|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
7.
Подниматься в офис смотреть списки я вскоре перестал. Не сразу после визита, чтобы это не выглядело нарочито, но — вскоре. Реальной необходимости уже, пожалуй, не было; иные мотивы... Да что там. Не хотел я маячить возле Даши мрачной тенью, когда все ясно и так.
Нет, вру. Вот именно что — хотел. И именно потому нельзя было этого делать.
А в мае...
В мае у меня был день рождения.
Я задумался как-то — сколько это я его не отмечал? Последний раз дома я встретил своё шестнадцатилетие. Тот день не стал праздником, несмотря на робкие попытки его организовать — давило слишком много нерешённых проблем. Потом... Семнадцать мне стукнуло в Тихушке — я тогда об этом и не вспомнил. Что не удивительно, впрочем. Варвур... Два года почти постоянной мечты о сне. Взведенные, как пружина, нервы. Не до того там было. Это — восемнадцать и девятнадцать.
Теперь мне исполнялось двадцать. Возраст, однако.
Честно говоря, сначала я думал — ничего не хочу. Разве что забиться в какую-нибудь щель и нарезаться в одиночку. Нарезаться до свинячьего визга, четыре года собственной жизни самому с собой помянуть... А свидетели для этого не нужны.
Но день пришёлся на субботу. И я понял, что так просто не отделаюсь. Семейство — а теперь я с лёгкостью относил сюда и Каминского — было твёрдо настроено встретить мой день рождения всерьёз.
Я не стал спорить. В основном из-за мамы — пожалуй, именно ей такой праздник был по-настоящему нужен.
Так что торжество состоялось.
Мы не приглашали никого лишнего — только семья. Включая Романа, которого Каминский привёз на побывку из лечебницы. И у нас был стол, рассчитанный, наверное, на десятерых при наличии четырёх едоков. Я растрогался, обнаружив на нем свои самые любимые деликатесы. Были шутливые поздравления в конвертиках. Были подарки: мама преподнесла мне мягкий, как пух, тёплый свитер из газарской шерсти, Каминский — шикарную автоматическую бритву (я, правда, слабо представлял себе, что с ней надо делать: привык в штрафбате к специальной пасте, один раз намазался — месяц ничего ненужного не растёт; однако был в этом предмете какой-то особый шик, сугубо гражданский такой, неспешный и оттого приятный). И я чуть не прослезился, когда Роман протянул мне модельку бифлая, собственноручно слепленную им из пластиформа.
Я расслабился и раскрылся чуть раньше, чем следовало, потому что самое трудное было ещё впереди.
Слова...
Слова, сказанные из самых лучших чувств и побуждений. Преследующие только благие цели. Вовсе не предназначенные ранить.
Хорошие слова и, наверное, правильные. Слишком много правильных слов.
Это я такой неправильный попался.
Не сразу, но я вдруг обнаружил, что перенести всё это намного сложней, чем мне казалось. Не знаю, почему. Я ведь приготовился находиться весь вечер в центре внимания и выслушивать многочисленные тосты и пожелания, приготовился отвечать спокойно и вежливо на больные, бередящие душу вопросы и шутить о том, о чем хочется плакать, вцепившись бессильно зубами в подушку. Приготовился улыбаться — и радоваться, радоваться тому, что я дома, что рядом близкие люди, радоваться, несмотря ни на что... Ведь для того он и праздник, чтобы радоваться.
Я не сумел.
Я не ожидал, что это будет ощущаться вот так — будто наждаком без конца, снова и снова по незажившим ещё ранам.
Почему именно ведомый любовью человек способен причинить иногда такую боль, какой не доставит и лютый враг?
Я терпел, пока мог. И сорвался из-за стола на середине очередной маминой фразы — просто последней каплей стала — что-то высокопарное о годах, которые следует вычеркнуть и забыть, и о высотах, ожидающих впереди... Едва сдержался, чтобы не заорать.
