Когда-нибудь мы перестанем стрелять

Алик думал не больше секунды.

— Понял тебя. Поеду с вами, только велик возьму. Ждите тут.

Он скрылся за забором. Сашка выдохнул горячий воздух — что он там внутри, до кипения доходил, что ли? Кивнул Таске.

— Погнали!

Улица Авиамоделистов, по которой, грохоча звонками, они промчались, побуждая окрестных собак к нарушению покоя и отдыха граждан, вела в противоположную от шоссе сторону, зато в нужном им направлении, к бугру, так что даже если бы Алик вздумал их догнать, ничего бы у него не вышло. Собственно, на это и был расчет.

— Как-то это неправильно, — сообщила Таска через несколько минут, когда стальные кони снова были расседланы, а низкое осеннее солнышко еще чуть больше склонилось к горизонту. — Наврать в три короба только для того, чтобы нас пропустили через какую-то пыльную улочку. Пионеры так поступать не должны, разве нет?

Сашка взмахнул руками — то есть рукой, вторая крепко удерживала подуставший велосипед на правильном пути. Кашлянул задумчиво — воды надо было взять, в этой пыли не только голос, а и самого себя потеряешь.

— Я, знаешь, давно отучился по первому зову прямой кишки вступать с людьми в бестолковые разговоры. И привык давать им то, чего они ждут. Доказать что-то можно только самому себе, поскольку это единственный человек, которого имеет смысл послушать. А подавляющее большинство вместо аргументов только пропускает через себя воздух, изрядно его портя по пути. В народе этот феномен известен как "дискуссия".

— А Алик?

— Алик... ему хотелось либо интересную новость, либо подраться. В драках я не самый большой специалист, так что чем мог — помог.

Таска хмыкнула.

— Так-то оно так, вот только по этой улице тебе больше не ходить.

— Да ничего подобного, — скорчил умную рожицу Сашка. — Он, сама видела, поверил в то, во что хотел верить. А если и не увидит на трассе длинных фур с частями сверла — в чем я сомневаюсь, с грузовиками там всегда порядок — то легко убедит сам себя, что они только что проехали, вот минуту назад практически. Еще и в нос даст любому, кто ему додумается противоречить. Я же говорю — людям нужно давать то, что им хочется. Отлично работает.

— Понятно. А со мной ты той же системы придерживаешься?

— А? — задохнулся Сашка, — Нет, с тобой... я не... то есть никогда...

— Да ладно тебе, пошли, — прыснула девушка. — Немного осталось. А идея твоя, насчет тоннеля, мне понравилась. Представляешь, как здорово, если когда-нибудь мы и вправду будем летать в Китай через самый центр Земли!

— Когда-нибудь так и случится, — сказал Сашка, выписывая передним колесом восьмерки.

— Там же, говорят, Ад? В центре-то?

— Конечно. Поэтому мы никогда не доберемся до самого Китая. Так и остановимся на полпути.

— Да мы и так вечно на полпути, — вздохнула Таска. — Родились здесь и живем. Но хочется-то чего-то другого... Как это называется, когда вечно не устраивает то, что есть прямо сейчас?

— Амбиции?

— Нет, амбиции — это когда тебя не устраивает, и ты пытаешься чего-то добиться... А если просто сидишь на попе ровно, страдаешь и ноешь, ноешь...

— Да, — согласился Сашка, — тут есть специальный термин. Это называется "русский национальный характер".

— Иди ты! — Таска легонько ткнула его в плечо. — О! Вот сейчас, кстати, аккуратнее будь, тут тропинка узкая.

Сашка послушался и был аккуратен. Он обогнул острый угол забора — чуть ли не половина его висела на самом краю обрыва, шаталась и скрипела — подрагивающими руками переправил вперед велосипед, с усилием шагнул сам и напряженным взглядом уставился на цель всего их путешествия.

На самом деле легендарный бугор в девичестве был просто промышленным котлованом для добычи песка — а может, гранита. Метров двести в длину и сто пятьдесят в ширину, не очень глубокий, но с крутыми каменными склонами, весь уже заросший зеленью, с единственной скалой в самой середине, торчащей вверх, словно рыцарский донжон — от нее место и получило свое прозвище — летом он был излюбленным местом для "первомайских". Остальные облизывались на запретные прелести карьера, сидя верхом на старом мосту.

Сейчас карьер был весь перед Сашкой: тихий и пустынный, со следами брошенных мусорных ведер на далеком дне, пасущимися на привязи козами и подступающей с каждым годом ближе речке у дальнего края. К возвышению в центре была подвязана истрепанная веревочная лестница, забытая, должно быть, кем-то еще со вчера. От места веяло спокойствием, неизведанностью, и совсем немного животным пометом.

— Вот это здорово, — медленно сказал Сашка. — "Кафа", как пацаны говорят. И почему я тут ни разу не был?

