— Да уж... — Манька посмотрела на закатывающееся за гору солнце. — Счастлива...как треска в маринаде. Уже мертва, а форма и запах остались!
— Постирай свой вонючий халат. Останется только форма.
— Какая разница, если внутри все мертво? Вов, посмотри: мне только двадцать четыре года. А на кого я похожа? Грязные отекшие ноги в сосудистой сетке и пяточных трещинах. На ногтях — грибок. Под глазами — синяки. Худая, как скелет. Одно брюхо торчит! Да разве это жизнь? Существование! Вон Витек — живет! С детства в навозе барахтается. В нем и помрет с перепоя. Ладно, читай...
— '...счастлива. Но ты еще совсем небольшой человечек, и я хочу загладить свою вину хотя бы перед тобой. Дать нормальное образование, возможность устроиться в одной из цивилизованных стран мира и найти свой истинный путь. Внучек, если ты согласен, напиши мне вот по этому адресу. Здесь живет одна из моих хороших знакомых. Ее сын работает наладчиком оборудования на ГРЭС и часто летает в Сибирь. Так что ему не составит труда встретить тебя в каком-нибудь городе и отвезти в Москву. Надеюсь на благоразумие твоей сестры и твое желание увидеть мир. Обнимаю — бабушка Лидия'. Вот и все.
Солнце ушло за холм, и на его пологие склоны легла роса. Дневные цветки свернули свои нежные лепестки, но от реки, вместе с туманом, поднялся терпкий запах болотных цветов. В перелеске чирикнула, пробуя голос, ночная птица. Рассекая воздух черными юркими телами, вылетели на охоту летучие мыши. Мягко махнув широкими крыльями, на ветку стоявшей у ворот ели уселась сова и пристально посмотрела на курятник. Но куры спали на насесте, сунув головы под крыло.
Вовка молча закрыл дверь. Серый кот, мявкнув, прошел за занавеску в поисках еды. Тишка, неожиданно дернув рукой, заорал.
— Анька, пошли в дом! — Крикнула мать. — Холодно.
Резвая девочка, вскочив на крылечко, пихнула младшего брата в толстый животик. Тот, не удержавшись на ногах, свалился и заорал еще громче.
— Вов, сделай ему кашу. Пойду полежу. Что-то поясницу так и тянет...
Парень давно уговаривал сестру съездить в райцентр в больничку, показаться врачам. Но та отмахивалась: мол, троих родила... Но внимательный Вовка все чаще находил на грязной одежде сестры и простынях, брошенных в стиральную машину, розовый кровавый след. Тогда он поговорил с Витьком:
— Ты бы это...не спал с Манькой-то. Вдруг ребенка скинет?
— Я ей скину... — Витьково настроение менялось, как осенняя погода: с утра, приняв стакан на грудь, он улыбался, но к вечеру, когда темная душа томилась ненастьем, начинали чесаться кулаки. — Вот возьму вожжи...
Вечером на щеке сестры красовался свежий синяк, а ночью, перебивая пыхтение справлявшего нужду мужа, слышались болезненные стоны сестры.
— Лучше бы он гулял! — Бросил утром в сердцах Вовка, когда с первыми лучами зари собирался в поле пропалывать перед уборкой картошку.
Несмотря на изматывающую боль, Манька встала готовить свиньям и птицам, а Витек, выдыхая алкогольные пары, до сих пор храпел в кровати.
— Что ты! — Зашипела разъяренной кошкой Манька. — Не дам!
— Дура! Помрешь от постоянных родов. А если не от них, то от побоев.
— Сам дурак! Бьет — значит, любит!
... Вечером, после работы, Вовка сварил ребенку молочную кашу. Потом растолок ее и залил в бутылочку с соской. В резинке была большая дырка, чтобы крупинки могли попадать в рот. Ребенок довольно зачавкал. Нетолченая каша досталась Аньке и матери. В кроватке под москитной сеткой захныкал шестимесячный братик Степа. Манька встала и, тяжело переваливаясь пузом через ограждение, вытащила пацана. Потом достала из сарафана грудь и вставила ребенку в рот. Тот зачмокал.