Почему "вычеркнуть"?! Это моя жизнь! У меня ничего другого нет пока!
И эти "высоты"... Какие такие "высоты"... Как издёвка — неужели она не понимает? Что в её представлении "высоты"? Залезу я, что ли, завтра на стоэтажный небоскрёб?
Но особенно резануло "вычеркнуть", конечно...
Вот эти — эти мои четыре года — вот так, одним росчерком пера?
Как скомкать неудачный черновик?
Роман смотрел на меня непонимающе и сочувственно.
Я вылетел из дома пулей. Молча — на это выдержки хватило. А вот на то, чтобы хоть как-то объяснить свой уход, уже не достало...
И только промерив ногами несколько кварталов, я задумался, что же мне теперь делать. Вернуться, объясняться — не было пока сил. Выполнить свой первый план и надраться в зюзю? Уже не то настроение.
Мама расстроилась наверняка.
Все люди как люди. Встречают дни рождения, веселятся. Да что за заноза такая сидит в груди и мне жить нормально не даёт?
На углу я купил с лотка несколько салипасов — и поехал к Даше.
Просто так. Увидеть. А там придумаю, что соврать.
* * *
К моему изумлению, дверь мне открыл Кирилл. Похоже, он удивился не меньше; правда, мне от этого легче не стало, так что он нашёлся первым. Спросил сосредоточенно и чуть брюзгливо:
— Джалис? Вы по какому вопросу?
— Могу я увидеть Дашу?
Коротенькая фраза исчерпала весь мой запас вежливости. Потом уже, с опозданием, я подумал, что следовало бы для начала поздороваться. И наверное, если бы Кирилл спросил ещё хоть что-то, я бы просто развернулся и ушёл.
Но он только пожал плечами и, обернувшись в дом, позвал раздражённо:
— Даша! Тут к тебе!
И исчез в проёме.
Я постоял у оставшейся открытой двери. Входить не хотелось — зачем? Да, в общем-то, и не приглашали.
Как некстати оказался тут Кирилл.
Может, я вообще зря сюда пришёл?
Наверняка зря. Ещё пожалею об этом порыве.
— Данил?
Я посмотрел на Дашу — тонкую, нежную, такую домашнюю в мягких черных брючках и великоватом голубом пуловере, и опять босиком, слегка взъерошенную, будто нахохлившийся воробей — и подумал: нет, не пожалею.
— Данил, ты что тут? У тебя же день рождения сегодня, или я ошибаюсь? Ты что, пьян?
Она присмотрелась и ответила сама себе, приподняв домиком брови:
— Нет, не пьян. Случилось что-то?
— Ничего.
Моя деликатность в этот день явно отправилась на покой, и я выдал первое пришедшее в голову:
— Кирилл тут что, у вас в гостях?
— Почему в гостях? — удивилась Даша. — Живёт он здесь.
— А Димка?
— И Димка. Ты специально приехал об этом спросить?
— Нет. — Я помотал головой. — Я...
— Салипасы мне привёз?
Действительно, я ведь чуть не забыл про эти нежные фрукты. Спохватившись, протянул Даше яркий пакет.
Она наморщила лоб.
— Я же пошутила. Неужели правда салипасы? Ну ты даёшь. А в честь чего? Данил, да что с тобой сегодня? Какой-то ты... Слушай, что мы с тобой у порога топчемся? Зайди, а?
— Не стоит, — я снова мотнул головой. — Пора мне.
— А приходил зачем? Салипасы отдать?
— Угу.
— В честь своего дня рождения?
Даша смерила меня взглядом вприщурку. Под этим взглядом я развернулся и пошёл по дорожке от дома, и чем дальше я отходил, тем острее ощущал её взгляд — спиной, плечами, как неимоверную тяжесть, которую выносить оказалось почему-то совершенно невозможно.
— Постой!
