощущалось вполне отчетливо, и я не сомневался, что с соседних скал нас тоже держат на прицеле. Это тянулось достаточно долго — я успел устать, потому что стоять на коленях оказалось в разы сложнее, чем сидеть у стены — пока из темного проема шахты не появилось три человека.
Высокие и широкоплечие, как и все ла"эр; лица их закрывали дыхательные маски, и одежда — все тело, чтобы не оставить открытой ни клочка голой кожи. Человек, идущий посередине, был полностью одет в красное; те, кто следовал по бокам, носили вполне маскировочный серо-зеленый, который портили красные метки. Смертники.
Те, кто проливал порченую кровь, те, кто приносил очистительные жертвы — сами слишком близко касались скверны. Домой они не вернутся. Я знал, что перед возвращением товарищи разведут большой костер, и палачи взойдут на него добровольно и радостно.
Чем более жестока, строга и непримирима традиция, тем больше уверенности она дает своим адептам. И больше ничего.
Троица остановилась передо мной. Судя по всему, надолго — хватать добычу они не торопились, но и возмущаться, кого им подсунули вместо светлого магистра, тоже.
— Это светлый... — начал было Рийшен.
— Тихо, — глухим голосом оборвал его правый загорец.
Я ощущал их внимание — и то, как сияют их искры, и этот свет проходит сквозь тело, резонируя с моей искрой. Все загорские маги были сильны — стимуляторы они жрали как не в себя.
— Это он, — наконец сказал человек в красном. Я пожалел, что здесь нет Шеннейра — этот загорец был намного выше статусом, чем все, встреченные ранее. Кто-то на жреческих должностях при секте? Спутники в сером синхронно шагнули вперед.
Первым умер главарь.
Я впервые видел, как людей распыляет в красную пыль — впервые видел достаточно близко, чтобы попасть под кровавый душ. Спутники жреца умерли вторыми, даже не успев заметить, кто именно располосовал их от горла до пояса, и Матиас сбил меня с ног и опрокинул на землю. Поверху пронеслось что-то сияющее, врезавшись в выставленную заарном защитную печать; взрыв вдавил в почву, и я ослеп и оглох.
Мне не нужно быть сильным. Мне не нужно быть быстрым. У меня в подчинении иномирная тварь, а иномирной твари необходимо только несколько часов на регенерацию в гробу, заботливо прикрытом от солнца Джиллианом. Спасибо, Джиллиан. Надеюсь, я еще успею спросить, зачем он напал на загорцев первым.
Сверкающие вспышки. Изменяющиеся линии, фигуры, отпечатывающиеся на сетчатке. Крики. Предсмертные хрипы. На лицо и шею капало что-то липкое; я царапнул ошейник, не в силах разжать застежку, сорвал с губ липкую ленту и прошипел:
— К машине!
Матиас не услышал, и я рванул связь на себя, заставляя его подчиниться, и с места бросился к деревьям. Тела в разодранных красных балахонах остались лежать на земле. Оставшиеся загорцы, справедливо решившие, что их заманили в ловушку, рассыпались между валунов и вели неприцельный огонь; темные, попрятавшиеся кто куда, им отвечали. Достаточно увлеченно, чтобы позволить мне затормозить на краю рощи, укрывшись за большим валуном, и весело крикнуть:
— Прикройте нас!
Злоба с их стороны, ярость со стороны загорцев, получивших подтверждение, что их провели. Это было нагло, и это того стоило.
Кажется, меня больше не станут ловить живьем.
Бежать среди камней и деревьев, уворачиваясь от заклинаний, было совсем не весело. Если бы не защитная печать, нас бы давно прихлопнули, но и та жрет немеряно сил... Впереди мелькнуло что-то черное, но заарн снес человека как незначащую помеху.
Вот крыша дома. Дорога. Машина стоит сбоку.
Очередное заклинание полыхнуло за спиной, и солнечное сияние начало нарастать, пожирая сосны. Я скользнул вниз по песку, бросился к машине, почти дотянувшись до двери...
