Так они и начали жить, каждая сама по себе.
В школу Пеппи ходить перестала, и мать, поворчав, была вынуждена согласиться с выбором дочери. Да и в школе после того, как Пеппи приехала туда на лошади, были только рады ее исчезновению.
Вперёд-вверх-и-дальше-дальше-дальше!..
* * *
Мальчишки признали ее вожаком. В схватке за право быть королевой двора она даже поколотила злобного Бенгта, прежнего лидера. Она издавала такие злобные обезьяньи вопли, так кусалась и царапалась, что он позорно бежал с поля битвы, оставив Пеппи свою корону.
Но сердце Пеппи не было ее союзником. Во всех стычках ее отряда оказывалось, что она кого-то защищает и кому-то помогает.
Молва о необычной девчонке разнеслась по округе. У Пеппи оказалось множество как поклонников, так и противников. "У нее нет ничего святого! Девчонка ведет себя, как хочет! Задирает даже взрослых!" — говорили одни. "Ну и что, зато она настоящая, а не притвора", — возражали им другие, — "Да и что плохое она делает?" "Как что? Да абсолютно все! Так вести себя просто не полагается! Это же ужасно — девчонка верховодит мальчишками!" — говорили одни, — "Что с ней будет, когда она вырастет! И что будет с мальчишками, которые привыкли девчонке подчиняться?" "Да все будет хорошо", — отвечали другие, — "Пеппи подрастет и станет нормальной девочкой. И мальчишки, если это мальчишки, а не девчонки в штанах, станут настоящими мужчинами". Особенно сильно негодовали Добрые Люди. Особи же с сомнительной репутацией, всякого рода поэты, музыканты и прочие прощелыги были от Пеппи в восторге.
Девчонки во дворе завидовали Аннике и Герде. Ведь что ни говори, а Пеппи была настоящей королевой округи, и подружиться с ней хотелось многим. Но что тут поделаешь, после всего, что они вытворяли, оставалось только говорить гадости и сплетничать. Но их яд ничего не мог сделать.
Вперёд-вверх-и-дальше-дальше-дальше!..
Пеппи была счастлива. Она просто жила и не обращала внимания на кривотолки. Дети всей Швеции рассказывали друг другу истории о дерзкой и смелой девчонке, которая живет, как ей нравится, и никого не боится.
Значительно позже, когда Пеппи уже вышла замуж и у нее появились собственные дети, слухи о ней достигли девятилетней дочери знаменитой писательницы Астрид Линдгрен. Она попросила мать записать истории о Пеппи, и именно благодаря этому событию Пеппи стала известна всему миру. Так слава бывшей обезьянки перешагнула Швецию.
* * *
Однажды Пеппи налетела во дворе со всего размаху на высокого господина. В отличие от других он не влепил Пеппи затрещину и не завопил истошным голосом, а весело засмеялся, как будто ему нравилось, когда ему со всей дури бодают головой в живот. Пеппи подняла голову и обомлела. Перед ней стоял высокий красавец-блондин и печальными карими глазами.
— Ой, — сказала она неожиданно для себя, — извините, господин. "Что это со мной?" — подумала она. — "Сроду ведь не извинялась"
— А что, вы посторониться не можете, не видите, что дети по важным делам спешат? — ворчливым тоном добавила Пеппи.
— Здравствуй, фрекен Пеппи. Видимо, ты и есть Пеппи? — продолжал смеяться господин.
"Ну прямо как училка — фрекен Пеппи", — раздраженно подумала Пеппи, а вслух сказала:
— А вы меня знаете?
— Конечно. Тут все о тебе говорят. Я вот приехал из Стокгольма в гости к знакомым и уже наслышан о тебе.
— Ух ты! Из Стокгольма! А что вы там делаете?
— Я профессор. Преподаю в университете.
— Хм... Профессор, это вроде колдуна? — что-то смутно припомнилось Пеппи.
— Что? — расхохотался незнакомец, — ну, может быть, в каком-то смысле так.
— Здорово! А меня не заколдуете?
— Да что ты, девочка, я никогда не заколдовываю таких замечательных маленьких фрекен!
— Ну ладно, господин колдун, прощайте, — скороговоркой выпалила Пеппи, кося глазом в сторону ожидающих ее поодаль мальчишек.
— До свиданья, Пеппи, вы ведь спешите по важным делам, не смею вас задерживать, — поднял шляпу господин, а Пеппи уже мчалась к своей ватаге.
