Все дороги ведут в Геную

Арсенал. Третий выстрел всего с пары шагов. Один из наемников в последний момент чудом увернулся, а второму пуля попала в правую руку. Ландскнехт не подвел и зарубил сначала раненого, а потом и последнего, которому, похоже, частицы недогоревшего пороха попали в глаза.

Итальянец с разрубленной рукой намотал вокруг раны весь свой дублет, поднял меч и отступил к выходу. Подстреленный первым его товарищ с растекшимся по боку пятном крови поднялся с пола и, скривив лицо, попытался помочь встать 'богачу'. Тот вскрикнул.

— Бегите, — сказал 'богач', — Я не встану.

— Ничего личного, — сказал ландскнехт, — Я не буду преследовать.

— Эй! — крикнула Марта забившимся под лестницу носильщикам, — Я ухожу!

Носильщики подхватили сундук и двинулись за ней.

— Кажется я знаю, кто ты, — сказал ландскнехт.

— Ты даже не представляешь, — сказала Марта.

Проходя мимо того раненого врага, который выглядел богаче остальных, она остановилась и направила аркебузу ему в голову.

— Последнее слово?

— Последнее слово я скажу священнику, — ответил раненый.

Марта спустила курок. Четвертый, так и не подожженный, фитиль ткнулся в полку. Рука дрогнула, и порох разлетелся по полу.

— Черт с тобой.

Не прошло и часа после того, как за Мартой и носильщиками закрылись двери, как все следы побоища были стерты. Мертвые ландскнехты и итальянцы обобраны до нитки и вынесены во двор, чтобы завтра отправиться на кладбище. Пятна крови залиты водой и щелоком.

Раненый в живот ландскнехт за это время умер, а оставшегося лежать 'богача' определили как француза и дворянина. Сделали вывод, что жаловаться властям воюющего с Францией Папского государства он точно не будет. И, не то устрашившись предсмертного проклятья, не то удовлетворившись пятью золотыми флоринами, отнесли лечиться в ближайший монастырь, коих в Риме видимо-невидимо.

Покойный Маркус из Кельна был очень богатым человеком. И деньги он хранил в подходящем банке для очень богатых людей. В Банке Святого Георгия в Генуе. Вот только получить их единственной наследнице оказалось непросто.

Марту провели наверх, где ее принял Альфонсо Тарди, чья должность официально называлась consigliere, а неофициально — 'советник по особо пакостным делам'. Раньше Марта уже была в Генуе, и Тарди видел ее с мужем.

Пару минут после встречи генуэзец просто смотрел на посетительницу, и в его глазах как будто мелькали цифры и картинки. Он вспоминал, что за женщина сопровождала Маркуса во время его прошлого визита в Банк. Несколько лет назад Маркус взялся за перевозку золота и привез груз в целости и сохранности, хотя по пути потерял убитыми и ранеными всех сопровождающих кроме жены и отправил на тот свет несчетное множество разбойников. У Марты тогда было серое от порохового дыма лицо, руки в ожогах от раскаленных стволов и рваное старое платье, зашитое на скорую руку. Зато муж выглядел как новый, хотя его красный костюм ссохся и потрескался от засохшей крови. Чужой крови.

Будь она итальянкой, Тарди опознал бы ее быстрее, но южанам все северяне на одно лицо. Фас, профиль, цвет глаз, цвет волос, рост, и особенно размер груди.

— Что-то не так? — спросила Марта, когда пауза затянулась.

— Все так, сеньора, — медленно сказал Тарди, — Вы изменились, и многие изменения Вам к лицу.

На самом деле, Марта, к его удивлению, внешне, почти не изменилась, а к лицу ей пришлось новое бархатное платье.

— То есть, Вы узнали меня, узнали перстень-печатку, и секретное слово я назвала верно?

— Да сеньора, — кивнул Тарди, — бесспорно, Вы имеете право получить наследство. Но мы не можем выдать Вам вклад Вашего мужа по другой причине.

В Банке хорошо помнили, кем был Маркус, поэтому долго думали, что хуже: не выдать вклад вдове, или выдать, а потом узнать, что Маркус на самом деле еще не умер.

— Аргументируйте, — потребовала Марта.

