Кадет

— Поплачь сынок, поплачь. Маму этими слезами не вернуть, но она, увидев их, поймет твое горе, и простит нам наши ошибки. Не уберегли мы нашу Наденьку.

Семену не скоро удалось перебороть слабость. Сморкаясь в платок, который услужливо подал отец, он сквозь продолжавшие всхлипывания спросил:

— Как она умерла? От чего?

— С сердцем ей стало плохо. Она пошла в очередной раз к Нинке, поговорить, убедить не делать глупости. Та видимо наговорила кучу гадостей и мать, возвращаясь от нее, не доходя до дома, упала. Никто не помог, меня рядом не было. Мне уже позвонили из морга. Врач, специалист районный при осмотре, определил сердечный паралич. Правда, в морге сказали, что причиной смерти мог быть нанесенный кем-то удар по голове. Сам понимаешь, мне тогда не до этого было, но потом я решил уточнить. Хоть и говорилось в заключении по осмотру трупа, что смерть произошла в результате остановки сердца, а уже затем, упав головой о землю, получила еще и рану, но упала-то она вперед лицом, а рана была нанесена по затылку, сзади. Вполне возможно, что кто-то ударил ее, но это так, мои догадки. Милиция даже не стала возбуждать дело. Да и кому это надо.

— Похоронили где?

— Похороны взяли на себя сотрудники районного отделения милиции. Народу было много, музыка играла. Поминки помогли соседи организовать. Нинка находилась все время рядом, рыдала и просила прощения. Но потом как отрезало, ни разу не пришла и не поинтересовалась, как я тут один справляюсь. Боюсь я Семка что-то за нее. Чтобы ни разу не прийти и не узнать, жив ли я.... Что-то не верится в такое безразличие, вполне может и такое быть — силком ее там удерживают. Оборзели бывшие твои дружки. Нацепили береты черные, вилы на них нарисовали, рубашки коричневые наповздевали. Ходят толпой, кричат не по делу "Слава Украине". Скачут, как умалишённые, заставляют всех тоже подпрыгивать, а если кто-то не скачет, как они, то могут и избить. Лишний раз на улицу не выйдешь, страшно. Нинке только недавно шестнадцать лет исполнилось, мала еще для замужества. Боюсь, как бы по рукам не пошла. Жеребцов в вашей секте хватает. Но и заявлять в милицию вроде незачем. Да и стыдно мне, соседи и так во всем обвиняют меня. Довел, говорят, Надю до могилы и детей выгнал из дома. Обидно... — мужчина беззвучно заплакал — я и пальцем никого в семье не тронул. Ты же знаешь....

Семену стало горько вдвойне. Раньше их семейство считали вполне счастливым и дружным. Мать любила шутить, и смех в квартире был нередким гостем. Соседи побаивались строгой милиционерши, она горой стояла за детей, и не только своих, частенько гоняла родителей за недосмотр по отношению к ним. А тут вдруг и в ее благополучной семье случился тот же казус, вот и радуются втайне беде. Злословят и поносят доброе имя Приходько. Семен порой задумывался, особенно последнее время: — кто же виноват в его разрыве с родными ему людьми? Отлично стал понимать — не могла сама по себе прийти в голову идея — уйти из дома. А порвать отношения с родителями окончательно, даже в мыслях не держал. Сейчас он уже может себе сказать — желание доказать верность суждений таким способом лишь подтвердило бессилие и неумение отстаивать свою точку зрения. Своим демаршем хотел доказать правоту и заставить мать пересмотреть отношение к изменениям в Украине. Он, по еще детской наивности полагал — демонстративный уход из дома послужит уроком родителям, заставит таким образом считаться с ним как с взрослым человеком. К каким последствиям эта ссора может привести, даже не подумал. Пять лет проведенных в постоянных тренировках в спортзале клуба научили многому. Он мог защищать не только себя, но и отчий дом со всеми, кто проживал в нем. А он вместо защиты напал. Пусть и словесно, но оскорбил своим отношением самых близких ему людей, которых по совести он должен оберегать.

