|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 5. Путь в альма-матер.
Я стоял в коридоре первого этажа двухэтажного каменного здания Иркутского юнкерского училища. Только что, мой вчерашний спаситель старший урядник Филинов в сопровождении сотника Забайкальского казачьего войска зашли в кабинет, на двери которого висела табличка с надписью 'Начальникъ училища полковникъ Федоровъ А.В.'.
Мимо меня снуют группы вольноопределяющихся. Вот проходят трое с желтыми погонами. Типичные русаки. Кажется это гренадеры из московских полков. После того, как Тимоха исчез из моей памяти, в мундирах и погонах разбираться мне стало значительно труднее. Вот прошли двое кавказкой наружности, если не ошибаюсь, эриванец и апшеронец с Кавказа. А вот эти трое нордической внешности, судя по погонам и мундирам из полков Прибалтийского края. 'Надо же, горячие кавказские и финские парни в одном флаконе собрались. Сладкие парочки твикс', — усмехаясь про себя, думал я, наблюдая за коридорной суетой.
Вдоль стен коридора, так же как и я, жмутся, ожидая вызова в класс на экзамен, штатские в гимназических тужурках, в штатских костюмах и даже в чиновничьей форме, толи судебного ведомства, толи казначейства или банка. Надо запоминать и изучать виды форм и знаки различий. В цивилизацию попал. Иначе можно оконфузиться. И ещё, хорошо, что погон на мне нет, хотя я и в форме Амурского казачьего войска, а то бы рука уже отвалилась козырять. Но обо всём по порядку.
После прощального посещения цесаревичем меня болезненного и его отбытия в столицу под усиленной охраной, я ещё где-то три дня пролежал в постели. Потом начал понемногу вставать и делать кое-какие разминочные упражнения, в основном лёжа. К этому времени жандармский десант из Благовещенска и Хабаровки перевернул вверх дном всю станицу, не опросив, наверное, лишь бессловесную живность. Меня три раза посетил, задавая вопросы, но более подходящим будет термин — допрашивая, мой старый знакомый уже штабс-ротмистр Савельев. На все его расспросы я отвечал максимально правдиво. Какие им были сделаны выводы, для меня осталось тайной.
Перед своим отплытием в Хабаровку меня навестил генерал-губернатор Корф, от которого я узнал, что им дано распоряжение построить помещение для школы казачат в станице, перенести полосу препятствий, спортивный городок на площадку для занятий с казаками-малолетками. Всё за счёт казны губернаторства. Дом и подворье мне также отстроят в станице за счёт казны. Нечего бирюком на отшибе жить.
Я искренне поблагодарил барона Корфа, думая про себя, что не дело бросать родовое гнездо. С другой стороны, если поступлю в училище, где окажусь дальше не известно. Слова Николая о возможном вызове в столицу к Александру III я помнил. А что придёт в голову императору о моей дальнейшей судьбе — это гадание на кофейной гуще. И если в станице будет место, где можно будет голову свою приклонить, то это прекрасно. А про Ермаковскую падь ещё подумаю. Земля то там моя после принятия присяги будет.
Следующие действия и слова генерал-губернатора меня просто добили. Барон вручил мне три письма-прошения к начальнику Иркутского училища — своё, от князя Барятинского, генерал-майора Беневского и произнёс:
'После прошения Государя Наследника данные письма как бы и не нужны, но пригодятся, если ты, Тимофей, всё-таки решишь поступать в училище в этом году. Но тогда тебе надо, не смотря на ранение, поторопиться. До начала приёмных экзаменов осталось чуть больше месяца, а дорога дальняя. Может быть, успеешь выздороветь, и медицинская комиссия тебя пропустит. Надеюсь вскоре увидеть тебя офицером в списках Амурского казачьего полка', — произнёс барон, прощаясь со мной.
Ещё через пару дней после визита Корфа я перебрался к Селевёрстовым. Мария своей тайны, не смотря на множество бесед между нами о медицине будущего, так и не открыла. А ещё через три дня на пароходе в станицу прибыл Арсений Тарала, который стал для меня как для Золушки принцем на белом коне или с хрустальной туфелькой в руке. С его помощью на пароходе 'Амур' я мог дойти до Сретенска, а дальше с купеческим караваном Чурина и Ко до Иркутска.
Было много споров о необходимости и возможности моего путешествия и поступления в училище в такой физической форме и с Арсением, и с дядькой Петро, который на подмогу вызвал Марфу-Марию. Но удалось убедить всех.
12 июля 1891 года я на борту парохода 'Амур' отправился в поход за офицерскими погонами. За месяц надо было успеть пройти две тысячи вёрст. Оставлял я станицу с легким сердцем. Одной из причин была та, что в последние дни меня начало терзать чувство вины перед станичниками. Появление моей матрицы сознания в теле Тимохи Аленина привело в большей степени к негативным последствиям для жителей моей станицы и округа в вопросе сохранения их жизни и здоровья.
При разгроме банды Золотого Лю пятнадцать казаков из Албазинской сотни погибло, да больше десятка серьёзно ранено было. Из станичников один казак погиб, да один тяжело ранен был. При нападении на цесаревича и на станицу трое ольгинцев погибло, да трое раненых, а из станичников одиннадцать раненных. Из них Антип Верхотуров и дядька Михаил Лесков тяжело.
Вот и терзала меня совесть, отыгрываясь за мешок с золотыми самородками. 'По твоей вине гвардии подполковник, казаки погибли. Сидел бы на ...опе ровно, ничего бы и не случилось. Нет, надо было свою исключительность показывать, мир изменять...', — шептала мне эта мадам, заставляя мучиться и искать оправдания.
Поэтому, оставив за бортом пристань станицы, я вздохнул с облегчением. Не будет меня в станице, не станет точки притяжения различных бедствий для неё. Тем более, Митяй Шохирев, придя проводить меня, рассказал, что начальником школы для обучения мальков, старшей группы и казаков-малолеток назначен именно он. Ромка Селевёрстов и старшие троек иду к нему замами по обучению. В образовательный процесс, которым старшаки будут руководить, Дмитрий особо лезть не будет. А нарушителей дисциплины очень убедительно приструнит.