Даша догнала меня на дорожке — прямо, как была, босиком. Проговорила негромко:
— Ну что ты молчишь, как пень. Я же вижу, тебе плохо. Не молчи. Когда плохо, нельзя молчать.
— А что делать?
— Кричи. Или ругайся. Плачь. Расскажи всё кому-нибудь. Неважно. Только не молчи.
— Я так не привык.
— Попробуй.
Я поднял глаза — Даша была серьёзна, как никогда; я подумал, что ей — именно ей — мог бы, хотел бы рассказать многое, если бы...
Если бы.
Выговорил хрипло:
— Не могу.
— Почему?
— Даша. Как так вышло, что Кирилл живёт с вами?
— С нами? — она передёрнула плечами. — Ты странно спрашиваешь. Почему именно Кирилл? Мы живём втроём. Старомодно, я понимаю; но, видишь ли, это родительский дом, мы все привязаны к нему. И городские квартиры никто из нас не любит, а коттедж для одного — нонсенс, знаешь ли. Вот если кто из братьев вдруг женится, придётся что-то решать. А Кирилл совсем не такой сухарь и брюзга, как тебе, может быть, показалось. Просто выпендривается слегка; у него пунктик — не быть похожим на Димку.
— Кто-то из братьев женится, — повторил я эхом.
— Что? Ты о чем?
— Твоих братьев?
Я имел, наверное, глупейший вид — ошарашенный внезапным озарением. И Даша почувствовала; остановилась, брови снова поползли вверх, и выражение лица сделалось такое — не то рассмеяться собирается, не то заплакать.
— Ты не знал?
У меня пропал, потерялся дар речи, а она добавила:
— Так ты подумал, что...
— У вас фамилии разные, — выдал я первое пришедшее в пустую, звонкую голову — просто чтобы остановить поток её догадок.
— У нас и отчества разные. Так что же? Такое редкое дело? — она пожала плечами. — Данил, ты будто в вакууме живёшь. Вся фирма в курсе, что у нас семейное предприятие. Мы его начинали втроём — братья и я. Родители уехали в Зиргу, отец мой там хорошую работу получил. А я из-за "Интеркона" с братьями осталась. Интересней мне было тут. Техникум заочно закончила, а теперь всё решить не могу — идти учиться дальше, или наплевать уже на это. На фирме неплохо, но... Нужна все же перспектива.
— Да, — согласился я. — Перспектива — это вещь. Даша, я пойду. У меня там мать, небось, извелась — я их так оставил... Резко.
— Легче стало?
— Да. Спасибо. Это... глупостью, в общем-то, всё было. Завёлся вдруг.
— Бывает. Особенно в дни рожденья почему-то. Такой уж праздник.
— У тебя тоже?
Даша улыбнулась.
— А ты думал, ты один такой?
Улыбка у неё была... необычайная. Словно крылья за спиной выросли от этой улыбки. Я расхрабрился и сказал:
— Поехали со мной.
— Куда?
— Ко мне домой. С семьёй моей познакомишься. Я тебя приглашаю на день рождения.
— Вот так сюрприз. Данил, меня там не ждут.
— Все будут рады, правда. У нас только свои — мама, брат и Каминский, он мамин хороший друг и человек интересный. И куча всего вкусного на столе пропадает. Поехали.
— Данил. Обычно за девушкой сначала ухаживают, а потом уже знакомят с мамой.
Озорные искорки так и плясали в её глазах.
Я улыбнулся и кивнул.
— Я рад, что ты согласна.
У бедной Даши, убеждённой, что ей удалось меня смутить, аж рот раскрылся от такой моей наглости; наш дружный смех наверняка был слышен в доме — ну и пусть. Теперь это меня не волновало. Пасмурный майский день расцвёл новыми красками, и я уже искренне не понимал, отчего так хреново чувствовал себя всего каких-нибудь пятнадцать минут назад.
— Даша! — позвали из дома.
— Сейчас! — откликнулась она и добавила для меня:
— Раз так — жди. Надо же мне переодеться.
