| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Удивительно. Дал сопровождающих и ничего взамен?
— Почти ничего, ваше превосходительство. По прибытию арестованного в Севастополь, я подписал циркуляр о том, что задержанный передан в контрразведку флота, после чего пограничники направились обратно.
— Александр Петрович, к кому шли агенты, удалось выяснить? Каково основное задание этой группы?
— Пока неизвестно, ваше превосходительство. Солдатов сказал, что в Николаеве должны были встретиться с кем-то, кто работает на адмиралтействе. Но он не знает.
— Этого мало, Александр Петрович. Очень мало. Нам нужно найти врага или врагов в Николаеве, а мы даже не представляем кого. Ведь даже адмиралтейских заводов в Николаеве несколько. Ваши соображения?
— Одно только могу сказать, что искать надо не среди рабочих.
— Я вам, господин капитан второго ранга больше скажу. Тот, кто нам нужен не является разнорабочим, и он работает на заводе более полугода.
Автономов задумался ненадолго, а потом произнёс.
— Согласен с вами, ваше превосходительство.
— Это хорошо, что вы согласны. У вас хоть кто-то есть подозреваемый?
— В наше поле зрения попало несколько человек, работающих на судоверфях "Наваль" и "Руссуд" Среди них есть подданные стран-союзников, есть и переселившиеся в Империю подданные других стран, в том числе из числа нам враждебных.
Мы ведём негласное наблюдение за мастером котельного цеха Отто Блимке работающим на заводе "Наваль". А также за инженером кораблестроительного завода "Руссуд" Верманом.
— И чем они вас заинтересовали?
— Десять лет назад Отто Блимке был замечен несколько раз в окружении людей, которые в полицейском департаменте чистились политически неблагонадежные.
— Тогда почему он тогда до сих пор работает на военном заводе?
— Не смогли доказать его связь с ними, и посчитали это просто случайностью, однако на заметку взяли. Но он в дальнейшем вёл себя вполне благопристойно и ни в чём предосудительном более замечен не был.
— А сейчас он дал вам повод сомневаться в своей благонадёжности?
— Да нет, за ним ничего незаконного замечено не было. В связи с задержанием Солдатова я отдал приказ поднять все дела до 1905 года включительно, тогда и выяснилось, что они были знакомы, и не только по работе.
— Хорошо, с одним что-то прояснилось. А что, и со вторым он также знаком?
— Никак нет. Но инженера Вермана не раз замечали в обществе германских инженеров, работавших перед войной на верфях "Руссуда", а однажды даже с господином Винштайном, бывшим в ту пору германским вице-консулом в Николаеве.
— Понял. Думаю, что это веские причины, чтобы проследить за ними. А что по третьему "контрабандисту"?
— Известна только кличка, по которой к нему обращался Солдатов, "Шпынь", ваше превосходительство. В переводе на русский "шут" или "балагур".
— "Шут" говорите. Необходимо узнать об этой личности в полицейском департаменте, особенно в архивах Третьего, Восьмого и Девятого делопроизводств. Обратитесь с официальным запросом, думаю, не откажут.
И всё же Александр Петрович, я думаю, что вам, а лучше, конечно, Устинову ещё раз побеседовать с Солдатовым. Ведь прапорщик у нас дознавателем служит, вот пусть и всё что нужно из этого Солдатова и дознает или вызнает. Пусть делает что хочет и как хочет. Передайте ему, пожалуйста, что или он получит достоверные сведения от этого "контрабандиста", или я сильно огорчусь. И прапорщик, и вы, и я должны быть уверены в том, что Солдатов сказал нам правду. Поэтому, составьте список необходимых вопросов, причём одни и те же вопросы должны задаваться три, четыре, пять раз, но при этом звучать по— разному. И как только арестованный начнёт врать, это сразу будет ясно. Причём, допрашивать должны двое, один задаёт вопросы и тщательно записывает ответы, а второй... Ну, второй пусть поможет шпиону говорить правду. Пусть только в живых оставят. Пока.
