| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Всё устраивает, дядька Игнат. Спасибо, что приютили.
— Ну, раз устраивает. То доставай чистое исподнее, если нет, то постираешься. Щёлок есть. И пойдем в баню. Суббота же сегодня. Баня с утра томится. А остальное после бани решим.
Боже мой, баня! Последний раз ополаскивался полностью в Сретенске, и то бегом. Народу в помывочную было много. А тут баня! Быстро достав из мешка новое, чистое исподнее, шаровары и рубаху для домашнего ношения, портянки, устремляюсь следом за дядькой Игнатом.
До бани путь оказался не близким. Пришлось спускаться на задах огорода к Ангаре, где и стоял на берегу сруб бани. И было их по берегу множество. А что вода не далеко. Да и после пара окунуться в реку, это же непередаваемое удовольствие.
Зашли в предбанник. Разделись.
— Да, не слабо тебя жизнь потрепала, Тимоха. Это откуда же у тебя такие отметины. А эта совсем свежая! — палец Игната чуть не уперся мне в левую мышцу груди.
— Хунхузы, дядька Игнат, хунхузы. На Амуре с ними часто приходится сталкиваться. Давайте попаримся. А потом я расскажу.
— Давай, казак, попаримся, — Игнат Петрович продолжал с изумлением рассматривать боевые отметины на моём теле: свежий шрам с чуть затянувшейся кожей на левой мышце груди, борозда по ребрам на правом боку, две отметины с двугривенный на простреленном правом плече, да на спине под правой ключицей. Как он выглядит, рассмотреть в зеркале так и не смог. Но не маленький. Над левой бровью шрам большей частью скрывался в волосах.
Вошли в хорошо натопленную и выстоявшуюся баню, и сразу же погрузились с дядькой Игнатом в пучину приятного, сухого, жаркого воздуха, пока еще не насыщенного ароматами разнотравья. Пахнет слегка лишь смолой от бревенчатых стен, дымком сгоревших дров да березовым листом от распаренных веников.
Дядька Игнат берёт ковш, в котором уже настоян какой-то травяной отвар. Сливает из него часть отвара в другой ковш поменьше, куда уже зачерпнул горячей воды. Взмах ковшом, раскаленные камни зашипели, и по бане поплыл аромат, какой не учуешь и в парфюмерной лавке.
Я окатил небольшой полок холодной водой, и дядька Игнат, надев какую-то бесформенную шляпу из шерсти, типа фетра в моём времени, забрался на него и лег на живот, подложив под лицо распаренный свежий веник. Я уселся на лавку рядом с полоком, вдыхая банный дух, пахнущий березовой рощей. Сижу и нежусь в приятном и обволакивающем тепле.
Чувствую, что прогрелся. Обильный пот стекает по телу ручейками.
— Тимоха, поддай из другого ковша кваском, — попросил меня расслабленным голосом дядька Игнат.
Клубы пара и пары с запахом хлеба и мёда заполнили баню. Чувствуя, что уши начинают скручиваться в трубочку, а волосы потрескивать, уселся прямо на пол.
— Ох, хорошо. Благодать какая! — раздалось с полока.
Я между тем начал тереть кожу, скатывая с неё грязь колбасками. Как же хорошо. Действительно благодать!
— Тимоха, подай ковш с холодной водой, попросил меня дядька Игнат.
Я подал казаку ковш с водой, который он, сняв подобие шляпы, вылил себе на голову. Подав мне назад ковш, шляпу и веник, дядька Игнат произнёс:
— Бери колпак, рукавицы вон на лавке лежат. Попробуй в два веника пройтись.
Надев колпак на голову, рукавицы, макнул поданный веник в деревянную шайку, где лежал, распариваясь еще один.
Что ж, начнем священнодействие. Попариться в прошлой жизни я очень любил. У Селевёрстовых банная суббота также была в почёте. Но там мне с Ромкой доставались обычно остатки пара.
Встав перед полоком, начал легонько навевать вениками на дядьку Игната горячий воздух, чуть-чуть касаясь ими тела казака. Прогнав несколько раз волну горячего воздуха от спины к пяткам и обратно, под охи и вздохи дядьки, положил ему один веник на спину и ударил вторым.