Я хотел было возразить, что это совсем необязательно, но подумал и промолчал. Выбор одежды — явно не моя епархия. Хотя по-моему, выглядела Даша просто очаровательно. Пронзительно-свежий голубой цвет изумительно ей шёл.
— Даша! — на пороге появился Кирилл, как всегда, чуть раздражённый и чем-то недовольный; в руках он держал Дашин комм, чирикающий наподобие воробья. — Тебе тут трезвонят, обзвонились уже. Я кричу-кричу...
— Ой, спасибо.
— С собой надо носить такие вещи, — буркнул Кирилл, подарил мне подозрительный взгляд и снова скрылся в доме.
— Да? — сказала Даша в трубку. — Да. Вы говорите с диспетчером фирмы "Интеркон"... Да. Да, конечно, — она глянула на меня заинтересованно. — Да, случайно знаю. Рядом со мной в данный момент. Хотите с ним поговорить? Да, пожалуйста.
И протянула мне комм:
— Тебя.
Я уже понял, что происходит. Свой комм я оставил дома. Активным модулем там стоял рабочий, и переадресация пошла сразу на номер диспетчера.
В свою очередь я спросил:
— Да?
Конечно, это был Каминский.
— Данил, выслушай меня, пожалуйста, — говорил он быстро, частил, будто боялся, что я в любой момент дам отбой. — Мать плачет. Она отчего-то вбила себе в голову, что ты ушёл снова, как тогда, и я не могу её переубедить. Заперлась у себя в комнате и плачет. Я прошу тебя, приезжай. Я понимаю, тебе нелегко, но я очень тебя прошу.
Я сказал:
— Еду.
Услышал в ответ "спасибо" прежде, чем сработал отбой. Посмотрел растерянно на Дашу.
— Надо торопиться? — сообразила она.
— Мать плачет, — повторил я слова Каминского.
— Момент.
Надо отдать должное Даше — она не потратила этот момент на переодевание. Выскочила из дома не более минуты спустя, в той же одежде, только обувшись, потрясая с победным видом ключом на красивой витой цепочке, украшенной фирменным брелоком.
— Мы на колёсах! Чур, я за рулём. Домчу вмиг!
Сначала я подумал, что она выцыганила кар у Димки. Оказалось — нет. Димка был в отъезде, а машину — красивую серо-перламутровую "Солею" — не пикнув, дал Кирилл. Вот тебе и брюзга.
Монорельс, конечно, движется намного быстрее колёсного кара. Но прямой линии между Дашиным домом и моим пока не протянули — пришлось бы ехать через центр, а учитывая пеший путь до станции и от станции, да ещё пересадки... Машина дала нам изрядное преимущество по времени. И надо было видеть, как Даша вела! Несколько раз я испытывал искушение подключиться и подстраховать её — но так и не сделал этого. По двум причинам: во-первых, она, похоже, уверенно контролировала ситуацию. А во-вторых, явно получала от езды удовольствие.
— Тебе бы летать, — не удержавшись, сказал я в какой-то момент.
— Ага, — довольно отозвалась Даша. — Я как-то пробовала. У одного знакомого есть флайкар, и он пустил меня за руль. Здорово! Управление почти такое же, только надо ещё высотный режим переключать на пульте. Ух, как я разогналась под конец! Красота! Разбогатею — обязательно себе летающую машинку куплю.
В моем мозгу вдруг возникла картинка: мы с Дашей, оба уже в возрасте, оба работаем в расширившемся и разросшемся с нынешних пор "Интерконе"; у нас на двоих один семейный флайкар с автоматической регулировкой высотного режима, и мы управляем им по очереди. А в ясные ночи я втихаря вывожу машинку из гаража, отключаю всю автоматику и занимаюсь воздушным хулиганством, любуясь звездами...
