Моя жизнь

Вчера 18 апреля 2020 года скончалась моя любимая тётя

Александра Васильевна Виноградова — Репьёва.

Шура! Ты всегда будешь в моём сердце.

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ /с картинками/

*Часть первая*

Рассказывает Максим.

Ещё с раннего детства я частенько устраивался на коленях у отца или деда и слушал...

Бабушка.

Она была очень добрая, но только к своим — сказывалось старообрядческое воспитание. Никогда никого ничего не просить и никогда никому ничего не давать. Это пошло аж от прапрабабки и прапрадеда, которые были из семей истовых старообрядцев.

Родом они были из казакОв, вот так с ударением на О надо говорить, а то некоторые говорят казАки, а это не правильно. А то ещё путают с казахами, а это уж совсем никуда не годится. Так могут говорить совсем малограмотные, обычно городские люди, которые никогда не имели дело с казачьим народом.

Бабушка вечно хлопотала по хозяйству и хотя хозяйство было небольшое — дом да двор, дела всегда находились. Жили они в ФОРШТАДТЕ, раньше бывшей окраиной Оренбурга, а позднее перешедший почти в центр по мере строительства новых микрорайонов.

Так вот. Бабушка целый день суетилась не потому, что дел было много, а она заботилась о дедушке, и скорее обслуживала его.

Он вечно был требователен к своим привычкам, то есть вовремя пообедать, помыться, а удобств не было в доме и приходилось со двора из колонки таскать воду для кипячения, зимой на печке, а летом на электроплитке. А с годами он стал часто болеть и дом пропах лекарствами, настоями трав, натираниями. У него болели ноги и, хотя он часто ходил по врачам, ему это помогало мало, в конце концов, моему отцу пришлось его ворочать с кровати к столу и обратно, благо силы у него были.

И вот садится он за стол и сразу замечает, что чего-то не хватает:

— Нюся!— Это он к бабушке обращается и стучит ручкой ложки по столу.

— Сольцы! Это значит соли не видно. И так каждый раз изо дня в день.

Это благо, что бабушка была привычна к труду, а то я не знаю как можно было выдержать эту каждодневную нудную суету.

Бабушка родилась в казачьем селе. Называлось оно, по одним сведениям Причисленка, его куда-то причислили, а по другим Пречистинка — это уже благороднее слышалось, как бы было связано с пречистой святой девой. Но дела от этого не менялось. Жили они по тем временам, а это было до революции, не бедно, а в чём то даже зажиточно.

 

 

 

  Казаки ловили рыбу и возили её продавать в Оренбург, а женщины — казАчки вязали платки из козьего пуха, которые тоже продавали в Оренбурге. С этого и жили. И надо сказать не голодали и пережили все трудные времена вполне благополучно. В казачьих станицах, так называли они свои сёла, вообще было мало откровенной голытьбы. Большинство пахали, как говорится, с утра до вечера. И детей своих отдавали замуж или женили на более или менее ровне и как правило из других станиц.

Так и нашу прабабушку Марию Порфирьевну отдали замуж за казака из соседней станицы Павла Ещеулова. Так и породнились два казацких рода Зайцевых и Ещеуловых. Моя прабабушка была не очень красива, а вот прадед был красавец. Волнистый чуб, завлекающие глаза, но ростом был не велик, где-то 1 метр 65 см. Пришла пора ему в армию идти, это как бы сейчас сказали, а тогда шли на службу. Повоевал в Первую мировую, получил чин приказного и Георгиевский крест.

 

Так и жили бы они, но случилась гражданская война и прадеда моего Павла Петровича призвали под знамёна Оренбургского казачьего войска, естественно, в белую армию. И вот там он и сложил свою кудрявую голову, а где и как неизвестно.

Вскоре после этого семья Зайцева Порфирия Ефимовича 1867 г.р. покинула родную станицу и переехала в Оренбург, где купили дом на улице Мало — Ленинская, 68. И стали там жить большой семьёй.

Это мои бабушка, прабабушка и прапрабабушка Татьяна, а слева двоюродная прабабушка Матрёна. Так они и жили поживали. Ловили рыбу, а она в Урале водилась тогда, сажали бахчи и вязали пуховые платки.

А потом был 1938 год.

Дружно жили соседи и дружно настучали на своего соседа Порфирия Ефимовича Зайцева о том. что не подыхает он с голода, а работает в поте лица своего и кормит свою большую семью. Приехал ночью "чёрный ворон" и не стало главного кормильца, правда потом им сказали, что невиновный он был, да что толку. Слава богу, что сообщили, а то другие вообще сгинули без следа. Кстати, бабушка рассказывала, что в те времена спали они в пол уха, боялись, что и за ними приедут, но пронесло, слава богу.

А тем временем молодёжь потихоньку погуливала и как то Татьяна Зайцева вышла замуж за Василия Репьёва, который служил в управлении кинофикации города. Глядя на неё и моя бабушка Анна познакомилась с бравым военным Алексеем.

А немного погодя и они поженились. Родом был её избранник из Пензенской губернии, из села Малая Ижмора. Были они крестьяне. Отец его Степан Алексеевич был шорником, мать Евдокия так, по дому хозяйничала. Они в конце 20-х годов переехали в Чкаловскую область в совхоз Уранбаш. Услышали, что здесь легче прокормиться.

Алексей закончил школу и пошёл босиком в Оренбург, тогда Чкалов, а ботинки в мешок положил, чтобы не портить. Там он устроился учиться в Ветеринарный техникум и не потому, что любил животных, а потому, что там стипендия была и общежитие. А потом призвали его в армию служить. После прохождения срочной службы в РККА / Рабоче-Крестьянская Красная армия /дед мой Алексей Степанович окончил курсы младших командиров и стал младшим командиром запаса. Тогда не было сержантов и офицеров, а были младшие и старшие командиры. А потом началась ещё одна война. Великая Отечественная с Германией. Деду можно сказать повезло. Его призвали на действительную военную службу и отправили на Дальний Восток, думали Япония тоже нападёт. Там он окончил офицерские курсы стал младшим лейтенантом. И стал служить.

В выгоревшей форме вышагивает мой дед Алексей Степанович.

Не так здорово повезло, а можно сказать совсем не повезло мужу Татьяны Репьёвой. Её Василия мобилизовали и повели в маршевых ротах на сборный пункт и по дороге он умер. Сердце было слабое. Врачам как всегда было пофигу — здоров и всё тут. Она осталась с тремя детьми — Валентиной, Александрой и Павлом. Я представляю, как тяжело ей было. В доме остались жить мои прапрабабушка Татьяна, прабабушка Татьяна и бабушка Анна ( они были почти одного возраста и были как сёстры ), бабушки ( тогда ещё дети ), Валентина, Александра ( Шура ) и Павлик. Так, помогая друг другу, пережили они тяжёлое военное время.

Дед мой Алексей Степанович так и служил на Дальнем Востоке, стал старшим лейтенантом и после войны вызвал Анну к себе в Маньчжурию. Там у них родился сын Пётр.

Где то в 1948 году они приехали домой в Оренбург. Сначала они поселились у родителей Алексея Степановича, пожили немного, но с родственниками отношения не сложились и они решили построить себе дом. Но это совсем уже другая история.

**Часть вторая**

Сама идея о своём доме давно уже зародилась в уме Алексея Степановича. Ещё когда они с семьёй приехали из Китая, он стал ходить по инстанциям с убеждением, что ему — фронтовику с медалью "За боевые заслуги" должны обязательно предоставить квартиру или другое жилое помещение. Сначала он миролюбиво рассказывал как они там расколошматили япошек, потом стал постепенно поругиваться с чинушами и, в конце концов, кое как добился оформления ссуды на строительство дома с выделением земельного участка. Долго ли, коротко ли, но получил он ссуду, безналичную, конечно и план земельного участка.

И вот как-то с женой и тёщей Марией Порфирьевной поехали они, а вернее пошли — это было недалеко от дома, где они временно жили после ухода из дома его родителей, а жили они у Репьёвых на Мало— Ленинской улице, смотреть, где же им предстояло жить.

Пришли.

Место неплохое, на задах от будущей Выставки Народного Хозяйства. И тут взъерепенилась тёща:

— Да тут же кладбище раньше было. Не хочу и всё тут.

А надел был 6 соток, хватило бы места и для дома и для сада. Но жена Нюра стала своей матери поддакивать:

— Как то вроде, мол, не хорошо.

Как не убеждал, как не материл Алексей Степанович своих дам, те ни в какую. Пришлось ему идти переделывать план. Мыкался, мыкался, но переделал. Но участок стал в 2 раза меньше. Три сотки. Очуметь можно! Чего не сделаешь, чтобы тебе нервы не мотали. Вот так мои бабушка и прабабушка нагадили себе в карман.

И начались их мучения ужасные.

Ещё до войны закончил Алексей Степанович Ветеринарный техникум. Учился с трудом, приходилось подрабатывать, а то семья практически не помогала. Окончив, устроился на мясокомбинат и тут родственники вспомнив о нём, начали подсовывать ему бумажки на подпись, для продажи мяса. Раз, другой и Алексей уволился с мясокомбината, дабы не сесть в тюрягу за превышение должностных обязанностей.

С тех пор и зародилась у него неприязнь к родственникам. И когда приехав с Дальнего Востока, он решил остановиться у родителей, братовья всячески давали понять, что им и так тесно. Но Алексей Степанович терпел и учился, терпел и работал. Окончил Учительский институт — это типа техникума. Устроился в РайОНо инспектором, но там платили гроши и он решил пойти в милицию.

Благо у него было офицерское звание. А там ведь давали обмундирование и оклад побольше был. По тем временам это было немаловажно.

И вот однажды сын Пётр, ему лет пять было, играя во дворе, приблизился к соседскому забору, типа штакетник, а за ним бегала овчарка соседа, которым был старший брат Алексея Степановича Аким, ну и собака набросилась на мальчонку и покусала его.

Алексей Степанович придя домой со службы, услышал ужасную новость, немедленно пошёл и расстрелял собаку из пистолета.

Естественно, ненависть к нему со стороны братьев увеличилась многократно. Тогда то и пришлось ему начать подготовку к строительству своего дома.

И когда он пришёл с бумагами и землемером к месту будущего дома, оказалось, что придётся отрезать часть двора у соседа, так как у них был самострой и поэтому не было документов на дом и приусадебную площадь. Так что и тут образовалась неприязнь к ним со стороны соседей. Алексей Степанович был человек закалённый разными жизненными ситуациями и ему эти настроения соседей были довольно таки безразличны, ему надо было построить Дом.

Ещё была ранняя весна, когда участок огородили и начали строить времянку, чтобы с наступлением тепла можно было туда переехать, начать новую жизнь. Начали завоз стройматериалов. Так как Алексей Степанович был почти всё время на службе, перетаскивали и складировали всё привезённое Анна Павловна и Мария Порфирьевна. Ну и пацанята помогали по мере сил — Петя и Саша, мой будущий отец, который родился в 1949 году уже здесь в Оренбурге.

Наняли двух плотников, которые построили сарай, в котором и стала жить семья, в ожидании новоселья, но до этого было ещё далеко. Надо сказать, что в то время было сложно купить стройматериалы, время было послевоенное и строились многие, так что приходилось прилагать значительную сноровку для их добычи.