— Ох, Тимоха, хорошо то как. Давай, ещё!
Я вошёл во вкус. Усилил удары веником, потом перешёл на удары двумя вениками, прижимая горячий воздух к телу дядьки Игната, растирая его. В общем, пошла настоящая банная утеха!
Подбавив парку и окунув веники в шайку, заставил казака перевернуться на спину и продолжил веселье.
— Всё, дядька Игнат, не могу больше!
Бросив веники в шайку, стянув с головы колпак, а с рук рукавицы, положил их на лавку и выскочил в предбанник. Усевшись на лавку, стал жадно глотать прохладный воздух.
Через несколько секунд мимо меня пронёсся красный как рак, распаренный дядька Игнат, ухая и постанывая. Прошли мгновенья, и раздался громкий бултых и довольное упоминание Бога, его матери и ещё какой-то матери.
'Да... Только русский человек, входя в нирвану, может одновременно молиться и материться', — подумал я, выглядывая наружу из предбанника.
Дядька Игнат лежал на мелководье в Ангаре, хлопая по воде руками и бултыхая ногами, наслаждаясь прохладой воды. Я прикрыл дверь и снова уселся на лавку, блаженствуя и чувствуя, как бешеный стук сердца стал потихоньку приходить в норму.
Через пару минут в предбанник ввалился мой арендодатель койко-места и, разбрасывая холодные брызги, шлепнулся на лавку рядом со мной.
— Ну, Тимоха, спасибо тебе. Уважил. Давно так не парился. Сейчас я тебе отомщу.
— Дядька Игнат, я после ранения ещё не полностью оправился. Так что пожалей меня, — улыбаясь, ответил я.
— Так, Тимофей, может и не надо больше? — озабоченно спросил казак, выжимая бороду.
— Нет, чуток ещё можно, — ответил я.
— Тогда уже лучше, ты сам, — дядька внимательно посмотрел на мой свежий шрам на груди, который стал красно-синего цвета. — А то, как бы хуже не было. И я, дурак, не подумал.
Несмотря на опасения, второй заход в баню закончился тем, что дядька Игнат всё-таки отходил меня вениками, после чего я минуты три лежал в прохладных водах Ангары, получая немыслимое удовольствие.
Потом был ещё один заход хозяина бани, который я пропустил, его наслаждение паром и водными процедурами. После этого мы помылись, замочили грязное белье и распаренные во всём чистом вернулись в избу.
В избе нас дожидался самовар, который ещё не успел полностью остыть, и на его разогрев с помощью заранее заготовленных лучин, ушло немного времени. Хороший чай после бани, что может быть лучше!
Поставив на стол, принесённый с улицы пыхтящий самовар, дядька Игнат, добавил к нему тарелку с оладьями, плошку с мёдом, заварной чайник в грелке-накидке и чашки с блюдцами.
'Слава богу, будем пить чай, а не чай-сливан с добавками муки и прочего', — с удовольствием подумал я, после чего пошёл потрошить свой мешок, где лежали дорожные продукты.
Убрав, выложенные мною на стол шмат сала, кусок копчёного окорока и полкаравая хлеба в кухонный закуток перед печью со словами 'вечером поедим', дядька Игнат сел за стол, пригласив меня сделать тоже самое. Чай был разлит по чашкам, после чего началось активное восстановление нарушенного водно-солевого баланса в организме после бани.
После первой чашки чая, которую выпил, выливая порциями в блюдечко, налил вторую. Попробовав оладьи с мёдом, не выдержал и задал вопрос:
— Дядька Игнат, неужто сам такую вкуснотищу испёк?
Казак смутился, потом сделал глоток чая из блюдца и произнёс:
— Соседка Дарья, сеструха моей жены угостила. Мы со свояком, когда на сёстрах женились, дома рядом поставили. Им во время пожара повезло. Все живы остались. Вместе потом и отстроились. А чуть больше года назад свояк Григорий по весне в Ангару бросился спасать мальца, который, катаясь на льдине, перевернулся. Мальца достал и спас, в свой тулуп завернул, пока до избы нёс, а сам весь заледенел. Сгорел потом в лихоманке, — дядька замолчал, уйдя мыслями в себя, потом продолжил. — Вот и помогаем друг другу.