К октябрю деньги из казны генерал-губернатора придут. Казаки от сельхоз работ освободятся и за пару недель всё возведут и здание школы, и полигон перенесут. Так что к концу октября занятия в школе начнутся. И мне дом с подворьем заодно отгрохают. Я усмехнулся про себя, вспоминая, каким заботливым и даже можно сказать нежным был этот гигант при расставании на пристани. В последние месяцы мы с Дмитрием сильно, не смотря на десятилетнюю разницу в возрасте, сдружились. И за свою школу я теперь был спокоен.
По пути в Иркутск произошло только одно интересное событие — встреча в Албазино с пароходом 'Ермак', тянущего баржу, на которых разместились возвращающиеся с охраны цесаревича офицеры и казаки Амурского полка, а также группа высокопоставленных чиновников из МВД и корпуса жандармов.
Последние, от кого-то узнав, что я присутствую в Албазино, быстро меня нашли и устроили опрос-допрос. Если штабс-ротмистра Савельева можно было назвать неплохим специалистом в этой области, то представшие передо мной зубры сыска и следствия, были супер профессионалами. За два часа меня осмотрели, обнюхали, вывернули наизнанку, завернули обратно. Заставили вспомнить всё, включая те моменты, на которые не обратил внимания и, казалось, не помнил. В конце концов, будто пропущенный через стиральную машину, мясорубку, а заодно асфальтоукладчик был отправлен восвояси.
После беседы с этими мастерами у меня сложилось впечатление, что тайна нападения на конвой цесаревича продержится недолго. Тем более со стороны раненого генерал-губернатора Приамурья барона Корфа им будет оказано любое содействие. Барон такую плюху со стороны неизвестного пока лица или группы лиц вряд ли простит. Тех хунхузов, что нападали на станицу и пароходы цесаревича возьмут в оборот быстро даже на китайской стороне. Но это уже, слава богу, не мои заботы.
Ещё одной неожиданностью стало знакомство с Наказным Атаманом Амурского казачьего войска генерал-майором Беневским и командиром Амурского казачьего полка полковником Винниковым. И Аркадий Семёнович Беневский, и Григорий Васильевич Винников, которые также находились на 'Ермаке' оказались милейшими людьми, несколько не чурающиеся общения с молодым казаком. Когда полковник Винников узнал, что его начальство уже предоставило мне письма-прошения для начальника Иркутского училища, то немедленно написал аналогичное и выразил надежду, что скоро хорунжий Аленин примет полусотню в его полку.
Также Винников отметил, что ему понравился Черняевский опыт продолжения военного обучения казачат после двухгодичной школы, которую они в станицах обычно заканчивают к десяти-двенадцати годам. И он постарается добиться такого же, как в Черняева обучениям молодёжи во всех станицах, не смотря на сопротивление казаков. Тем более, три года назад в Приамурье отдали на откуп продажу спиртного в поселениях станичному управлению. Прибыль с этого в станичную казну идёт. Найдут станичники средства на продолжение обучения своих детей. Должны же понимать пользу от этого. Чем лучше подготовлен казак, тем больше шансов у него выжить в бою. Аркадий Семёнович данную мысль командира полка целиком и полностью поддержал.
Дальнейшее путешествие происходило без каких-либо ярких событий, нарушений и обострений движения купеческого каравана. В Сретенске расстался с Аркадием, который со словами 'потом отдашь', увеличил моё благосостояние на триста рублей, доведя его до пятисот пятидесяти семи рубликов, не считая копеек. В Чите я очень-очень дёшево по сравнению с ценами Благовещенска обновил свой гардероб, пользуясь скидками для работников Торгового дома 'Чурин и Ко'.
22 августа 1891 года в полдень прибыл на пристань Иркутска, пройдя через Байкал и по Ангаре на пароходе 'Сперанский'. Около месяца назад по этому маршруту данный пароход доставил в столицу Иркутского генерал-губернаторства цесаревича и его свиту.
С ворохом вещей, сам не заметил, как оброс ими за месяц путешествия в комфортных условиях то на пароходе, то на телеге, где под мои вещи было выделено место, я стоял на пристани, решая куда пойти. Хорошо, что лошадиную силу с собой не взял, оставив дома Беркута и Чалого на развод в табуне Селевёрстовых.
'Посмотрим, куда кривая вывезет', — подумал я, взвалив на плечи РД и ещё один вещевой мешок, а также винтовку. Ещё один мешок взял в левую руку. Со слов приказчика, который сопровождал товар Чуринского дома, я уже был в курсе, что в гостиницы и постоялые дома Иркутска можно не соваться. Все они забиты представителями торговых домов, так как сейчас пик навигации по сплаву грузов, а также, переводя на язык будущего, абитуриентами в юнкерское училище и их сопровождением. А так как я опоздал на неделю к началу экзаменов, то могу даже и не рассчитывать найти в этих заведениях спальное койко-место. Даже караван Чурина сейчас перегрузится с парохода на телеги и уйдет из города. Ночевать будут по-походному за городом.
С учетом этой информации и совету приказчика попёрся на окраину того конца города, где проживали казаки Забайкальского казачьего войска. Может, кто приютит.
Было не особо жарко, я бы даже сказал для августа прохладно, но навьюченный вещами, я скоро при движении задышал как паровоз. Также почувствовал, как под фуражкой стал собираться пот на лбу.
Я шёл по улицам Иркутска и вертел головой по сторонам, Видно было, что город строится. Чуть больше десяти лет назад в Иркутске произошёл пожар, во время которого сгорело полгорода. Сильно пострадала центральная часть города, лучшие постройки, все гостиные дворы и ряды, почти все общественные и казенные учреждения со своими делами и архивами, почти все учебные заведения и библиотеки. Сгорели четыре церкви, синагога. Юнкерское училище тоже сгорело. И теперь оно располагалось в уцелевшем во время пожара двухэтажном каменном строении бывшего госпиталя. Все эти новости я узнал от словоохотливого приказчика купеческого каравана, пока следовал с ним в Иркутск.