— Нам необходимо юридически значимое доказательство его смерти. Если он жив, то только он сам может получить свои деньги. Он уделил этому пункту договора особое внимание.

Тарди сел обратно за стол и посмотрел в пергамент, где были записаны условия выдачи наследства, и прочитал:

— Перед выдачей моего вклада даже законному наследнику, выполнившему все вышеуказанные условия, убедитесь, что я действительно мертв. Не является удовлетворительным выполнением обязательств со стороны Банка выдача вклада наследнику в то время, когда наследодатель жив. Однако же, прошу не выставлять заведомо невыполнимые требования к доказательной базе по поводу моей смерти. Рассчитываю на Ваше благоразумие и оставляю наследнику право в спорных случаях искать правосудия в более высоких инстанциях.

Марта прикусила губу. У нее действительно не было ни одной бумаги, где бы сколько-нибудь значимый человек удостоверил, что Маркус мертв. Она рассчитывала, что перстня и пароля хватит, чтобы получить наследство, и совершенно не ожидала дополнительных условий. Если бы тогда засвидетельствовать смерть Маркуса по всем правилам, с подписью графа де Круа и бургомистра Швайнштадта, вопросов бы сейчас не возникло. Но Марта в свое время об этом не подумала. Выкопать труп ради опознания было бы технически возможно, но опознать его все равно бы не удалось — Маркуса убили несколькими ударами в голову. Даже хоронили его в закрытом гробу, то есть, никто из присутствовавших на похоронах не смог бы поклясться на Библии, что в гробу лежал именно Маркус. Сколько-нибудь пригодным аргументом была бы клятва Максимилиана де Круа. Но где его искать? Последнее, что Марта о нем слышала, это то, что он уехал во Францию, где на большом турнире преломил копья с английским чемпионом, и не был выбит из седла, за что был представлен королю французскому и даже получил от него какое-то задание.

Чтобы его найти, понадобилось бы добраться до Круа и спросить его жену, а потом разыскивать мужа там, куда его отправил король. При условии, что жена сообщила бы адрес мужа бывшей любовнице. И что муж оказался бы жив, а то короли любят посылать рыцарей на верную смерть. Если подумать, то можно и не трудиться. Мессир де Круа, хотя и не сомневался в смерти Маркуса, не смог бы подтвердить под присягой ни обстоятельства смерти Маркуса, ни опознание тела в гробу.

С другой стороны, до Генуи уже дошел слух, что Маркус мертв, и с вдовы просили не столько доказательств, сколько формального подтверждения.

— Мои слова могли бы подтвердить бургомистр города Швайнштадта на Рейне или мессир Максимилиан фон Нидерклаузиц, женатый на графине де Круа.

— Могу я попросить письменного подтверждения, с необходимыми подробностями, в виде и с формулировками, достоверность которых можно проверить?

— Это решаемый вопрос, — надменно ответила Марта, высоко держа голову.

Выйдя из Palazzo San Giorgio на площадь Карикаменто, Марта не заметила, как за ней увязался уличный зубодер, который удалял зубы страждущим прямо на улице перед банком.

Марта переоделась в домашнее и осторожно выглянула из окна. Вроде бы, никого подозрительного. Надо позвать горничную и попросить подать ужин сюда, чтобы лишний раз никуда не ходить.

— Тук-тук-тук! — какой-то мужчина постучал в дверь и продублировал стук голосом.

Марта вытащила из сумочки 'волшебный пистолет', мгновение подумала и сунула его обратно. Взяла кинжал и подошла к двери, держа клинок в левой руке и скрывая его складками юбки.

В двери была щель. Марта смогла понять, что гость одет в мешковатый балахон, не имеет пояса с оружием и ничего не держит в руках.

— Кто там?

— Доктора вызывали? Зуб мудрости удалить не желаете? — отозвался бодрый голос из-за двери.

— Антонио Бонакорси?

— Он самый. Открывай.

Марта чуть замешкалась, но открыла. Мало ли бывает в жизни случайностей.

— Только не стреляй, — были первые слова вошедшего.

— Черт! — всплеснула руками Марта, — Так ты тоже с ними?

Сюрприз. Убить его сразу или сначала поговорить?