Я чуть не ляпнул о возможности их дальнейшего совместного проживания, как казак продолжил:
— Как три года со смерти Григория минует, так и сойдёмся с Дарьей. Она же почти копия моей Насти. И сынок ихний, племяш Ванятка в том же месяце, что и мой Фрол родился. Так и будем жить.
Дядька Игнат тяжело вздохнул.
— Ну, а теперь, Тимофей, рассказывай, откуда у тебя столько отметин.
'Что ж, в бане помыли, чаем напоили, скоро накормят и спать уложат. Надо за это хозяина уважить', — подумал я и начал рассказ о своих злоключениях-приключениях в этом мире.
Рассказал практически всё. Но на всякий случай про бой с бандой Золотого Лю поведал в отредактированном под подполковника Печёнкина варианте, а про нападение на цесаревича вообще решил промолчать. Прямого указания молчать не было, но практически всеми официальными лицами, начиная с генерал-губернатора и ниже было рекомендовано 'особо не распространяться'. Говоря по-другому 'молчать в тряпочку'. Поэтому дойдя до событий прибытия в станицу цесаревича, замолчал.
— Чего примолк? Рассказывай, как цесаревича собой закрыл, — дядька Игнат хитро посмотрел на меня, поднося блюдечко с чаем к губам. — Рассказывай, Ермак. А то может мне всё переврали. Тут же из первых уст услышу.
Я в состоянии грогги уставился на казака, который потихоньку тянул чай из блюдечка. Ошеломление было зашкаливающим, за максимум возможного.
— Что удивлён, Тимофей? — Игнат Петрович поставил блюдечко на стол и разгладил бороду с усами. — Всё очень просто. Тут при прибытии Государя Наследника в город наши казаки забайкальцы гулеванили, которые амурцев в охране цесаревича сменили. Вот от одного из них, моего троюродного брательника, и услышал рассказ о том, что молодой амурский казак Тимофей по прозвищу Ермак спас цесаревича, закрыв его своей грудью. Пуля попала бы в сердце, но в кармане Ермака лежали, подаренные наследником освящённые в Исаакиевском соборе часы и пуля не смогла пробить их. Так Святая Богородица спасла и Государя Наследника, и казачка, который жизни своей не пожалел. Такая вот, ядрёна-матрёна, история! Всё, правда?
По окончании монолога дядьки Игната мне можно было поставить диагноз — информационная контузия. Видя моё состояние, урядник Филинов продолжил моральное издевательство надо мной.
— Я когда твои раны в бане увидел, особенно свежий шрам на груди, сразу и понял, что ты и есть Тимофей по прозвищу Ермак. Ну что, угадал?
— Угадали, дядька Игнат, — приходя в себя, выдохнул я.
— Тогда рассказывай. И всё подробно рассказывай. Или запретили?
— Как бы и не запретили, но настоятельно рекомендовали особо не распространяться.
— И кто же такое рекомендовал, — поинтересовался Игнат Петрович.
— Самый старший из тех, кто со мной разговаривал на эту тему, был его высокопревосходительство обер-егермейстер Высочайшего двора князь Барятинский. Генерал-губернатор Приамурья генерал-адъютант барон Корф так же в беседе со мной упомянул об этом.
— Эх ты, ядрёна-матрёна! Какое начальство высокое с тобой говорило! А с цесаревичем тоже говорил?
— Разговаривал, дядька Игнат.
— А много? — интерес казака был неподдельный. Глаза засверкали, казалось, всё его естество хочет больше, подробнее узнать об августейшей особе.
— Около двух часов в общей сложности выйдет, — ответил я.
— А правда, что пуля в часы освящённые попала и не пробила их?
