Моя жизнь

И вот однажды забыли закрыть ворота на запорку, а фининспектор тут как тут.

— Стучит, откройте мол. я пришёл.

Ну вязальщицы наши засуетились, стали прятать пух и пряжу под кровать, но на счастье архаровец первым делом ломанулся в сарай. Он, наверно, думал, что там кур и разных гусей полно, но увы пусто — одни мыши. А в дом зашёл, там уже всё спрятали.

Вот такой был закон, кто хочет, тот и лезет в дом к советским людям.

Повезло! А то бы штраф наложил уполномоченный. Никакой неприкосновенности жилища. Большая общага.

Вот такие были порядки в стране победившего социализма.

А ссуду выплачивали до пенсии и ещё два года, и только тогда, когда и жить то осталось всего ничего, можно было вздохнуть свободней. Заметьте — не свободно, а только свободней. Потому что хоть ты и на пенсии, а всё равно за уголь — плати, за дрова — плати, да и все остальные удобства достаются за ту же пенсию. И получается, что всю жизнь мы на коротком поводке.

* * *

Часть третья

* * *

И были у отца два сына. Один умный был детина, а второй... заботливый.

Долго у Алексея Степановича и Анны Павловны не было детей, то одно, то война. И уже после войны, в Маньчжурии, где он дослуживал в должности ,,адъютант эскадрильи,, ( начальник штаба ) наконец то родился у них сынок. Души они в нём не чаяли. Назвали его Петром. У отца ( впредь будем именовать Алексея Степановича — отец ) всегда было преклонение перед людьми правящими. Вырос он во время правления Сталина или как его именовали в народе — Иосиф Грозный. Но и Ленина не забывал и в разговорах с товарищами никогда не умалял его заслуги по сравнению со Сталиным.

Когда на двадцатом съезде КПСС развенчали культ личности, он выбросил портрет Сталина в сарай, но других портретов вешать в зале не стал. Пришедшего во власть Хрущёва он поддерживал и все перегибы на местах относил к косякам местной власти. Но когда Брежнев со товарищи изгнал Хрущёва, то поддержал и это.

А вот с местным начальством конфликтовал постоянно. Потому и не достиг больших чинов в милиции и вышел на пенсию в звании майора милиции. Уж больно он любил самостоятельность в приёме решений и не терпел, когда ему навязывали своё мнение. И даже достиг определённого успеха в защите прав человека, а в то время это было что то!

Как то осудили одного человека за превышение пределов самообороны и отец доказал, что никакого превышения не было и этого человека освободили. Действительно доходило до глупости. Если на тебя напали, то ты должен был внимательно смотреть, чтобы не превысить пределов самообороны, а то в тюрьму! Легче допустить, чтобы тебя убили, а то мучений не оберёшься. Вот такие были законы в социалистической державе, да и сейчас нет — нет, да и услышишь отголоски того права.

Отец вступил в общество по распространению знаний и стал ездить по районам для читки лекций. За каждую прочитанную лекцию он получал 10 рублей. 5 рублей из десяти он платил в общество, а пять забирал себе. И эти деньги шли в уплату жилищной ссуды. За одну поездку он читал до десяти лекций. Там были лекции по международному положению. по правовым знаниям и другие.

Когда он приезжал домой, дети открывали его чемодан и искали чего — нибудь вкусного, но там кроме старого хлеба с маслом и мёдом ничего не было. Но и это вызывало определённый интерес. Отец говорил, что эти деликатесы прислала лиса и дети сметали с чаем остатки былой роскоши.

Когда наступала пора отпуска, отец брал путёвку в санаторий и уезжал на месяц или в Гагры, или в Ашхабад, в ущелье "Фирюза", где благополучно отдыхал и заодно старался похудеть. Мать потом всё время удивлялась, что еда в санатории зря пропадала. А когда ей говорили

— А что, мол он тебя с собой не берёт?