Город восстанавливался, но местами на улицах все ещё были видны участки земли, заросшие кустарником с остатками обгоревших строений. И было много строек. Я пока добрался до улицы, где начинались казачьи дома, чей внешний вид не говорил о достатке, скорее наоборот, насчитал восемь строек различных зданий. Причем шесть строили из кирпича и минимум в два этажа.
Посмотрев вдоль улицы из неказистых деревянных домов, увидел, что через три дома от меня из калитки вышел казак и стал с помощью топора поправлять забор. Быстро подойдя к казаку, я поздоровался:
— Здорово живёте, дядька!
— Слава Богу, казак. С чем пожаловал? — казак в заношенной, но опрятной форме Забайкальского войска, в рубахе без погон вогнал в столб лезвие топора и неторопливо оглядел меня с ног до головы.
— Хотел узнать можно ли по улице у кого место для жилья снять дней на десять? — задал я вопрос, также рассматривая казака, которому по внешнему виду можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Всё дело было в бороде и усах, которые закрывали его лицо. А также в глазах, которые были глазами не раз битого судьбой человека.
— Что-то не разберусь я в тебе братец. Ты малолетка или строевой. Где погоны?
— Мне ещё семнадцать лет, дядька. Я приехал поступать в юнкерское училище.
— А я подумал, что ты на первом сроке службы. Постарше и покрепче своих лет выглядишь.
— Жизнь дядька заставила, и повзрослеть, и возмужать раньше срока.
— Давай знакомится, казачок. Филинов Игнат Петрович старший урядник 1-го пешего батальона Забайкальского казачьего войска. Можешь меня дядей Игнатом или дядькой Игнатом звать, еже ли тебе так удобней. Я на Дону родился. Потом батьку в Забайкалье по жребию перевели.
— Аленини Тимофей из станицы Черняева на Амуре. Если, дядька Игнат, будете Тимохой звать, не обижусь, — улыбнулся я, пытаясь принять какое-то подобие строевой стойки. Из-за кучи вещей сделать это не удалось.
— Вот и познакомились. Три рубля за десять дней постоя осилишь, Тимоха.
— Осилю, дядька Игнат.
— Тогда дальше и искать нечего. Проходи в избу. Сейчас расположу тебя. Не боись, не стеснишь никого. Один я, бобылём живу. Как жена с дитём малым сгорели во время великого пожара. Так один и живу.
'Теперь понятно, почему у него глаза, будто пеплом присыпаны. Не дай Бог, если ещё и на его глазах сгорели', — подумал я, протискиваясь в открытую дядькой для меня калитку.
— Вот в доме, который стоял на этом месте и сгорели. Не смог через огонь к ним пробиться. Так и погибли мои Настенька да Фролушка, — казак тяжело вздохнул и резким рывком выдернул топор из столба. — Пойдем в избу.
В сопровождении казака с крыльца зашли через сени в переднюю комнату избы. Месторасположение комнат, печи, летней терраски были несколько другим, чем в Черняева. В доме был порядок, но по каким-то неуловимым признакам сразу стало понятно, что женская рука отсутствует. Такой же порядок был у меня в доме-казарме, и он разительно отличался от порядка в доме Селевёрстовых.
— Винтовку с шашкой вешай рядом с моими. Мешки на лавку пока положи. Потом разберёшь. — Дядька Игнат дождался, когда я выполню его указания, и позвал во вторую комнату. — Спать будешь на этой кровати. Тумбочка при ней в твоём распоряжении. Какие надо вещи повесишь в шкаф. Питаться будем с одного стола. Разносолов не обещаю, но щи да каша с хлебом будет. Устраивает?
— Всё устраивает, дядька Игнат. Спасибо, что приютили.
— Ну, раз устраивает. То доставай чистое исподнее, если нет, то постираешься. Щёлок есть. И пойдем в баню. Суббота же сегодня. Баня с утра томится. А остальное после бани решим.
Боже мой, баня! Последний раз ополаскивался полностью в Сретенске, и то бегом. Народу в помывочную было много. А тут баня! Быстро достав из мешка новое, чистое исподнее, шаровары и рубаху для домашнего ношения, портянки, устремляюсь следом за дядькой Игнатом.
До бани путь оказался не близким. Пришлось спускаться на задах огорода к Ангаре, где и стоял на берегу сруб бани. И было их по берегу множество. А что вода не далеко. Да и после пара окунуться в реку, это же непередаваемое удовольствие.
Зашли в предбанник. Разделись.
— Да, не слабо тебя жизнь потрепала, Тимоха. Это откуда же у тебя такие отметины. А эта совсем свежая! — палец Игната чуть не уперся мне в левую мышцу груди.
— Хунхузы, дядька Игнат, хунхузы. На Амуре с ними часто приходится сталкиваться. Давайте попаримся. А потом я расскажу.
— Давай, казак, попаримся, — Игнат Петрович продолжал с изумлением рассматривать боевые отметины на моём теле: свежий шрам с чуть затянувшейся кожей на левой мышце груди, борозда по ребрам на правом боку, две отметины с двугривенный на простреленном правом плече, да на спине под правой ключицей. Как он выглядит, рассмотреть в зеркале так и не смог. Но не маленький. Над левой бровью шрам большей частью скрывался в волосах.
Вошли в хорошо натопленную и выстоявшуюся баню, и сразу же погрузились с дядькой Игнатом в пучину приятного, сухого, жаркого воздуха, пока еще не насыщенного ароматами разнотравья. Пахнет слегка лишь смолой от бревенчатых стен, дымком сгоревших дров да березовым листом от распаренных веников.