— Нет, дядька Игнат, это уже выдумали. Пуля сначала в метательный нож попала. Их у меня на ремне ранца на левой стороне три штуки в общем чехле было. Нож раздавил подаренные цесаревичем Николаем Александровичем часы. Благодаря только этому и жив остался. Мышцу на груди не сильно разворотило, но ушиб был ого-го какой. Два первых дня дышал через раз на полвздоха, а встать только через неделю смог.
— Нет! Всё-таки Богородица вас обоих хранила! — Филинов истово перекрестился. — Если бы не она со своей защитой семьи Помазанника Божьего, и цесаревич, и ты погибли бы. А часы покажь?
— Дядька Игнат, у меня их вместе с ножом цесаревич на память поменял на другие часы, которые ему Император на день совершеннолетия подарил.
Эти слова я произносил, идя к ранцу, из которого достал завёрнутый в тряпку и упакованный в кожаный мешочек подарок цесаревича. Достав часы, я положил их на стол перед Игнат Петровичем.
— Красота-то какая! — Филинов аккуратно указательным пальцем провел по камням на верхней крышке часов, которые образовывали вензель цесаревича Николая. — Дорогущие камни наверное! Чай для сына императора делали?
'Дорогущие! — подумал я про себя. — Бриллианты не по одному карату. Надо будет ячейку в банке снять и часы, и деньги основную часть туда положить. Если конечно поступлю в училище. Всё же на неделю опоздал. Тут и прошения могут не помочь'.
Дальше наше чаепитие плавно перетекло в ужин, во время которого я узнал, что старший урядник 1-го пешего батальона Забайкальского казачьего войска Филинов служит в Иркутском училище, командуя казаками, которые ухаживают за лошадьми учебного заведения.
Как выяснилось из разговора, пять лет назад в училище пришёл новый сотенный командир войсковой старшина Химуля, под командованием которого Филинов служил почти пятнадцать лет назад в одной из сотен пешего батальона. Какую услугу оказал в своё время Филинов своему командиру, казак не рассказал, но Химуля, которого перевели в училище из Амурского казачьего полка, где он в то время служил, нашёл Игната Петровича, который в то время почти спился. После гибели жены и сына, смог дядька Игнат отстроиться, но дальше моральных сил не хватило. Стал заливать горе горькой, чем дальше, тем больше. Химуля, говоря современным языком, вывел своего бывшего подчинённого из запоя и пристроил рядом с собой в училище.
К войсковому старшине Химуля этим утром и должен был я обратиться по протекции дядьки Игната, передав для начальника школы письма-прошения о моём поступлении в училище. Но старший урядник Филинов своего начальника не нашёл и поэтому обратился в коридоре училища к сотнику Забайкальского казачьего войска. Что-то быстро рассказав ему, Игнат Петрович достал из большого вощённого конверта одно из писем показал его сотнику, потом показал рукой на меня, подпирающего стену. Закончилось всё тем, что сотник взял конверт из рук урядника, заглянул в него, достал ещё пару писем и, покрутив головой, вошёл в кабинет, на двери которого висела табличка с надписью 'Начальникъ училища полковникъ Федоровъ А.В.'. Урядник Филинов проскользнул в дверь следом за сотником, но через несколько мгновений вышел обратно.
Подойдя ко мне, дядька Игнат вздохнул и произнёс:
— Жалко его высокородия Владимира Никитовича не нашёл, но сотник Головачев тоже хороший командир. Я ему всё объяснил. Теперь будем ждать.
* * *
Начальник училища, числящийся по гвардейской пехоте полковник Алексей Васильевич Федоров, сидел в кабинете с мрачным видом. Вчера допоздна засиделся за пулькой в офицерском собрании. И последние три порции коньяка были явно лишними.
'Черт бы побрал эти экзамены, — раздражённо подумал полковник. — Даже в воскресенье от них покоя нет. В коридоре шум, гам, толпы народа снуют. Скорее бы это вавилонское столпотворение закончилось, и училище вернулось в нормальный распорядок дня'.
В это время раздался стук в дверь, который вызвал болезненную и недовольную гримасу на лице полковника. Дверь распахнулась, и в кабинет зашёл обер-офицер училища сотник Головачев.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