Мать отвечала, что она хоть отдохнёт без него. И в то время, когда отец растрясал свои жиры в санатории, хотя было это бесполезно, такая уж у него была конституция, массивность, но не рыхлость, мать занималась вязанием, ремонтом дома, белила стены и потолок, а также всем набором занятий по дому, которые накапливались за год.

Наконец отец, отдохнув, присылал телеграмму, приезжаю мол, встречайте мол. И вся семья ехала на вокзал встречать своего главу. Благо, что билет на троллейбус ?7, который ехал на вокзал, стоил 4 копейки, а не 20 рублей как сейчас. И вот, нагруженные чемоданом и коробками с дырками, чтобы фрукты не испортились, все ехали домой. Ну а дома, само собой начиналась ревизия отцовых коробок, что кончалось дружным чавканьем.

И когда угомонившись, умывшись, все садились напротив отца, тот начинал рассказ. И так повторялось каждый год. Потому что отец не хотел терять бесплатные путёвки. А купить за деньги хорошую путёвку не мог, не было денег. И поэтому приходилось использовать бесплатные путёвки и может не туда, куда бы хотелось.

Однажды он всё таки клюнул на предложение услуг от химика. Сделали ему ставни для дома, но они в скором времени рассохлись и в щелях было видно синее небо. Что значит не от чистого сердца!

Свободного времени у отца практически не было. С 9 утра до 6 вечера на службе, а для дома только один выходной. Но и тот использовался для ремонта дома и дворовых построек, так как всё было сделано некачественно и приходилось постоянно что нибудь поправлять.

Каждую субботу отец с сыновьями ходил в баню на Кирова. Сначала покупались билеты, затем отстаивалась длинная очередь и, наконец попадали в раздевалку. Там ещё не было шкафов, а только длинные лавки со спинками и крючками. Как ни странно, но ни разу вещи не пропадали. Потом долго мылись, а отец ещё и парился. А после дети шли в зал ожидания и с наслаждением пили газировку из автоматов, а отец ещё мылся и парился. Когда приходили домой отец пил чай, а потом долго обтирался полотенцем.

Ну, а о выезде на природу приходилось только мечтать. И даже когда выдавались очень редкие случаи поехать на Урал купаться или в кино сходить, неоднократно случалось, что отец в автобусе или на улице начинал задерживать хулиганов и семье приходилось долго ждать продолжения ,,банкета,,.

А когда приходили на Урал, то отец заставлял детей мыться с мылом / наверно, чтобы вода зря не пропадала, ведь дома тогда воды не было /. Потом садились на травку и кушали то, что захватили с собой.

При всей своей скромной зарплате отец частенько приносил с работы домой гостинцы и все дети с интересом ждали когда развернут газетный свёрток и... что же там?

Чаще всего это были французские булки или как тогда уже говорили ,,городские,, Вкус был потрясающим и ели их с чаем. Теперь их давно нет наверно потому, что ингредиенты для выпечки легко разворовать и получится простой хлеб. а рецепт довольно сложен — Французская/городская/ булка "Французская, или как ее позже стали называть, городская, булка — одна из самых старых в российском хлебопечении.".

В нашу булочную на Туркестанской когда-то привозили булки по 7 копеек. Но больше городских булок нет, как будто и не было их никогда. Им на смену пришли так называемые САЙКИ, которые вскоре стали безвкусные, как обыкновенный хлеб, а потом тоже исчезли.

А тем временем подрастали сыновья.

Старший, Пётр ( именно Пётр, а никак иначе ) учился хорошо , почти на одни пятёрки. Свободное время проводил у друзей по школе, где помогал по хозяйству, дрова пилил с друзьями, но домой никого не приводил и сам старался слинять побыстрее, чтобы, не дай бог, чего не попросили помочь.

А младшего брата с собой не брал, прямо таки отталкивал, — не ходи за мной, говорил ему. Вот и приходилось тому всё больше дома быть, отцу да матери помогать, что скажут.

А вот как сложилась его жизнь он расскажет от своего имени в следующем рассказе.

* * *

Часть четвёртая

* * *

Рассказываю я. Александр Алексеевич.