Плотники оказались ещё теми прохиндеями. Однажды пришёл Алексей Степанович со службы и видит: идут горе-работяги домой и тащат под мышкой вязанки досок. Набросился на них хозяин — вы куда это потащили доски, а те без тени зазрения и отвечают: так, шабашка, мол, так положено, мол, и всё такое прочее. Короче, отобрал Алексей Степанович у них награбленное и говорит — ещё увижу такое, выгоню. Так они ещё возмущаются.

С тех пор стали они работать не шатко, не валко и дом построили так себе, не для души. Сколотили каркас из горбылей и засыпали внутрь золы, это должно было обеспечивать тепло в доме. Несколько лет так оно и было, а потом зола стала осыпаться и становилось всё холодней и холодней. К тому же полы стали рассыхаться и через щели шёл холод. Лет через десять в зимнее время к утру в комнатах было около 10 градусов тепла и это при двух печах.

О печах вообще история. Алексей Степанович был по натуре гуманитарий / это он так считал / и в технике и ремёслах разбирался плоховато. И когда ему кто-то присоветовал выбрать какого-то печника, он согласился без всякого сомнения. Как же — мастер! Ну этот мастер и накуролесил. Вместо одной хорошей печи, он сложил аж две. За две ведь больше заплатят. И к тому же конструкция печей была такая, что топили обе печи, но к ночи было уже не жарко. А когда клал печи, ему надо было ещё наливать. Запойный он был.

Итак, кое как, но дом был построен.

Конечно, если бы Алексей Степанович был бы чуток не так щепетилен по отношению к закону, то он сумел бы построить дом и лучше и быстрее, но в том то и дело, что он был до безобразия честен. Никогда не брал взяток, а их ему предлагали и не раз. Он работал комендантом спецкомендатуры УВД, а это пригляд за химиками, то есть условно освобождёнными из мест лишения свободы. И чтобы побыстрее слинять с химии домой, они могли хорошо заплатить. Но Алексей Степанович говорил всегда — НЕТ! И за одни разговоры мог предлагавшего упечь, но он имел некоторую снисходительность к этим изгоям общества и зазря им не калечил жизнь. А в семье с удовольствием рассказывал, что о нём отзываются химики — Собака, мол и сам не живёт и другим не даёт.

Был такой случай. Поздним вечером в дом постучали, а так как дом стоял в глубине двора, значит перелезли через забор. Семья встревожилась. Алексей Степанович взял топор, вышел в сени и спрашивает,

— Кто там?

— Откройте,— говорят, — замерзаю, — говорят.

— Сколько вас? — спрашивает.

— Один я, — отвечают.

— Ну гляди, — говорит Алексей Степанович, — если что, бью на смерть.

— Ладно, только пустите погреться.

Открыл он дверь. Действительно, стоит там мужичёнка маленький весь задубевший. Отогрели его, чаем напоили и каково было изумление Алексея Степановича,когда он узнал, что их ночной гость химик, то есть условно освобождённый из мест заключения и, следовательно, его подопечный. И когда тот узнал, что его хозяин и есть его, так сказать ,,кум,,, он малость струхнул и стал обещать всяческие блага. И то — то я вам сделаю и ето — то. Но обманул. Не сделал.

И так Алексей Степанович ходил на службу, а жена и тёща вязали пуховые платки и из этих денег выплачивали ссуду на строительство дома. Иногда приходили в гости родственники Репьёвы и Абоимовы. А надо сказать, что Алексей Степанович привёз из Китая хороший патефон с пластинками.

По тем временам это было что-то замечательное. Заводили музыку и все слушали с удовольствием, как классическую, так и народную музыку. Павлик Репьёв даже завёл каталог музыкальных произведений, которые они слушали. Потом Шура — Александра Васильевна Репьёва говорила, что на этой музыке они воспитывали в себе культуру.

Патефон до сих пор на ходу и время от времени включается /заводится/ и играет для маленьких членов семьи.

Наступила хрущёвская оттепель.

Может кому нибудь и стало теплее, но простым людям стало ещё хуже. Стали облагать налогами всякую частную трудовую деятельность. Платки разрешено было вязать только на производстве или же необходимо было организовывать кооперативы. Конечно, это было невыполнимо. Анна Павловна и её мать стали закрывать дом и ворота, чтобы, не дай бог не ворвался фининспектор. Вот так и приравняли при советской власти тунеядцев и работающих для своих детей.

И вот однажды забыли закрыть ворота на запорку, а фининспектор тут как тут.

— Стучит, откройте мол. я пришёл.

Ну вязальщицы наши засуетились, стали прятать пух и пряжу под кровать, но на счастье архаровец первым делом ломанулся в сарай. Он, наверно, думал, что там кур и разных гусей полно, но увы пусто — одни мыши. А в дом зашёл, там уже всё спрятали.

Вот такой был закон, кто хочет, тот и лезет в дом к советским людям.

Повезло! А то бы штраф наложил уполномоченный. Никакой неприкосновенности жилища. Большая общага.

Вот такие были порядки в стране победившего социализма.

А ссуду выплачивали до пенсии и ещё два года, и только тогда, когда и жить то осталось всего ничего, можно было вздохнуть свободней. Заметьте — не свободно, а только свободней. Потому что хоть ты и на пенсии, а всё равно за уголь — плати, за дрова — плати, да и все остальные удобства достаются за ту же пенсию. И получается, что всю жизнь мы на коротком поводке.

* * *

Часть третья

* * *

И были у отца два сына. Один умный был детина, а второй... заботливый.

Долго у Алексея Степановича и Анны Павловны не было детей, то одно, то война. И уже после войны, в Маньчжурии, где он дослуживал в должности ,,адъютант эскадрильи,, ( начальник штаба ) наконец то родился у них сынок. Души они в нём не чаяли. Назвали его Петром. У отца ( впредь будем именовать Алексея Степановича — отец ) всегда было преклонение перед людьми правящими. Вырос он во время правления Сталина или как его именовали в народе — Иосиф Грозный. Но и Ленина не забывал и в разговорах с товарищами никогда не умалял его заслуги по сравнению со Сталиным.

Когда на двадцатом съезде КПСС развенчали культ личности, он выбросил портрет Сталина в сарай, но других портретов вешать в зале не стал. Пришедшего во власть Хрущёва он поддерживал и все перегибы на местах относил к косякам местной власти. Но когда Брежнев со товарищи изгнал Хрущёва, то поддержал и это.

А вот с местным начальством конфликтовал постоянно. Потому и не достиг больших чинов в милиции и вышел на пенсию в звании майора милиции. Уж больно он любил самостоятельность в приёме решений и не терпел, когда ему навязывали своё мнение. И даже достиг определённого успеха в защите прав человека, а в то время это было что то!

Как то осудили одного человека за превышение пределов самообороны и отец доказал, что никакого превышения не было и этого человека освободили. Действительно доходило до глупости. Если на тебя напали, то ты должен был внимательно смотреть, чтобы не превысить пределов самообороны, а то в тюрьму! Легче допустить, чтобы тебя убили, а то мучений не оберёшься. Вот такие были законы в социалистической державе, да и сейчас нет — нет, да и услышишь отголоски того права.

Отец вступил в общество по распространению знаний и стал ездить по районам для читки лекций. За каждую прочитанную лекцию он получал 10 рублей. 5 рублей из десяти он платил в общество, а пять забирал себе. И эти деньги шли в уплату жилищной ссуды. За одну поездку он читал до десяти лекций. Там были лекции по международному положению. по правовым знаниям и другие.

Когда он приезжал домой, дети открывали его чемодан и искали чего — нибудь вкусного, но там кроме старого хлеба с маслом и мёдом ничего не было. Но и это вызывало определённый интерес. Отец говорил, что эти деликатесы прислала лиса и дети сметали с чаем остатки былой роскоши.

Когда наступала пора отпуска, отец брал путёвку в санаторий и уезжал на месяц или в Гагры, или в Ашхабад, в ущелье "Фирюза", где благополучно отдыхал и заодно старался похудеть. Мать потом всё время удивлялась, что еда в санатории зря пропадала. А когда ей говорили

— А что, мол он тебя с собой не берёт?

Мать отвечала, что она хоть отдохнёт без него. И в то время, когда отец растрясал свои жиры в санатории, хотя было это бесполезно, такая уж у него была конституция, массивность, но не рыхлость, мать занималась вязанием, ремонтом дома, белила стены и потолок, а также всем набором занятий по дому, которые накапливались за год.

Наконец отец, отдохнув, присылал телеграмму, приезжаю мол, встречайте мол. И вся семья ехала на вокзал встречать своего главу. Благо, что билет на троллейбус ?7, который ехал на вокзал, стоил 4 копейки, а не 20 рублей как сейчас. И вот, нагруженные чемоданом и коробками с дырками, чтобы фрукты не испортились, все ехали домой. Ну а дома, само собой начиналась ревизия отцовых коробок, что кончалось дружным чавканьем.

И когда угомонившись, умывшись, все садились напротив отца, тот начинал рассказ. И так повторялось каждый год. Потому что отец не хотел терять бесплатные путёвки. А купить за деньги хорошую путёвку не мог, не было денег. И поэтому приходилось использовать бесплатные путёвки и может не туда, куда бы хотелось.

Однажды он всё таки клюнул на предложение услуг от химика. Сделали ему ставни для дома, но они в скором времени рассохлись и в щелях было видно синее небо. Что значит не от чистого сердца!

Свободного времени у отца практически не было. С 9 утра до 6 вечера на службе, а для дома только один выходной. Но и тот использовался для ремонта дома и дворовых построек, так как всё было сделано некачественно и приходилось постоянно что нибудь поправлять.

Каждую субботу отец с сыновьями ходил в баню на Кирова. Сначала покупались билеты, затем отстаивалась длинная очередь и, наконец попадали в раздевалку. Там ещё не было шкафов, а только длинные лавки со спинками и крючками. Как ни странно, но ни разу вещи не пропадали. Потом долго мылись, а отец ещё и парился. А после дети шли в зал ожидания и с наслаждением пили газировку из автоматов, а отец ещё мылся и парился. Когда приходили домой отец пил чай, а потом долго обтирался полотенцем.

Ну, а о выезде на природу приходилось только мечтать. И даже когда выдавались очень редкие случаи поехать на Урал купаться или в кино сходить, неоднократно случалось, что отец в автобусе или на улице начинал задерживать хулиганов и семье приходилось долго ждать продолжения ,,банкета,,.

А когда приходили на Урал, то отец заставлял детей мыться с мылом / наверно, чтобы вода зря не пропадала, ведь дома тогда воды не было /. Потом садились на травку и кушали то, что захватили с собой.

При всей своей скромной зарплате отец частенько приносил с работы домой гостинцы и все дети с интересом ждали когда развернут газетный свёрток и... что же там?

Чаще всего это были французские булки или как тогда уже говорили ,,городские,, Вкус был потрясающим и ели их с чаем. Теперь их давно нет наверно потому, что ингредиенты для выпечки легко разворовать и получится простой хлеб. а рецепт довольно сложен — Французская/городская/ булка "Французская, или как ее позже стали называть, городская, булка — одна из самых старых в российском хлебопечении.".