— Ты бы мясо ела, что ли... Давай кролика зарежу. Витек все равно не знает, сколько их. Ведь ты должна есть за троих!
— Что ты! — Испугалась Манька. — Узнает, убьет!
Вовка плюнул и начал запаривать комбикорм для кур и гусей. Затем бросил в закипевшую воду прошлогоднюю картошку для себя, Витька и свиней. Жили они очень бедно, несмотря на то, что держали много скотины. И во всем этом был виноват Витек, купивший по пьяни в райцентре огромный плазменный телевизор со спутниковой антенной. Денег тогда с собой у него было немного, но телевизор захотелось аж до зуда в пятой точке. И он не придумал ничего лучше, как пойти в банк и взять кредит. Погашали они его до сих пор, продавая в окрестные деревни и на городской ярмарке все, что производило их немудрящее хозяйство: молоко, творог, сыр, картошку, свеклу и мясо.
— Вов... — Манька покормила малыша, спустила его на теплый деревянный пол, и продолжила начатый днем раньше разговор. — Ты поедешь?
— Мань... — парень вздохнул и посмотрел сестре в глаза. — Думаю, да. Вот это всё, — он обвел взглядом комнату, — не мой выбор. Прелести сельской жизни ты выбрала, не спросив меня. А я хочу учиться. Мань... Может, ну его, Витька? Поехали вместе?
— Заманчиво. — Сестра грязным ногтем поводила по чистой столешнице. — Но я не могу.
— Почему? Хоть поживешь по-человечески. Дети будут ухоженными, чистенькими, здоровыми...
— Я без Витька не поеду. — Она подперла рукой подбородок. — Люблю его, гада, сволочь эдакую!
Вовка пожал плечами.
— Как знаешь. А я напишу этой тетке. Только ты своему не говори. И тебя изобьет, и меня.
— Правильно. Езжай, Вовка! Пусть хоть твоя жизнь сложится... Что-то Витька долго нет.
— Пьет, небось, с Дорофеевыми. Их брат приехал. Слушай, и почтальон ведь с ними?
— Нет, дед Мартын у Захарьиных ночует. Он им родня.
— Тогда я быстро напишу и сбегаю, отдам ему письмо?
— Давай, да только не задерживайся. Еще Зорьку с Дашкой доить.
Письмо было написано и уехало вместе с Мартыном на следующее утро.
* * *
Прошел месяц. Ночи стали совсем холодными, а дни — короткими. Битые утренними заморозками травы желтели и ложились на землю. Коровы приходили с пастбищ голодными, поэтому на утренней и вечерней зорьке Вовка закладывал им в кормушки сено. Вот так, за домашними хлопотами, незаметно пролетел август, и уже завтра наступало долгожданное первое сентября.
Ради такого случая Манька выдала Вовке чистую, не совсем застиранную рубаху, и свадебные брюки Витька, в которые тот давно не помещался. Хоть парню они были длинноваты, да и в бедрах велики, он взял веревку и сплел из нее широкий пояс. А из куска проволоки скрутил застежку.
— Ну как, Мань? — Поинтересовался он у сестры вечером. — Не засмеют?
— Так дай тем, кто смеется, в рожу. Делов-то...
— Нет, школа — это тебе не интернат. Здесь дети семейные. Хочешь, чтобы кто-то пожаловался Витьку?
— Да пошел он... кобелина...
Совсем незадолго до этого разговора выяснилось, что Витек после базарного дня вовсе не торопился на любимую ферму к любимой жене, а всенепременно заворачивал к местной молодой вдовушке, которая утешала труженика полей ватрушками и сладкими сказками не только на ночь, но и утром, на дорожку. Соответственно, часть выручки от проданного товара так же оседала в ее запасливых карманах. Сначала Манька не поверила и даже попыталась вцепиться в волосы соседке, принесшей дурную весть. Но, немного остыв, она раскинула мозгами и вспомнила, что приезжает он не на последнем автобусе пятничным вечером вместе с остальными сельчанами, а только на следующий день попутками. И сразу ложится спать, довольный не только собой, но и окружающим миром. И к Маньке по нужде ночью не пристает. Вовка сходил к соседям, спросил, почем Витек продает товар, вспомнил небольшую кучку денег на столе и решил поговорить с родственником начистоту. Но разозленная сестра успела раньше. Как только Витек приехал с поля, она, вместо того, чтобы покормить голодного мужа, сразу заорала от самого порога:
— Ты на мои деньги купил этот свинарник, живешь в свое удовольствие, а я, рожая твоих ублюдков, из нищеты не вылезаю! Где мои деньги, сволочь? У какой шлюхи в городе ты их оставил?