Я смотрю на внучку Вику,

которая сосредоточенно что — то рисует в своём альбоме и мне вспоминается моё детство.

Как хорошо им сейчас — много игрушек, фломастеры для рисования, детская мебель.

Живи, да радуйся.

Вот как другая моя внучка Саша.

Она ещё не умеет рисовать и потому доставляет себе удовольствие по другому — целый день бегает и прыгает. Бегать и прыгать и мы умели, а вот насчёт игрушек...

С этим был напряг.

Я помню: у нас была машина — грузовик, сделанная из дерева. Кабина была открытая и походила машинка на изделия довоенного автопрома. Колёса тоже были деревянные, ладно хоть круглые. Дедушка Степан один раз принёс нарезанные куски доски и мы играли с братом в кубики.

На новый год мы наряжали ёлку из надёрганных веток метёлки. Игрушки были целлулоидные — рыбки, лошадки и что то ещё, уж и не помню. Родителям было не до нас — они выплачивали ссуду и лишних денег у них не было. "Ёлку" мы втыкали в щель между досками пола и водили хоровод. Было весело.

Но больше всего мы любили бегать по улице с друзьями и даже не с друзьями, а соседскими детьми. Друзей у нас тогда не было, потому что соседи злились на нашу семью, за то что нам дали здесь участок под строительство дома, отрезав у них, так как у них был самострой. Когда наш отец был на войне, наши соседи захватывали себе участки земли, конечно без плана и разрешения. И так как отец служил в милиции, то нас звали ,,милиционеровы,, дети, что не усиливало нашу с ними дружбу. Иногда, когда нас начинали дразнить, мы с братом Петром били их аж до крови. Потом они приходили жаловаться к нашей матери и ей приходилось отмывать их от крови. Что интересно, "дразнюки" обычно были старше нас, но нас это не смущало. До сих пор помню их: Генка Вишневский и Юрка Кнутов, наши крестники. Кнутов потом работал на машзаводе, стал орденоносцем.

Здесь раньше был наш дом.

Я любил ранним утром выходить на улицу, сесть на корточки у своего забора и наблюдать как мимо идут люди. Тёплое солнышко пригревало меня и я получал от этого большое удовольствие. Скамеек у заборов нигде не было. Взрослым не нравилось, что по вечерам там собирались пацанята и шумели аж до ночи, они мешали им отдыхать. Это были 50 — е годы и телевизоров тогда ещё не было. Мы тогда развлекались по другому. В то время летом шли тёплые дожди и мы бегали под дождём как под душем и никто не простывал. На соседней улице была большая выбоина на перекрёстке и после дождя там образовывалась глубокая лужа, так мы в ней купались, как в озере. Почва была песчаная и грязи не было, чем мы и пользовались. А за нашими дворами в то время был ипподром. О, это была другая, взрослая жизнь! Я до сих пор отчётливо помню запах, который шёл от трибун, где по выходным толпился народ. Пиво и навоз, конский навоз и пиво. Территория ипподрома была огорожена железной изгородью, но мы находили в ней дыры и пролазили на скачки — по стеночке пробирались к трибунам и глядели как там зрители пили пиво и там же рядом отливали. Они наверно добавляли в пиво водку, потому что было много пьяных. Помню были и блатные, которые одевались как Промокашка — в завёрнутые сапоги и серый костюмчик. Нас оттуда, конечно гнали, но мы всё равно приходили в следующий выходной. Интересно.

— Один раз я нашёл там 5 рублей.

И нет чтобы молча исчезнуть, так я ещё и похвалился пацанам.

А потом они привели пацана повзрослее и отобрали пятёрку, сказав, что это он потерял. И я, чуть не плача, отдал, а то ведь будут бить.

И когда в следующий раз я увидел на улице, что из земли торчит уголок бумажного рубля, то по тихому слиняв домой, принёс лопату и выкопал рубль вместе с комом земли.

Затем унёс его домой и там осторожно отделил этот драгоценный РУБЛЬ от грязи.

И вот он мой рубль.