В нашу булочную на Туркестанской когда-то привозили булки по 7 копеек. Но больше городских булок нет, как будто и не было их никогда. Им на смену пришли так называемые САЙКИ, которые вскоре стали безвкусные, как обыкновенный хлеб, а потом тоже исчезли.

А тем временем подрастали сыновья.

Старший, Пётр ( именно Пётр, а никак иначе ) учился хорошо , почти на одни пятёрки. Свободное время проводил у друзей по школе, где помогал по хозяйству, дрова пилил с друзьями, но домой никого не приводил и сам старался слинять побыстрее, чтобы, не дай бог, чего не попросили помочь.

А младшего брата с собой не брал, прямо таки отталкивал, — не ходи за мной, говорил ему. Вот и приходилось тому всё больше дома быть, отцу да матери помогать, что скажут.

А вот как сложилась его жизнь он расскажет от своего имени в следующем рассказе.

* * *

Часть четвёртая

* * *

Рассказываю я. Александр Алексеевич.

Я смотрю на внучку Вику,

которая сосредоточенно что — то рисует в своём альбоме и мне вспоминается моё детство.

Как хорошо им сейчас — много игрушек, фломастеры для рисования, детская мебель.

Живи, да радуйся.

Вот как другая моя внучка Саша.

Она ещё не умеет рисовать и потому доставляет себе удовольствие по другому — целый день бегает и прыгает. Бегать и прыгать и мы умели, а вот насчёт игрушек...

С этим был напряг.

Я помню: у нас была машина — грузовик, сделанная из дерева. Кабина была открытая и походила машинка на изделия довоенного автопрома. Колёса тоже были деревянные, ладно хоть круглые. Дедушка Степан один раз принёс нарезанные куски доски и мы играли с братом в кубики.

На новый год мы наряжали ёлку из надёрганных веток метёлки. Игрушки были целлулоидные — рыбки, лошадки и что то ещё, уж и не помню. Родителям было не до нас — они выплачивали ссуду и лишних денег у них не было. "Ёлку" мы втыкали в щель между досками пола и водили хоровод. Было весело.

Но больше всего мы любили бегать по улице с друзьями и даже не с друзьями, а соседскими детьми. Друзей у нас тогда не было, потому что соседи злились на нашу семью, за то что нам дали здесь участок под строительство дома, отрезав у них, так как у них был самострой. Когда наш отец был на войне, наши соседи захватывали себе участки земли, конечно без плана и разрешения. И так как отец служил в милиции, то нас звали ,,милиционеровы,, дети, что не усиливало нашу с ними дружбу. Иногда, когда нас начинали дразнить, мы с братом Петром били их аж до крови. Потом они приходили жаловаться к нашей матери и ей приходилось отмывать их от крови. Что интересно, "дразнюки" обычно были старше нас, но нас это не смущало. До сих пор помню их: Генка Вишневский и Юрка Кнутов, наши крестники. Кнутов потом работал на машзаводе, стал орденоносцем.

Здесь раньше был наш дом.

Я любил ранним утром выходить на улицу, сесть на корточки у своего забора и наблюдать как мимо идут люди. Тёплое солнышко пригревало меня и я получал от этого большое удовольствие. Скамеек у заборов нигде не было. Взрослым не нравилось, что по вечерам там собирались пацанята и шумели аж до ночи, они мешали им отдыхать. Это были 50 — е годы и телевизоров тогда ещё не было. Мы тогда развлекались по другому. В то время летом шли тёплые дожди и мы бегали под дождём как под душем и никто не простывал. На соседней улице была большая выбоина на перекрёстке и после дождя там образовывалась глубокая лужа, так мы в ней купались, как в озере. Почва была песчаная и грязи не было, чем мы и пользовались. А за нашими дворами в то время был ипподром. О, это была другая, взрослая жизнь! Я до сих пор отчётливо помню запах, который шёл от трибун, где по выходным толпился народ. Пиво и навоз, конский навоз и пиво. Территория ипподрома была огорожена железной изгородью, но мы находили в ней дыры и пролазили на скачки — по стеночке пробирались к трибунам и глядели как там зрители пили пиво и там же рядом отливали. Они наверно добавляли в пиво водку, потому что было много пьяных. Помню были и блатные, которые одевались как Промокашка — в завёрнутые сапоги и серый костюмчик. Нас оттуда, конечно гнали, но мы всё равно приходили в следующий выходной. Интересно.

— Один раз я нашёл там 5 рублей.

И нет чтобы молча исчезнуть, так я ещё и похвалился пацанам.

А потом они привели пацана повзрослее и отобрали пятёрку, сказав, что это он потерял. И я, чуть не плача, отдал, а то ведь будут бить.

И когда в следующий раз я увидел на улице, что из земли торчит уголок бумажного рубля, то по тихому слиняв домой, принёс лопату и выкопал рубль вместе с комом земли.

Затем унёс его домой и там осторожно отделил этот драгоценный РУБЛЬ от грязи.

И вот он мой рубль.

На него можно было здорово погулять. Тут и кино, и мороженное, и даже аттракционы! Короче, гуляй — не хочу!

Но это была такая редкость, потому и запомнилась.

И ещё летом пацаны бегали на Урал купаться. Нас с братом родители не пускали, боялись, что утонем. Оно и правда. Тонуло много. Когда я немного подрос лет эдак до 12 — и, то я потихоньку стал сбегать самостоятельно на речку. Сам, без спроса. Там по колено, по пояс стал учиться плавать. И один раз чуть не утоп. Зашёл по грудь и провалился в ямку. Взрослому эта ямка была бы нипочём, а мне хватило. Стал захлёбываться, глаза залило водой, стал паниковать. Слава богу рядом был взрослый парень, он меня ухватил и вытащил на мелководье.

До сих пор я помню тот ужас, который охватил меня. Я захлёбывался, а вверху, куда я тянулся был свет и я не мог дотянуться.

Я долго сидел на песочке, переживал, а мир вокруг потерял цвет, стал серым до тех пор пока я не пришёл в себя.

Родителям, конечно не сказал, а то бы получил за всё сразу. Но этот урок запомнил и потом уже не лез в глубину.

А на Урал всё равно ходил. Потихоньку.

В те времена с продуктами было туговато и мы мало чего видели кроме супа да каши, да вермишели с котлетами, вкус которых я до сих пор вспоминаю с неприязнью, и поэтому нет -нет, да и посещали чужие огороды.

Сейчас это покажется диким, а мы, нарвав какого нибудь зелёного горошка, ели его прямо немытым вместе со стрючками и были счастливы.

У соседа Чернова, дяди Саши был фруктовый сад.

Чего там только не было. И яблоки и груши, и сливы, но он был скупой до жути. Огородил сад колючей проволокой и сам то и дело ходил там, охранял.

Мы с братом долго думали, как бы изловчиться и натырить у него яблок. И придумали.

Нашли длинную рейку, в сарае на подловке, прибили на конце гвоздик и загнули его колечком. Затем пропустили бечёвку, сделав петлю. Осталось ждать удобного случая. Случаи были и не раз. Мы подсовывали петлю под яблоко, поднимали вверх к черенку и затягивали петлю. Затем осторожно отрывали яблоко и перетаскивали к себе.

Это была ,,технология,,.

Но, однажды, получился облом. Только мы начали свою операцию, появился хозяин и усёк наши поползновения отнять у него часть урожая.

Как он сразу закричал, как ногами застучал и мы брызнули во все стороны, но при этом не забыли спрятать орудия своего труда. Петька залез за доску, прибитую на дальнем заборе, а я спрятался в туалете, типа сортир. И затихарились.

Начался грандиозный скандал. Так как мы ничего не докладывали родителям, то они ничего и не знали и, естественно, стали за нас заступаться. Мы, конечно, понятия не имели, что тут произошло. Постепенно всё затихло.

Но жадность соседская не знала границ. У нашего забора с его стороны росла слива. Хорошая, с отделяющимися косточками.

Уж мы то знали.

И вот от него пролезли корни на нашу сторону и, в конце концов, у нас выросло дерево. Так сосед стал требовать, чтобы мы отдавали весь урожай ему.

Ага, хрена он получил. Так он прорыл канаву вдоль забора и врыл туда лист железа, чтобы корни не пролазили на нашу территорию.

Хазанов бы умер со смеха над этим идиотом. Но мы не умерли. Нам было не смешно.

И так до самой его кончины, он не знал покоя и всё придумывал нам всякие пакости. Зимой было много снега. Сугробы были почти до крыш. Даже приходилось по утрам откапывать террасу и делать проход к калитке. Мы строили во дворе лабиринты и играли там до одури. А весной это всё таяло. Сосед слева пробивал дыру к нам, чтобы вода стекала, а мы к соседу справа. Так он золой забивал пути стока воды, чтобы нам подосрать. Но мы стойко проделывали другие дыры и вода всё равно уходила к нему. Так вот мы и сражались за существование.

Летом я любил ходить в гости к родственникам. Недалеко от нас жили сёстры нашей бабки тётя Таня и тётя Матрёна, мы их так звали, потому что они не любили когда их называли бабушками.

У тёти Тани росли огурцы и я приносил за пазухой их в виде подарка.

У тёти Матрёны была коза Катька и она угощала меня молоком козьим. В саду росли яблони и, когда плоды созревали , я приносил яблоки домой, тоже за пазухой. Так и развлекался.

Через ипподром провели линию электропередач и у нас появилась новая забава — лазать на вышки. Я забирался невысоко, боялся, а некоторые забирались под самые изоляторы. Нас гоняли, но мы всё равно лезли туда.

И, наконец, случилось несчастье.

Один пацан упал с высоты и разбился насмерть. Помню, его звали Маркуша. Меня в то время не было там, но я видел под вышкой кровь и даже мозги. С тех пор мы не лезли на вышки. Опасались.

А ещё мы собирались группой человек по шесть и рассказывали анекдоты. Конечно, по нынешним временам всё было примитивно, но нам это так нравилось, что мы смеялись до упаду.

В те времена люди ходили в серой, чёрной или тёмно — синей одежде. На детей это тоже распространялось и мы бегали по улице в чёрных или синих трусах.

Однажды моя мама сшила мне трусики, типа плавки из цветного материала в цветочек для ношения дома. Я как-то забылся и выбежал в них на улицу. Меня увидели и поднялся визг, хохот и все пацаны стали показывать на меня. Я сначала не понял, а когда до меня дошло, опрометью бросился домой и плача содрал с себя эти злосчастные труселя и больше никогда их не надевал.

На нашей улице в то время не было водопровода и мы ходили за угол на колонку за водой с вёдрами. Это было очень не удобно и тяжело и, наконец, жители окрестных улиц договорились проводить водопровод. Стали рыть траншеи под трубы. Раньше на этом месте было кладбище и на соседней улице при рытье траншей попадались кости и черепа в истлевших гробах. Мне не очень хотелось лезть туда, но многие пацаны находили там кресты из драгоценных металлов и даже казачьи шашки. Бегали там многие, но только одному пацану не повезло.

Его засыпало землёй, которая обрушилась на него. Еле откачали. Но наглотался он земли здорово. как я помню, звали его Панарам. И сестра его там бегала маленькая, вечно голая. На нашей улице тоже вырыли траншеи и мы по ним бегали с удовольствием, так как там не было гробов с костями.

