Тами

Она продолжала с подозрительным прищуром.

— А какие вопросы вы попытаетесь со мной решить?

Я опять "загоревал".

— Наверно, вопросы моего и вашего одиночества.

Потом спохватился.

— Но если у вас есть кавалер, то предложение, естественно, отменяется.

Тамара ещё маленько подумала, потом зарассуждала.

— У меня сегодня работы много, допоздна буду сидеть. Сегодня не получится.

У меня прямо ёкнуло — "Кавалера" нет!

И я принялся администрировать ситуацию.

— А суббота и воскресенье у вас выходные? Ну и хорошо. Вот визитка, там все мои телефоны. Если вы подскажете — как с вами связаться, то я набросаю список культурных программ и в пятницу с вами созвонюсь. Вам останется только выбрать.

Тамара посмотрела на меня с недоверчивым прищуром.

— Просто — культурная программа? И всё?... Никаких попыток напоить? Никаких пошлых приставаний?

Я сделал вид, что ошарашен такими подозрениями.

— Тамара Игоревна! Я не сопляк какой-нибудь. Я порядочный человек.

Она ещё маленько посомневалась, потом решилась.

— Куда записать вам мой телефон?

Я, как фокусник, выхватил из барсетки записную книжку и ручку.

В пятницу Тамара выбрала драмтеатр. Сказала, что не была там уже лет десять.

Ну и хорошо. Я созвонился со своей знакомой, работницей драматического, и заказал на субботу билеты. На восьмом ряду. По центру.

Знакомая только предупредила, чтобы одевались потеплее, потому, что в зрительном зале "прохладно".

Начало в полседьмого. Ставили пьесу "Мещанин во дворянстве".

Я подъехал на такси к Тамариному дому.

Она оказывается жила совсем рядом со своей работой. Минут пять пешком.

Да и от драмтеатра тоже недалеко.

Уже к середине первого акта, актёры разогрелись, разошлись, и понесли такую отсебятину, что зал взрывался хохотом.

Бедный Мольер вертелся в гробу как пропеллер.

"Чтобы фигура стала утончённой, надо сникерсов поменьше жрать!" — Заявляла служанка Николь своему хозяину...

Ну и всё в таком же духе.

Это же наши сибирские отмороженные артисты. Творчески-хулиганствующие.

Вон — Любушка Полищук была из них. Царство ей небесное.

Тамаре спектакль понравился. Мне тоже.

Мы, под ручку, шли по вечерним улицам в сторону её дома и, договорившись перейти на "ты", рассуждали о спектакле, о культуре, о Мольере и о судьбе театров в России

Она умная! Цепкие мысли и глубокая логика. С ней интересно.

Когда проходили мимо "Торгового центра", Тамара задержала взгляд на ресторанчике, и спросила.

— Юра, а у тебя деньги есть?

— Есть, конечно. Пошли.

И повернул в сторону кабачка.

Обстановка в ресторане мне, честно скажу, не понравилась.

Как-то всё на виду, всё открыто. Нет уюта. Сидишь, как на сцене.

Порции крошечные. Но готовят неплохо.

Тома ещё раз поинтересовалась.

— Я тебя не разорю? У тебя как с деньгами вообще?

Я посмеялся.

— Нормально у меня, Тамара, с деньгами. Не волнуйся.

Мы сделали заказ. Моя спутница попросила салатик из языка. А я налёг на телятину.

Потом немного погодя, когда прикончили первую смену, я повторил свой заказ. А Тома взяла стейк из лосося.

Тут могут спросить, — А чего это я так меркантильно запомнил блюда? И их последовательность?

Знаете ребята...

Я помню каждую секунду проведённую рядом с ней. Каждое её движение. Каждое слово. Каждый взгляд.

И пока мы так, незатейливо, ужинали, поговорили о многом.

Перешли на политику. Ну а куда же в России без обсуждения политических проблем. Особенно, блин, на первом свидании.

Я не столько вникал в сущность её слов, сколько слушал музыку её голоса. Меццо-сопрано, знаете ли, в нижнем регистре. С лёгкой разговорной хрипотцой.

