Глава тринадцатая. Каратисты нашего городка

— Разве? — деланно удивился "милиционер". — Я, конечно, не очень хорошо знаю Максима (многозначительный взгляд на Зверя), но по первому впечатлению не сказал бы, что он размазня (еще один взгляд — ну, да, размазал недавно двоих по асфальту). Скорее, Максим просто такая вещь в себе, шкатулка с секретом. Например, Вы же не знаете, а Ваш сын пишет стихи (снова взгляд и ехидная улыбка — давай, выкручивайся). И хорошие стихи, правда, Максим? ­— Сергей улыбался, но глаза его были холодны. Там щелкали расчеты, мелькали цифры и подводились мгновенные итоги.

— Неужели? — непритворно удивилась Зверева. — Наверное, в мать пошел. Я тоже в юности стихи писала.

"Господи, только бы не стала выволакивать свои стихи сейчас", — с тоской подумал Макс.

Но Татьяна Прокофьевна в этот раз не стала переводить разговор на себя любимую, а заинтересованно посмотрела на сына.

— Максим, ты мне никогда не показывал... Ты давно стихи пишешь?

Макс свирепо посмотрел на Колесниченко. Тот безмятежно улыбался.

— Мама стихи — вещь интимная, понимаешь? Ты мне ведь тоже не показывала свои стихи, правда?

Татьяна Прокофьевна пас не приняла и намек сына пропустила между ушей.

— Скажешь тоже! Я — твоя мать, с чего это я тебе буду показывать свои стихи. Они, во-первых, взрослые, а, во-вторых, это ты мой сын. Ты мне должен показывать что-то, а не я тебе.

— У меня, знаешь ли, тоже стихи взрослые. Нет, не про девочку, в которую влюбился, нет.

— А про что?

— Ну, мама, ты даешь! Прямо как по Жванецкому — один будет выходить и читать произведение, а другой тут же будет объяснять, о чем это, да? О чем стихи? Да обо всем! Обо мне, об окружающем меня мире, о людях... Вот, например, стихи о пуле!

— О пуле? — теперь уже был удивлен КГБ-шник.

Ну, о пуле, обо мне... Вот, слушайте...

я — пуля на излете,

летящая во тьму

и нет в моем полете

ни сердцу, ни уму

ни цели нет, ни места

и нет пути назад

везде в полях окрестных

такие же лежат

я упаду куда-то

лететь недолго мне

я — рядовая дата

не на своей войне.

Воцарилась тишина. Первой, конечно же, неловкое молчание нарушила мама.

— Ну, в принципе, неплохо. Рифма хорошая, ритм. Но какое-то похоронное настроение... Почему лететь недолго? Куда упаду? Почему не на своей войне, при чем тут война вообще? — Татьяна Прокофьевна снова оседлала своего любимого конька. Она разбиралась во всем, ее мнение было главным и все люди на земле должны быть благодарны ей за то, что она это свое мнение соизволила высказать.

Макс молчал. А Сергей Колесниченко как-то очень уж задумчиво посмотрел на Максима.

— Да уж... По-взрослому, ничего не скажу... А еще что-нибудь можешь прочесть?

— Почему нет? Пожалуйста.

И Макс, глядя в упор на Колесниченко, стал читать.

— Не все на свете можно объяснить

Не все, что в мире есть, дано измерить

Когда течет ручей, ты хочешь пить

Когда надежда есть, ты хочешь верить

Но нужен ли очередной вопрос?

И что с того, что ты ответ узнаешь?

Ты думал, что во сне опять летаешь,

А оказалось, что ты просто рос.

Воспринимай все так, как видишь сам

И ты откроешь многое впервые

Стремиться к неизведанным мирам

Почетнее, чем знать, что есть такие.

И музыка — гармоний тонких нить

В иное лишь тебе откроет двери

Не все на свете можно объяснить,

Не все, что в мире есть, дано измерить!

На этот раз замолчала и Татьяна Прокофьевна. Наверное, все же осознала, что 12-летний мальчик читает стихи, которые не всякий взрослый напишет. Феномен Ники Турбиной в СССР раскроется только в 80-х, она ведь только родилась — в 1974 году. Поэтому стихи Максима Зверева, которые он напишет только через двадцать лет, сейчас произвели на его мать сильное впечатление. И не только на мать...

— Спасибо, Максим. Я тебя понял. Но, думаю, чтобы тебя понять лучше, нам надо еще встретится. — Колесниченко сделал паузу. Потом встал из-за стола.

— Ну, что ж, спасибо, дорогие хозяева, за угощение, за прием, но гости, наверное, надоели вам, да и пора мне — служба. С Максимом я поговорил, мне, в принципе, достаточно, но завтра я все-таки приглашу его к нам в управление. Это больше по линии спорта — в "Динамо" хотят на него посмотреть, возможно, пригласят на сборы.

— Завтра же школа, — привычно вскинулась Зверева.

— Можете не беспокоится, Татьяна Прокофьевна. В школе у Максима полный порядок, да Вы и сами его дневник, наверное, смотрели, а я в школе договорился. Так что, Максим, завтра жди звонка, позвонят тебе и расскажут, куда и во сколько прийти. Понял? — Колесниченко подмигнул Максу.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Буду ждать изо всех сил. — с улыбкой ответил Макс.

— Да, кстати, ты форму спортивную с собой возьми, капу не забудь. Самбовки и куртку выдадим.

— Капа — это что? — проявила неосведомленность Татьяна Прокофьевна.

— Капа, мама, это вставка такая во рту, накладка на зубы, чтобы их не выбили, и чтобы челюсть не сломать, — ответил Макс.