Однажды я бежал по траншее и почувствовал удар по ноге. С начала не придал этому значения, но потом ощутил, что штанина мокрая. Думал что описался и побежал домой менять штаны. Оказывается я наскочил на скобу, торчащую из стенки. Потекла кровь. Когда прибежал домой, мама меня перевязала, но всё равно решила вести меня в травмпункт. Дело было вечером, троллейбусы уже не ходили и мы пошли пешком. В то время наши люди на такси не ездили. Кое-как добрались. Там зашили мне рану и сделали противостолбнячный укол. Шрам так и остался на всю жизнь. Много ещё шрамов получили мы за годы детства.

Тем временем приближалась школьная пора. Мы с мамой пошли на базар и купили для меня форму. Фуражка с кокардой, ремень с пряжкой и гимнастёрка с форменными брюками, ну и ботинки. Надо сказать в те годы, а это были 50-е очень много людей ходили в форме. Сравнительно недавно кончилась война и у населения было много форменной одежды, а у некоторых и единственная. А новая стоила дорого. И вот по улицам шла серая масса людей. Почти каждой специальности соответствовала своя форма одежды. Вот и школьники тоже сподобились заиметь свою спецуху. Как только принесли мою школьную одежду, я надел фуражку и побежал на улицу хвастаться перед друзьями. Сколько лет прошло, а я до сих пор помню их имена Люда Кретинина, Таня Журавлёва и Толик Банников. С Таней мы будем учиться в одном классе, но не долго . Их семья потом переехала куда-то. В сентябре я пошёл учиться в 34 школу, что на Красной площади / так улица тогда называлась/. Потом она стала Выставочной улицей, а после улицей Жукова. С нашей улицы со мной учились Саша Крюков, он жил напротив нашего дома, Таня Золотарёва, она жила слева через дом. Первые четыре класса прошли быстро и незаметно. Я был отличником.

Небольшие проблемы начались с пятого класса. К нам в класс стали подселять второгодников / они же хулиганы /. Ходить в школу стало не так комфортно как раньше. Были такие — Сашка Литвинов, Сашка Галич, некий Шпиль и ещё некоторые. Мешали они учиться, шумели на уроках и доскрёбывались до учеников. И никто не перечил этим козлам, боялись. Так что не только в настоящее время ученики ведут себя по скотски, но и тогда были как говорится ,,отдельные случаи,,. Понятно, что учиться я стал хуже, на четвёрки и пятёрки. В школу ходить не хотелось.

Не надо быть великим физиономистом, чтобы догадаться о том кто же в классе лишний и это при том, что многих на фото нет. А так как в посещениях школы я особой прелести не видел, я всё больше погружался в мир книг.

Я записался в библиотеку им. Кольцова, которая стояла на углу улиц Бассейной и Красноармейской и практически каждый день стал туда ходить. Начал с тоненьких книжек сборников сказок и постепенно толщина книжек увеличивалась. И тематика книг соответственно изменялась с каждым годом. Так что к 7 классу я перешёл на классическую литературу и фантастику СССР. Стал брать на дом уже книг по пять. Но самые интересные книги хранились в читальном зале. Там я и познакомился со своим другом Виктором, с которым дружу и до сих пор. Там, в читальном зале, я впервые увидел и прочитал альманахи ,,Мир приключений,,. Я прочитал их все восемь штук. Они были огромные, раза в два больше обычных книг, но меня это не смущало. Я их поглощал, сидя в читальном зале по несколько часов подряд, пока библиотекарь не отправляла меня домой. К окончанию школы я практически прочитал всё самое интересное, что было в библиотеке. Домой я забирал уже книг штук по десять и записывал их сам, так как библиотекарша уже устала заполнять мне формуляр.

В те времена, а это были конец 60-х годов, в книжных магазинах всё меньше появлялось интересных книг, в в начале 70-х их не стало вовсе. А в стране выпускалось книг больше, чем в любой стране мира и мы считались самой читающей страной. Парадокс? Нет, обычное воровство. Все эти продавцы, директора магазинов настолько обнаглели, что на прилавки практически не доходил ходовой товар, всё присваивали себе. И всё это проделывалось с приятной улыбкой и патриотическими речами. Конечно, всё себе они не забирали. Часть уходила родственникам, часть продавцам из других магазинов — на обмен на другие дефицитные товары, а часть на продажу спекулянтам, которые продавали всё это ещё дороже. И при цене официальной 1 руб.50 коп, а это была средняя цена художественных книг в СССР, на толчках, которые скромно именовались ,,книжный рынок,, книги стали стоить 15-20 рублей, а особенно интересные до 40 рублей. В 70-х годах на заводах служащие получали 120-150 рублей, а рабочие 150-200 рублей в среднем. Поэтому люди , которые страстно хотели почитать новую интересную книгу, будь то фантастика, детектив или классика, здорово опустошали свой семейный бюджет и мало что позволяли себе кроме этого, но зато директора и простые продавцы с товароведами разъезжали в новых ,,Жигулях,,. Конечно автомобиль могли купить и рабочие со служащими, но по очереди, через завкомы.

Однако вернёмся к школе. Постепенно проходили школьные года. Класс наш так и остался недружным. Ученики сближались в основном парами и в школьное время, а в свободное время вся их дружба прекращалась. В школе доминировали как и прежде те, которые своих одноклассников в грош не ставили и были довольны своей наглостью. Это были: Сашка Литвинов, по кличке Белиш, он потом умер от малокровия. Я помню его бледные губы, но больше помню, как он меня обзывал — борец Бамбулла, поднял два венских стула.

Сашка Курасов, в будущем спекулянт, вор и, как следствие заключённый, а после,, уважаемый,, бизнесмен и меценат; Чиликин Игорь, в будущем директор филиала МАИ в Химках, демагог и вообще неприятный тип. Почему знаю? В форумах студенты МАИ довольно откровенно судят своих преподавателей. Да и сам я некоторое время с ним переписывался в интернете. Так у него дочь живёт в Канаде, а сам он отвратно отзывается о верхушке власти. Как будто он сантехник какой нибудь. Не могу понять чем ему-то Путин не угодил. Ведь не бедный. Короче, тварь ещё та.

Ну и другие, по мелочам. Так что друзей в классе я не приобрёл. Наверно, я слишком строго судил о них, но что поделаешь, воспитание! Так и подошёл выпускной вечер. Окончил школу я хорошистом. Ну и слава богу. Как говорится, отмучился.

В те времена мы жили бедновато и я хотел после окончания школы пойти работать, чтобы заработать деньжат, приодеться, завести себе подружку, а то ведь без приличной одежды и без денег, какая тебе цена — так себе, ну и девушка будет соответствующая. Но тут родственники взбеленились.

В институт! И всё тут.

Пришлось, скрепя сердце подчиниться. Подал документы в Политех. Побыстрее завалил зкзамены и пошёл работать. Справедливости ради должен признать, что мне это было сделать легко, так как я и в самом деле не блистал знаниями.

Куда идти работать, вопрос передо мной не стоял. Ещё в школе на уроках труда нас учили на обувщиков, короче, на сапожников. Я научился работать на швейной машинке, научился кроить заготовки для обуви. Летом подрабатывал в объединении ,,Урал,, закройщиком. Вот и сейчас не долго думая, пошёл туда же, но уже не закройщиком, а рантовщиком. То есть пришивал рант к союзке, натянутой на колодку.

Коллектив был знакомый и меня приняли хорошо. Кстати, в то время, когда я там работал в СССР перешли на рабочую 5 — ти дневку. Для нас, любителей погулять , это была лафа. Но и для стариков тоже было не плохо. Больше времени стало для работы на дачах. Но и зарплата у сдельщиков стала меньше. Так что выбирай, что кому нравится. Так я проработал до весны 1967 года, а потом уволился и стал готовиться к поступлению в медицинский институт.

Почему в мед? Родственники так захотели, особенно тётки Шура и Валя хотели чтобы я стал врачом. И их потом лечил. А мне было до лампочки. В мед, так в мед. Ну и поступил.

По физике помог мой школьный учитель Александр Иванович. Я хоть и готовился, но физику так и не понял.

А Александр Иванович это знал, но по доброте душевной не мог он оставить своего ученика в беде. И денег никаких не потребовал. Вот такие были люди. Дай ему Бог здоровья, если он ещё жив.

И стал я учиться на врача.

Какого? До этого было ещё далеко.

Потянулись дни, похожие один на другой. Анатомичка — кости, сухие мышцы. Девчонки, жующие пирожки и в то же время листающие анатомический атлас, и перебирающие мышцы от трупа. Вот это то, а это не то. Я смотрю на них и у меня назревает в душе неудобство. Физкультура. Игра в баскетбол, который я не перевариваю. Целый день хожу потный после него. Почему не последний урок? Всем пофигу. Гистология. Микротом. Режем листочки на слои и рассматриваем в микроскоп. Страшно интересно. Захватывает. История КПСС. Очень нужный предмет для лечения больных. Каких только?

Сблизился с Валерой Бормотовым — он уже умер сейчас, и Володей Рычковым, который сейчас начальник военного госпиталя у вещевого рынка Локомотив.

Всё хочу сходить к нему и не решаюсь — как он ещё примет меня, ведь к нему небось ходят то и дело разные просители, вот и про меня он может подумать то же самое.

Сидим на лекциях, гуляем до кафе ,,Отдых,,. Апофеоз всему — играем на лекциях в преферанс.

Записался в секцию фехтования. Сначала работал на шпаге. Но после того как сломал шпагу о соперника, значит сила была и немалая. Просто я старался не применять её. Боялся, что кого нибудь прибью и меня посадят. Отец уж больно запугивал меня тюрьмой и я перешёл в саблисты.

Анатомичка наконец-то достала меня. Велено достать труп из ванны с формалином и срезать кожный и подкожный слой до обнажения мышц. Дали скальпель. Всё.

На этом моя учёба закончилась.

Отдохнув и набравшись сил, я устроился на работу на Оренбургский инструментальный завод.

В то время он так назывался.

Я стал учеником шлифовщика во втором цеху. Цех был большой, но деревянный. Было там довольно темновато и свет горел круглые сутки, потому что была и третья смена.

Мастером там был Михаил / Мидхат / Камалов.

А учился я у шлифовщика Саталкина, дяди Саши.

Хорошее было время. Никакого давления я не испытывал со стороны начальства. Всё было легко и спокойно. Завод из режущего инструмента выпускал только свёрла. Они были разного размера и назначения.

Свёрла цилиндрические от 1,3 мм до 12 мм и Свёрла с коническим хвостовиком от 8.0 мм до 36 мм. А также специальные свёрла длиной до 400 мм и диаметром с 5.2 до 8.5 мм.

Цех был разделён на две части проходом или проездом, потому что там и ходили люди и ездили электрокары,которые возили тары со свёрлами и заготовками и многое другое. Когда входишь в цех, налево был фрезерный участок. Там работали одни женщины и молодые и пожилые, всякие. А направо был шлифовально — заточной участок. Там я и работал. Станки были полуавтоматические. То есть, их надо вручную зарядить, померить, поправить и собрать уже отшлифованные свёрла. Работа была несложная и рабочие успевали во время работы не только покурить, но и поиграть в шахматы. Был у нас такой шлифовщик Щуплов, который в шахматы играл всё свободное время. А ещё был Уразов, который если поддавал хорошенько, то вечно просил за него убирать станок. Накопит в ящике большую кучу готовых шлифованных свёрл и прикинется пиджачком, мол — не могу, мол — сил нет. Помогите. И так частенько. Молодёжи в цеху было мало, да и знакомиться я особенно не стремился. Всё равно весной в армию идти. Итак уже две отсрочки было. Отец отмазал потому, что раз в стройбат, другой раз на север. Ну а третий раз пришла повестка в войска связи. Моему отцу знакомый майор из военкомата сказал, что войска очень хорошие и надо идти. Ну я и пошёл.