А Тамара объясняла, что сейчас всё плохо, даже очень плохо. Но так вечно продолжаться не может. И в конце-концов вся эта вакханалия закончится, и люди в стране станут жить нормально. Тогда и культура поднимется, и театр возродится.

Да и самим театралам неплохо бы подсуетиться. Ставить побольше современных пьес. На классике сейчас особо не выедешь. Нужен модерн. Нужен авангард. А иначе так и будут — полупустые залы.

Она выжидательно смотрела на меня, ожидая реакции.

Надо было что-то ответить. И желательно — немного оспорить её мнение. А то, какой же это разговор, без разномыслия.

— Не знаю, Тома. Я думаю, что мы, ещё очень долго будем жить "ненормально". Ну... Не так, как в Германии, или в Америке... Не то что прямо "долго", а ... вообще — всегда.

Она внимательно, с прищуром слушала меня.

— А новый репертуар... Знаешь, в некоторых Московских театрах, стали вставлять в спектакли порнографические сценки. А то и вовсе ставят откровенную порнуху. Это современно. Это ново. Это раскрепощение и свобода слова. Народ валит валом. Кассовые сборы сумасшедшие. Ты полагаешь и наш драмтеатр должен так же...?

— Погоди, ты не перегибай. — Погрозила она пальчиком. — Не нужно пускаться в крайности. Но лично я думаю, что элементы эротики всё же можно вставлять. В разумных пределах, конечно. Согласен?

— Не совсем, конечно. Но согласен.

— Хм. Как дипломатично.... А с чем же ты не согласен? Все-таки.

— Видишь ли... Ты берёшь театр, как понятие. И берёшь некую абстрактную театральную публику. Посмотри вокруг. Много ли сейчас ценителей театрального искусства? И сколько из них смогут выкроить время, чтобы сходить на глубокомысленный спектакль, с философским подтекстом?... Люди бьются за выживание, Тома, им не до высокого искусства. Народ банально обнищал. Многим театралам просто не по карману купить билет.

А та публика, которая может себе позволить свободное времяпровождение, она...Это те, кто с восторгом воспринимает только порнографию... Это те люди, которым сложно задумываться о морали и нравственности. Скажу откровенно — это тупое быдло, наворовавшее бабла. Им не нужны умствования. Им подавай голых баб... Именно эти люди сейчас при власти и при деньгах. И именно они определяют направление культурного развития...

Тамара долго задумчиво на меня смотрела.

— Знаешь... Как-то, всё у тебя пессимистично.

— Ох, Томочка, пессимист, скажу я тебе, это хорошо осведомлённый оптимист.

— Ай, Юра. — Отмахнулась она. — Все вы мужики одинаковые. На всё у вас есть готовый афоризм.

Вот так, незамысловато беседуя, мы поужинали, и я пошел провожать Тамару до её дома.

Тут вообще рядом. Пять-десять минут ходьбы.

А по дороге, всерьёз обсуждали будущее страны.

Да. Безо всяких там павлиньих хвостов из умностей. Деловито анализировали ситуацию и прогнозировали будущее государства.

Свидание складывалось — ррромантическое! Поздний вечер. Хрустящий снег под ногами. Красивая женщина. И вечный вопрос — "как обустроить Россию". ))

Тамара открыла подъезд ключом и скомандовала.

— Заходи.

Я как-то помялся, у двери.

Она снисходительно мне объяснила.

— Юра, тебе же надо вызвать "тачку". Вот от меня и позвонишь. Шесть пятёрок.

В полутьме иронично хмыкнула.

— Ты же не думаешь, что я приглашаю тебя с каким-то подтекстом?

— Нет, Тамара, что ты! Нет, конечно!

— Ну вот, — продолжила она, — мы же не озабоченные подростки. У нас же тут, — она постучала себя по виску, — всё нормально. Я всё понимаю правильно, и ты всё понимаешь правильно. Так что — заходи. Я тебе ещё одну историю хотела рассказать...

Снимая шубку, она говорила.

— Фух — "дом, милый дом".