Темная магия окатила волной, и верхушка холма испарилась вместе с деревьями. Я нырнул между колес, выкатываясь с той стороны, и огненный вал ударил прямо по машине, превращая ее в обугленный остов.
Досадно. Как же досадно.
Джиллиан стоял в паре шагов от двери. Следов от крови не было видно на черной форме — черная форма весьма практична. Печать, мерцающая перед ним, постоянно менялась, отмечая белые точки целей и трассы разрядов. Для того чтобы сражаться, Джиллиану вовсе не требовалось присутствовать на поле боя самому.
Это все я оценил за мгновения — и гаснущие, не долетая до дома, заклятия, и почти истончившуюся защиту, что прикрывала нас с Матиасом. Матиаса, который уже балансировал на грани, чтобы потерять сознание. И схватил заарна за руку, потащив за собой.
К дому.
Джиллиан не мешал, но и не помогал, полностью поглощенный своей печатью. Идти к нему было страшно — наверное, страшно; я не чувствовал ничего, кроме сосредоточенной увлеченности. Если темный маг, который вас заметил, вас не убил — у него есть причины вас не убивать.
В доме было тихо, и тишина посреди битвы оглушала сильнее взрывов. Тела караульных валялись на полу — практически без ран. На том месте, где лежал Джиллиан, осталась только лужа крови — полукровку не добили совершенно зря, а вот он не пощадил никого. Больше всего дом напоминал ловушку. Но бежать по лесу — только выдохнешься. Я уже выдохся. Мы бы и на машине не выехали. Точно нацеленные заклинания летают через всю страну, а нацелить заклинание по дороге просто. Это была иллюзия, но настолько привлекательная...
Матиас сполз на пол и попытался свернуться клубком. Я хрипло выдохнул и оторвался от стены. Ноги подкашивались. Но никто не сделает за меня... я светлый магистр, поэтому никто ничего не сделает.
Матиас выглядел так, что будь он человеком, милосерднее было бы добить. Множественные переломы; ожоги; от одежды на спине остались лохмотья, под которыми просвечивало мясо и осколки ребер. От лица осталась кровавая каша; и узнать существо, с которым я провел столько времени рядом, в этом месиве было невозможно. Я отвернулся и с раздражением выпустил белые — когда-то белые — волосы, и голова заарна безжизненно ударилась о доски.
Использовать подчиняющий амулет? У физической оболочки тоже есть предел выносливости. Но заарны нереально живучи. Это то, что я о них знаю. То, что все знают. Моя фишка была порядком испорчена, но еще могла принести пользу. Свой стакан Рийшен оставил на столе, и я одним махом швырнул его на пол.
...Иногда я задавался вопросом — а чем я, светлый маг, здесь занимаюсь? Какую пользу это дает, душевное развитие?
Вскрыть горло трупу острым осколком от стакана удалось не сразу. Труп неожиданно дернулся и захрипел, и я навалился всем весом, глубже вгоняя осколок. Кровь из уродливой рваной раны выплеснулась на руки, колени; я подставил ладони, набирая ее в горсть, и попытался напоить Матиаса.
Любой светлый должен всеми силами заботиться о товарище. Я не делаю ничего странного.
Кровь бесполезно пролилась мимо, стекая по щеке. Ах да, Матиас же говорил что-то о жизненной силе, которой у трупа не слишком много... Бой за стенами стих. Загорцев было гораздо меньше, чем темных — и я не питал иллюзий, кто выиграл.
— Джиллиан, — голос Рийшена звучал спокойно и совсем не устало. — Нам нужен только светлый. Убери защиту и, клянусь, я тебя не трону.
Джиллиан не ответил — но он и не мог. Я чиркнул острым осколком по запястью и, стараясь не торопиться, не срываться в панику, подхватил с пола ложку.
— Ты попал под светлую магию. Светлые умеют подчинять людей, — судя по звукам, Рийшен приблизился. — Это светлый магистр, Джиллиан! Не позволяй ему себя заморочить!