* * *

*Часть пятая

* * *

*

Служба в армии.

И вот 18 мая 1969 года меня проводили в военкомат, а там уж нас собрали в кучу и повезли на вокзал. Нам интересно было куда это мы поехали, но сопровождающие нас офицеры делали морду ящиком и только кормили отговорками, что мол это военная тайна. Сейчас думаю — ну что за идиотизм. И так пацаны взволнованы, а они ещё мурысь наводят — нашли тайну! Государственную! Кое-как переночевали и на другой день приехали в Арзамас. Город в Горьковской области, теперь Нижегородской. Не знаю как насчёт промышленности, в то время я об этом не думал, но церквей там было море. Военная часть куда мы прибыли, размещалась в бывшем монастыре. Здания были толстостенные, что помогало летом от жары, а зимой от холода. В то время у меня там не было фотоаппарата, а сейчас в/ч 17845 выглядит так. Сначала мы были в карантине, то есть в казарме на втором этаже, где потом так и пробыли остальные полгода. В этой военной части нас будут учить передавать на ключе и принимать на слух азбуку Морзе и работать на средствах связи. И в конце концов мы должны были стать классными радиотелеграфистами. Эта учебка была из ОСНАЗа. Так тогда назывались войска связи особого назначения и использовались для работы и сообщения с агентами оперативной разведки в соседних странах. На втором этаже, где мы жили, находились два взвода. Первый, где ком. отделением был Николай Ковальчук и Четвёртый, где ком. отделением был Сергей Малетин. Вот у Малетина я и служил. Почему я говорю об отделениях, да потому что других не помню. Всё таки прошло 47 лет, а это довольно много. А зам.ком.взвода у нас был старший сержант Заболоцкий. Такой серьёзный был товарищ и без всяких тараканов в голове, как у некоторых его товарищей.

В столовую нас водили строем и с песней. Кормили неплохо, но мало. Был у нас один сержант, он очень хотел похудеть к дембелю. Ну и худел бы себе, но он отыгрывался на нас. Чай или компот выпьет и командует:

— Рота, встать. Выходи строиться.

Первый раз я не понял ситуации и не успел толком поесть, а потом приноровился и начал съедать всё мгновенно, так что весь обед был уже во мне, а вот многие другие этого не смогли понять и ходили вечно голодные. До сих пор моя жена ругает меня, что я так быстро заканчиваю обедать.

— Я,— говорит,— не успела ещё сесть за стол, а ты уже всё съел.

Ну что поделаешь, привычка.

Подружился я там с Толиком Адамовым. Он был почти местный, то есть из города Богородск, Нижегородской области. Он как и я любил помечтать и мы часто с ним беседовали на разные темы. Даже о том, как хорошо было бы попасть в спецназ и совершить подвиг. Вот такие мы были глупые и наивные.

Тем временем карантин закончился, мы приняли присягу и стали полноправными курсантами учебного центра. Утром нас будили в 6 часов и выгоняли на зарядку, затем завтракали в столовой и в 9 часов начинались занятия по специальности и другим нужным и ненужным предметам. Сначала нас учили работать на телеграфном ключе, разрабатывать кисть руки.

Вёл занятия зам.ком.взвода ст. сержант Заболоцкий. К окончанию курсов мы должны были сдать на 3 класс радиотелеграфиста. Тем временем мы стали ходить в увольнения, конечно с Толиком Адамовым. Нам выдали парадку ещё старого образца. Мы ещё не успели толком пришить погоны, как прибежали ребята фотографироваться. Ну и нас тоже запечатлели.

Потом вместе со всей 24 группой 4 взвода 2 роты. Особенно идти было некуда и мы просто гуляли и ели мороженное. Между тем начались занятия по приёму радиотелеграмм. Стали изучать приёмники и передатчики. Приёмник был Р-250М и передатчик Р-641 морского базирования.

Ходили мы на эти занятия на приёмо-передающий центр и не только днём, но и по ночам. Для тренировки в боевых условиях. Помимо занятий мы ещё несли службу по охране военной части, то есть ходили в караул, а также работали на кухне. Я в основном ходил в караул. Сначала был постовым, а затем разводящим. Я старался службу нести исправно, но вокруг встречались такие болваны, что невольно и я попадал под гнев начальства.

Так однажды я разводил смену на пост и нам попался навстречу командир роты майор Новичков и, увидев, что у моего солдата небрежность в обмундировании, а у него ремень был на яйцах, как тогда говорили, а также шинель вся в сборку, как зипун у деревенской бабы, он сделал мне выговор и сказал, что хотел меня оставить в школе сержантом, но теперь изменит своё намерение.

А надо сказать, что остаться в радиошколе инструктором или командиром отделения была в те времена мечта многих, да и честь немалая.

Я расстроился, но по истечении времени понял, что всё к лучшему. И в дальнейшем вы поймёте, что так оно и есть. А этот курсант, который меня подвёл под монастырь, был из местных и не кого не хотел слушаться, а тем более мои указания совсем игнорировал. А что я мог с ним сделать, стучать на него? Этого я не мог сделать, не приучен был.

Однажды командир отделения Малетин проверяя чистоту, обнаружил снизу у моей койки пыль. Вы бы видели как он просиял. Как же Воронин наконец то проштрафился. И он повелел во время обеденного перерыва протереть койки всего отделения. Приказ я выполнил и Малетин сказал, что бы я больше так не делал. Вот какое преступление я совершил.

С Толиком Адамовым мы так и дружили, наши койки были рядом и после отбоя мы тихо беседовали, пока не начинали шикать на нас усталые солдаты.

С другой стороны рядом спал солдат из Орска, Сашка Иноземцев. Чем он запомнился, так тем, что пердел он по страшному. До сих пор помню эту вонь. Я даже хотел его отлупить, но нас растащили. С тех пор я люто его ненавидел, впрочем взаимно.

Между тем время шло и настала пора экзаменов. По приёму и передаче у меня проблем не было, а вот физической подготовки я побаивался. Ну не бегун я и всё тут. Но слава богу кое как пробёг— в последних, но получил зачёт. По химической подготовке я малость схитрил. Нас вывели в поле и там стали заставлять одевать химкомплект. Я увидел, что сдавших отделяют по группам и незаметно присоединился к группе, которая сдала на 5. А командиры, увлечённые экзаменацией солдатиков/ курсантов /, ничего не заметили. Ну и слава богу, мне это было на руку. Выдали нам удостоверение радиотелеграфиста 3 класса и значки. Стал я владельцем набора всех значков и нашивок.

Это на шапку.Это на рукав.А эти на грудь мою богатырскую.

Настала пора отъезда по точкам, так называли военные части для дальнейшей службы. Они были в разных городах и даже за границей. Наиболее ценились, по слухам, Тирасполь — в Молдавии, там было много фруктов, ГДР ну и большие города. Меня распределили в город Алма — Ата.

Между тем у меня спёрли шапку. Хорошая была шапка — почти как офицерская. Обращение к сержанту помогло мало, ну поругался он немного с шоферами, а это они спёрли, но так и ничего не добился. Взамен мне подсунули какую — то вонючую, пахнущую бензином, потому то я и узнал, что шофера наследили, шапчонку. Ну я это так не оставил и решил сам навести порядок. Заметил у новеньких курсантов, ещё в карантине, приличную шапку и незаметно подменил её. Так и сошло. Нас осталось из роты человек шесть, а остальные уже разъехались по точкам. Поселили нас в отдельную комнатушку и мы там жили с неделю, не вставая рано прямо как дембеля. Но всему приходит конец и хорошему тоже.

Пришла наша очередь.

Из всех оставшихся помню только Семёнова Александра из Орска, вот с ним мы и поехали в Алма Ату. Поехали мы с сопровождающим на поезде и, кстати, через Оренбург. Я послал родителям телеграмму. что тогда то и тогда то буду проездом, встречайте, мол. Но написал попросту, что буду ... числа в ... часов, а эти часы были ночью и родители подумали, что я проеду вчера. Ну и пришли в предыдущий вечер, когда я ещё ехал где то около Саранска. Конечно мне было очень обидно до слёз, но коли дурак, так кто же мне виноват. Наконец приехали в Алма Ату, сели в автобус и скоро были в части. А было это в ноябре и было уже холодно. И когда меня завели в палатку, я обалдел.

Зимой в палатке жить хуже не придумаешь. По углам лёд налип у потолка, а так как мне отвели койку на втором ярусе, то большого удовольствия я не испытал. Меня сразу присмотрел старослужащий по фамилии Воронин. И сходу, так сказать по родственному, дал задание пришить ему подворотничок.

Оп-па-на... Приехали!

Пришил.

,,Старик,,похвалил и сказал, что он будет меня опекать. То есть — вы его не обижайте, я его сам обижать буду. На душе стало хреново. Это что же полтора года в палатке жить! Обалдеть и не встать. Вечером нас построили и повели в столовую — километра за три. Столовая была огромная — на дивизию, наверно, и грязная до жути. Ели, а вернее жрали из пластиковой гибкой посуды, жирной, плохо мытой. Не вкусно, не сытно, не сладко. Короче, всё на х.. Потом пришли обратно в палатку и легли спать. А утром...

А утром за мной пришли. Целый подполковник с голубыми галунами и голубым околышем, короче лётчик. Вот номер!

-Я, подполковник Турков,— отрекомендовался он.

Пришёл за тобой. Будешь служить в нашей части. На должности начальника радиостанции.

Я припух.

— А жить где я буду,— спрашиваю я его.— Здесь в палатке?

— Нет. Наше помещение в другом месте,— и показал на длинную казарму одноэтажную.

Я забрал свои шмотки и мы пошли в новую жизнь.

И вот мы входим в моё новое жилище.

Длинный коридор, пол дощатый, светло коричневый.

Дневального нет.

Слева на двери табличка — Дежурный по части. Дверь приоткрыта. Внутри сидит старлей в портупее.

— Товарищ подполковник,— и садится после отмашки.

— Вот, принимайте нового жильца.

Мы идём дальше. В коридоре стоит зелёный стол для с киями для игры в бильярд.

— Тут целый чемпионат проводят.

— Играешь?

— Нет, не пробовал.

— Ничего, научишься. Времени впереди у тебя много. Главное, служи прилежно и всё будет хорошо.

И я начал служить.

Оказалось, что военная часть в которую я попал. находилась в двух местах. Начальство в штабе округа САВО / Средне — азиатский военный округ /, а остальные офицеры и солдаты на 40-вом километре какого то там шоссе, я уж и не помню какого, как бы прикомандированные к узлу связи ОСНАЗ. Работа связистов велась в основном по установлению связи с агентами, заброшенными в Китай.

А это был 1969 год. Только что прошли события на острове Даманском.