— В Генуе пока я один. Уже третий месяц тебя жду.

Можно поговорить. Убить всегда успеется.

— Где ждешь? Я приехала только вчера, а ты уже тут как тут.

— У Банка, где же еще. Сижу там с утра до вечера, людям кровь пускаю, зубы дергаю, камни глупости удаляю.

— Камни глупости? — удивленно спросила Марта, — Правда?

— По правде сказать, ни одного еще не удалил. Кто же на улице при всем честном народе признается, что у него пора камень глупости удалять?

— Зачем тогда говоришь?

— Квалификацию показываю. Камень глупости — серьезная операция, ее кто попало не делает. Надо вскрывать череп, потом тянуть, вроде как зуб. Не каждому по силам.

Бонакорси почувствовал себя увереннее и плюхнулся в кресло. Марта осталась стоять.

— Почему ты один? Где все остальные?

— Я их отправил искать тебя в Риме. Нашли?

— Нашли.

— Сколько их осталось?

— Примерно на пять меньше, чем было. Кажется, я застрелила главного. Но как, черт возьми! Ладно, ты знал, что я могу пойти в Банк, но как можно найти женщину в Риме? Почему они не искали меня в Венеции или еще где-нибудь?

— Один мой знакомый, — усмехнулся Бонакорси, — покойный, сказал бы 'Вот ты, Марта, вроде умная, а смешная'. Ты могла поехать на север, юг, запад и восток. Восток отпадает, по венецианской территории сразу разослали твое описание. На Север ты бы не поехала, потому что очевидно, что ты попытаешься сбежать на родину.

Марта кивнула.

— На запад, в Геную, ты не могла привести за собой хвост. Я-то знаю, что Маркус держал тут свое золото. Хотя мог знать кто-то еще и начать поиски оттуда. Тебе надо было отсидеться где-то, где тебя не знают, куда легко добраться и где много иностранцев, среди которых можно затеряться. Что остается? Рим!

— Рим огромный город. Как меня нашли?

— Я сказал им, как тебя искать. Рост и вообще фигура, — Бонакорси обрисовал руками пышный женский силуэт, — важная примета. Ты выше большинства итальянок, и округлости у тебя очень заметные. Талия тонкая, ноги длинные. Рыжие волосы и светлая кожа. Походка, при которой грудь не качается. Ты замечала, что ходишь плавно, как будто у тебя ведро воды на голове?

Марта подошла к столу, положила кинжал, налила воды в маленькую чашку, поставила чашку на свой пышный бюст и прошлась от стены к стене. Не пролилось ни капли. Бонакорси проводил ее мечтательным взглядом.

— Вот-вот. Еще у тебя всегда с собой пистолет, а это такая штука, которая обычно из сумочки выпирает. Много женщин подойдет под это описание?

Марта пожала плечами. Бонакорси продолжил.

— В высшее общество в Риме ты не вхожа, если полезешь в низшее, то будешь там диковинкой, о которой весь город будет знать через день. Остаются приюты для паломниц при женских монастырях и гостиницы среднего класса. В гостиницах одиноких женщин раз-два и обчелся. Назвалась паломницей — посещай святые места, постарайся увидеть Папу. Верно?

Марта опустила глаза.

— Три человека должны были просто ездить за Папой и смотреть по сторонам, остальные — обходить гостиницы и монастыри.

— Они меня только спугнули!

— Мне и не надо было, чтобы они тебя поймали, — самодовольно усмехнулся Бонакорси, — Они не знали, что ты Фрау Профос, а я не сказал. Меня бы отлично устроило, если бы они спугнули тебя с юга, чтобы ты села на корабль и приехала сюда. Кстати, раз уж мы беседуем, и ты не хочешь меня убить, не расскажешь, кому ты перешла дорогу?

— Я думала, это кровная месть за ту девку, — растерянно ответила Марта, — у вас же бывает такое.

— Ха! За тебя дают двести флоринов золотом и просят привезти, цитирую, 'В таком состоянии, чтобы она могла говорить'. Очень серьезные люди.

— Кто? Я же ничего такого не знаю.