— Ваше превосходительство, — с уважением посмотрел на меня Автономов, — позвольте вопрос.
— Отвечаю, Александр Петрович. Контр-адмирал знает много. Вице-адмирал ещё больше. А командующий флотом должен знать почти всё, даже если это имеет отношение не к кораблям и орудиям, а к методам ведения допроса. Ещё вопросы?
Мой "зам по контрразведке" немного покраснел, но молодцевато ответил.
— Никак нет, ваше превосходительство.
Мне даже показалось, что он хотел поименовать моё превосходительство высокопревосходительством. Но, пока рановато будет.
— Хорошо. А теперь Александр Петрович, расскажите, что у нас новенького по подручным Гучкова, которых он у нас оставил?
— Все трое находятся под постоянным негласным наблюдением. Один из подручных — Иван Зыков, пару раз крутился у минного арсенала. Когда его остановил патруль, сказал, что ищет родственника.
— Проверили?
— Так точно. Там служил на должности старшего минёра минный квартирмейстер Суходолов Игнатий.
— Вот даже как. Однако.
Через пару секунд я понял смысл сказанного — служил.
— А где же он сейчас служит?
— Он, уже как полгода, в экипаже минного заградителя "Алексей".
— С ним беседовали насчет этого родственника?
— Так точно, беседовали. Он сам удивился. Говорит, пять лет не знались, а тут на тебе, зачем-то понадобился. Да и родство у них дальнее. Какой-то внучатый племянник двоюродной тётки нашего квартирмейстера.
— Что можете сказать об этом минёре?
— Старший лейтенант Иениш отзывается о нем как о благонадежном унтер-офицере. Специальность свою знает, нарушений дисциплины не отмечено, со смутьянами не связан. Чарку любит, но кто ж от неё отказывается? За участие в боях имеет два креста и медаль.
— На всякий случай, приглядите за ним. А чем другие занимаются?
— Щасный был замечен у Минной Пристрелочной станции в Двуякорной бухте. Потом у высоты Кая-Баш, где расположена 19-я батарея. Мы предполагаем, что они ищут знакомств среди матросов и солдат гарнизона, имеющих доступ к взрывчатке.
— Согласен. Что по третьему?
— Играющий роль коммивояжёра Белых пытается завести знакомства с офицерами флота. Предлагает им образцы продукции Окуловской фабрики.
— Ну, тут и возразить нечего. Продаёт свой товар, и налаживает отношения с нужными ему людьми. А с лейтенантом Райским он не встречался?
— Никак нет. Встреч между ними мы пока не зафиксировали. Но три раза он встречался с инженер-механиком с линейного корабля "Императрица Мария" мичманом Москаленко.
— Я надеюсь, что вы его уже взяли под наблюдение?
— Так точно. Сразу же после их второй встречи.
— Молодцы. Наблюдение продолжать. Как только в их руках окажется взрывчатка, немедленно арестовать.
— Ваше превосходительство, а может нам не дожидаться попытки устроить взрыв, а сейчас же их арестовать, да задать несколько вопросов. Отчего и почему они бывают там, где им находится не положено.
— Сами подумайте, Александр Петрович, ну арестуете вы их, допрос учините. Они ведь ответят, что один из них искал родню. А второй решил в бухте искупаться. Август, самая жара. Третьему тем более нечего предъявить, он коммерцией занимается. А наших сотрудников они в лицо знать будут. Нет! Надо, как говорится с поличным брать, чтоб не отвертелись. И подтвердить их связь с Гучковым. Письменно чтобы, собственноручно. Гучков-то, скорее всего сумеет от суда уйти, но шума будет много, и планы этого господина мы порушим. Фиаско его ожидает, можно сказать. Так что брать эту троицу будете, как только у них окажется взрывчатка. Не раньше. А пока глаз с них не спускать.