Семен совсем недавно стопроцентно был уверен — все, что говорит учитель, его тренер, правда. Верил, когда тот убеждал своих учеников, что Майда — это революция, и весь народ украинский, имея в себе великий дух, основанный на традициях незаслуженно забытых борцов за независимость Украины, встал на борьбу за свободу от оккупантов и пятой колонны. Семен вместе с друзьями скакал на площади в день независимости и в экстазе орал: — "Кто не скачет тот москаль". С восторгом воспринимал атрибутику, ненавязчиво предлагаемую телевидением. Для подростков все происходящее вокруг было чем-то вроде компьютерной игры. Они увлеченно обсуждали свои "игры", хвастались друг перед другом атрибутами внешнего проявления патриотизма, навешивая эмблемы "Дивизия Галичина" на рукав куртки и приобретая футболки с надписями фашистской направленности. На плакатах трафаретом наносили надписи — "Москалей на ножи". Некоторые увековечивали свое видение происходящему в стране наколками и татуировками.

Клуб военно-патриотического толка, который посещали брат с сестренкой, ничем не отличался от подобных подростковых заведений. Никого это не удивляло и не возмущало. Двадцатипятилетняя "независимость" страны, направляемая умелыми дирижерами Европы смогла воспитать в молодых людях ненависть ко всему русскому, уверенность в своей исключительности. Приучила жить по европейским правилам. В понимании украинцев это означало заманчивые перспективы и перемены в жизни каждого украино-европейца, никто не сомневался, что новые друзья с радостью распахнут двери, примут в родственные объятия и поделятся с ними всеми благами, которые сумели за прошедшие века создать в своих странах. Посочувствуют прошлому прозябанию в далеких и чужих краях, дадут возможность жить на халяву и наслаждаться материальными новинками, своим изобилием поделятся, причем с радостью, как с долго ждущей возвращения блудной сестренки, причем совершенно безвозмездно, по-братски. И не нужно будет, отрывая от себя кормить москалей вместе с чукчами и азиатами. Россия в отличие от Запада всегда что-то забирала, взамен давая лишь законы, которые заставляли работать не покладая рук.

Все отошло на задний план, стоило ему побывать под пулями, увидеть рядом с собой смерть, и понять ради кого все они, оказавшись в окружении под поселком Дебальцево, так упорно кладут свои жизни на алтарь смерти. Особенно, после того как сослуживцы оставили раненого Семена, в окопах торопясь убежать от сепаратистов, чтобы выйти из окружения. И уж совсем заставило пересмотреть взгляды на жизнь, когда замерзающего и раненого нацгвардейца не добили тут же, на заснеженном поле боя, а доставили в госпиталь люди, которых он считал врагами. Когда сделали операцию, позволившую сохранить руку, лишь отчекрыжив мерзлые пальцы левой ноги. Он ожидал, что его бросят в подвал, и сотрудники МГБ сепаратистов примутся выпытывать "тайны" рядового Приходько. Но ничего подобного он так и не дождался. Лишь один раз в двери палаты, где лежали четверо таких же пленных армии ВСУ, пытался ворваться орущий воин, и как потом им объяснили: его семья попала под артобстрел и полностью погибла под завалами дома где-то на окраине города. Вот и рвался в палату совершить месть. Их оберегали от подобных мстителей. Кормили и ни разу не попрекнули куском и даже не пытались завербовать, перетянуть на свою сторону. Он не единожды вспоминал последний разговор с матерью, когда в гневе, чуть ли не крича, обвинял ее что она не патриотка и сочувствует русским, а Путин, которого одобряет, нехороший человек, редиска. Пытался доказать, что именно он не дает закончить революцию в Украине, и именно под его внушением все телевидение России старательно навязывает Нео-совковую политику людям. Запомнил, как мама, смеясь над его словами, попыталась перевести в шутку разглагольствования кипевшего праведным гневом сына:

