Бессмысленный мир

Дракон легко, как по льду, выскользнул из обломков и в мгновение ока очутился у экспедитора, с интересом наблюдая за его рукой. Чутким стальным носом он нашел браслет на его левой руке и вопросительно посмотрел на экспедитора. Тот улыбнулся — снова одними губами — и, отстегнув браслет, протянул его зверю. Тот осторожно коснулся языком. По телу его пробежала электрическая искра, вспыхнув на кончике хвоста, после чего он ринулся назад к опушке, как-то вытянулся вверх и взмыл голубой молнией в небеса, прогрохотав на прощание громом.

Экспедитор номер сто девяносто три радостно смотрел ему вслед, приложив мертвый браслет словно козырек. Потом отбросил его в сторону, подошел к обломкам самолета и стал ждать.

Может, они все-таки вернутся за ним?

3. В жертвенном пламени

Экспедитор проснулся с открытыми глазами, и солнечные зайчики танцевали на его лице. Он поднялся с мягкого мшистого ковра и с наслаждением потянулся. Утро раскрасило лес яркими красками — зеленым, оранжевым, красным. Среди мха рассыпались ягоды-бусинки и натертые до блеска шляпки грибов. А на могучих вонзившихся в землю ветвях тихо покачивались в вышине древние деревья. Их корни давно потеряли силу и бессильно болтались на высоте — экспедитор едва смог бы дотянуться до них рукой.

Старый, добрый лес. Экспедитор углубился в него три дня назад, прекратив бессмысленное ожидани. И с тех пор он ни разу не сомкнул глаз. Дремал на ходу днем, впитывая цвета и запахи, а ночью смотрел на танец звезд и комет над шевелюрами деревьев. Тоска отступила, заполнилась благоуханием трав и лунным светом, тревоги и заботы утонули во мху.

Однажды, правда, ему пришлось свернуть в сторону: белесый и уродливый налет на деревьях очертил кругом с виду неприметную поляну, и экспедитор не рискнул вступить на нее. Правила мира требовали осторожности, пусть даже излишней. И потом, экспедитор не хотел нарушать чьи-то границы. Хотя бы из уважения к тому, что так явно их обозначило.

В середине дня экспедитор приметил жароволка, греющегося на солнце. Тот, учуяв экспедитора, поднял голову, угрожающе заворчал, высунув раздвоенный язык, и с ворчанием удалился, то и дело оборачиваясь. Экспедитор вздохнул: когда-то он подходил к ним без страха и гладил их бронзовую шкуру. А потом... А потом пестрый свет льющегося сквозь листья солнца и ветер прогнали невеселые мысли прочь.

* * *

На исходе дня экспедитор вышел из зеленой прохлады молодого леса, ласково попрощавшегося с ним после леса старого. Перед ним раскинулось поле, на котором язвой торчали с десяток полуразрушенных деревянных домов. Старые, покосившиеся, почерневшие от времени и брошенные своими хозяевами. Земля, как могла, пыталась зарастить эту загнивающую рану, оплетая стены плющом и мхом. А где-то вдалеке чернел над полем дым. Экспедитор вздохнул и направился к домам. В лесу он без опаски спал на траве под деревьями, зная все звериные тропы и метки территорий, да и просто зная, чего ожидать. Но рядом с человеческими творениями может случиться что угодно. Дерево — оно и есть дерево, само по себе. Крепкое — выстоит, гнилое — рухнет. А вот построенный из этого дерева колодец сам по себе ничто. Крепок его создатель — выстоит, даже если древесина и сгнила. А если гнилой человек мастер — развалится, и ничего ты с этим не сделаешь.

Беспокойно осматривая заброшенные неуютные дома с распахнутыми дверьми и окнами, экспедитор невольно оборачивался в зелень леса и подумывал, а не вернуться ли туда. Один из домов приглянулся ему больше прочих: он почти не покосился, и, не будь дверь выбита с петель, выглядел бы обжитым. Даже стекла на окнах чудом сохранились.