Стоя на одной ноге, дергала замок сапога. Я наклонился и помог ей расстегнуть молнию. Заодно и вторую. Она усмехнулась.

— Галантность из тебя просто фонтанирует. Чай будешь?

— Ну давай... Так... Руки о кружечку погреть

— Походи пока, посмотри — как я живу.

Я походил. А ничего так себе живёт секретарь суда. Ага. "Низкооплачиваемый работник".

Тамара крикнула из кухни.

— Там, в коридоре под тумбочкой папкины тапочки. Обуй.

Зашёл на кухню.

— Ты сейчас думаешь, что мне всё это осталось от мужа?

— Ну... Подозреваю.

— Нет, — покачала она головой. — Это квартира родителей.

— А они у тебя, что — в отъезде?

Она печально вздохнула.

— Они у меня в "уезде". За бугром.

— А кто они у тебя?

Она пожала плечиками.

— Люди... Врачи... Мама — офтальмолог. А папа...

Посмотрела на меня испытывающее.

— Тебе фамилия Шиф, ничего не говорит?

Я покопался в памяти.

— Нет. Ничего.

— Профессор. Шиф. Онколог. — продолжила подсказывать Тамара.

— Нет, Тома. Я, слава Богу, с онкологией не сталкивался.

— Понятно.

Сели за стол и принялись прихлёбывать чай.

— Ты извини, Юра, но я гостей как-то не ждала, поэтому... только вот.

Она повела ручкой, демонстрируя небольшую розетку варенья и вазочку с печеньем.

Я успокоил. Только что поужинали.

Тамара рассказала мне пару историй из судебной практики. Интересные, надо сказать, случаи.

В процессе рассказа она, как-то так, между делом, поморщилась и помяла правую руку. Заметила, что я обратил внимание и пояснила.

— Целый день по клавиатуре тарабаню. Документов много. После девяностого года народ как сбесился. Арбитраж завален делами. Я на полторы ставки работаю. Хорошо хоть электронную печатающую машинку купили, а то бы я вообще без рук осталась.

Я осторожно взял её руки и начал сжимать в кулаке каждый её пальчик по отдельности. Тамара блаженно сощурилась и слегка простонала. Продолжая тискать пальчики, я слегка покручивал их.

Тома открыла глаза и спросила.

— Тебя кто научил так делать?

— Никто. Моя военная специализация — телеграфист. Бывало, точно так же, как и ты, руки перетруждал. Сам, спонтанно, научился снимать боль и напряжение.

В общем, милые женщины, всегда помните...

Ваши руки, это очень чувствительный, тонкий и точный инструмент. Умело ими манипулируя, умный мужик может добиться гораздо большего, чем просто благосклонность.

Не хочу сказать, что я матёрый Дон Хуан, таскающий в свою постель женщин контейнерами. Но я знаю — как это делается.

Нет, не из книжек. И не из интернета. Из личного опыта.

Я никогда не превращал взаимоотношения с дамами в спортивное состязание. Мне баллы и очки ни к чему. Потому, что рядом с женщиной я "греюсь". Набираюсь тепла. А для того, чтобы получить от женщины тепло, её надо любить. Без этого все "рекорды" пусты, бессмысленны и никчёмны. А "рекордсмены" выглядят глупо и жалко.

А я... Я каждую свою женщину изучал. Исследовал. Думал над тем, как ей сделать приятно. Экспериментировал. Ненавязчиво. Исподволь.

То, что Тамара так неосторожно доверила мне свои руки, это чистая случайность. Но я ею бессовестно воспользовался.

Когда женщина потеряла контроль над своим телом, я, как первобытный людоед, сгрёб её и поволок в спальню.

Она по дороге немного пришла в себя и попыталась исправить ситуацию.

— Юра, ты что делаешь? Не надо...

Ну да! "Не надо".

Я уложил её на постель и продолжил колдовать над ней. Тамара снова впала в прострацию.

В самый ответственный момент она снова слегка пришла в себя.

— Юра, ты... Не надо.

— Тамара, мне остановиться?

Она секундочку подумала.

— Нет. Не надо... Не останавливайся.

А я и не собирался.