Дело кончилось тем, что взбешенный Витек, уверенный в собственной безнаказанности, врезал Маньке и попутно отпинал попавшего под горячую ногу Тишку. Тот заревел, а сестра, не обращая внимания на малыша, самозабвенно бросилась в драку. Глядя на семейное счастье сестры, Вовка схватил Аньку и убежал к своему другу на другой конец деревни. Однако, вернувшись домой поутру, он застал идиллическую картину: на супружеской кровати в обнимку лежали Манька и Витек. В воздухе витал тяжелый запах самогона. А на грязном полу там и сям темнели капли крови. С тех пор Манька, жалуясь на боли в животе, утром и вечером принимала по полстакана ядреного деревенского пойла. После чего все вокруг начинало сверкать красками, а боль уходила в глубины сознания.
— Ты завтра не задерживайся. — Манька подшила брату рубаху и откусила единственным передним зубом нить. — Мне тяжело доить, да и вообще нагибаться.
— Не задержусь. Не парься, утром сена скоту задам, а кур уж сама...
— Хорошо. — Манька кивнула головой и посадила на колено ползающего за хвостом кота Степку. Тишка тут же пристроился у матери между ног.
Следующим ранним утром, еще затемно, вместе с остальными ребятишками Вовка трясся в старом вонючем автобусе по щебеночно-ямной дороге в сторону райцентра, где находилась их школа.
— Вов, мамка говорила, начальство хочет списать автобус и сделать при школе интернат. — Прошептал сидевший рядом друг Пашка.
— Не вовремя. — Нахмурился парень. — Маньке скоро рожать.
— И что ты в них, словно клещ, вцепился? — Удивился Пашка. — Что ты хорошего там видишь? Дети и скотина. Пьяные сеструха и Витек. Все на тебе держится! Пусть хоть немного сами поковыряются!
— Племяшей жалко. Малыши еще.
— У них бабка с дедом есть в соседнем селе. И что-то помогать не торопятся!
— Так с ними средний и младший сыновья живут. Они им помогают.
— Дурак ты, Вовка!
— Нет, Пашка. Просто сирота. Знаешь такое слово? И податься мне некуда.
Торжественный час, посвященный началу нового учебного года, прошел быстро. Директор поздравил, учителя похлопали, а ребята тихо пообщались между собой.
— Перед тем, как разойдетесь по классам, хочу сделать объявление. — Вспомнил директор. — Уже через неделю наш автобус утилизируют. Затем, через какое-то время, купят новый. Пока суть да дело, большая просьба известить родителей, что с понедельника вы остаетесь в школе на пятидневку. Вполне возможно, что и больше. Захватите с собой одежду, зубные щетки и тапочки с полотенцами. Всем ясно?
Дети загудели. Не каждому хотелось отрываться от дома. Но Вовка, несмотря на бедственное положение сестры, облегченно вздохнул: появился реальный повод отоспаться, отъесться и отдохнуть. Несмотря на молодость и выносливость, богатырем он не был и очень уставал. 'Ничего, — подумал он, — неделю как-то без меня перебьются. Витек поднимет толстую задницу пораньше и сам покормит свою скотину'. Еще радовало то, что еда в школе была за счет местного муниципалитета, иначе нищему Вовке пришлось бы голодать.
— Мань, — сообщил новость сестре в последний день перед самым отъездом, — сегодня я не вернусь. Только через неделю. Автобус сломался. Будут новый покупать.
— Вовка, а как же мы?
— Справитесь. — Буркнул он и вышел за дверь. Вслед ему понеслась отборная ругань.