Дядька Игнат берёт ковш, в котором уже настоян какой-то травяной отвар. Сливает из него часть отвара в другой ковш поменьше, куда уже зачерпнул горячей воды. Взмах ковшом, раскаленные камни зашипели, и по бане поплыл аромат, какой не учуешь и в парфюмерной лавке.
Я окатил небольшой полок холодной водой, и дядька Игнат, надев какую-то бесформенную шляпу из шерсти, типа фетра в моём времени, забрался на него и лег на живот, подложив под лицо распаренный свежий веник. Я уселся на лавку рядом с полоком, вдыхая банный дух, пахнущий березовой рощей. Сижу и нежусь в приятном и обволакивающем тепле.
Чувствую, что прогрелся. Обильный пот стекает по телу ручейками.
— Тимоха, поддай из другого ковша кваском, — попросил меня расслабленным голосом дядька Игнат.
Клубы пара и пары с запахом хлеба и мёда заполнили баню. Чувствуя, что уши начинают скручиваться в трубочку, а волосы потрескивать, уселся прямо на пол.
— Ох, хорошо. Благодать какая! — раздалось с полока.
Я между тем начал тереть кожу, скатывая с неё грязь колбасками. Как же хорошо. Действительно благодать!
— Тимоха, подай ковш с холодной водой, попросил меня дядька Игнат.
Я подал казаку ковш с водой, который он, сняв подобие шляпы, вылил себе на голову. Подав мне назад ковш, шляпу и веник, дядька Игнат произнёс:
— Бери колпак, рукавицы вон на лавке лежат. Попробуй в два веника пройтись.
Надев колпак на голову, рукавицы, макнул поданный веник в деревянную шайку, где лежал, распариваясь еще один.
Что ж, начнем священнодействие. Попариться в прошлой жизни я очень любил. У Селевёрстовых банная суббота также была в почёте. Но там мне с Ромкой доставались обычно остатки пара.
Встав перед полоком, начал легонько навевать вениками на дядьку Игната горячий воздух, чуть-чуть касаясь ими тела казака. Прогнав несколько раз волну горячего воздуха от спины к пяткам и обратно, под охи и вздохи дядьки, положил ему один веник на спину и ударил вторым.
— Ох, Тимоха, хорошо то как. Давай, ещё!
Я вошёл во вкус. Усилил удары веником, потом перешёл на удары двумя вениками, прижимая горячий воздух к телу дядьки Игната, растирая его. В общем, пошла настоящая банная утеха!
Подбавив парку и окунув веники в шайку, заставил казака перевернуться на спину и продолжил веселье.
— Всё, дядька Игнат, не могу больше!
Бросив веники в шайку, стянув с головы колпак, а с рук рукавицы, положил их на лавку и выскочил в предбанник. Усевшись на лавку, стал жадно глотать прохладный воздух.
Через несколько секунд мимо меня пронёсся красный как рак, распаренный дядька Игнат, ухая и постанывая. Прошли мгновенья, и раздался громкий бултых и довольное упоминание Бога, его матери и ещё какой-то матери.
'Да... Только русский человек, входя в нирвану, может одновременно молиться и материться', — подумал я, выглядывая наружу из предбанника.
Дядька Игнат лежал на мелководье в Ангаре, хлопая по воде руками и бултыхая ногами, наслаждаясь прохладой воды. Я прикрыл дверь и снова уселся на лавку, блаженствуя и чувствуя, как бешеный стук сердца стал потихоньку приходить в норму.
Через пару минут в предбанник ввалился мой арендодатель койко-места и, разбрасывая холодные брызги, шлепнулся на лавку рядом со мной.
— Ну, Тимоха, спасибо тебе. Уважил. Давно так не парился. Сейчас я тебе отомщу.
— Дядька Игнат, я после ранения ещё не полностью оправился. Так что пожалей меня, — улыбаясь, ответил я.
— Так, Тимофей, может и не надо больше? — озабоченно спросил казак, выжимая бороду.
— Нет, чуток ещё можно, — ответил я.
— Тогда уже лучше, ты сам, — дядька внимательно посмотрел на мой свежий шрам на груди, который стал красно-синего цвета. — А то, как бы хуже не было. И я, дурак, не подумал.
Несмотря на опасения, второй заход в баню закончился тем, что дядька Игнат всё-таки отходил меня вениками, после чего я минуты три лежал в прохладных водах Ангары, получая немыслимое удовольствие.
Потом был ещё один заход хозяина бани, который я пропустил, его наслаждение паром и водными процедурами. После этого мы помылись, замочили грязное белье и распаренные во всём чистом вернулись в избу.
В избе нас дожидался самовар, который ещё не успел полностью остыть, и на его разогрев с помощью заранее заготовленных лучин, ушло немного времени. Хороший чай после бани, что может быть лучше!
Поставив на стол, принесённый с улицы пыхтящий самовар, дядька Игнат, добавил к нему тарелку с оладьями, плошку с мёдом, заварной чайник в грелке-накидке и чашки с блюдцами.
'Слава богу, будем пить чай, а не чай-сливан с добавками муки и прочего', — с удовольствием подумал я, после чего пошёл потрошить свой мешок, где лежали дорожные продукты.
Убрав, выложенные мною на стол шмат сала, кусок копчёного окорока и полкаравая хлеба в кухонный закуток перед печью со словами 'вечером поедим', дядька Игнат сел за стол, пригласив меня сделать тоже самое. Чай был разлит по чашкам, после чего началось активное восстановление нарушенного водно-солевого баланса в организме после бани.
После первой чашки чая, которую выпил, выливая порциями в блюдечко, налил вторую. Попробовав оладьи с мёдом, не выдержал и задал вопрос:
— Дядька Игнат, неужто сам такую вкуснотищу испёк?