На него можно было здорово погулять. Тут и кино, и мороженное, и даже аттракционы! Короче, гуляй — не хочу!

Но это была такая редкость, потому и запомнилась.

И ещё летом пацаны бегали на Урал купаться. Нас с братом родители не пускали, боялись, что утонем. Оно и правда. Тонуло много. Когда я немного подрос лет эдак до 12 — и, то я потихоньку стал сбегать самостоятельно на речку. Сам, без спроса. Там по колено, по пояс стал учиться плавать. И один раз чуть не утоп. Зашёл по грудь и провалился в ямку. Взрослому эта ямка была бы нипочём, а мне хватило. Стал захлёбываться, глаза залило водой, стал паниковать. Слава богу рядом был взрослый парень, он меня ухватил и вытащил на мелководье.

До сих пор я помню тот ужас, который охватил меня. Я захлёбывался, а вверху, куда я тянулся был свет и я не мог дотянуться.

Я долго сидел на песочке, переживал, а мир вокруг потерял цвет, стал серым до тех пор пока я не пришёл в себя.

Родителям, конечно не сказал, а то бы получил за всё сразу. Но этот урок запомнил и потом уже не лез в глубину.

А на Урал всё равно ходил. Потихоньку.

В те времена с продуктами было туговато и мы мало чего видели кроме супа да каши, да вермишели с котлетами, вкус которых я до сих пор вспоминаю с неприязнью, и поэтому нет -нет, да и посещали чужие огороды.

Сейчас это покажется диким, а мы, нарвав какого нибудь зелёного горошка, ели его прямо немытым вместе со стрючками и были счастливы.

У соседа Чернова, дяди Саши был фруктовый сад.

Чего там только не было. И яблоки и груши, и сливы, но он был скупой до жути. Огородил сад колючей проволокой и сам то и дело ходил там, охранял.

Мы с братом долго думали, как бы изловчиться и натырить у него яблок. И придумали.

Нашли длинную рейку, в сарае на подловке, прибили на конце гвоздик и загнули его колечком. Затем пропустили бечёвку, сделав петлю. Осталось ждать удобного случая. Случаи были и не раз. Мы подсовывали петлю под яблоко, поднимали вверх к черенку и затягивали петлю. Затем осторожно отрывали яблоко и перетаскивали к себе.

Это была ,,технология,,.

Но, однажды, получился облом. Только мы начали свою операцию, появился хозяин и усёк наши поползновения отнять у него часть урожая.

Как он сразу закричал, как ногами застучал и мы брызнули во все стороны, но при этом не забыли спрятать орудия своего труда. Петька залез за доску, прибитую на дальнем заборе, а я спрятался в туалете, типа сортир. И затихарились.

Начался грандиозный скандал. Так как мы ничего не докладывали родителям, то они ничего и не знали и, естественно, стали за нас заступаться. Мы, конечно, понятия не имели, что тут произошло. Постепенно всё затихло.

Но жадность соседская не знала границ. У нашего забора с его стороны росла слива. Хорошая, с отделяющимися косточками.

Уж мы то знали.

И вот от него пролезли корни на нашу сторону и, в конце концов, у нас выросло дерево. Так сосед стал требовать, чтобы мы отдавали весь урожай ему.

Ага, хрена он получил. Так он прорыл канаву вдоль забора и врыл туда лист железа, чтобы корни не пролазили на нашу территорию.

Хазанов бы умер со смеха над этим идиотом. Но мы не умерли. Нам было не смешно.

И так до самой его кончины, он не знал покоя и всё придумывал нам всякие пакости. Зимой было много снега. Сугробы были почти до крыш. Даже приходилось по утрам откапывать террасу и делать проход к калитке. Мы строили во дворе лабиринты и играли там до одури. А весной это всё таяло. Сосед слева пробивал дыру к нам, чтобы вода стекала, а мы к соседу справа. Так он золой забивал пути стока воды, чтобы нам подосрать. Но мы стойко проделывали другие дыры и вода всё равно уходила к нему. Так вот мы и сражались за существование.