У меня всего один вопрос. Почему вы меня слушали?
— Ложечку за торжество всемирного хаоса... — зубы у иномирца оказались крепко стиснуты; проклиная тот миг, когда моя жизнь уверенно пошла под откос, я с трудом разжал его челюсти и пропихнул ложку внутрь. — Ложечку за смерть, боль и мрак...
Все-таки интересно быть светлым. Будь я темным, стал бы отпаивать кровью иномирную тварь? Да ни в жизнь.
Во рту у заарна что-то хрустнуло. Я уже испугался, что сломал ему какой-нибудь особо важный клык, когда Матиас скривился, выплевывая обгрызенную ложку, и открыл глаза. Наконец-то они были идеально красного цвета — только вместо зрачка в алой мути плавали белые нити.
Над правой бровью заарна просвечивала металлическая проволока и торчали железные штифты. Первая наглядная демонстрация, что с ним сделал Лоэрин — а вот красные жгуты, шевелящиеся под кожей, оказались неожиданностью. Еще больше их шевелилось на месте ран; красные капли выступали из пор, образуя частую алую сетку. Эй, это, это вот — что?
Я не отшатнулся, не пошевелился, ничем не провоцируя иномирную тварь. Мой товарищ, светлый маг, просто плохо себя чувствует. Очень плохо.
То, что было Матиасом, смотрело на меня. Оценивающе и долго, очень долго. И рваным, дерганым движением — наверное мешали сломанные кости — наклонилось к трупу, раздирая его длинными серповидными когтями, вгрызаясь в плоть. Эй, а вот эти когти откуда?!
Мой товарищ, светлый маг, жрет труп. Бывает.
Мне казалось, что красные червяки переползают на труп, соединяя заарна и мертвого мага в единую пульсирующую сеть. И что труп усыхает, а сеть становится все прочнее, насыщаясь, и втягивается обратно, оставляя чистую восковую кожу. То, что являлось Матиасом — и больше совершенно на него не походило.
— Сними с меня ошейник, — отчетливо приказал я. Жесткие чешуи не поддавались — но я и не сомневался, что не смогу справиться сам. Но для чего мне Матиас?
Сверкание заклятий снаружи стало ярче, означая, что защитный купол истончился. Существо из иномирья повиновалось, аккуратно и плавно подцепив ошейник — разрушающее печати заклинание я уловил только повышенной эмпатической чувствительностью — и разорвало его в клочья.
Пелена искажения была по-домашнему знакома. Джиллиан замер в дверном проеме; я схватил заарна за руку, переместился к магу и утянул за собой их обоих.
Все люди плохо переносят перемещения.
...Наставники говорили мне, что светлых это не коснется или почти не коснется, но все оказалось иначе.
Нападение на Шэн было решающим. Если бы мы погасили главный темный источник, мы бы выиграли. Что я сделал не так? Не сумел пробиться на нижние уровни? Выполнил перемещение недостаточно аккуратно? Мой магистр потерял силы и потому проиграл схватку с Шеннейром?
Тянуть сразу двоих было тяжело, гораздо тяжелее, чем было с Эршенгалем и Милем. Из сил я выбился почти сразу — и едва не впал в отчаяние, налетев на пространственный барьер. Барьер. Который устанавливал Норман против заарнских тварей. Лорд как и всегда был дотошен и опутал сетью с крупными ячейками всю страну. Рийшен, в отличие от меня, об этом помнил. И использовал. Даже если я сбегу от него, то недалеко.
Искажение затягивало все глубже. Боль от собственной беспомощности была нестерпима; я заставил себя ощутить собственное тело, заставил освободить одну руку, вцепился пальцами в повязку, в незажившую рану, и вывалился в реальный мир.