Казак смутился, потом сделал глоток чая из блюдца и произнёс:
— Соседка Дарья, сеструха моей жены угостила. Мы со свояком, когда на сёстрах женились, дома рядом поставили. Им во время пожара повезло. Все живы остались. Вместе потом и отстроились. А чуть больше года назад свояк Григорий по весне в Ангару бросился спасать мальца, который, катаясь на льдине, перевернулся. Мальца достал и спас, в свой тулуп завернул, пока до избы нёс, а сам весь заледенел. Сгорел потом в лихоманке, — дядька замолчал, уйдя мыслями в себя, потом продолжил. — Вот и помогаем друг другу.
Я чуть не ляпнул о возможности их дальнейшего совместного проживания, как казак продолжил:
— Как три года со смерти Григория минует, так и сойдёмся с Дарьей. Она же почти копия моей Насти. И сынок ихний, племяш Ванятка в том же месяце, что и мой Фрол родился. Так и будем жить.
Дядька Игнат тяжело вздохнул.
— Ну, а теперь, Тимофей, рассказывай, откуда у тебя столько отметин.
'Что ж, в бане помыли, чаем напоили, скоро накормят и спать уложат. Надо за это хозяина уважить', — подумал я и начал рассказ о своих злоключениях-приключениях в этом мире.
Рассказал практически всё. Но на всякий случай про бой с бандой Золотого Лю поведал в отредактированном под подполковника Печёнкина варианте, а про нападение на цесаревича вообще решил промолчать. Прямого указания молчать не было, но практически всеми официальными лицами, начиная с генерал-губернатора и ниже было рекомендовано 'особо не распространяться'. Говоря по-другому 'молчать в тряпочку'. Поэтому дойдя до событий прибытия в станицу цесаревича, замолчал.
— Чего примолк? Рассказывай, как цесаревича собой закрыл, — дядька Игнат хитро посмотрел на меня, поднося блюдечко с чаем к губам. — Рассказывай, Ермак. А то может мне всё переврали. Тут же из первых уст услышу.
Я в состоянии грогги уставился на казака, который потихоньку тянул чай из блюдечка. Ошеломление было зашкаливающим, за максимум возможного.
— Что удивлён, Тимофей? — Игнат Петрович поставил блюдечко на стол и разгладил бороду с усами. — Всё очень просто. Тут при прибытии Государя Наследника в город наши казаки забайкальцы гулеванили, которые амурцев в охране цесаревича сменили. Вот от одного из них, моего троюродного брательника, и услышал рассказ о том, что молодой амурский казак Тимофей по прозвищу Ермак спас цесаревича, закрыв его своей грудью. Пуля попала бы в сердце, но в кармане Ермака лежали, подаренные наследником освящённые в Исаакиевском соборе часы и пуля не смогла пробить их. Так Святая Богородица спасла и Государя Наследника, и казачка, который жизни своей не пожалел. Такая вот, ядрёна-матрёна, история! Всё, правда?
По окончании монолога дядьки Игната мне можно было поставить диагноз — информационная контузия. Видя моё состояние, урядник Филинов продолжил моральное издевательство надо мной.
— Я когда твои раны в бане увидел, особенно свежий шрам на груди, сразу и понял, что ты и есть Тимофей по прозвищу Ермак. Ну что, угадал?
— Угадали, дядька Игнат, — приходя в себя, выдохнул я.
— Тогда рассказывай. И всё подробно рассказывай. Или запретили?
— Как бы и не запретили, но настоятельно рекомендовали особо не распространяться.
— И кто же такое рекомендовал, — поинтересовался Игнат Петрович.
— Самый старший из тех, кто со мной разговаривал на эту тему, был его высокопревосходительство обер-егермейстер Высочайшего двора князь Барятинский. Генерал-губернатор Приамурья генерал-адъютант барон Корф так же в беседе со мной упомянул об этом.
— Эх ты, ядрёна-матрёна! Какое начальство высокое с тобой говорило! А с цесаревичем тоже говорил?
— Разговаривал, дядька Игнат.
— А много? — интерес казака был неподдельный. Глаза засверкали, казалось, всё его естество хочет больше, подробнее узнать об августейшей особе.
— Около двух часов в общей сложности выйдет, — ответил я.
— А правда, что пуля в часы освящённые попала и не пробила их?
— Нет, дядька Игнат, это уже выдумали. Пуля сначала в метательный нож попала. Их у меня на ремне ранца на левой стороне три штуки в общем чехле было. Нож раздавил подаренные цесаревичем Николаем Александровичем часы. Благодаря только этому и жив остался. Мышцу на груди не сильно разворотило, но ушиб был ого-го какой. Два первых дня дышал через раз на полвздоха, а встать только через неделю смог.
— Нет! Всё-таки Богородица вас обоих хранила! — Филинов истово перекрестился. — Если бы не она со своей защитой семьи Помазанника Божьего, и цесаревич, и ты погибли бы. А часы покажь?
— Дядька Игнат, у меня их вместе с ножом цесаревич на память поменял на другие часы, которые ему Император на день совершеннолетия подарил.
Эти слова я произносил, идя к ранцу, из которого достал завёрнутый в тряпку и упакованный в кожаный мешочек подарок цесаревича. Достав часы, я положил их на стол перед Игнат Петровичем.
— Красота-то какая! — Филинов аккуратно указательным пальцем провел по камням на верхней крышке часов, которые образовывали вензель цесаревича Николая. — Дорогущие камни наверное! Чай для сына императора делали?
'Дорогущие! — подумал я про себя. — Бриллианты не по одному карату. Надо будет ячейку в банке снять и часы, и деньги основную часть туда положить. Если конечно поступлю в училище. Всё же на неделю опоздал. Тут и прошения могут не помочь'.
Дальше наше чаепитие плавно перетекло в ужин, во время которого я узнал, что старший урядник 1-го пешего батальона Забайкальского казачьего войска Филинов служит в Иркутском училище, командуя казаками, которые ухаживают за лошадьми учебного заведения.