Утром, в девятом часу, я привел себя немного в порядок, оделся и, уже в шубе тихо разбудил Тому.

Она сонно поморгала, сфокусировалась на мне и начала как-то стремительно бледнеть. Губки дрогнули, поджались. Глазки повлажнели. Она не глядя на меня спросила.

— Что, получил своё и бежать?... Пригласила, на свою голову...

Голос дрожал.

Я присел на край постели.

— Тамара, ты чего? Я, вообще-то, в магазин собрался. Жрать хочется, а у тебя в холодильнике — шаром покати. Два яблока, блин!

Лицо у неё порозовело, потом и вовсе покраснело.

— Юра, я же не знала, что так получится. Если бы я заранее... Я бы и закупила всего, и наготовила...

— Успокойся, птичка моя.

Обнял её.

— Скажи мне лучше — где тут ближайший продовольственный?

Она ткнула пальчиком в окно.

— Вон, в соседнем доме.

— А со скольки он работает?

— Круглосуточно.

— Ну, тогда знаешь что... Ты мне просто ключи дай, а сама досыпай. Хорошо?

Тома, посмотрела на меня несколько испуганно. Я её прекрасно понял. Отдавать ключи от квартиры малознакомому мужику... А потом как-то просветлела.

— В коридоре, на тумбочке сумка. Откроешь. Ключи прямо сверху.

Сказала мне вслед.

— Извини. Я в первый момент не то подумала.

Нагрузившись как верблюд, я вышел из магазина и увидел через дорогу радостный плакат цветочного магазинчика. "Мы открылись!". Ну, думаю, молодцы, что открылись. Купил букетик роз. И попёр весь этот набор для плоти и для души в Тамарино жилище.

Ну, вот. Так, собственно и начали жить.

Буквально за три месяца, Тамара, забросив свои диеты, поправилась и приобрела округлости там, где надо и столько, сколько надо. Так, чтобы глаза мужиков липли и спереди и сзади.

Каждый раз, когда мы оставались наедине, я первым делом распускал руки, тискал её и ощупывал, все её выпуклости и прелести. Она хихикала, и интересовалась.

— Это инвентаризация имущества?

Ничем святым это, естественно, не заканчивалось.

Я начинал мять её пальчики, и видимо в её психике, либидо как-то связалось с этим нехитрым массажем.

Тамара в такие моменты расслаблялась так, что ноги у неё подкашивались, и мне приходилось её поддерживать. А иногда просто брать на руки.

Она шептала.

— Ты негодяй...

— Ага.

— Ты мерзавец...

— Угу.

— Ты меня, в первую же нашу встречу, безжалостно изнасиловал...

— Я подонок и скотина...

— Я сопротивлялась... Но ты сильнее...

— Да, моя радость. Я просто содрал с тебя всё... Ты, золотце, ничего не могла сделать.

Тома закатывала глазки, дыхание у неё окончательно сбивалось.

— Быстро целуй меня. Животное...

Через восемь месяцев у меня образовалась достаточная сумма для покупки хорошей квартиры.

Но Тамара высказалась категорически и буквально запретила. Она, ворчала как бабка.

— Жить есть где. Чего деньги тратить. Вон — купи долларов, и пусть лежат.

И, в конце концов, она оказалась очень права.

Она вообще весьма рационально мыслила.

Например, когда я поинтересовался, что она думает о регистрации брака, она мне высказала.

— Знаешь, дорогой... Как только мы официально станем мужем и женой, мы сразу станем обязаны друг друга любить и друг о друге заботиться. Понимаешь? Обязаны... А сейчас у нас с тобой чистые, ничем не замутнённые, рафинированные отношения. И мне это ужасно нравится.

И добавила.

— Я там уже была. Замужем-то. Ничего интересного...

— А если ребёнок? — Интересовался я.

Она смеялась.

— Зая, посмотри вокруг. Какой ребёнок? Нет уж. Я потерплю, пока этот дурдом не утихнет.

И жили мы вполне счастливо два с половиной года.

А в июне девяносто четвёртого приехала Томина мама и увезла дочку в Хадеру, погостить, посмотреть — как родители живут.