— Дурачок ты Семушка, несмышленыш еще. Живешь чужими мыслями. Если судить твоими понятиями так Путин будет виноват во всем плохом, что происходит в нашей незалежной неньки Украине. Так може он виновен и в том, что ты надел разные носки? — Она, продолжая смеяться, кивнула на ноги Семена. — Подсунул тебе специально, чтобы ты показался в них в своем сраном клубе и над тобой смеялись дружки? Ты подумай сынок и прими на веру мои слова. Мы не должны винить в своих ошибках и бедах соседей или еще кого-то. Всегда и во всем ищи первопричину своих неудач. Вот взять, к примеру, твои носки. Ведь знаешь же прекрасно, что они не парные, а надел. Зачем? Есть же нормальные пары. Почему же не взял их? Лень было искать? Лишний раз заглянуть в нижний ящик комода не захотел? Так, мол, сойдет? Ну и кто тогда виноват? Я не виновата, отец тем более и уж никак не Путин. Зачем наговаривать плохое на человека, когда он ни сном, ни духом, даже не догадывается, что какой-то там хохол обвиняет его в своих ошибках. О-хо-хо.... Мал ты еще сынок, вернее вымахал— то уже будь здоров, а вот умишко твой не успевает за ростом тела. Как был детским, таким и остался. Поэтому не торопись повторять то, чего не понимаешь за чужими дядями.

Воспоминания давили и распирали Семена изнутри, слезы, хоть и пытался остановить, продолжали застилать глаза. Он мысленно возвращался к прошлому, прокручивая все произошедшее в последние дни перед уходом из дома. Упрекал себя в нежелании понять родителей, пытался тут же оправдать свои поступки, искал виновных и, не находя с поздним сожалением констатировал:

— Без-воз-врат-но. Ничего не изменить и не вернуть. И мама больше уже никогда не разбудит утром и не скажет: "Вставай Семушка, поднимайся соня, проспишь все на свете. Нинка все блинчики слопает, тебе ничего не оставит".

Семену вдруг очень захотелось увидеть сестренку, узнать, почему она ушла из семьи, что подтолкнуло к столь решительному отказу от родительского дома. Единственно, что приходило на ум — это влияние на ее детское понимание действительности кого-то из руководителей клуба. Если он поддался, то убедить молоденькую соплячку.... Как два пальца об асфальт. Возможен такой вариант? Вполне.

Семену пришедшая в голову мысль не понравилась. Если все обстоит именно так и лишь в этом причина ее отказа от родителей, то ему придется вмешаться и попытаться ей объяснить, насколько они оба не правы. Он боялся, что подобные действия приведут к противостоянию с его бывшими товарищами, причем боялся не за себя. Труса праздновать он уже давно разучился и короткое время, проведенное в ВСУ, лишь подтвердило умение противостоять и не поддаваться страху. Но сейчас перед ним встал гораздо больший вопрос. Изменившиеся взгляды на жизнь пришли не спонтанно и не вдруг. И даже не из-за обиды на сослуживцев бросивших своего товарища на поле боя. Он добровольцем пошел воевать с сепаратистами, был уверен, нет там украинцев, воюют одни русские, которым хочется отжать Донбасс, так же, как и Крым. Оккупанты, одним словом. Вся Украина, как уверяли его новые учебники истории в школе, столетиями страдала под игом русских, которые всегда народ украинский считали своими рабами. Забывая, что он только наполовину украинец, а мама... — всего лишь исключение из правил.