И в нашей части велась работа по вербовке, обучению и заброске агентов, в основном уйгуров, есть такая народность в Синцзян-Уйгурском автономном округе Китая. Они не дружили с китайской властью, а у власти была народность хань, которая их /уйгуров/ не пускала к самоопределению. Ну и наша советская власть этим пользовалась. Конечно, занимались этим только офицеры, а мы, солдаты, были обслуживающим персоналом.

Помню в красном уголке в ящике стола было полно цитатников Мао на китайском и русском языках. Читал я их — порядочная чушь. Повтор общеизвестных житейских правил, которые выдавали за мудрость председателя Мао.

Сначала я поселился в кубрик к основному составу и, соответственно, жил по их правилам. Занимался уборкой помещений. Ходил в наряд, как велел их зам.ком.взвода Волков. Кстати, он чем-то смахивал на нашего зам.ком.взвода из Арзамаса Заболоцкого, но в отличие от того был довольно шустёр и не дурак выпить.

И вот мне присвоили мне звание младший сержант.

Местные иногда стали посмеиваться — молодой, а уже в начальниках / должность у меня была начальник радиостанции/, правда радиостанции самой ещё не было.

И однажды один ефрейтор, некий Горбачёв Серёга, когда его поставили мыть полы, решил переложить свою работу на меня. В смысле:

— Эй, молодой! А ну ка помоги старичку,— а он на полгода больше отслужил, на мол тебе тряпку, паши, а я покурю.

Ну мне стало как-то обидно, ладно дембель какой нибудь, а то хрень безлошадная будет мне приказывать. Ну я его и послал. Тебе дали работу, говорю, ты и делай, а мне своей хватает. Он окрысился и говорит, ладно салабон, разберёмся с тобой вечерком. Мне стало не приятно, даже боязно, но деваться некуда, сказанул — надо теперь держаться. Жду вечера. И за мной, конечно, пришли.

Захожу я в каптёрку, это так называется помещение для склада обмундирования и прочего добра, они уже сидят. В основном ,,старики,, ну и ,,потерпевший,,. Садиться не предлагают. Волков начинает изрекать,

— Ты что же не подчиняешься приказам старших?

— А кто тут старший, отвечаю, если Горбачёв, то он ефрейтор, а я младший сержант и ему не подчиняюсь.

— Ты должен подчиняться всем старослужащим.

— Нет, говорю,— что мне приказывают, то я всё выполняю, а делать за других их работу не собираюсь.

— Ты,-говорит,— не прав и потому мы тебе сейчас отобьём ,,присягу,, по жопе ложками.

— Ну,— говорю,— попробуйте.

И берусь рукой за табуретку, а они были массивные и с прорезью в сиденье для руки.

— Кто первый подойдёт,-убью!

Поднял табуретку и жду, а в душе уже накачал себя, что мол — будь,что будет, не дам себя позорить.

Волков был не дурак и всё понял.

— Ну ты и псих,— говорит,— ладно иди мы с тобой потом разберёмся.

Я отвечаю,что я не гордый могу и уйти.

И пошёл.

Так они и не разобрались со мной до конца службы. Кишка у них оказалась тонка. Впрочем, что взять с радистов. Это стройбат зверствовал, так как у них много было чёрных, кто на знает, это дагестанцы, чеченцы и прочие с гор.

* * *

** Часть шестая

* * *

**

Скоро меня и других солдат из нашей части 03811 перевели жить в другой кубрик, где я стал зам.ком.взвода. Пока у меня было свободное время, я решил заняться учёбой на радиостанции. Ну узле связи было несколько радиостанций на автомобилях.

Р — 820, Р — 102.

Доложил начальству. Подполковник Турков договорился с их начальством и меня стали пускать туда для занятий.

Вскоре я сдал на 2 класс радиотелеграфиста. Стал тренироваться дальше. Успехи были, как говориться, на лицо. В передаче на ключе я перешёл уже с колебаний кисти руки на ,,мандраж,,. Это когда рука остаётся неподвижной, а колебания такие частые, что их не видно, кисть руки как бы вжимается в ключ и мелко трясёт его.

Но. Как обычно случается маленькое НО.

Мне дали радиостанцию с водителем.

Водила был из нового призыва, только что из учебки. Звали его Людвиг Цыхоцкий.

Был он парнишки весёлый, лёгкий в обращении и мы с ним отлично ладили. С ним то мы и поехали получать радиостанцию.

Она оказалась новенькая, на базе Газ-66. Называлась она — Радиостанция большой мощности Р-118 БМ-3.

Привезли в часть и стали ждать указаний. Когда приехал Турков, он вскрыл опечатанную дверь, осмотрел и сказал мне.

— Ну вот, теперь твоё дело привести её в порядок и быть готовым к выполнению заданий.

Я заверил его, что всё будет тип-топ. И мы с Людой, как я его звал про себя, стали работать.

Прежде всего я осмотрел станцию внутри, примерился — удобно ли будет работать. А там было много чего.

Передатчик Р-118 БМ-3

Приёмник Р-250 М,

Ещё один приёмник Р-311,

Коммутирующие устройство,

Буквопечатающий аппарат СТ-2М

Ну и как апофеоз — дисковый магнитофон для записи радиограмм на большой скорости и прослушивания на малой скорости.

И всё это надо было расположить так, чтобы не вставая, можно было бы дотянуться до всех приборов.

И стал я шастать по складам и чердакам в поисках облицовочного материала. И нашёл такие замечательные по тем временам панели, что главное, с каких то заграничных приборов, что таких и купить то нельзя было нигде.

Всё скомпоновал, прикрутил и доложил своему начальнику. Конечно, всё это свершилось не в один день, а с месяц пришлось мне порыскать, но дело сделал.

Наконец, приехал подполковник Турков, да не один, а с командиром нашей части полковником Тафинцевым.

Поглядели они, посидели, покрутились и выдали вердикт, что они в первый раз видят такую замечательную радиостанцию.

Обычно у других тесно и не так красиво. Так что одобрили сказав, что за такую работу отпустят меня в отпуск с выездом на родину.

Я обрадовался и стал служить дальше, ожидая когда же это сбудется.

Тем временем ко мне стали поступать помощники по связи.

Одного — Ваську Блекоту, с моего призыва нашли в другой части, другого — Серёгу Лихошерста прислали из учебки Арзамаса.

Хоть Серёга и был помладше Васьки, но я его определил в свои заместители — он был пошустрее Василия.

Но когда больше людей, то и проблем больше. Постепенно состав нашего взвода стал увеличиваться. Прислали нам ещё несколько шоферов и одного радиста Колю Путрина моего земляка из восточных районов Оренбургской области. Конечно, радист из него был никакой, но он был коренаст и силён, а потому я использовал его на трудоёмких работах вместе с Васей Блекотой, а в радиостанции управлялся один Серёга Лихошерст. Набрали шоферов в основном из казахов. И в этом была большая ошибка командиров. Они стали задирать носы, мол мы тут хозяева и будем делать то, что захотим. Так сказать, организовали антипартийную группу. К ним присоединился и один русский водила Иванов, не помню уж как его звали. И вот с ними мне приходилось постоянно конфликтовать. И в конце концов мне это надоело и я пожаловался командиру нашего взвода капитану Бельскому. На что он мне сказал, что командир соседней части ОСНАЗ полковник Тургенбаев специально отказывался набирать себе в часть казахов, мотивируя это тем, что они тупые, заносчивые и не послушные. А вот наш командир части полковник Тафинцев это не учёл. И капитан пообещал разобраться с этим вопросом. Вскоре двух самых непослушных солдат Иванова и Болмагомбетова перевели в другую часть и у нас стало гораздо спокойнее.

Одно успокоилось, но вскоре произошло новое событие.

Прислали как то Ваське посылку из его деревни, а там как водится грелка со свёкольным самогоном. Ну решили выпить по этому поводу. Я не возражал — тоже был не дурак выпить. И вот, когда офицеры разъехались по домам, мои гаврики сгоношились и засели в кунге радиостанции. Я тоже присел с ними, хотя был в наряде дежурным по парку. Разлили. Я понюхал — сивуха страшенная! Подумал ещё, если понемногу пить, нажрусь до чёртиков.

Поэтому говорю Василию — Наливай кружку, а армейская кружка 300 грамм,— раз выпью и пойду.

Выпил, как следует закусил и пошёл дежурить дальше, а они остались и ужрались в драмаган или в сиську, уж и не помню. Вечером Ваське стало плохо, вызвали старшину, а он рядом жил за забором. Он принёс кефир, стал его отпаивать, кое-как Василий уснул. Друзья его по застолью тоже пьяные были до безумия. Один в постели налил, другой стал убегать и прятаться, при этом дико хохотал. Ну а я дежурил. Конечно был навеселе, но в глаза это не бросалось, да и курить я тогда начал и Памиром накачался, чтобы не унюхали. А утром приехал командир. Всех построили, подняли и меня, хотя я спал после наряда. Дежурный по части капитан Кузнецов, как я помню, показал полковнику кто тут вчера был пьяный, указал и на меня. Я ему стал возражать,

— Товарищ капитан, а вы меня видели пьяным?

— Ну, не видел, но запах вроде был.

Полковник ему и говорит — отставить, не пойман, значит не виноват, а всем другим объявил по 10 суток.

К тому времени нас определили столоваться в соседнюю часть, она была за забором и мы туда ходили без строя и через этот самый забор. В столовой узла связи кормили неплохо, но здесь было гораздо лучше. Выглядело это примерно так.

Обычный рацион был у нас такой — мясной суп или борщ, гречневая каша с мясом и компот. Конечно, старики борзели, но я подсуетился, познакомился с хлеборезом. Мы с ним сошлись по характеру — оба любили поболтать и вкусно поесть, хотя толстяками не были. И теперь, когда старики начинали выбирать себе лучшие куски мяса, а тем кто помоложе доставались лишь сало и кости, я вставал, отдавал им всё мясо, а сам шёл к хлеборезу и он накладывал мне в чашку самые лучшие куски. Я приносил и раздавал их своим ребятам. Старики стали было соваться со своими претензиями, но я им сказал — своё получили и хватит, это моя инициатива и потому распоряжаюсь этим сам. Они поняли свою ошибку и больше не возникали. И вообще, я с ними поговорил, и сказал им, что если они хотят хорошо жить, то пусть себе живут и мне не мешают. Как говорится — во избежание. К тому времени я ведь был уже зам.ком.взвода в своей части.

— С этими ,,стариками,, вообще случилась страшная история.

Как то один солдат, звали его Пухов, пошёл исправлять проводку в электрощите по приказу командира их радиоузла, повесил табличку ,,Работают люди,, и начал работать. Так нет, появился один старик по фамилии Симонов, его так и звали ,,старик Симонов,, он смотрел телевизор, и не глядя на табличку включил рубильник. Пухов сгорел заживо. Что интересно, Симонову ничего не было. Приехали родители погибшего, им что то наврали и всё закончилось на этом.

С отпуском всё тянули и я уже и не надеялся, как объявили, что скоро будут учения в штабе округа и мы должны не подкачать.

Перед началом учений мне выдали частоты для радиосвязи и велели настроить аппаратуру на эти данные, чтобы приехав в место сосредоточения быстро вступить в связь. Подполковник Турков мне сказал, что если мы займём призовое место, то я уж точно поеду в отпуск, тем более, что у меня теперь есть замена. Я не долго думая сказал ему

— Товарищ подполковник, а первое место вам бы не помешало?