Через полтора часа я, на адмиральском катере, в сопровождении генерал-лейтенанта Чахлина, контр-адмиралов Пилкина, Каськова, весьма кстати оказавшегося в Севастополе командующего транспортными силами флота контр-адмирала Хоменко, и нескольких командиров кораблей, прибыл на "Синоп", на котором уже завершались работы по перевооружению. На нём были собраны все сто пятьдесят два человека из офицеров и нижних чинов не получивших наград, по моему мнению, ими заслуженных.
Приняв рапорт командира броненосца, я с сопровождающими прошёл на шканцы. Там, и частично на юте, были выстроены моряки и сухопутчики, недоумевающие, зачем их здесь собрали. Когда показалась наша процессия, строй резко подтянулся. Да уж, такого количества высокого начальства броненосец не видел никогда. Только адмиралов четыре штуки! Один генерал-лейтенант. Капразов и полковников, считай полный взвод. Младших по званию офицеров никто не считал.
— Равняйсь! Смирно! Равнение на командующего! — и дежурный офицер строевым шагом направился к нашей группе. Выслушав то, что сборная команда экипажей кораблей Черноморского флота и армейских подразделений построена по моему приказанию, я обратился к строю.
— Господа офицеры! Братцы матросы и солдаты! Сегодня я собрал вас, на этом броненосце, чтобы сказать вам спасибо за вашу службу! За ваш героизм, проявленный в боях с врагом и не только в боях! За ваши раны, за вашу кровь, пролитую за нашу Россию!
Строй недоумённо молчал. Офицеры переглядывались, матросы и солдаты искоса посматривали на унтеров. Те, как правило, возрастом хорошо за тридцать, а то и за сорок, важно помалкивали, ожидая продолжения.
— Сегодня я хочу лично поблагодарить каждого из вас за вашу службу, и, хотя я не могу вручить вам орден или медаль, надеюсь, что сегодняшний подарок вам понравится!
Народ, проникшись, заорал "ура". Сначала нестройно, потом дружно. Махнув рукой, я уменьшил звук до минимума. После этого контр-адмирал Пилкин начал вызывать из строя для награждения. Контр-адмиралы Каськов и Хоменко держали в руках небольшие подносы, на которые выкладывал коробочки с рублями мой адъютант. Доктор Яблонский, главный врач ЧФ, пользовавшийся на флоте огромным уважением, кратко зачитывал повод для награждения. Я и Чахлин вручали коробочки награждённым и поздравляли их. Офицеры, кроме этого, получали фужер с шампанским, со стоящего рядом с нами столика, который они бодро, как полагается военным морякам, выпивали и ставили обратно, нижним чинам — полная серебряная чарка водки, которую каждый раз наполнял из уставно?й ендовы боцман Тимонин.
Сначала вызывали офицеров, потом унтеров, потом рядовых и матросов. Сначала у награждённых было что-то вроде шока. Вручили какую-то табакерку, налили, велели выпить, пожелали новых подвигов, отправили в строй. Чуть позже, самые нетерпеливые, начали читать надписи и открывать коробочки. Когда награждение подходило к концу, отдельные разговоры слились в несильный, но непрерывный гул. Награждённые радостно улыбались, ревниво сравнивая коробочки, надписи и сами рубли. Но подчинённые Пилкина потрудились на славу. Отполированные рубли сияли, покрытые лаком коробочки блестели, стеклянные вставки в крышках переливались на солнце как хрусталь. Все рубли были новенькие, одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Хоменко недовольно посматривал на гомонящий строй, но я махнул рукой, мол, не обращайте внимания.
Последняя коробочка была вручена юнге 1-ой статьи с "Екатерины" Павлуше Дронову, который под огнём врага первым кинулся тушить пожар на камбузе и своими действиями спас команду от нескольких недель питания всухомятку.