Непонятно почему Пеппи долго вспоминала эту встречу. Со временем она поняла, что профессор и колдун вещи совсем разные, и что профессора люди совсем обычные и скучные, разве что заумные и непонятные. Но, тем не менее, веселый незнакомец нескоро исчез из ее памяти.
* * *
Дорога детства приводит в дальнюю, такую желанную, но чужую поначалу страну. Вот и Пеппи вступила в нее. Новые ощущения начали томить ее, что с ней происходит, он не понимала. Нередко она убегала от компании и уединялась на пыльном старом чердаке. Сидя у маленького чердачного окошка, Пеппи подолгу печально вглядывалась в небеса. Огромный синий купол завораживал и манил ее. Ей чудилось, что там ее будущее, там разгадка всех тайн. Что-то сжималось в груди и хотелось плакать. Иногда слезы прорывались, и Пеппи испытывала облегчение, почему-то смешанное со стыдом.
Пеппи казалось, что небеса любят ее. Почему, она и сам не знала. Но это тайное, робкое чувство лечило раны расставания с детством.
* * *
Взрослея, Пеппи превращалась в обычную женщину. Пришло время, и она полюбила. Ее избранником оказался Бенгт, тот самый высокомерный мальчик, бывший король двора, которого она когда-то свергла с трона. Теперь повзрослевшая королева добровольно передала ему корону как мужу.
Пеппи легко и просто стала обычной женщиной, которая воспитывала детей, ставших самой основной частью ее жизни, ее смыслом и сердцевиной. С утра до вечера она возилась со своими чадами, жарила, парила, стирала и убирала, и была совершенно счастлива.
"Надо же", — поговаривали соседки, — "из такой отОрвы получилась совсем невзрачная, никому неинтересная женщина! Да и не могло из нее ничего путного получиться".
Но Пеппи об этом не знала, она мало общалась с соседками. Ей было не до них.
* * *
После школы Анника, немного поколебавшись в выборе профессии между укротительницей хищников (а именно — львов и тигров), полицейским, кинорежиссером и адвокатом, решила изучать профессию адвоката. Быть укротительницей тигров, конечно же, наслаждение. А какое обожание излучает на тебя каждый вечер кольцо восхищенных глаз! Какие "ахи" издают плебейки в зале, когда сильная и неукротимая, сама похожая на тигрицу (кстати, нужно будет заказать трико "под тигра", это будет ново и свежо, укротительница-тигрица в клетке с тиграми!), Анника кладет голову в пасть послушному, но в то же время злому и жестокому тигру! Но у Анники был природный нюх на конъюнктуру. Она почувствовала, что эра укротительниц тигров стремится к закату. Еще лет десять-пятнадцать, и мода на цирк пройдет. Туда будут ходить только дети. Ну и обыватели, "ботва". А вот кино — это серьезнее. Кино на подъеме и заката его не предвидится. По крайней мере, на Анникину жизнь хватит. В кино нужны умные красивые женщины. Женщины-режиссеры. Не ничтожные дурочки-актрисы. Анника станет первой женщиной-режиссером в Швеции. Она расскажет о женской судьбе, о женском счастье, о борьбе женщин за свои права, о женщинах-героинях, женщинах-спасительницах, женщинах-воительницах, женщинах-физиках-и-математиках, женщинах-укротительницах-всех-и-вся-в-том-числе-и-тигров, женщинах-полицейских, женщинах-адвокатах!.. К сожалению, Анника поняла, что во всех этих достойных фильмах достойна сниматься только одна актриса — она сама. Ну не снимать же этих дурочек! А стать режиссером, который снимает во всех фильмах саму себя, даже ей показалось слишком смелой фантазией. Не поймут. Еще попросят справку из психушки принести, от "ботвы" ничего другого ждать не приходится. Женщина-полицейский, вот это профессия! Во-первых, во-вторых, и, в-третьих, женщин-полицейских нет, она будет первой! В-четвертых, спасенные ею люди будут благодарны ей всю жизнь. Они будут ходить за ней по пятам и благодарить, а иногда писать в газеты и журналы разные героические, но исключительно правдивые истории о том, как первая женщина-полицейский Анника спасла их жизнь и имущество. В-пятых, Анника будет мудра и проницательна, как мисс Марпл и сильна, неукротима и справедлива, как Пеппи. Да, Пеппи... Такой, как Пеппи она, конечно, не будет никогда. Анника с грустью поняла, что и от мечты о женщине-полицейском придется отказаться. Конечно, она уже не станет первой женщиной-адвокатом, но она не будет расстраиваться. Анника была еще тем твердым орешком. Анника будет защищать права женщин, поняла она. Она станет известным человеком. Даже если ей для этого снова придется научиться все делать левой рукой. А кроме того, хорошие адвокаты хорошо зарабатывают. А хорошо зарабатываюшая женщина, ну разве это не прелесть?