Он вошел в пустую и просторную избу. Ничего, кроме печи по центру, внутри не было. Зато к дальней стене была приставлена лестница на чердак. Недолго думая, экспедитор забрался наверх и лестницу отбросил. Спуститься он и так сумеет, главное чтобы одичавшее зверье не вскарабкалось наверх.

Освобождая чердачный угол от тенет и паутины, экспедитор вспоминал последнюю встречу с жароволком в лесу. Черт его знает как, но они словно чувствуют, что именно экспедитор пять лет назад выяснил их природу: жароволк совершенно не горит в пламени, даже мертвый. Тогда и вышел приказ обувать солдат исключительно в сапоги из шкуры жароволка, и на них началась охота. Впрочем, сапоги помогали мало. Они, конечно, не сгорали в залпах огнеметов и пламени взрывов, зато сгорали сами бойцы. После битвы сапоги бережно собирались и отправлялись назад в часть для очередных новобранцев.

Когда солнце село, экспедитор уже спал, завернувшись в спальный мешок. Через щели в покатой крыше нежно светила луна, но совсем скоро ее заволокло черным дымом, и стало совсем темно.

* * *

Утро встретило его запахом дыма. Если что-то горело, то экспедитор не мог понять — что. Не ветки елей и сосен — он бы сразу узнал их. Дым был мерзостным. Хотя и вплетался в него приятный голодному желудку запах жаренного мяса. Пайковые таблетки, которыми он питался весь поход, хорошо держали на ногах, но желудок требовал иной пищи.

Экспедитор открыл глаза и понял, что на него пристально смотрят две пары глаз, показавшиеся над полом чердака.

— Надо притащить его к костру, — хрипло говорил один, ничуть не таясь.

— А стоит ли? — пробормотал второй, встряхнув рыжей шевелюрой, — вишь, он не спит.

Экспедитор поднял голову. Обе пары глаз тут же скрылись, и из под пола раздалось перешептывание. Экспедитор натянул сапоги, хрустнул шейными позвонками и осторожно подошел к краю, согнувшись под низким потолком. "Раз не убили тут же, значит выживу, — подумал он, — однако как меня сморило, что я их не заметил. Лес что ли сделал меня беспечным". Впрочем, вряд ли лес. Сам экспедитор нечасто бывал в ситуации, когда беречь и провожать было некого. А себя беречь он уже давно отвык.

— Спускайся к нам, неожиданный гость, — раздался сильный голос, который, однако, прозвучал сдавленно, будто ему было тесно в груди говорившего, — Огонь ждет тебя.

Последняя фраза показалась двусмысленной, но другого пути все равно не было. Спускаясь по заново приставленной лестнице, он разглядел перемены в доме. Не в печи, а прямо посреди избы возвышалось пламя костра, вокруг которого сидели, заворожено глядя в огонь, тринадцать человек. Мужчины и юноши, даже не одетые, а завернутые в какие-то толстенные тряпки, словно прячась от лютого мороза. Двое сидящих у двери подбрасывали в костер свежесрубленные деревца из молодого леса, а те отчаянно трещали, словно борясь за свою жизнь. Но огонь ломал их волю, сжигал все соки и перемалывал в пепел.

— Садись с нами, — прозвучал тот же голос, и властным движением руки было указано место. Экспедитор осторожно обошел людей и сел, как и было велено, позади двух мужчин, а те словно нехотя подвинулись, уступая ему часть тепла. Отсюда он мог видеть говорившего. Был ли тот стар или юн? Сложно сказать. Лицо его бело как мел, и было неясно, какие из пляшущих линий лишь отблески костра, а какие — тени от морщин. На руках его были массивные толстые перчатки — такие экспедитор видел раньше у пожарников. Из его горла вырвался сдавленный кашель, и он прикрылся кулаком.

Слева от него сидел тот самый обладатель рыжей шевелюры, совсем еще мальчишка, сидел и смотрел на трескотню веток в огне. Первого своего визитера экспедитор не видел, или же просто не узнавал в другом свете. Он обернулся — стекла покрылись черной копотью и света не давали.

— А не опасно так? — спросил экспедитор, указывая на костер, — можем сгореть вместе с домом.