Повезло только в одном — дотянуть до вершины холма, откуда хорошо просматривались подходы, и где было полно укрытий. С другой стороны, и спускаться отсюда будет сложно, а мы вышли из искажения слишком рано, чтобы оказаться в безопасности. Я оглянулся на спутников в зряшной надежде, что они тоже поучаствуют в спасении собственных жизней, и слегка приуныл. Джиллиан свалился сразу, скорчившись у корней; Матиас так и стоял, куда его вынесло искажение, безучастный и равнодушный. Как и многие эмпаты, я любил тишину и покой. Но вообще-то это не предполагало одновременно компанию зомби и немого мага.
Между деревьев замелькали черные фигуры. Боевики шли редкой цепью, не скрываясь, и до того момента, когда они наткнутся на нас, оставались считаные минуты. Если с ними и получится справиться, то против Рийшена мы обречены. Командир боевой группы должен по силе равняться боевой группе. Разница в градации сил у магов всегда огромна. Если до ранения и до того, как я протащил союзников через искажение, Джиллиан и мог ему противостоять, то теперь — нет. Я до сих пор с трудом верил, что Джиллиан вмешался — это наши разговоры так повлияли? Я забодал темного мага всепрощением? Хотя вполне вероятно, что именно забодал — и он решил прибить меня сам.
Даже с минутами я просчитался. Первый враг вынырнул из-за камней слишком быстро — но Матиас оказался гораздо быстрее. Хруст сворачиваемой шеи я не услышал; заарн бесшумно опустил тело на песок и совершенно чужим безэмоциональным голосом велел:
— Уходи.
Никогда не предполагал, что эта форма умеет говорить.
Джиллиан наконец поднял голову, уставившись на меня абсолютно черными, как и у всех ашео, глазами, и медленно кивнул, и я отступил на шаг. Предложение имело смысл. Двоих мне не вытянуть. Даже одного Матиаса. Но в одиночестве я смогу уйти. Доберусь до барьера, перейду его пешком, и дальше. А этот темный маг и заарн выиграют время и задержат погоню. Пожертвуют собой ради меня. Мои прекрасные игровые фишки.
Падение вовсе не было полетом, но оно почти похоже на обретение свободы.
Рийшен шел между камней — но он вряд ли мог спрятаться и вряд ли боялся.
— Он был прав, — заклятие ударило в то место, где я только что стоял; но я уже скользнул в искажение, выдохнув противнику в затылок: — Рийшен. Вы оказались слабым звеном.
Круговой удар подрубил деревья и ушел в пустоту.
— Светленький? — маг остановился, с любопытством покрутив головой. — Кружишь, чтобы отвести нас от своих приятелей?
Нас разделяли валуны и редкие сосны на песчаных дюнах. Я видел Рийшена, и он видел меня, но не торопился нападать. Должно быть, понимал, что не попадет по такой юркой цели. Приходилось признать: Рийшен проницателен.
— Если бы мог давно бы отсюда свалил. Значит, не можешь их вытащить, — сделал вывод темный. Боевая цепь спокойно улеглась у его ног. Вряд ли он планировал меня убить, скорее, оглушить — по крайней мере, на данный момент. — А мы их скоро найдем. Предлагаю простую сделку: ты сдаешься, и я оставляю их в живых. Мне они не нужны.
Как нормальный человек, я должен был отказаться. Как любой нормальный человек, обладающий здоровым эгоизмом, я должен был быть далеко отсюда. Но мы оба знали, каковы правила игры для светлых. И для темных.
— Вы ошиблись, Рийшен. Вы были правы.
— Чего? — Рийшен был заинтересован; он ждал, что еще скажет этот жалкий светленький. Или дожидался, когда я потеряю бдительность и окажусь на расстоянии удара. Рийшен не мог рисковать, и должен был оглушить меня, прежде чем ловить.
— Светлый, который не проходил второе посвящение, — я с легкой растерянностью посмотрел на ладони. — Я даже магом не являюсь... Смешно. Как я могу быть хорошим учеником?