Как говорили шутники с "Екатерины" такие действия мальчишка совершил из-за паталогической ненависти к сухому пайку. Причём Павлушей его называл весь экипаж, а на недоумевающие вопросы матросов и офицеров с других кораблей, "екатерининцы" отвечали "Так ить, добрый он, Павлуша-то".
При вручении награды юнга Павлуша так жалобно смотрел на ендову с водкой, что я невольно подумал — "Алконавт вырастет", а потом, поглядев на круглое, щекастое лицо — "и проглот", и кивнул Тимонину. Федосеич негромко, хотя слышно было всем, проворчал.
— Эй, малец, ко мне, живо!
Явно обрадованный Павлуша подбежал к старшему боцману и вытянулся по стойке "смирно", вожделенно глядя на наполненную чарку, стоявшую рядом с Федосеичем. "Папа" одобрительно посмотрел на него и вручил...огромного сусального петуха на палочке.
— Получи, малец, заслужил.
И совершенно расстроенный Павлуша отправился в строй с петухом в руке. Матросы старших возрастов, поглядывая на малолетнего героя, ухмылялись в усы.
Когда малец стал в строй, я совершил ранее неслыханный поступок.
— Братцы, желает кто-нибудь сказать слово своим товарищам и командирам?
Несколько минут тишины, и вдруг строй раздвинулся. Вперёд вышел высокий, коренастый, лет тридцати пяти, кондуктор.
— Коросташевич Леонид, артиллерийский кондуктор с "Победоносца". Из нежинских казаков. Спас в бою от смерти двух нижних чинов, ещё двух из воды вытащил, был ранен, — напомнил Яблонский.
Подойдя к нам на уставные пять шагов, здоровенный широкоплечий унтер, глядя на меня спросил.
— Ваше превосходительство, дозвольте к братве слово иметь.
— Дозволяю.
Неторопливо, как башня главного калибра линкора, кондуктор повернулся к строю.
— Братва, вы меня знаете, — небольшой шум, многие кивают головами, — скажу так. За Россию-матушку жизни не щадил и не буду, а адмиралу нашему, за внимание к простому матросу, от нас всех, братцы, земной поклон, — и повернувшись ко мне низко поклонился, коснувшись палубы рукой. Народ слаженно рявкнул "Слава!" После чего Коросташевич выпрямился, и, дождавшись тишины, с хитрой улыбкой произнёс.
— А теперь, дозвольте, ваше превосходительство, ещё чарку опрокинуть, за здоровье наследника вашего будущего?
Тишина. Затих ветерок. Ошарашенно замолчали чайки. Потом стал покашливать Пилкин, потом к нему присоединились Каськов с Хоменко. Немного позже хохотали уже все офицеры. Улыбки были и на лицах матросов — мол, знай наших! Единственный, кто оставался серьёзным как каменная скала — это Тимонин. Дождавшись от меня согласного кивка, он жестом подозвал к себе кондуктора-юмориста, вручил ему полную чарку, и, чуть подождав, с хмурым выражением на физиономии внушительно произнёс своё любимое "Ёбтыть!". Начавший пить Коросташевич, аж поперхнулся водкой — дело, само по себе, для унтера невозможное — но проглотил аква виту, и что-то сказал "папе". До меня донеслось только "Федосеич..., вот, как бог свят..., не хотел, бес попутал..., звиняй", и геройский кондуктор торопливо направился к своему месту в строю. Тимонин посмотрел на меня. Я, помня слова маршала Жукова "Армией руковожу я и сержант", одобрительно ему кивнул. "Папа" внушительно прокашлялся, неторопливо расправил усы и негромко сказал: "Ебит".
На этом торжественная часть была окончена. За награждёнными прибыли шлюпки и катера, мы же отправились в Собрание, чтобы немного развеяться и поздравить с необычной наградой господ офицеров.
Значительно позже этих событий я узнал, что получившим "адмиральский рубль" нижним чинам предлагали до сотни целковых за него, коробочка ведь безымянная. И было известно только два случая, когда его продали.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