— Глупый потому что, — предположила Таска, и парень замолк так резко, будто в магнитной ленте, играющей у него внутри, вдруг зажевало пленку. Девушка быстро спускалась по тропинке на заросшее высокой травой дно карьера, солнце очерчивало ее профиль, делало похожей на бюст египетской царицы Нефертити из берлинского музея, где Сашка никогда не бывал, но алебастровую копию которого видел дома у Дени Рыбакова. — Ох, красиво-то как, посмотри!

Будто стоя на дне колодца, Сашка задрал голову. В небе, теперь хорошо освещенная заходящим солнцем, гигантским полукругом висела Тея, спутник-близнец Земли, вечная и недосягаемая мечта, вечная потенциальная угроза. Сквозь разводы облаков смутно виднелись континенты, совсем другие, чем здесь, но странным образом знакомые, полярные шапки казались теплой меховой одеждой неведомого путешественника, а пустыни в центральной части вызывали почти физическое желание опрокинуть в себя кувшин-другой воды. Тея... Единственный достоверно известный источник внеземной жизни.

— А жаль, что мы так и не побывали в космосе, — прошептала Таска. Сашка кивнул, немо соглашаясь.

— Братья по разуму бывают иногда редкостными говнюками. Сбивают все, что отлетает от Земли дальше, чем на триста километров, не хотят, значит, чтобы мы тянули к их планете свои загребущие ручки... Правда, и мы их спутники тоже сбиваем — кто знает, что они там несут...

Они бросили велосипеды у основания центральной скалы и, не давая отдыха рукам, принялись карабкаться на вершину. Таска, разумеется, оказалась первой, ее быстрые белые сандалии все время мелькали у Сашки над головой. Он туда, конечно, не смотрел, но чувствовал.

— Нам в школе рассказывали, — пропыхтела на ходу девушка, — что там, на Тее, не обязательно живут гуманоиды... могут быть и разумные дельфины, или даже медузы какие-то... Бр-р-р!

— Маловероятно... что на расположенных рядом планетах, в одних и тех же биомах... эволюция пойдет вдруг разными путями. А Тея ведь почти точный наш близнец, мы формировались, скорее всего, одновременно.

— А в средние века считали, что там находится рай, — хихикнула Таска. Подъем закончился, она с силой ухватилась за врытые в вершину кольца и с силой подтянулась. — Наивные, глупые люди.

Сашка взглянул, наконец, вверх и мгновенно очнулся от космических мыслей.

— Так ты меня сюда что, притащила, чтобы про Тею поговорить? Нет, ты, конечно, замечательный собеседник, да и девушка красивая до безобразия, но... ай!

— Извини!

— Ты двинула пяткой мне в нос!

— Я же сказала, извини! По-хорошему это нужно было сделать кулаком. Чтобы ты помолчал и послушал. А еще посмотрел.

— Куда?

Девушка не ответила и уставилась куда-то Сашке за спину. Чувствуя себя персонажем глупого авантюрного фильма, он все-таки обернулся.

Алое солнце перезрело и клонило желтеющие лучи к земле. Бесконечные поля камыша, рогоза и ивняка застыли в неподвижности, как на картине какого-нибудь английского импрессиониста средней талантливости — Тернера, может? Небо медленно приобретало темную загадочную глубину, словно опускалась на землю огромная перевернутая чаша из толстого синего стекла, знаменуя собой конец очередного астрономического мгновения. Потерянный в самой середке огромной выжженной степи, поселок укладывался спать и был готов видеть свои странные сны, полные обеззараживающих препаратов и формалина.

Таска ткнула пальцем вбок.

— Там!

Он, наконец, увидел. Там, далеко, наверное, уже с другой стороны города, за темными заводами, окутанными ядовито-желтыми клубами дыма, медленно поднимались из земли тонкие белые колонны с металлическими набалдашниками. Одна, три, семь... Девять. Звука не было, и происходило все это в полной тишине, но Сашка знал, что на полигоне сейчас стоит адская свистопляска, победно ревёт в воздухе освободившийся из заточения огненный демон, со свистом испаряется с поверхностей трусливая влага, а волшебные сигары продолжают свое недоброе целеустремление — выше... выше...

— Как в прошлый раз, девять, — сказала Таска. — Точно как в прошлый раз.

— Ты что, все время за пусками следишь? — поразился Сашка. — Про них же в новостях не объявляют!

— У меня мама кто? Секретарша, — непонятно пояснила Таска. — А где? Там, где надо. Вчера ее начальник пообещал, что к вечеру будет запуск, если все сложится. Вот, сложилось.

— Думаешь, на этот раз долетят? — Сашка поедал глазами небо. Ракеты сделали первый маневр уклонения и разделились — в воздухе словно расцвел белый букет. Буль-да-неш, так назывался куст, что рос у них во дворе рядом с собачьей будкой — "снежные шарики". По-своему это было даже красиво. — Километров сто уже, наверно?