— Хм... Ну могу подсказать, что не Папа и не кардиналы. Судя по тому, что тебя выпустили живой из Рима. Не генуэзцы, раз ты спокойно вышла из Банка. Не Аурелла Фальконе, для нее это слишком дорого, и вообще никто из Ферроны. Остаются венецианцы, французы, и люди короля Карла.

— Карла Испанского? Причем здесь он?

— Не он сам, а его люди. Может и не при чем, но нам интересно, кто может заплатить за сведения о человеке двести флоринов, а они могут. Война между королем Карлом и королем Франциском уже вовсю идет. На носу битва за Милан, а там и до Генуи доберутся.

— Понятно, — Марта задумчиво прошлась туда-обратно по комнате и остановилась спиной к Бонакорси у стола. Больше он ничего полезного не знает. Кинжал или пистолет? Выстрел услышат, значит, кинжал. До кресла два шага, внезапно ударить не получится. Но звать на помощь он не будет. Вскочит с кресла. Надо будет ударить снизу вверх, в сплетение. И оставить кинжал в ране, чтобы он тут все не забрызгал. Что сказать в отеле по поводу трупа? 'Хотел обесчестить, я защищалась'? С такой легендой можно не беспокоиться насчет тишины. Когда-то похожая ситуация уже была...

— Теперь моя очередь задавать вопросы. Почему ты убила Франца?

— Глупый вопрос, — фыркнула Марта, — Сам знаешь.

— Только не говори, что убила его за супружескую измену. Если бы каждая женщина, которой муж наставил рога, бралась за пистолет...

— Он так и сказал, черт его побери! — вспылила Марта, — Я не каждая! Я особенная! Редкостная! Единственная!

— Не хочешь — не говори, — пожал плечами Бонакорси, — а кто была та девка?

— Не знаю и знать не хочу. Ты сам должен знать. Ее должны были похоронить и отпеть.

— В том-то и дело. Ни одна женщина в городе не пропадала. Феникс похоронил ее в безымянной могиле.

— Феникс? Он-то здесь при чем?

Под именем Феникс в Ферроне проживал рыцарь с непроизносимой немецкой фамилией, ранее известный как оруженосец Мокрая Курица. В последний день 'Турнира В Честь Сотворения Мира' он был посвящен в рыцари, в тот же день в бою был ранен и задержался с отъездом. Виолетта Сфорца предложила ему должность коменданта замка Святого Альберта со всеми социальными гарантиями. Сирота Феникс, у которого за душой не было ничего кроме выигранных на турнире доспехов, согласился.

— Он организовывал похороны Франца. Твой муж, оказывается, сделал себе положение в обществе. На похороны пришла вся улица Богачей. Ты точно не знаешь, чем он занимался?

— Не мог он заниматься ничем таким, за что платят двести флоринов! В Ферроне есть только одна интрига, Виолетта Сфорца против Ауреллы Фальконе. Но у дочки с матерью, кажется, перемирие.

— Точно, перемирие, — подтвердил Бонакорси, — Аурелла знает что-то такое, что подорвет репутацию Виолетты среди Сфорца. А то Виолетта давно бы ее скушала.

Марта отвернулась, чтобы гость не заметил, как она покраснела. Она тоже некоторым образом участвовала в этом конфликте.

— Как сказал бы один мой знакомый, покойный, 'двести флоринов мне друг, но триста флоринов — больший друг', — нарушил молчание Бонакорси.

— Какие еще триста флоринов! — возмущенно обернулась Марта.

Бонакорси увидел кинжал у нее в руке.

— Маркус не тратил жалование, — быстро продолжил он, — Он контролировал торговцев и получал все, что хотел, бесплатно. Ему платили сорок императорских гульденов каждый месяц. Это почти пятьсот в год. При Мариньяно он уже был богат и при должности. Рискну предположить, что одного жалования он успел отложить не меньше двух тысяч флоринов. Плюс его доля трофеев. Плюс то, что он забирал из конфискованного имущества осужденных. Деньги он вкладывал через торговцев, которые скупали у солдат золото с камнями, добычу, снятую с трупов на поле брани и с живых в городах. Это сотни процентов прибыли при перепродаже ювелирам в Генуе. В Банке должно быть больше десяти тысяч. Плюс проценты. Кто разговаривал с тобой в Банке?