Рыжий парень вдруг покраснел, словно экспедитор сказал какую-то непристойность, и беспомощно взглянул на бледного предводителя.

— Можем, — ответил тот, — но этого не стоит бояться. В заповедях сказано "Разведи огонь". А мы, — он обвел рукой сидящих, — чтим заповеди. Все вышло из огня и в огонь уйдет.

Экспедитор кивнул. Правда, он когда-то давно был на лысом холме, где неизвестная рука выбила в граните заповеди живущим, и помнил, что написано там было гораздо больше. Но начиналось все действительно со слов "Разведи огонь". Впрочем, сам экспедитор считал это творением человеческих рук, а не божественным промыслом, и потому никакого интереса к заповедям не испытал.

Послушник у двери, у которого закончились заготовленные дрова, достал железную рукоять от колодца (не его ли вчера видел экспедитор на подходе к деревне?) и так же бросил в костер. Экспедитор улыбнулся, следя за его движением, но, похоже, никому не показалось это странным.

— Оно же не будет гореть, — высказал он вслух, и снова рыжий послушник заалел, будто услышав непристойность.

— Все горит, — проговорил предводитель, — если достаточно долго держать в огне, и достаточно сильно верить, — при этих словах он покосился на юношу рядом, — Все сгорит, и в огне будет очищение.

— Но зачем? — искренне удивился экспедитор, — чем плохо то, что есть вокруг?

— Тем и плохо, — разъяснял предводитель, — все то, что не питает огонь, плохо.

— А после костра становится хорошим, — язвительно произнес экспедитор.

— Нет. После костра оно перестает быть. Его предназначение исполняется.

— Сгореть на костре — предназначение?

— Да.

"Безумец ли он?" — спросил сам себя экспедитор, заглядывая в бледные глаза. Нет, не безумец. Он смотрит ясно, держится прямо и говорит складно. Но как будто бы он поражен какой-то болезнью, от которой нет исцеления. Экспедитор окинул взглядом лица сидящих — они не были столь бледны. Но и не раскраснелись от пламени, как сам экспедитор. Будто случайно он прикоснулся к ладони сидящего рядом. Тот одернул холодную, как лед, руку и в ужасе обернулся на экспедитора. Потом улыбнулся и сказал тихо:

— Осторожней, брат. Я подумал, это искра костра.

Набравшись смелости, экспедитор спросил, обращаясь к предводителю, который снова закашлялся:

— И мое предназначение тоже?

Тот, не прекращая кашель, кивнул, и вслед за ним закивали головами все сидящие.

— И твое?

На этот вопрос предводитель не успел ответить. Раздался грохот и вой, и в избу вошли трое мужчин, одетых в то же тряпье, волоча за собой извивающегося жароволка. Лапы и морда были перемотаны проволокой. И тут же, не сговариваясь, те, кто сидели ближе к выходу, схватили зверя и швырнули в костер. Во все стороны метнулись щепки и искры, от которых шарахнулся в сторону рыжий послушник.

Зверь лежал мордой к экспедитору, и взглядом словно насмехался над ним. Через мгновение огонь дополз до его глаз, и ему пришлось закрыть их. Чешуйчатая кожа покраснела от жара, раскалилась и держащая его проволока. Он прекратил дергаться и замер, чтобы в движении не открыться огню, и лишь негромко подвывал сквозь сжатые зубы. Когда выгоревшие ветки под его весом надломились, и к потолку устремился сноп искр, экспедитор опомнился

— Не мучайте его. Жароволк все равно не сгорит, — экспедитор поднялся с места, судорожно размышляя, как залезть голыми руками в костер.

— Ты думаешь? — зло процедил бледный предводитель, — зачем же ты встал? Исполнить свое предназначение и шагнуть в костер?

— А каково твое предназначение? — рассвирепел экспедитор, — греться у этого костра?