Анника уехала в Стокгольм. "Да, это мой город!" — поняла она, — "Вот здесь-то меня оценят!" Жизнь в столице пришлась ей в самый раз.
В первую же неделю занятий в университете Анника поняла, кто есть кто. Вот это — скромные серые овцы. Это — опасные козлища. А вот и интересные, не похожие на других, ребята. Держатся вроде бы и отдельно, но не снобы, приветливы, лица интеллектуалов. И она не ошиблась. Ребята, так же как и она, собирались защищать права рабочего класса, а еще женщин и всех несправедливо угнетенных в мире.
— Ну а в какой партии состоишь? — спросил ее симпатичный сероглазый шатен Веро.
Вот оно что, партии, это именно то, что надо.
— Да ... я в одной нашей провинциальной, местной...раньше состояла, — осторожно сказала Анника, — теперь вот думаю, куда бы. Я, знаешь ли, без партии как-то не могу.
— Это не в аграриях-центристах ли ты подвизалась? Ориентация довольно банальная.
— Да...то есть, нет...э-э-э... то есть почти, но не совсем ... а может быть и совсем нет, — и Анника ослепительно улыбнулась. "Совсем как эти дурочки", — с ужасом подумала она, — "но выхода нет, вот пристал".
— Да чего ты пристал к девчонке, — засмеялся товарищ Веро, Карл, круглолицый, с обаятельной улыбкой невысокий брюнет, — какая разница, в какой партии она была раньше, главное — в какой она хочет быть теперь. Пошли к нам, в специал-демократы.
-А-а... — Анника была заведомо согласна, но спохватилась, — а как у вас с защитой женщин, с проблемами равноправия полов?
И она сосредоточенно нахмурилась.
— А приходи сегодня к нам на заседание, вечером, и узнаешь. Придешь?
"Приду, конечно же приду", — хотелось ей закричать от восторга. Но она решила держать марку до конца.
-Да, пожалуй. Специал-демократы ведь считают женские проблемы одними из важнейших, насколько я помню?
Карл с Веро неуверенно переглянулись и дружно закивали головами.
Само собой, Анника почувствовала себя среди специал-демократов как рыба в воде. Уже через месяц она поставила вопрос о создании женской студенческой фракции специал-демократов и с помощью Карла, к тому моменту уже ставшего ее любовником, организовала себе мощную поддержку среди молодежи, так что руководству партии пришлось со вниманием отнестись к не по годам бойкой хорошенькой блондиночке. Фракция была создана и получила своего предводителя. Заседания, речи, общественные митинги — все это сделало Аннику крайне популярной личностью.
Вот только учиться было тяжело. Очень много времени занимала партийная работа. Но и тут Анника проявила изобретательность вместе с недевичьим хладнокровием и практицизмом. Всех профессоров она безошибочно разделила на добряков, бабников и сухарей. К добрякам она загодя начинала подходить после лекций и вести беседы на интересные им темы, благо язык у нее был хорошо подвешен, а одного вечера в университетской библиотеке было достаточно, чтобы овладеть минимумом информации для завлечения простодушного добряка. Добряк брал Аннику под свое покровительство. Сразу же после экзаменов Анника куда-то пропадала. Но что делать. Добряков много, а Анника-то одна. С бабниками было еще проще. Вместо вечера в библиотеке достаточно было непривычного для не слишком избалованных университетских простофиль неженского нахрапистого напора. Высунувший язык бабник послушно делал, что его попросят. Финал был тот же и в тот же срок.
Некоторые сложности поначалу возникли у нее с сухарями. Но ответом им были забастовки, организованные студентами в поддержку Анники, и статьи в специал-демократических газетах о варварских методах сведения счетов с передовыми студентками, до которых опускаются консервативные буржуазные профессора — враги пролетариата и женщин. Больше ни один сухарь не осмеливался поставить Аннике низкую оценку.