Напугала меня эта картинка — что было странно, поскольку в ней присутствовала Даша. Напугала и тут же исчезла, оставив неприятный осадок — как ощущение забывшегося к утру нехорошего сна; впрочем, и осадок не продержался долго, испарился, стоило бросить взгляд на счастливую Дашу, небрежно, с видом заправского гонщика придерживающую руль одной рукой. Я потряс головой — и от картинки не осталось ни следа, ни воспоминанья.
— Почему твоя мама так расстроилась? — неожиданно спросила Даша. — Ты ей нахамил?
— Нет. Просто, видишь ли... Когда мне было шестнадцать лет, мы с ней крупно поругались, и я ушёл из дома. А вернулся только этой зимой.
Даша приподняла брови, обернувшись ко мне, и я сказал:
— Так уж вышло. Ты на дорогу смотри.
— Ладно. И что, причина ссоры того стоила?
— Дело было не в ссоре, — проговорил я неохотно. — Совсем не в ссоре.
— Не любишь об этом, да?
— Не люблю.
— Хорошо, я не буду спрашивать. Если захочешь — сам расскажешь, ладно?
— Как-нибудь — обязательно, — пообещал я больше себе, чем ей.
Не так это просто.
Я снова поймал на себе Дашин взгляд — пристальный и изучающий, повторил:
— Смотри на дорогу.
— Не волнуйся. — Она помолчала и вдруг заключила негромко: — Ты просто дикий кот, Данил.
— Почему? — не понял я. — Почему дикий кот?
— Это уже моё личное. — Даша улыбнулась. — Ладно, расскажу. Когда я была ребёнком — не помню, сколько мне тогда сравнялось, может, лет двенадцать или тринадцать — к нам приблудился дикий кот. Произошло это в конце ноября, а зима в том году была холодная необычайно. Кот просто пришёл — уверенно, как к себе домой — и остался, и ничего с этим поделать было нельзя. Тощий, серо-полосатый, весь в шрамах, ухо надорвано и половины хвоста не хватает, но исполненный такого достоинства — просто робеешь перед ним. И привязался он ко мне. Мама испугалась, хотела в санитарную службу звонить — мало ли, вдруг зараза какая... Как я её уболтала-упросила — сама удивляюсь. Сошлись на том, что, если кот позволит себя вымыть — пусть остаётся, а если нет — мама поступит по своему усмотрению. Я, конечно, коту об этом тихонько рассказала... Знаешь, до сих пор уверена, что он меня понял. Чуть ли не кивнул в ответ. И надо было видеть, как он вёл себя в ванной! Железное спокойствие, море терпения — и только на меня глазами: смотри, мол, все ради тебя. Таких выразительных глаз у кошки я больше не встречала — а ведь обычные были, жёлтые. Всю зиму он спал у меня под одеялом, урча, как трактор; ходил за ногами, как привязанный, и встречал, когда я возвращалась из школы. Охранял меня, как пёс — даже братья уже боялись дёргать. И ещё — слушал. Я поверяла ему свои девчоночьи горести, а он слушал, оценивая все с высоты своего опыта. — Даша вздохнула. — А весной он пропал. Ушёл — и всё. Я долго надеялась — вернётся. Переживала страшно. И до сих пор думаю — случилось с ним что-то, иначе бы он пришёл рано или поздно. А потом мама подарила мне котёнка. Тоже серого и полосатого.
— И что?
— Это было совсем не то. Живая мягкая игрушка. Весёлая, смешная — и без признака того интеллекта. Бессмысленные голубые глазки. Кукла. Он меня раздражал. Мама все удивлялась: "Ну неужели тебе не нравится, посмотри же, какая пусечка!" И в конце концов забрала его к себе, а позже и в Зиргу с собой увезла. А я была рада избавиться. Все ему умилялись, а у меня ну ни капельки тёплого чувства не было к этому коту — а ведь и чёрствой показаться тоже не хотелось, понимаешь? А потом, — Даша усмехнулась, — в пору, как говорится, юношеского максимализма, я подметила как-то, что среди людей тоже бывают дикие коты и домашние. Дикие, правда, реже встречаются. Тем не менее, я стала для себя вести классификацию. Теперь, конечно, скорее в шутку. Но ты — точно дикий кот, определённо. Обиделся?