— Какие там челюсти, кому ломать? — вскинулась сразу Зверева.

— Мама, это боксеры все надевают, обычная вещь. А как боксировать по-другому?

— А самбовки, куртка зачем?

— А Максима сразу проверят и по боксу, и по самбо. Он у вас вундеркинд, говорит, что дед его тренировал, да? — Колесниченко улыбнулся Максу, уже язвительно.

— Ну, дед — это отец мужа, он там с головой дружил не очень, как и вся их семейка, — раздражение, наконец, прорвалось у Зверевой наружу. ­— Не знаю, чему он там Максима учил, только поздно что-то его учеба дала результат. Раньше все больше его в школах лупили, а тут на тебе — бокс, самбо. Прямо "Неуловимые мстители" какие-то, — Татьяна Прокофьевна тоже мастер поязвить.

— Главное, мама, результат! Так мне тренер говорит, — Макс отмахивается от начинающей новую нотацию матери.

— Главное — чтобы этот наш мститель больше никому не мстил, — прозрачно шутит ГБист.

— Ну, да, конечно, маленький мальчик нашел пулемет — в городе больше никто не живет, — тут же отозвался Макс.

— Вы не возражаете, Татьяна Прокофьевна, если Ваш сын меня немного проводит. Тут у вас хулиганы иногда шалят, а Ваш сын — гроза хулиганов, поможет работнику милиции, если что, ­ продолжал шутить Колесниченко.

— Конечно-конечно, Максим, проводи товарища милиционера. Вы, Сергей, заходите, если что. Чаем напою...

...стихи почитаю, ­— заканчивает уже за дверью Макс.

— Ну ты и язва, Максим, — удивленно констатирует Колесниченко. — Мама у тебя такая хорошая, энергичная, стихи вон в кого у тебя пошли. Мамины гены.

— Возможно, мамины, а возможно, бабушки-дедушки. Вообще-то, это не цвет глаз или рост, такие способности не прописаны в наших генах, я думаю, — флегматично ответил Зверь. — Вы, товарищ старший лейтенант, что-то уточнить хотели. Важное?

— Да, при матери говорить не хотел, а сказать надо. Сегодня тебя прощупывали. И, думаю, делали это коллеги тех, кого ты так удачно — для себя, и неудачно для них — тормознул в сберкассе. И то, что ты тут мне так эффектно продемонстрировал, их только подготовило к тому, что ты — не простой паренек. Мне не надо было показушничать, я и так все про тебя знаю и многое уже понимаю. А вот эти субчики теперь подошлют к тебе не каких-то сопливых пацанов, а ребят посерьезнее. И вряд ли они будут с тобой разговаривать так, как сегодня. В общем так. С завтрашнего дня ты будешь под нашей охраной. Негласное наблюдение и все такое. Передвигаться по городу — только с нашим сотрудником, он у тебя будет. Завтра выйдешь из дома и вот здесь, за углом тебя будет ждать наш автомобиль, по телефону утром скажу тебе номер. Вот так вот. И еще — завтра в спортзале городского УВД будет проходить семинар по силовому задержанию для оперсостава МВД, будут и наши сотрудники. Покажешь, на что ты способен, посмотрим на твой уровень, ты же говорил, что не только спортивные виды борьбы знаешь. Вот и посмотрим, — Колесниченко хлопнул Зверя по плечу.

— Да ты расслабься, чемпион. Кое-что мне все еще непонятно, но какие-то моменты я для себя прояснил. Завтра еще кое-что. Но чтобы это завтра состоялось, а также послезавтра, после послезавтра и так далее, выполняй все мои инструкции. Договорились?

— Яволь, херр обер-лейтенант, — шутливо вытянулся в струнку Максим. — Или мне правильнее называть Вас оберштурмфюрер?

— Мда... "Со мной можно — с другими не советую". Кажется, так в "Семнадцати мгновениях" отвечает ваш тезка по фамилии Штирлиц, — одарив Максима еще одним внимательным взглядом, — хмыкнул ГБшник.

— Надо же, Вы классику помните? — изумился Зверь.

— Нас в "вышке" очень хорошо обучали, молодой человек. Ладно, это все лирика, иди спать, самородок, завтра в 9 начало семинара, прошу не опаздывать!

Колесниченко коротко кивнул, еще раз хлопнул Максима по плечу и быстро зашагал в сторону того самого ресторана "Рубин", возле которого в прошлом месяце и случилось все то, что сегодня стало катализатором всех жизненных событий, происходящих теперь с советским школьником Максимом Зверевым. В теле которого навсегда поселился сержант диверсионно-разведывательной группы "Стикс", журналист и тренер по смешанным единоборствам Максим Зверев. И как сложится дальнейшая жизнь их обоих, они не знали и знать не могли.

Как не мог Макс знать и то, что очень скоро ему придется попрощаться со своим телом, в котором он так комфортно устроился...

Иван Кожедуб, Степан Шутов* — герои Великой Отечественной войны. Кожедуб — прославленный ас, трижды Герой Советского Союза, Шутов — танкист, дважды Герой Советского Союза. Оба написали книги воспоминаний.

"Семнадцать мгновений весны" — культовый советский многосерийный художественный фильм, снятый в 1973 году режиссером Татьяной Лиозноваой. Военная драма, исторический приключенческий детектив о советском разведчике, который работал в Берлине, в 6 отделе РСХА (главное управление имперской безопасности, внешняя разведка). В ролях: Вячеслав Тихонов, Леонид Броневой, Екатерина Градова, Ростислав Плятт, Олег Табаков.