Все бы ничего, вероятно так и оставался бы уверенным в правоте современной доктрины украинского правительства. Но вот как мириться с теми фактами, которые пришлось увидеть своими глазами? Не только его ровесники воевали рядом, были и солидные мужики в рядах ВСУ. И ему было вдвойне неприятно видеть, как доблестные воины чуть ли не в драку делили запасы продовольствия, обнаруженные в подвалах домов тех же украинцев по воле случая оказавшиеся в зоне боевых действий. Как подчистую выгребали из домов всяческую рухлядь и торопливо грузили в машины, боясь не успеть до возвращения хозяев. А хозяева воевали за свой дом упорно и даже намного удачнее, чем они, истинные патриоты. И никакие не ватники гнали мародеров, люди просто-напросто защищали дома, своих детей, как и раньше, когда нечто подобное происходило на многострадальной земле Украины. Кого только не было здесь, и все хапали, грабили, убивали, насиловали. И его сослуживцы ничем не отличались, делали то же самое, даже ни на миг не задумываясь, что буквально вчера считали местных своими братьями и сестрами, вместе сидели за свадебными столами и распивали горилку под крики "Горько" молодым, которых судьба соединила в учебном заведении. И особенно ударило по мозгам, когда раненого на поле боя нацгвардейца не стали эти колорады добивать, мстя вояке из среды карателей, видя в нем все то зло, что те сотворили, придя незваными в их дом. Пытаясь при этом, навести свои порядки, уничтожали всех несогласных. Наоборот. Помогли выжить, сохранили руку, дали возможность вернуться домой. И даже не пробовали завербовать, всего лишь раз допросив и выяснив всю его подноготную. Врач, постоянно посещая палату, подробно отвечал на вопросы любопытствующих раненых о своей судьбе в дальнейшем. Их всех в первую очередь интересовало: обменяют как военнопленных или оставят здесь, заставив отрабатывать за разрушения в результате артобстрелов. Если обмен совершится, то не предъявят ли счет за операции и лекарства Украине? Да и других вопросов хватало, на которые терпеливо отвечали и врач, и сестричка. Благодаря им становилось более-менее понятно, кто является инициатором карательной операции против жителей Донбасса. Никто из прежних его руководителей почему-то не упоминали в проводимых ежедневных десятиминутных политинформациях о том, что сменив на Майдане Януковища, они дали возможность Бене Коломойскому полностью прибрать к рукам самые богатые регионы страны. Именно он ради защиты захваченных земель и предприятий сколотил собственную армию карателей из бывших ультра, в которую по какой-то причине попал и Семен.

Сумел вычленить основное и разобраться в ситуации, как он считал самостоятельно, лишь слегка его подтолкнули к определенным выводам слова матери. Она ненавязчиво и терпеливо противостояла целой системе, направленной на привитие нужных в настоящее время мыслей молодежи. Не преуспела, своих детей не отстояла. Но ее можно понять и простить. Чересчур не равные силы. Взять хотя бы обычный телевизор, если день-два посмотреть пятый телеканал украинского телевещания, то убежденность сама появится, и уже не сомневаешься, что любой русский это террорист и оккупант, убивец детей и путинская шестерка, нападает на добрую, свободную и демократическую Украину. Удивляться приходится, если кто-то вдруг станет утверждать обратное. Семену не надо об этом напоминать. Прошло совсем немного времени, когда все происходящее в стране было ясным и понятным, не возникало даже мысли о возможной неправильности избранной государственными чиновниками политики. Но стоило лишь повоевать немного, и все стало на свои места. Он смог взглянуть на происходящее уже не с позиции оголтелого нацика, сумел самостоятельно проанализировать ситуацию и сделать определенные выводы. И видимо в немалой степени повлияли на его умозаключения разговоры с матерью.

Воспоминания и последующие размышления не помешали ему готовиться к походу к своим бывшим одноклубникам. Попросил отца поддержать его, пока он достает свой баул с антресолей, куда сложил все свои вещи перед уходом из дома. Достал биту, переделанную им под добротную дубинку и уложенную в сшитый чехол. Сразу же надел разгрузку, специально оборудованную, под ношение биты, ножа и кастета, державшую вес на теле за счет лямок и широкого кожаного ремня с бляхой, на которой выделялся ярко выраженный трезубец. Посмотрел и куртку, но решительно отложил ее в сторону. Все побрякушки, которые он с гордостью демонстрировал на своих вещах, сейчас показались нестоящим внимания хламом. Солдатская форма, что ему презентовали еще в Донецком госпитале, смотрелась более достойно и снимать ее он не собирался.