— Да, это было бы замечательно, но уж больно матёрые связисты есть в других частях.

И я ему предложил, что когда объявят тревогу, мой экипаж не будет всех ждать, когда построятся в колонну, а поедем сами, одни, и приехав на место , раньше всех объявим, что мы на месте.

Я видел, что ему моя идея понравилась, но он колебался, а вдруг с нами, что нибудь случится и тогда ему будет хреново. Но я его убедил, что ехать мы будем осторожно тем более, что утром движение слабое и вряд ли мы с кем повстречаемся.

И, наконец, уговорил.

С вечера приготовились и стали ждать. Спали при этом в полглаза. И, когда завопила серена, мы быстро завели ,,шишигу,, и поехали. На КПП нас пропустили без слов, их предупредили о нас и вот мы, как говорится вышли на оперативный простор. А надо сказать, что наше место сосредоточения находилось около совхозного сада. И мы приехав на место, загнали машину в капонир, раскинули антенну — наклонный луч и вступили в связь со штабом округа. Нам ответили — ждите и мы стали ждать нашу колонну.

А когда они приехали, мы сидели на свежем воздухе и ели яблоки и груши.

Кстати, мы вообще фруктами были не обделены. Рядом с нашей частью был аэродром, а за ним колхозный фруктовый сад. Мы несколько раз по разрешению дежурного по части ходили туда за яблоками. Конечно, он был тут не причём, так они все боялись проштрафиться. И вот мы набирали рюкзаков и двигались в поход. На хвост нам садились все кому не лень. Тут и дежурный по части и часовые на аэродроме, и разные друзья. И вот преодолев всяческие препятствия в виде ручья и сторожей, мы набивали рюкзаки яблоками и шли домой в часть. Иногда нас шугали сторожа, но это было редко. Всех наделяли всех непричастных и сами наедались до отвала. Но вернёмся к учениям.

Конечно, на нас посыпались всякие ништяки, типа в отпуск cъездить и так далее. Ладно, думаю, твои слова, да богу в уши.

Это было в сентябре, а поехал я в отпуск, аж в январе.

До дембеля оставалось пять месяцев. Ну хоть что то перепало и ладно. И вот взял я билет на поезд Алма-Ата — Москва и поехал.

— В поезде познакомился с симпатичной девушкой Людмилой Максимовской, как сейчас помню. Она работала на почте в Алма Ате. Договорились встретиться, когда вернёмся. Приехал домой в Оренбург. Погулял, отдохнул, сходил на свой завод посмотреть как там дела. Как всегда встретили хорошо, похлопали по плечам, мол как ты вырос, повзрослел. Сходил на женскую половину цеха, на фрезеровку. Познакомился с новенькой девушкой Татьяной Матрос. Приезжай, говорит с армии к нам. Ну так, как же, конечно приеду, говорю. Как говорится-не было ни гроша, да вдруг алтын, в смысле аж две девушки сразу. И скоро поехал обратно в армию. Последние четыре месяца, я в основном гулял.

Сходил в увольнении на почту.

Спрашиваю,— а у вас работает Людмила Максимовская, на всякий случай, а то вдруг обманула.

Нет, не обманула.

Выходит, такая симпатичная вся из себя. Личико круглое, брови чёрные. Сначала было не узнала, но почти сразу нашло на неё узнавание. Заулыбалась. Даже имя моё вспомнила.

Договорились о встрече. И стали мы встречаться.

И каждое увольнение мы стали проводить время вместе. Понравилась она мне, да и Люда меня не отталкивала.

И вот однажды, она меня и спрашивает,— скоро ли я уезжаю домой, в смысле демобилизуюсь.

В мае,— отвечаю.

А не хочешь ли ты взять меня с собой,— говорит.

Ну я, естественно и отвечаю, что это моя самая заветная мечта.

— Ну тогда я устрою вам с мамой переговоры у нас на телеграфе или даже на номер вашей части переведу разговор и ты ей сообщишь о наших планах.

Ладно,-говорю, -буду ждать.

Иду я с увольнения в часть и думаю, вот мол как Людочка подсуетилась. Я же знаю свою мамочку и что она скажет. А скажет она, ты мол ещё пацан, не обут, не одет и жить нам будет тесно. Вот поработай, деньжат накопи, в очередь на получение квартиры встань / а тогда квартиры бесплатно давали по очереди /.

И когда мне сказали, что по телефону меня вызывают из Оренбурга, я попросту ничего не сказал матери о Людмиле. Испугался трудностей, да и с родителями ссориться не хотел.

С тех пор не видел я её, обиделась.

Ну что же всё понятно.

Я её не могу осуждать, а себя тоже понимаю. Жизнь есть жизнь.

26 мая я поехал домой.

Закончилась моя служба.

* * *

* * *

Часть седьмая

* * *

* * *

И вот я дома.

Не буду описывать радости встречи, это само собой, только помню, что в первый же вечер я пошёл к друзьям. Ближним другом был Сашка Крюков, но он женился и жил в другом месте и отправился я к Таракану. Так назывался Валерка Тараканов, который в своё время учился в школе с моим братом, но по общему умственному развитию с ним не подружился, а мне он подошёл. Он был очень наивен и над ним мы шутили не злобно. Он не обижался, лишь бы с ним общались, а другие его довольно зло обижали, на что он только стеснительно улыбался и робко отбивался. И вот я приоделся, благо что довоенные шмотки мне ещё подходили и двинулся в гости. Прихожу и вижу, что встречает меня симпатичная девушка.

— А Валера дома? — спрашиваю я её.

— Да, говорит, проходите.

— Тут и Валерка нарисовался, услышал голоса. Обнялись, конечно. Спрашиваю,

— Ты, что женился, что ли.

— Да нет, это квартирантка у нас живёт. Ну и сразу договорились вечером устроить маленькое бардельеро.

Валентина, так звали квартирантку, пообещала подружку пригласить. Привела двух. Одну я сразу узнал, она работала секретарём у декана мед. института. Лилия её звали, а другая, тоже симпатичная, была не знакома и её звали Надя. Вот с ней то я и подружился и гуляли мы до самого поступления на работу, а потом времени стало мало, да и поднадоела она мне уже порядком. Оказалась довольно таки глуповата и с ней было скучно. Тем более, что в серьёзные отношения вступать было рано и на том мы расстались.

После двухмесячного отдыха я отправился поступать на работу на завод свёрл или иначе Оренбургский инструментальный завод. Меня как и раньше направили во 2 цех работать шлифовщиком.

Я сначала не узнал цех, но потом оказалось, что старое деревянное здание сгорело ещё когда я только ушёл в армию и за это время построили новый кирпичный цех. Стал он гораздо больше и светлее. Старики были те же, а из молодых появились новенькие.

С одним из них мы познакомились. Звали его Владимиром Долгих. Все последующие годы работы мы так и работали рядом или почти рядом. Парень он был общительный, любил читать книги и неплохо играл в шахматы — на моём уровне, так что счёт у нас был примерно поровну. Плохо у него было одно, он был довольно небрежен и слегка неаккуратен. Ну что поделаешь, у каждого есть недостатки, просто приходится мирится с ними.

Работа складывалась у меня нормально, начальник цеха Вознюк Виктор Викторович со мной был как отец родной. У него вообще характер был замечательный, зря не любил расстраиваться по пустякам, но к нарушителям трудовой дисциплины был строг.

Я это просёк и когда охота было погулять просто отпрашивался у него, приврав при этом слегка.

За те годы я "похоронил" многих родственников, устранил много наводнений и встретил много электриков, чинивших старую проводку.

Жизнь шла своим чередом. Работа была не очень сложная и мы в рабочее время успевали даже поиграть в шахматы. Играли в основном с Вовкой Долгих — силы были примерно равные.

Так прошло два года. В 1974 году меня призвали на переподготовку в Тоцкие лагеря. Сказали, что будут готовить из нас офицеров запаса. Познакомился я там с хорошими ребятами. С Александром Аляевым мы до сих пор перезваниваемся, поздравляем друг друга с праздниками. Были мы там три месяца. В основном пили водку, пели под гитару песни и ходили в деревню к девочкам. Короче, занимались военным делом настоящим образом. Как завещал великий Ленин. Как учит Коммунистическая партия. Присвоили нам по окончании курсов звание младший лейтенант. Как в песне — Младший лейтенант, парень молодой все хотят с тобой ла-ла-ла-ла-ла. В конце 1973 года умерла тётя Таня Репьёва. Она сломала бедренный сустав и толком не долечившись стала заниматься домашними делами и опять сломала его же. Уже не встала. А в январе 1974 года умерла моя бабушка. На 92 году жизни. Долго лежала и болела. В том же январе умерла жена брата Петра Валентина. Вот так одну за другой хоронили мы своих родственников.

А потом на завод прислали нового секретаря партбюро, некоего Малкова. И он развернул кипучую деятельность по приёму в партию молодых передовиков производства. И как — то зазвал в кабинет меня и Татьяну Матрос — фрезеровщицу с нашего участка, а потом и говорит,

— Мы решили принять вас в коммунистическую партию, как лучших рабочих завода. Вот берите бланки и пишите заявления о вашем решении вступить в члены КПСС.

Ну мы тут стали отнекиваться, что мол нам рано, что мол недостойны ещё. На что последовал ответ:

— А кто тогда достоин, если не вы. Пока не напишите, не выйдете отсюда.

Вот так "добровольно" мы и вступили в ряды, так сказать. Ну мы то ладно, а представляете сколько карьеристов, желающих пролезть на руководящие посты и в партии, и на производстве получили возможность мутить воду и разлагать партию и общество изнутри. Огромное количество! И всё из желания секретарей выполнить план по приёму в партию любой ценой. Сначала я был кандидатом в члены КПСС, но прошёл год и на собрании партийной организации завода меня торжественно приняли в члены КПСС. Теперь я был действительным членом. Все очень обрадовались, ведь теперь можно было скинуть с себя обязанности и перекинуть их на меня. И вскоре я стал секретарём партийной организации цеха. С начала я немного опасался, ведь работа серьёзная, но оказалось, что все наши коммунисты совершенно равнодушно относились к партийным делам и им, главное было побыстрее уйти домой. Собрания проходили следующим образом. Я зачитывал доклад, предлагал высказаться в прениях. Никто не хотел. Я закрывал собрание и все радостно разбегались по домам, на бегу выражая мне свою благодарность. А вскоре меня выбрали в члены ревизионной комиссии райкома. Я стал часто отпрашиваться с работы по партийным делам. Мне это так понравилось, что я стал отпрашиваться и тогда, когда просто хотелось погулять, я ведь был ещё не женат. Конечно, все эти гулянки оплачивались по среднему заработку. Когда я ходил с проверками по партийным организациям нашего района я видел, что всем эта бодяга надоела хуже горькой редьки. И всё потому, что никто из ответственных товарищей не ходил в люди, не вёл пропагандистскую работу по воспитанию у людей понимания нужности партийной работы. Они сидели в кабинетах и писали отчёты в вышестоящие организации. Начиная с завода и выше. Я как-то спросил у секретаря партийной организации завода, когда он с людьми начнёт работать, на что он ответил, что вот с бумагами разберётся и тогда... Так он и не разобрался. Перевели на другую, более ответственную работу, а на его место уже никого не прислали. И мы выбрали председателя завкома в секретари. И начался распад совершенный. Никто на собрания не хотел ходить и, видя такое дело, я написал заявление о выходе из рядов. Это было в 1990 году. Я предложил созвать собрание, чтобы я объяснил, почему я выхожу из КПСС, но собрание так и не сумели собрать. И я отдал свой партийный билет, и сделал дяде ручкой. А через год началось повальное бегство из КПСС, начиная с Ельцина и кончая простыми, рядовыми членами, а многие просто перестали платить взносы и этим показали, что больше не хотят иметь дело с этим бардаком. Я удивляюсь, как это Зюганов набрал себе партию, ведь видно, что он просто болтун и настоящий преемник тем, кто развалил и партию и страну. А я тем временем женился на замечательной девушке и нас появился замечательный сынок Максимка. И стало мне не до того, чтобы думать о партиях разных и судьбах государства, а просто надо было выжить в то непростое время. И мы выжили, и теперь ещё и внучек няньчим, замечательных.