Сидящие с негодованием загомонили, но предводитель закрыл их рты поднятой рукой. Он улыбнулся. И сказал что-то, на что остальные согласно закивали, а рыжий послушник смущенно заулыбался, глядя в пол. Но бледные больные глаза его, пусть на мгновение, успели выдать правду. Экспедитор, не помня себя, перемахнул через сидящих, сорвал перчатку с бледной старческой ладони, и рывком вытолкнул жароволка к дальней стене. Выхватил флягу, загасил прилепившиеся к раскаленной шкуре угли, и тут же обернулся к сидящим — не рванулся ли кто остановить его.

Но никто и не дернулся. Только сдавленный сильный голос произнес, обращаясь к кому-то:

— Видишь? Вот они и сгорели. Нужно было просто достаточно верить.

Рыжий послушник с сомнением смотрел на него и жароволка на полу, но потом отвернулся к костру и тихо кивнул. Не поворачиваясь более к ним спиной, экспедитор присел и стал распутывать проволоку, то и дело одергивая пальцы от обжигающих нитей.

— Но как же та женщина? — вдруг встрепенулся юноша, уставившись на предводителя, — она не сгорела? Я видел, как она ушла!

— Она сгорела, — скрипнул зубами бледный безумец, — и ты сгоришь — раньше срока, если будешь дерзить.

Проволока на передних лапах поддалась, и жароволк, оттолкнув экспедитора головой, освободил пасть, разгрыз путы на ногах и ринулся прочь. Никто не посмотрел ему вслед, да и на экспедитора больше никто не смотрел.

— Пойдем, парень, — экспедитор обратился к рыжему, но тот сделал вид, что не слышит его. А что если подойти и швырнуть этого старика в возлюбленный им костер? Нет, не сможет экспедитор так поступить. И вырвать никого из его власти он не в силах.

Он повернулся к дверям и вышел прочь, оставив кучку безумцев потешаться своим безумием, раз им так хочется. Путь его лежал дальше на север.

* * *

Это безумие оказалось разрушительнее всего, что он видел когда либо. Оно могло бы поспорить с войной, с чумой и с землетрясением, но не хотел бы экспедитор присутствовать при их поединке.

То, что от деревни остались лишь головешки, кроме этого самого дома, экспедитор понял еще сидя у костра. То, что молодой лес, из которого он вышел, радуясь жизни, обуян пожаром, он догадался. Но выжженной на много миль пустыни он себе и представить не мог. Он отправился в путь в полдень, и к вечеру так и не добрался до границы пепелища, с горечью взирая на скрюченные редкие деревца и почерневшие скелеты, попадающиеся ему на пути. "И все это чтобы задобрить, обогреть больного старика?".

Он менял направление, шел и на восток, и на запад, но как ни всматривался за горизонт, не видел ни верхушек деревьев, ни (хотя бы) крыш домов. Умерший край. Ни травинки, ни ручейка. А флягу он всю опорожнил на пылающего жароволка.

Ночь не принесла прохлады и облегчения. Земля, остывая после пожарищ, отдавала свой жар небу, суша и без того пересушенное горло экспедитора. Он беспокойно дремал, сглатывая слюну, но по-настоящему так и не заснул. А наутро он увидел жароволка, бредущего в ту же сторону. Обрывок проволоки болтался на задней лапе, и зверь то и дело подергивал ей. Высунув язык, он шел по выжженной земле и искоса смотрел на экспедитора, но уже без злобы. Экспедитор улыбнулся ему, одними губами. "Бедный зверь".

И они пошли вместе, на север, никуда не сворачивая, в поисках предела этого безумия.

* * *

В миг, когда от пекущего затылок солнца экспедитор перестал уже что-то понимать, ему привиделось, будто в плывущем перед ним воздухе, на сотню шагов впереди, идет женщина. Она обернулась к нему — и растаяла, как дым.

"Та женщина"

Экспедитору вспомнился золотой медальон в городе. Бред, наваждение, не может речь идти об одной и той же. И не могла она идти перед ними. Да была ли она вообще? Придумка архитектора, бред снедаемого болезнью мальчишки!

Жароволк навострил уши, припал носом к земле и все ускоряющейся рысью понесся вперед. Экспедитор напряг последние силы и припустил следом. Через сотню-другую шагов он догнал волка и рухнул на колени, зарывшись руками в пепел. Вода.