Как выяснилось из разговора, пять лет назад в училище пришёл новый сотенный командир войсковой старшина Химуля, под командованием которого Филинов служил почти пятнадцать лет назад в одной из сотен пешего батальона. Какую услугу оказал в своё время Филинов своему командиру, казак не рассказал, но Химуля, которого перевели в училище из Амурского казачьего полка, где он в то время служил, нашёл Игната Петровича, который в то время почти спился. После гибели жены и сына, смог дядька Игнат отстроиться, но дальше моральных сил не хватило. Стал заливать горе горькой, чем дальше, тем больше. Химуля, говоря современным языком, вывел своего бывшего подчинённого из запоя и пристроил рядом с собой в училище.
К войсковому старшине Химуля этим утром и должен был я обратиться по протекции дядьки Игната, передав для начальника школы письма-прошения о моём поступлении в училище. Но старший урядник Филинов своего начальника не нашёл и поэтому обратился в коридоре училища к сотнику Забайкальского казачьего войска. Что-то быстро рассказав ему, Игнат Петрович достал из большого вощённого конверта одно из писем показал его сотнику, потом показал рукой на меня, подпирающего стену. Закончилось всё тем, что сотник взял конверт из рук урядника, заглянул в него, достал ещё пару писем и, покрутив головой, вошёл в кабинет, на двери которого висела табличка с надписью 'Начальникъ училища полковникъ Федоровъ А.В.'. Урядник Филинов проскользнул в дверь следом за сотником, но через несколько мгновений вышел обратно.
Подойдя ко мне, дядька Игнат вздохнул и произнёс:
— Жалко его высокородия Владимира Никитовича не нашёл, но сотник Головачев тоже хороший командир. Я ему всё объяснил. Теперь будем ждать.
* * *
Начальник училища, числящийся по гвардейской пехоте полковник Алексей Васильевич Федоров, сидел в кабинете с мрачным видом. Вчера допоздна засиделся за пулькой в офицерском собрании. И последние три порции коньяка были явно лишними.
'Черт бы побрал эти экзамены, — раздражённо подумал полковник. — Даже в воскресенье от них покоя нет. В коридоре шум, гам, толпы народа снуют. Скорее бы это вавилонское столпотворение закончилось, и училище вернулось в нормальный распорядок дня'.
В это время раздался стук в дверь, который вызвал болезненную и недовольную гримасу на лице полковника. Дверь распахнулась, и в кабинет зашёл обер-офицер училища сотник Головачев.
— Господин полковник, разрешите войти?
Вслед за сотником в дверь просочился старший урядник Филинов. Сотник увидев, что полковник смотрит ему за спину, обернулся и сделал знак уряднику выйти. Когда тот вышел, Головачев продолжил:
— Господин полковник, разрешите доложить?
— Что случилось, Николай Павлович? Неужели урядник выпивший, и я выиграл спор у Владимира Никитовича, которому уже пять лет.
— Никак нет, господин полковник. Филинов пять лет в рот ни капли спиртного не берёт. Боится сорваться и подвести господина войскового старшину.
— Так что же произошло?
— Филинов обратился ко мне в коридоре с просьбой передать письма прошения о поступлении в училище семнадцатилетнего казачка.
— Бог мой, Николай Петрович, экзамены уже начались неделю назад. У нас на сорок пять мест этого года заявлено больше ста кандидатов. Какой ещё казачок?! Тем более не из урядников или вольноопределяющихся действующих полков.
— Господин полковник, я ответил также, но урядник передал мне большой конверт с письмами-прошениями. Посмотрев только несколько из них, я вынужден обратиться к вам для решения.
— Что ж, давайте посмотрим прошения, — полковник протянул руку.
Сотник, подойдя к столу, вручил начальнику училища большой конверт для бандеролей с лежащими в нём письмами в маленьких конвертах.
— Однако, — хмыкнул полковник, высыпав письма на стол перед собой. — Что-то я не припомню такого количества писем-прошений за одного кандидата. Тут пасьянс разложить можно. Тем более как они хорошо легли. Все сургучом вверх и от кого письмо неизвестно. Разложим пасьянс, Николай Петрович?
Сотник, вытянулся по стойке смирно и произнёс:
— Господин полковник, я уже видел отправителей на трёх конвертах. Поверьте, это будет интересный пасьянс.
— Заинтриговали, господин сотник. Ох, заинтриговали! — чувствуя, что мрачное настроение куда-то уходит, заменяясь интересом и азартом, полковник Федоров перевернул конверт первого письма. — Итак, надворный советник Бекетов, директор Благовещенской женской гимназии. Слышал много хорошего о Петре Ивановиче. Но при чём здесь казачок и женская гимназия. Не подскажите, Николай Петрович?
— Теряюсь в догадках, господин полковник, — сотник, чуть расслабившись, стоял перед столом Федорова.
— Следующее письмо, — полковник перевернул следующий запечатанный сургучом небольшой конверт. — Надворный советник Соловьёв директор Благовещенской мужской гимназии. Это уже ближе. Так следующий. Ооо!!! Полковник Винников?! Действительно, интересный казачок. За всё время, что Григорий Васильевич, командует Амурским казачьим полком, ни разу не удосужился написать прошение по кому-либо из кандидатов на поступление. А за три года из его полка поступало казачьих урядников и вольноопределяющихся человек десять. И сейчас, насколько помню, трое учатся.
— Дальше будет ещё интереснее, господин полковник, — ухмыльнулся сотник.
— Хорошо... Переворачиваем следующий конверт. — Полковник присмотрелся к печати на сургуче и быстро перевернул конверт. Прочитал и непроизвольно поднялся из-за стола.
— Его высокопревосходительство обер-егермейстер Высочайшего двора князь Барятинский, — сипло произнёс Федоров, ворочая шеей в, будто, ставшем тугим вороте мундира. — Вы об этом хотели сказать, господин сотник?!
— Никак нет, господин полковник, я видел письмо от Наказного Атамана Амурского казачьего войска генерал-майора Беневского, — вытянулся во фрунт сотник. — Кто же там ещё-то?!
— К чёрту пасьянсы, — прорычал полковник, быстро перевернув все конверты. Прочитал и без сил опустился в кресло.