Глупец тот, кто распускает язык во время боя; но не меньший глупец тот, кто слушает. Боевая цепь раздраженно прошуршала по песку, поймав пустоту; я переместился всего на несколько шагов ближе и добавил:
— Но он говорит, что у меня просто не хватает опыта. Должен ли я пройти второе посвящение, как подобает темному магу?
— Что ты несешь?!
Теперь я был на прямой линии — но он не атаковал. Я сделал еще шажок и расстроенно поднял взгляд:
— Он обещал мне подходящую добычу. А первая добыча не должна быть слишком серьезной. Понимаете, Рийшен, мне же нужно тренироваться. На ком-то.
И я оказался рядом — на расстоянии удара, который Рийшен пропустил. Светлые лгут. Темные лгут. Это общее для всех.
Как сказал Лоэрин Гефаро? Я выздоравливаю? Я боялся, что не сумею вытащить Рийшена в искажение, но мы успели разделить немало эмоций, чтобы я сумел его поймать. Людей связывает множество нитей, и нити не обязаны быть хорошими. Нет, вовсе нет.
Я почти не боялся, что провалюсь в Заарней — если мне суждено провалиться в Хсаа"Р"Нэа и попасть в руки его Лордов, это лучше, чем попасть к темным. В плену я побывал, и никто так и не пришел меня спасать. Но я же не темный магистр, чтобы меня спасали.
Вода в озере теплее не стала. Я с радостью отпустил темного и рванулся наверх, на берег, прижался к мокрым камням, царапая пальцы о ледяную корку. В теле как будто не осталось ни крохи тепла; и в бившей его крупной дрожи должен был быть страх или азарт, но я не чувствовал ничего. Рийшен вынырнул быстро и широкими гребками поплыл к берегу.
Такая мелочь, как ледяная вода, настоящего темного не убьет. Такая мелочь, как переохлаждение, раны и откат от перемещения. На первый раз. Я знаю, что такое упорство. Полгода непрерывных тренировок дара научили.
...Я уверен, что мог бы отказаться от экспериментов в любой момент. Но это было необходимо моей гильдии, и, как любой светлый, я хотел оправдать ожидания.
Ничего ужасного со мной не случилось. Я же выжил.
И теперь я знаю на практике, что топить темного мага — нудный и невероятно неэффективный способ. Будь снаружи лето, он бы сумел меня обмануть, доплыть до берега под водой, спрятаться, напасть внезапно; но зимой уже десятое погружение превратилось в борьбу на выживание. Он тратил силы на подъем, я — на перемещения, и воля темного была сильнее. Пора заканчивать все это.
Я постарался закинуть нас как можно дальше в центр озера — только бы не потерять сознание, хотя бы еще немного! Переместился на берег и, не давая себе отдохнуть, к лесной сторожке. В доме показалось жарко — тепло, прижаться к источнику тепла, не двигаться, холодно, холодно... Мертвые маги лежали на полу вместе с оружием, но я так и не решился взять ни одну боевую цепь. Хозяева артефактов мертвы, но боевые цепи капризны, они могут не подчиниться чужаку, я не уверен, что справлюсь в таком состоянии...Каждая секунда промедления давала противнику фору, и я просто схватил первое, что попало под руку.
Рийшен уже успел выбраться на берег и лежал на гальке. Приближаться к нему необходимо осторожно, в любой момент готовясь уйти в искажение; но боевик, кажется, плавал в сумеречном полубессознательном состоянии. Но он был темным, а значит, быстро приходил в себя. Еще минута, может, меньше, и он вернется в сознание. Темный в сознании — темный, способный убивать.
Колоть дрова я умел, но умел плохо. Но здесь и не требовалось мастерства.
Я бы хотел извиниться. Мне жаль, мне очень жаль, что Рийшен не может исполнить приговор. Это несправедливо — я светлый и я, наверное, слабее. Слабые умирают.
На северном берегу в самом деле красиво.
...Топор я бросил на землю, не потрудившись вытереть лезвие. Вошел в дом, переступая через тела. Поставил чайник на огонь, налил себе чаю, завернулся в теплый плед и принялся ждать.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