Я пожал плечами.
— Определение мне нравится. Но возможно, ты ошиблась.
— Вряд ли.
— Всё очень просто, Даша. Выкинь того котёнка на улицу — и если он не погибнет, он станет диким котом.
— Нет, — возразила она очень серьёзно. — Вот это — нет. Или ты просто не понял, о чем я говорю. Это качество — оно врождённое, не приобретённое. Не способность выживать, нет, а... Стремление к свободе, что ли? К абстрактной свободе ценой конкретных потерь. Я плохо объясняю, да?
— Очень непрактичное качество.
— Непрактичное, верно. Не о теплом гнёздышке мечтать... Иным и не объяснишь.
Даша замолчала. Смотрела перед собой, хмурила брови, я понял — сердится. А ведь началось всё вроде бы с шутки.
Куда-то не туда завёл нас этот разговор.
Я спросил осторожно:
— А себя ты к кому относишь?
— Я? А я кошка. — Даша улыбнулась, разом стряхивая хмурость. — А это совсем другое дело, знаешь ли. Кошка может быть и домашней, но она всегда сама по себе.
— Дискриминация по половому признаку.
— Ага. Показывай, куда ехать, умник — мы уже в твоём районе, если ты не заметил.
— Заметил. Пока прямо. И сбавь скорость, тут ограничение. Знаешь, мне ты всегда казалась больше похожей на воробья.
— Почему на воробья? — опешила Даша.
— На дорогу смотри. Здесь направо. Потому что взъерошенная, непоседливая и недоверчивая, и комм у тебя чирикает. Вон к тому дому подъезжай.
— Таких комплиментов мне ещё не говорили, — протянула Даша обескураженно, останавливая машину перед домом.
— Ты похожа на воробья, — пояснил я негромко, — потому что тебя очень хочется взять в руки — и очень боязно спугнуть. А по комплиментам я не специалист, боюсь, соскучишься и упорхнёшь. Пошли лучше с мамой знакомиться.
— Подожди, — Даша решительным движением повернула к себе стебелёк салонного оптического датчика, уставилась на экран. — Я что, и впрямь такая встрёпанная?
Ну вот. Разве я хоть слово сказал о её причёске?
* * *
Мама встретила нас уже в гостиной, и признаки недавних слез на её лице мог бы заметить только очень внимательный человек. Поджатые губы свидетельствовали о том, что для меня был приготовлен холодноватый приём — но при виде Даши в маминых глазах заиграли огоньки, лицо расцвело улыбкой. Церемонию знакомства вкупе со взаимным обменом комплиментами можно было смело заносить в любой учебник светского этикета. Да, мама всегда умела не ударить в грязь лицом; Даша тоже не сплоховала. Подсыпал каких-то словесных реверансов Каминский; Роман обошёлся приветствием, зато украдкой из-под стола показал мне оттопыренный большой палец. Я даже почувствовал себя неловко в какой-то момент — будто обманул семейство, с таким радостным и однозначным энтузиазмом было всеми воспринято Дашино появление. Впрочем, сама девушка, похоже, против такой реакции не возражала — и наверное, это стоило считать добрым признаком.
Мы замечательно провели время. Даша откровенно наслаждалась всеобщим вниманием, я — тем, что не попал в фокус этого внимания. Мне было просто хорошо: хорошо смотреть на Дашу, радостно хохочущую над шутками Каминского, на маму, разрумянившуюся и помолодевшую от смеха, на в кои-то веки улыбающегося до ушей Романа. Давно я не чувствовал себя так беззаботно хорошо. Я даже подумал в какой-то момент — может быть, вот это-то и есть счастье, и ничего другого человеку, по большому счёту, не надо?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