— Его Императорское Высочество, Великий Князь Николай Александрович, генерал-майор Беневский, генерал-губернатор Приамурья барон Корф. — Тихо произнёс Федоров. После чего ударив кулаком по столу, буквально прошипел. — Что это за семнадцатилетний казачок за которого Государь Наследник просит?
Полковник сломал сургуч конверта и достал письмо цесаревича. Пробежал глазами, после чего протянул лист сотнику.
— Полюбуйтесь, Николай Петрович. Да читайте, читайте! Я уже наизусть запомнил. Уважаемый, Алексей Васильевич! Прошу принять посильное участие в приёме в ваше учебное заведение Аленина Тимофея Васильевича. Я заинтересован в его судьбе. Цесаревич Николай. — Полковник поднялся из-за стола, упёршись в него руками. — Каково? И что делать будем? Экзамены уже неделю идут. Отказать Государю Наследнику!
Сотник Головачев молча стоял перед столом, держа в правой руке письмо цесаревича. Отвечать начальнику училища не было необходимости. Полковник любил рассуждать вслух.
— Так, успокоимся. Посмотрим, что остальные пишут. — Федоров сел за стол и стал суетливо вскрывать остальные письма, быстро просматривая их.
— Фуух!!! Всё отлично, Николай Петрович, — радостно выдохнул полковник, прочитав очередное письмо. — Оказывается, наш казачок ещё год назад экстерном окончил шестилетнюю гимназию в Благовещенске и с очень хорошими баллами. Бекетов его новым Ломоносовым считает. Так что казачку сдавать только один экзамен по русскому языку не ниже, чем на семь баллов. И всё! И, слава Богу!!!
Полковник поднялся из-за стола и подошёл к окну кабинета. Простояв около тридцати секунд перед окном, Федоров развернулся лицом к сотнику и спросил:
— Николай Петрович, как вы думает кто этот казачок, за которого такие особы ходатайства пишут?
— Господин полковник, как мне сказал урядник Филинов, это тот самый казак по прозвищу Ермак, который собой закрыл Государя Наследника при нападении хунхузов на пароход цесаревича.
— Николай Петрович, так вы считаете, что те слухи, которые ходят по городу о нападении на Цесаревича, правда?
— Может быть не в полном объёме. Но как говорится, дыма без огня не бывает. Тем более, ни Государь Наследник, ни кто-либо из его свиты, когда находились в Иркутске, данные слухи не опровергли. Да и охрана в таком количестве, которую внезапно затребовали. Мне мои бывшие сослуживцы по Первому конному полку рассказали, что вместо сборной солянки со всех полков из георгиевских кавалеров в двадцать казаков, две сотни полка отправили на смену конвоя из амурцев. И тех больше двух сотен было. От казаков Амурского полка все слухи и пошли, господин полковник.
— Хорошо. Позовите ко мне этого Аленина. Познакомимся, а потом направите его к нашему врачу на осмотр. Намекните Валерию Николаевичу, что если и есть какие-то ограничения по здоровью у Аленина, то их как бы и нет.
— Слушаюсь, господин полковник. Разрешите выполнять?
Увидев разрешающий кивок головы начальника училища, сотник развернулся кругом и, печатая шаг, направился к двери.
* * *
Я стоял рядом с урядником Филиновым и ждал результатов рассмотрения начальником училища моих писем-прошений, почти не сомневаясь в успехе. В руке у меня был ещё один конверт, в котором лежали моя метрика, метрика отца и его послужной список, собственноручное жизнеописание и свидетельство о сдаче испытаний на зрелость за шестиклассную Благовещенскую мужскую гимназию.
Но прошло пять минут, десять. Из кабинета начальника училища никто не появлялся. Я уже начал беспокоится, когда на пороге кабинета выросла фигура сотника, который призывно махнул мне рукой.
Зажав конверт зубами, я быстро согнал все складки на мундире в одну за спиной и, взяв в руки конверт, быстрым шагом направился к сотнику. Подойдя к обер-офицеру, хотел начать доклад, но сотник рукой показал, чтобы я быстрее проходил.
Зайдя в кабинет и сделав два строевых шага вперёд, я вытянулся по стойке смирно и доложил:
— Ваше высоко...родие, господин полковник, Тимофей Аленин по вашему приказанию прибыл!
Сидящий за столом полковник мужчина лет сорока с начинающей седеть шевелюрой и усами, внимательно оглядел меня с ног до головы, после чего негромко, но жёстко произнёс:
— Расскажите о себе, господин Аленин.
Дальше последовал мой монолог-рассказ о себе любимом, который и полковник, и сотник выслушали с искренним вниманием. Уточняющие вопросы, просмотр моих документов и через десять минут общения я в сопровождении сотника прибыл на медкомиссию в лице единственного надворного советника, худощавого и подвижного мужчины лет сорока, который лицом был вылитый Антон Павлович Чехов. Такая же прическа, борода, усы и, конечно же, пенсне.
Заполнив моими данными карточку, доктор приступил к осмотру, который провёл быстро, но тщательно. Если быть откровенным, то я своё физическое состояние оценивал на четвёрку с минусом. Полного восстановления организма ещё не произошло, не смотря на все упражнения и дыхательные гимнастики, которым меня обучил в своё время Джунг Хи. Надо было видеть глаза пассажиров парохода, когда я начал их практиковать во время путешествия по Амуру. Да и работники Чурина, сопровождавшие караван не раз крутили пальцем у виска, когда утром и вечером видели мою медитацию и упражнения.
Но как бы то ни было, окончательного функционирования организма в полном объеме я ещё не достиг, и мне надо было для этого ещё две-три недели. Тем не менее, доктор, поинтересовавшись, откуда столько шрамов от ранений и выслушав мою ссылку на хунхузов, меня к поступлению в юнкерское училище признал годным и допустил к сдаче экзамена.