'Прав Пашка. Это их семья. Понадобится, Витек братьев с родаками позовет. А мне надо учиться. Интересно, почему задерживается письмо Лидии Петровны?'
В школе было привычно легко и весело. Уроки, когда их не надо делать в два часа ночи, усваивались мгновенно, и у Вовки в дневнике появились пятерки. В семь утра он лежал в чистой кровати и радовался тому, что не вскочил чуть свет, чтобы покормить и подоить скотину. На сытном трехразовом питании у лица появились щеки, а живот, наконец, отлип от хребта. 'Только бы новый автобус покупали подольше... — лениво думал он, — так не хочется возвращаться к этому уроду Витьку...'
Полдевятого начинались занятия, и Вовка с удовольствием окунался в них с головой. Это остальные дети трудились, а он — отдыхал. Но как-то днем, на третьем уроке, за ним пришла старшеклассница и позвала к директору. За спиной раздались смешки: 'навозу в школе не место', 'уголь привезли, разгружать некому'. Вовка показал внушительный кулак за спиной, и насмешники из городских смолкли.
Директор стоял у окна и смотрел на мерзлую землю и пушистый легкий снег, падающий с небес на увядшую траву.
— Владимир, — почувствовал он присутствие мальчика, — у меня неприятные для тебя известия. Сегодня ночью в больницу привезли твою сестру, а утром сделали операцию. Ты бы сходил, навестил ее...
— Хорошо. — Спокойно сказал Вовка. — Можно после уроков?
— Да, — директор не отрывался от окна, — конечно, можно... Только обязательно сходи.
Когда закончились занятия, Вовка нацепил телогрейку и старую вязаную шапку.
— Ты куда? — удивился Пашка. — Скоро обед!
— Попроси, чтобы мне суп в столовке оставили. Маньку в больничку привезли. Пойду, узнаю, что да как...
— Ты побыстрее!
— Постараюсь.
Войдя в трехместную палату, Вовка не сразу отыскал сестру. Он ее просто не узнал. Черное лицо, глубокие впадины закрытых глаз и — никакого живота.
— Мань! — Позвал он, усевшись на стул рядом с кроватью.
Ресницы дрогнули, а разбитые и запеченные кровью губы слегка раздвинулись в улыбке.
— Вов... — прошептала она.
— Витек? — догадливо спросил парень. — Убью скотину! Ночью приду и зарежу!
— У меня больше не будет детей... — тихо сказала сестра.
— Вот и хорошо. Хватит ему издеваться над тобой!
— Вов...обещай мне...когда придет письмо... ты уедешь... навсегда... домой не ходи... Витька взбесился... что теперь все сам... меня бил...
— Мань, поправишься, заберем детей, уедем!
— Нет, Вов... я с ним...останусь... куда он без меня... руки целовал... плакал...
— Боялся, что посадишь. Только все равно дальше Сибири не услали бы... Короче, живи, как знаешь. — Парень встал. — Буду ждать письма и домой не вернусь. Только у меня нет ни паспорта, ни свидетельства о рождении. Все равно к вам привезут.
— В платье карман... посмотри...
Вовка запустил руку в карман висящего на стуле платья. Там, в целлофановом пакете, лежало свидетельство об опекунстве и Вовкина метрика.
— Круто! Молодец, Маня! Но без твоего отказа, заверенного печатью, меня все равно вернут.
— Так сходи к главврачу! — Посоветовала тетка с соседней кровати. — Он напишет бумагу и поставит печать!
Вовка кивнул и выбежал из палаты.
Сухонький и маленький главный врач был на месте. Меряя шагами свою приемную, он усиленно распекал за какое-то прегрешение молоденькую секретаршу. На ресницах бледной девушки дрожали блестящие капельки слез.
— Можно? — Засунул голову внутрь кабинета Вовка.
— Проходной двор! Дети скоро в футбол играть начнут! — Сварливо проговорил доктор в надежде, что парень тут же уберется.
Но пинать детдомовского ребенка было бесполезно. Если его не пускали в двери, он лез в окно.
— И вам добрый день. — Толкнул он створку и вошел в кабинет. — Если Вы меня выслушаете, уйду быстро. В противном случае останусь ночевать.
