Псих: обновление

— Не любишь об этом, да?

— Не люблю.

— Хорошо, я не буду спрашивать. Если захочешь — сам расскажешь, ладно?

— Как-нибудь — обязательно, — пообещал я больше себе, чем ей.

Не так это просто.

Я снова поймал на себе Дашин взгляд — пристальный и изучающий, повторил:

— Смотри на дорогу.

— Не волнуйся. — Она помолчала и вдруг заключила негромко: — Ты просто дикий кот, Данил.

— Почему? — не понял я. — Почему дикий кот?

— Это уже моё личное. — Даша улыбнулась. — Ладно, расскажу. Когда я была ребёнком — не помню, сколько мне тогда сравнялось, может, лет двенадцать или тринадцать — к нам приблудился дикий кот. Произошло это в конце ноября, а зима в том году была холодная необычайно. Кот просто пришёл — уверенно, как к себе домой — и остался, и ничего с этим поделать было нельзя. Тощий, серо-полосатый, весь в шрамах, ухо надорвано и половины хвоста не хватает, но исполненный такого достоинства — просто робеешь перед ним. И привязался он ко мне. Мама испугалась, хотела в санитарную службу звонить — мало ли, вдруг зараза какая... Как я её уболтала-упросила — сама удивляюсь. Сошлись на том, что, если кот позволит себя вымыть — пусть остаётся, а если нет — мама поступит по своему усмотрению. Я, конечно, коту об этом тихонько рассказала... Знаешь, до сих пор уверена, что он меня понял. Чуть ли не кивнул в ответ. И надо было видеть, как он вёл себя в ванной! Железное спокойствие, море терпения — и только на меня глазами: смотри, мол, все ради тебя. Таких выразительных глаз у кошки я больше не встречала — а ведь обычные были, жёлтые. Всю зиму он спал у меня под одеялом, урча, как трактор; ходил за ногами, как привязанный, и встречал, когда я возвращалась из школы. Охранял меня, как пёс — даже братья уже боялись дёргать. И ещё — слушал. Я поверяла ему свои девчоночьи горести, а он слушал, оценивая все с высоты своего опыта. — Даша вздохнула. — А весной он пропал. Ушёл — и всё. Я долго надеялась — вернётся. Переживала страшно. И до сих пор думаю — случилось с ним что-то, иначе бы он пришёл рано или поздно. А потом мама подарила мне котёнка. Тоже серого и полосатого.

— И что?

— Это было совсем не то. Живая мягкая игрушка. Весёлая, смешная — и без признака того интеллекта. Бессмысленные голубые глазки. Кукла. Он меня раздражал. Мама все удивлялась: "Ну неужели тебе не нравится, посмотри же, какая пусечка!" И в конце концов забрала его к себе, а позже и в Зиргу с собой увезла. А я была рада избавиться. Все ему умилялись, а у меня ну ни капельки тёплого чувства не было к этому коту — а ведь и чёрствой показаться тоже не хотелось, понимаешь? А потом, — Даша усмехнулась, — в пору, как говорится, юношеского максимализма, я подметила как-то, что среди людей тоже бывают дикие коты и домашние. Дикие, правда, реже встречаются. Тем не менее, я стала для себя вести классификацию. Теперь, конечно, скорее в шутку. Но ты — точно дикий кот, определённо. Обиделся?

Я пожал плечами.

— Определение мне нравится. Но возможно, ты ошиблась.

— Вряд ли.

— Всё очень просто, Даша. Выкинь того котёнка на улицу — и если он не погибнет, он станет диким котом.

— Нет, — возразила она очень серьёзно. — Вот это — нет. Или ты просто не понял, о чем я говорю. Это качество — оно врождённое, не приобретённое. Не способность выживать, нет, а... Стремление к свободе, что ли? К абстрактной свободе ценой конкретных потерь. Я плохо объясняю, да?

— Очень непрактичное качество.

— Непрактичное, верно. Не о теплом гнёздышке мечтать... Иным и не объяснишь.

Даша замолчала. Смотрела перед собой, хмурила брови, я понял — сердится. А ведь началось всё вроде бы с шутки.

Куда-то не туда завёл нас этот разговор.

Я спросил осторожно:

— А себя ты к кому относишь?

— Я? А я кошка. — Даша улыбнулась, разом стряхивая хмурость. — А это совсем другое дело, знаешь ли. Кошка может быть и домашней, но она всегда сама по себе.

— Дискриминация по половому признаку.

— Ага. Показывай, куда ехать, умник — мы уже в твоём районе, если ты не заметил.

— Заметил. Пока прямо. И сбавь скорость, тут ограничение. Знаешь, мне ты всегда казалась больше похожей на воробья.

— Почему на воробья? — опешила Даша.

— На дорогу смотри. Здесь направо. Потому что взъерошенная, непоседливая и недоверчивая, и комм у тебя чирикает. Вон к тому дому подъезжай.

— Таких комплиментов мне ещё не говорили, — протянула Даша обескураженно, останавливая машину перед домом.

— Ты похожа на воробья, — пояснил я негромко, — потому что тебя очень хочется взять в руки — и очень боязно спугнуть. А по комплиментам я не специалист, боюсь, соскучишься и упорхнёшь. Пошли лучше с мамой знакомиться.

— Подожди, — Даша решительным движением повернула к себе стебелёк салонного оптического датчика, уставилась на экран. — Я что, и впрямь такая встрёпанная?

Ну вот. Разве я хоть слово сказал о её причёске?

* * *

Мама встретила нас уже в гостиной, и признаки недавних слез на её лице мог бы заметить только очень внимательный человек. Поджатые губы свидетельствовали о том, что для меня был приготовлен холодноватый приём — но при виде Даши в маминых глазах заиграли огоньки, лицо расцвело улыбкой. Церемонию знакомства вкупе со взаимным обменом комплиментами можно было смело заносить в любой учебник светского этикета. Да, мама всегда умела не ударить в грязь лицом; Даша тоже не сплоховала. Подсыпал каких-то словесных реверансов Каминский; Роман обошёлся приветствием, зато украдкой из-под стола показал мне оттопыренный большой палец. Я даже почувствовал себя неловко в какой-то момент — будто обманул семейство, с таким радостным и однозначным энтузиазмом было всеми воспринято Дашино появление. Впрочем, сама девушка, похоже, против такой реакции не возражала — и наверное, это стоило считать добрым признаком.

Мы замечательно провели время. Даша откровенно наслаждалась всеобщим вниманием, я — тем, что не попал в фокус этого внимания. Мне было просто хорошо: хорошо смотреть на Дашу, радостно хохочущую над шутками Каминского, на маму, разрумянившуюся и помолодевшую от смеха, на в кои-то веки улыбающегося до ушей Романа. Давно я не чувствовал себя так беззаботно хорошо. Я даже подумал в какой-то момент — может быть, вот это-то и есть счастье, и ничего другого человеку, по большому счёту, не надо?