Как успел мне объяснить сотник, для поступления в училище мне достаточно сдать один экзамен по русскому языку не ниже 7 баллов. Это мне напомнило моё время, где окончившим школу с золотой или серебряной медалью для поступления в военное училище, также надо было на 'отлично' написать сочинение. Если не получил 'отлично', то сдаешь все экзамены в общем порядке.
Кроме того, со слов сопровождавшего меня сотника, я узнал, что если до присяги 6 декабря в день Святого Николая Чудотворца сдам экстерном экзамены по военным предметам за общий класс, то смогу продолжить обучение сразу в старшем, специальном классе.
В общем, та информация, которую я получил полтора года назад в Благовещенске, подтвердилась с небольшими изменениями и дополнениями. Но реально есть возможность уже в следующем году получить погоны хорунжего. Попахать для этого конечно придётся, но поставленная цель таких трудов стоила.
После медицинского осмотра под присмотром сотника я был доставлен в канцелярию, где под удивлённым взглядом делопроизводителя, который щеголял в форме подпоручика восточно-сибирской артиллерийской бригады, сдал документы и написал заявление на приём в училище.
Подпоручик с простой фамилией Петров, но трудно произносимым именем отчеством — Илларион Илларионович моё заявление принял и, наверное, долго потом его бюрократический мозг размышлял, кого ж к нему лично приводил обер-офицер училища. Принять кандидата на сдачу экзаменов после недельного опоздания к их началу?!
На этом мои мытарства закончились. Сотник Головачев сказав, чтобы завтра в девять ноль-ноль я был рядом с кабинетом делопроизводителя, удалился, а я направился к месту квартирования.
На следующий день как-то буднично сдал экзамен по письменному русскому. В кабинете делопроизводителя получил листок с номером кабинета для сдачи экзамена, подойдя к которому никого рядом с дверью не увидел. Постучав в дверь и открыв её, увидел, что в кабинете находится хорунжий Иркутской конной казачьей сотни, который пригласил меня войти.
Как выяснилось, данный обер-офицер училища хорунжий Михаил Федорович Коршунов станет моим взводным командиром, если я напишу сочинение 'Молодое поколение в комедии Грибоедова 'Горе от ума'' на оценку не ниже 7 баллов. Времени на это мне отводится четыре часа. Вручил проштампованные листы для черновика и беловика и предложил выбрать любую парту.
Четыре часа пролетели быстро. Я с каким-то азартом разбирал по косточкам молодое поколение Грибоедова — Чацкого, Сонечку Фамусову, Молчалина. Описывал противостояние либералов и консерваторов первой половины девятнадцатого века. Хотя и сейчас в этом мире по данному вопросу ничего не изменилось, но писать об этом я не стал. В общем, канва сочинения была следующей: представления Чацкого революционны и оттого отторгаемы большинством. Взгляды же старой Москвы чрезвычайно сильны, потому что поддерживаются огромным количеством молодых людей. Поэтому борьба старого и нового предстоит нешуточная. Кто из нее выйдет победителем? У автора, как и у меня, есть свои предположения. Однако рассудить героев комедии может только время.
Набросав всё сначала на черновике, потом написал чистовик и вручил его хорунжему. За время моего написания в кабинет пару раз заходили два штабс-капитана и войсковой старшина. Из их разговоров с хорунжим, я понял, что все остальные кандидаты русский письменный сдали еще неделю назад и им интересно, для кого же организовали отдельный экзамен.
'Вот что значит телефонное, точнее право писем-прошений. Есть у тебя письмо с просьбой принять в училище от Августейшей особы. И ты считай, стопроцентно принят, — думал я, слушая краем уха эти разговоры. — Для тебя даже отдельный экзамен организовали. Нет, никто и разговаривать не будет. Ничего в этом мире не меняется. Интересно, а если бы я в том мире заявился на своё первое поступление в ДВОКУ с письмом от Министра обороны или от кого-нибудь из членов ЦК КПСС, меня бы приняли?'
Вечером от пришедшего со службы Филинова узнал, что сочинение я написал на восемь баллов и могу считать себя поступившим в училище. Завтра меня ждёт вахмистр Чернов, который в училище командует нижними чинами, вольнонаемными и отвечает за всё хозяйство училища. До 1 сентября, когда будут объявлен список поступивших в альма-матер, я под руководством Чернова буду участвовать в хозяйственных работах по училищу. В этой группе уже есть три счастливчика как я, с усмешкой пояснил мне урядник.
В первый же день я понял усмешку дядьки Игната. Гонял нас вахмистр в хвост и в гриву. На обед нашу группу кормили как на убой, но к вечеру еле-еле приползал к Филинову. Итак, неделю. Мне показалось, я за эту неделю даже похудел.
Кроме меня, в группу счастливчиков вошли двое вольноопределяющихся с Восточно-Сибирских линейных батальонов и один гражданский гонористый шляхтич лет двадцати. Звался сей гордый отпрыск польского дворянства Казимир Заславский. Неоднократно за неделю слышал от него, как я должен быть горд тем, что на меня обратил свой взор и соизволил говорить потомок князей Заславских-Острожских, которые в родстве пусть и по женской линии были с королевской династией Пястов.
В общем, за неделю совместной деятельности этот княжеский потомок достал всех окружающих. Мы узнали, всё о его родословной, о том, что его семья была одна из двадцати двух семей шляхтичей, которых в 1668 году Сибирский приказ расписал служить в сибирских городах. Бывает, что неприязнь к человеку возникает с первого взгляда. Вот и у меня к юнкеру-шляхтичу и видимо у него ко мне возникла обоюдная неприязнь.
Первого сентября, пусть 'не первый раз в первый класс', но в десять ноль-ноль на доске объявлений вывесили приказ со списками поступивших в училище. Я себя быстро нашёл в этом списке по алфавиту. Моя фамилия была первой. Рядом с приказом висело объявление, что в 12.00 поступившие будут 'введены в училище'.
'Что ж, осталось чуть меньше двух часов и я переступлю порог альма-матер. Я снова курсант, точнее юнкер!' — подумал я, отходя от доски объявления.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