— Около того, — Таска прищурилась. — Еще секунд сорок, и будет понятно, обошли их ПВО, или нет. В этот раз говорили, что просчитали буквально все варианты.

Сашка вытер мокрый лоб мокрой ладонью. Букет раскрывался все шире, все четче накладываясь на силуэт Теи, охватывая его, обнимая, будто собираясь сжать...

— Черт! — он даже подпрыгнул от возбуждения. "Снежных шариков" в небе больше не было — новая картина больше напоминала ветку мимозы. Вокруг каждой белой пушистой линии медленно набухали желтые, изнутри словно подсвеченные оранжевым, комки разрывов, да и сами линии медленно таяли, размывались в синеве, превращаясь в безобидные перья облаков. В ничто.

Чужие противоракеты отработали штатно.

— Ну, — сказала Таска, спокойно опускаясь на землю, — неделю назад было примерно так же. У нас снова паритет.

— Ты про их атаку в прошлом месяце? — Сашка тоже присел на корточки. — Во Франции, говорят, паника была — последнюю успели сбить уже почти над Лионом.

— Да, — сказала Таска и улеглась на траву грамотно, длинными ногами в сторону разрывов в небе. — Они нам, а мы — им, точно как и говорил Алик. Вот так эта система и работает, так все и длится... День за днем, год за годом, из-за двадцатого века выглядывает уже двадцать первый — и что, интересно, мы придумаем вместо ракет лет через десять, не знаешь?

Она говорила негромко и сосредоточенно — слова лились плавным потоком, и не похоже было, что это экспромт. Это ее мучило, — понял Сашка, — и она искала ответ. А ответа не было.

— Ты это... — забеспокоился он, — ты лучше не лежи прямо на земле. Осень же — простудишь себе это... ну, в общем, детей потом не сможешь иметь.

Все-таки, при всей своей сноровке, в некоторых вещах он оставался удивительно косноязычным.

— Это ты так обо мне беспокоишься или просто хочешь, чтобы я села поближе? — засмеялась Таска. Минутка меланхолии уплыла и сгинула в речке. Сашка шмыгнул носом и по обыкновению смешался. — Ладно, уболтал.

Она пересела на покрытый серым лишайником камень, поерзала, случайно коснулась голой коленкой Сашкиного бедра — дыхание у него тут же перехватило, аллергия начиналась, что ли? — вздохнула.

— А я бы очень хотела, чтобы так случилось, — в голосе девушки снова не было веселья. — Чтобы хотя бы мои дети это увидели.

— В смысле?

— То есть наоборот, не увидели, — поправилась она. — Чтобы они не проводили вечера, сидя на холодной скале посреди заброшенного котлована, глядя на поднимающиеся из земли баллистические ракеты. Чтобы они вообще ничего про ракеты не знали.

Сашка, наоборот, был сейчас очень рад перспективе сидеть на скале посреди заброшенного котлована, но странным образом он понимал то, что говорила, пыталась сказать смуглая девчонка рядом.

— Так и будет, — убежденно сказал он. Таска повернула голову, внимательно посмотрела на парня сквозь черную челку. Глаза у нее были голубые, но в странном предвечернем свете нынешней медленной осени — почти янтарные, завораживающие. — Может, не сейчас, может, лет через двадцать... но оно все же случится. Мы перестанем стрелять друг в друга. И на Тею будут летать не железные дуры с ядерными боеголовками, а научные экспедиции и журналисты. И еще балерины, передвижные кинотеатры и футбольные команды. А оттуда будут летать к нам — гуманоиды они или нет. Обязательно.

— Почему ты так уверен?

Сашка мигнул. Он вдруг понял, что знает ответ. Слова вращались внутри него блестящими медными украшениями невероятной красоты.

— Потому что люди — не безжалостные монстры из старых американских фильмов. Они не мечтают уничтожить своих самых близких братьев и целую вечность после этого летать по Вселенной с мертвым спутником на орбите. Нет. Люди умны, сострадательны и — самое главное! — любопытны. У нас на орбите висит здоровенная неизведанная планета, так кто же в здравом уме откажется от целого мира приключений! Из всех наших многочисленных слабостей мне больше всего по сердцу именно любопытство.

— А чувство юмора? — прищурилась Таска. Она больше не грустила, она улыбалась, просто и искренне, и это было так необычно здорово, что у Сашки снова на миг перехватило горло. Это было чудо.

— Какое такое чувство? — сказал он толстым голосом. — Я его полностью лишен, так что не могу знать наверняка. Но что я точно знаю — мы еще посмотрим на Землю из первого в мире пассажирского космического корабля! Согласна на такое приключение, Таска?

— Согласна, — кивнула девушка. Глаза ее смеялись.

Они еще долго лежали, не боясь заболеть, под угасающим небом, вдали лениво побрехивали собаки, и серп таинственной планеты в вышине разгорался все ярче.

* * *