Так что успеваемостью Анники могли годиться как профессора, так и специал-демократы. Она успевала везде, всюду, всегда и во всем.
Бушевавшая по соседству с нейтральной Швецией мировая война дала Аннике дополнительную возможность проявить свою общественную неутомимость. Вместе со студентками она вязала носки для участников войны и сдавала их в "Красный крест" для доставки "и участникам и одновременно жертвам, надо хорошо это понимать, товарищи, войны". Она участвовала во всех молодежных митингах, где героически требовала немедленного прекращения военных действий, а в последний год войны даже полной и незамедлительной капитуляции Германии, причем истово и с крайним негодованием. Нередко она брала интервью у политических деятелей для специал-демократических газет. Подобно флюгеру, молодая активистка реагировала на изменения вокруг незамедлительно и в правильно определенном направлении.
Сразу после окончания университета она уже выступала в качестве защитника на общественно значимых процессах. На первый из этих процессов она попала благодаря остроумной комбинации, придуманной ее тогдашним любовником, знаменитым адвокатом Альфредом Фруссеном, сменившим Карла после окончания университета. В свое время Альфред сделал себе имя на политических процессах, и давно был связан со специал-демократами взаимовыгодными деловыми отношениями. За пятнадцать минут до начала процесса выяснилось, что Фруссен неожиданно заболел. Объяснительную от Фруссена вкупе с медицинскими документами принесла очаровательная блондинка. В своей записке Фруссен объявил, что у него есть принципиальное согласие знаменитого адвоката Нильсена заменить его на процессе. Заседание перенесли на неделю. В день заседания появилась та же очаровательная блондинка, что и на первом несостоявшемся, — мало кому известная Анника Свенсон. На этот раз она принесла заявление Нильсена о невозможности участвовать в процессе в связи с неотложными семейными проблемами и его отказе в пользу подательницы заявления, подробно ознакомленной им лично с делом. Переносить процесс еще раз не стали. Тем более что обвиняемый, для которого происходящее неожиданностью не было, заявил, что лично он не только не возражает против нового адвоката, но и считает, что лучшего защитника угнетенных, чем женщина, придумать невозможно. На процессе выступила Анника.
Сценарий она выучила наизусть и роль сыграла блистательно. Дело было в своей основе плевое, если знать несколько закавык. Молодой слесарь был вызван чинить водопровод. После его ухода недосчитались столового серебра. Серебро нашли у слесаря дома. Слесарь имел больную жену, которую требовалось лечить. А кроме того, он был членом специал-демократической партии, и не так давно обратился к партии с просьбой помочь ему в лечении жены. В партии в то время было туго с деньгами, так как недавно на широкую ногу провели съезд, и отказали слесарю в связи с его малой активностью в партийной работе. Да и время было послевоенное, все подзатянули пояса, нельзя же было выделяться из общей массы, слесарю следовало понять в какое тяжелое время он решил побеспокоить партию. Теперь у партийцев взыграло что-то вроде совести, и они взялись представлять его интересы на процессе. Защиту Фруссен с Анникой выстроили на всестороннем обыгрывании ответственности слесаря перед больной женой и безнадежностью достижения социальной справедливости в безнадежно больном обществе. Был еще один факт, из-за которого, собственно, Фруссен взялся за это дело, а Анника упросила его отдать его ей для дебюта. В своем первом браке нынешний хозяин серебра был женат на нынешней жене слесаря. Он был из небогатых горожан, а она была дочерью преуспевающего ветеринарного фельдшера, давшего за дочерью неплохое приданое. Это приданое послужило основой для создания нескольких лавчонок по продаже общедоступной мебели. Семья разбогатела. Все бы хорошо, но дочь фельдшера увлеклась специал-демократическими идеями и тогда еще юным и симпатичным молодым слесарем. Узнав об этом, муж затеял бракоразводный процесс. С помощью хороших адвокатов ему удалось оттяпать себе практически все. Жена гордо ушла из дома, заявив, что украденные у нее деньги бывшему мужу счастья не принесут, а вот она и в шалаше с милым рай найдет. Неизвестно, что было у нее с раем, но вот из бедности они выбиться так и не смогли, да еще она тяжело заболела. Просьбы вернуть хотя бы столовое серебро из ее приданого, чтобы были хоть какие-то средства для лечения, оставили бывшего мужа равнодушным. Тогда-то слесарь и произвел экспроприацию экспроприированного.