* Часть восьмая *

Как мы работали.

Когда я поступил на работу шлифовщиком на Оренбургский завод свёрл в 1968 году, то я понятия не имел, что такое шлифовщик и как вообще делаются свёрла. В отделе кадров меня ещё спросили, кем я хочу там работать. На что я даже не знал, что ответить и меня направили туда, где требуется рабочая сила, то есть во второй цех. Цех этот был основной и из него поступали на склад готовые свёрла. В нём-то мне и предстояло работать. И поставили меня учеником шлифовщика к Саталкину, дяде Саше. Станок был был самый старый и самый грязный на участке шлифовки. Работа заключалась в том, чтобы шлифовать сваренные цилиндры из двух сортов металла, который покороче на хвостовик и который длиннее на рабочую часть будущего сверла. Диаметр заготовки был изначально примерно 15 мм, а после ряда шлифовок он становился 12,5 мм. Приходилось шлифовать в три прохода. Вся эта операция называлась сырая шлифовка. Вокруг станка стояла туманом водяная пыль, так как снималось много металла и был сильный нагрев. Соответственно и в шлам уходило много металла, смешанного с абразивом. Приходилось раз в три дня чистить станок от накопившейся грязи, а то не оставалось места для охлаждающей жидкости. Две недели я был учеником и вертелся как заведённый. Я специально попросил дядю Сашу, чтобы он поменьше работал сам, а побольше мне указывал, что делать. И это дало свои результаты. Через две недели я стал работать самостоятельно и пошёл в смену. И работал я на этих станках около года. а потом пошёл на повышение и перешёл на работу шлифовщиком свёрл. Работал я на этом же участке, но станки были более совершенные. Конечно, они были такие же старые и грязные, но были посовременнее и оснастка была предназначена для более точной работы.

Принцип работы был тот же, но так как шлифовались закалённые свёрла, то необходимо было соблюдать конус шлифования и чистоту поверхности. Про точность размера я уж и не говорю ( 0 — -1,5 сотки ). После нашей операции свёрла затачивались и клеймились. И всё, на склад. И так я работал десять лет и за это время я внедрил шлифовку без обдирки и стали мы делать за смену в два раза больше свёрл, но конечно, нас на этом деле не поощрили, а наоборот снизили расценки и получать мы стали не в два раза больше, а только процентов на двадцать. И когда в 1980 году меня вызвала к себе наша начальница Хромова, тётя Тая, а мы с ней были в очень хороших отношениях и предложила мне перейти работать на другую работу, а именно наладчиком на новые станки голландского производства фирмы "Gefra", то я сразу согласился, потому что на старой работе мне было уже давно скучно. Когда эти станки поступили на завод, то в Москву послали на учёбу электрика Морозкова Евгения и инженера Платонова Михаила. Не знаю чему там научился Мишка, но Женя изучил не только электрические схемы, но даже кое чего стал понимать и в электронике. В последствии, в основном он и ремонтировал станки по электричеству. А когда я появился на участке, где расположили новые станки, то там был только один шлифовщик Фахрутдинов Ренат. Он очень не охотно и с чувством превосходства показал мне как работают эти совсем ещё новые станки. На этом он посчитал свою миссию выполненной и удалился за стол читать учебники, он учился в вечернем институте. И я стал осваивать станки Спибомат V-103, так они назывались, самостоятельно.

И скоро освоил, но трудов положил я на это не мерено. Чтобы изучить работу станка и его устройство, мне пришлось облазить его и сверху и внутри, но зато через несколько лет я знал эти станки наизусть и мог делать на них, что угодно и даже то, что по паспорту сделать было невозможно. Пришлось даже попросить перевести к нам шлифовщицей фрезеровщицу Тамару Зиновьеву. Она была очень умная и работящая и скоро не только обеспечила нас шлифованными заготовками, но и помогала нам в обслуживании станков. Потому что мои напарники, а к нам присоединили ещё одного шлифовщика, были ленивы и большую часть рабочего времени играли в карты и домино. И так мы работали лет десять, а потом нам купили станки модифицированные. Они были более удобные в работе. но и их было больше. Старых станков было четыре, а новых восемь. Пришлось набирать целую бригаду. Стало нас восемь человек. Но замену себе я так и не нашёл. Были пара человек от которых мог быть прок, но они нашли себе другую работу и ушли, а остальные тупо заряжали, собирали, но хвастались, что они очень здорово разбираются в станках. Но как и прежде мне приходилось перестраивать и ремонтировать станки самому. Даже слесарей я не допускал к ремонту моих станков, слишком сложной для них оказалась работа.

Были у нас в цеху станки для винтового проката с нагреванием ТВЧ / током высокой частоты / и был там наладчик Глебов Валерий. Я периодически подходил к нему, интересовался как станки у него работают. Валера рассказывал, что кроме него на заводе никто не может настраивать эти станки, что они очень сложные и даже при правильной настройке выдают много брака, и показывал целые вёдра брака. И вот однажды он заболел. Начальник производства схватился за голову, что теперь делать. Думал он, думал и приходит ко мне. И говорит, что кроме меня никто не сможет освоить эти сложнейшие станки. Пришлось мне оставить на время своё хозяйство и пойти замещать Глебова на его очень сложной работе. Посмотрел я на станки, полазил в них и понял, что принцип тот же, что и у моих станков и стал их налаживать, и настраивать по своему разумению. Настроил и стал работать. Оказалось, что ничего сложного в них нет и если аккуратно их настраивать, то работают они прекрасно. Приходит ко мне контролёр и просит отдать ей брак на списание. Я показал ей несколько свёрл, на что она очень удивилась и сказала, что у Глебова брак был вёдрами. И я понял, что он специально дурил мозги начальству, чтобы его ценили.

В 2000 году меня попросили съездить в командировку в Ленинград, где в то время жил и работал бывший директор нашего завода Бакаев Владимир Дмитриевич. После приватизации завода его выжили с его места представители криминальной группировки и он взяв свою долю, а она была не маленькая, так как в Ленинграде он построил себе нехилый коттедж в курортной зоне и организовал строительную компанию, которая занималась в большей степени посредническими операциями и имела штат сотрудников. С собой он захватил один станок из тех, что я налаживал и продал его на Сестрорецкий инструментальный завод. Там не было специалистов по этим станкам, хотя и имелись станки ,,Гефра,, старого образца. И вот он договорился с нашими начальниками, чтобы послали туда меня для пуско-наладочных работ. Я выяснил условия и они мне подошли. Вскоре я полетел на самолёте в северную столицу. В аэропорту меня встретил сам Бакаев и на его машине ,,AUDI A4,, мы поехали в Сестрорецк.

В Сестрорецке он устроил меня жить в общежитие политехнического техникума в отдельную комнату. Ну, слава богу, хоть так. Дал мне на расходы 1000 рублей на расходы и наказал, чтобы я не экономил, а как закончатся ещё даст. В то время зарплата у меня на заводе была чуть больше 2000 рублей. На другой день он заехал за мной и мы пошли на Сестрорецкий инструментальный завод. А там, оказывается, все были в отпусках. Так что пришлось мне идти гулять и тратить деньги, а Бакаев остался договариваться, чтобы хоть кто-нибудь пришёл на работу и открыл нужный нам цех. И так я прогулял дня три, пока не нашли технолога цеха, который открыл нам инструментальный цех. Он сразу предупредил, что там никакого инструмента нет и он не знает, чем я буду работать. На что я ответил,

— Ты открой, а я уж найду то, что мне надо. Цех ведь идентичен нашему и я знаю, что и где может находиться.

Он здорово сомневался в моих словах, но цех всё же открыл.

Когда я увидел свой бывший станок, то даже малость ошалел. Он был установлен, нарушая все законы физики. При работе зона шлифовки заготовок охлаждалась специальной жидкостью и затем перекачивалась обратно на дальнейшее использование. Так здесь жидкость вместо того чтобы свободно переливаться в центрифугу для очистки и перекачки в станок, должна была течь вверх. Вот это у них специалисты. И когда я показал это технологу, он сначала не поверил и даже выказал своё недовольство, но когда увидел всё своими глазами, то просто обалдел. А когда я пошарил по стеллажам и нашёл нужный мне инструмент, он окончательно поверил в мои способности и больше мне не возражал, а только успокаивал меня, чтобы я не ругался на их безобразия. Станок я конечно собрал и даже пустил временно, до тех пор пока они не переделают систему охлаждения. Собрали комиссию и приняли мою работу и готовые свёрла размером в 1 мм. Кстати, производительность у них в цеху была в десятки раз меньше нашей, но зато зарплата была выше нашей.

А потом я вернулся на свою работу и оставался на ней до самого закрытия завода. А вот почему его закрыли, это целая история. Оренбургский завод свёрл всегда был передовым среди заводов его профиля и продукция его пользовалась большим спросом. Когда наступила эра приватизации наше долбаное ельцинское правительство много предприятий приватизировало, которые и без этого работали нормально. Так было и с нашим заводом. Контрольный пакет акций захватила криминальная компания, которая набрала приватизационных чеков по тюрьмам и, когда объявили, что завод стал ЗАО, то тут и вынырнул лидер бандитской группировки некий Лебедянский, кличка "Лебедь" и завод стал скатываться к своему концу. Стали закупать ворованный металл и химикаты. И качество стало стремительно падать. И в 2005 году завод закрыли и его территорию отдали в аренду торговцам. Рабочие и служащие стали лишними и все были уволены.

И пошёл я в люди. Сначала устроился на машзавод фрезеровщиком, но там меня обманули с зарплатой и я ушёл на завод Гидропресс. Там тоже стал работать фрезеровщиком. Работа эта мне понравилась и я старался как можно лучше осваивать азы мастерства и у меня многое стало получаться, но в феврале 2007 года я сломал, стоя у станка лодышку, нога подвернулась на сломанном деревянном трапе, и более трёх месяцев я болел, а когда вышел на работу, то не смог полноценно работать и уволился. Окончательно вылечившись я опять пошёл на машзавод. На этот раз меня пригласил туда мой бывший мастер, пообещав хорошую зарплату, и я доработал там до пенсии. Вот и всё. А что было со мной на пенсии читайте фантастические рассказы под общим названием "Хроника попаданца в 1972-й год".

* Конец повести, но жизнь продолжается. *