Тами

— Я еврейка — сказала она мне.

Сказала так, будто призналась в инопланетном происхождении.

Поначалу до меня не дошло.

То, что у неё еврейские корни, это-то понятно. Ну и что?

Потом допёрло. И я слегка оторопел.

У меня сварился борщ из свиных рёбрышек. Осталось только зажарить.

А в сковороднике томился гуляш из свиной вырезки.

— Дак, Тамара... Ты, что — свинину не ешь?

Она удивлённо пожала плечиками.

— Почему не ем? Ем.

— Уф — расслабился я. Пронесло.

— Мы, как-то, кашрут не соблюдаем — пояснила она.

— Кто "мы"?

— Ну... Мама... Папа. Наша семья, короче.

— А что такое "Кашрут"?

— Это... — она пошевелила пальчиками, — ну список такой. Что можно есть, чего нельзя.

Всё же красивая она. Сильно.

— И... Твоя национальность что-то меняет? — Поинтересовался я.

— Мне кажется — это меняет многое...

— Например?

Она опять пожала плечами.

Я ожидал, что мне начнут объяснять расовые особенности психики. Но нет. Оказалось всё не так политизировано.

— Мне ноги приходится постоянно брить.

Я ахнул, всплеснул руками, — Да что ты говоришь?! А верёвка бельевая у тебя найдётся?

— Зачем? — Сморгнула она удивлённо.

— Пойду — повешусь... Тамара! Все женщины бреют ноги! И что теперь? Не размножаться?

Она насупилась. Нахохлилась. Этакий воробышек в фиолетовом халатике, на табуретке между столом и холодильником.

— Я не собираюсь размножаться.

— Ну, ладно, не обижайся. Наверно это было немного грубо... Это и все твои отличия от "не евреек".

Она помялась.

— И ещё я толстая.

Я совершенно офигел. Она?! Толстая?!

— В тебе пятьдесят-то кило есть?!

— Есть. Даже больше. Пятьдесят одно... Кило...

— А рост?

— Метр шестьдесят четыре.

Про себя я подумал, что это истощение. Слова "анорексия" в те времена мы ещё не знали. Да и диет никто особо не соблюдал.

Тут у меня возник вопрос.

— Ты, что — специально худеешь? Поэтому у тебя в холодильнике — пусто?

— Ну, я же должна поддерживать форму.

Что-то это мне стало подозрительно. Как-то всё это мне не нравилось. Непонятно только — почему.

Я помешал лучок на сковородке, подсел к столу и как завзятый психотерапевт ласково поинтересовался.

— А какие у тебя ещё... По твоему мнению... Недостатки?

— Ну, не знаю... — помялась она. — Когда я потею, от меня плохо пахнет.

Перегнувшись через стол, я вдохнул её запах. Она ещё не ходила в ванную после "ночи". В голове зашуршала картотека ароматов. Что-то такое... Знакомое.

Тресь! Вспомнил! Когда мама солила огурцы, они точно также пахли. Через два-три дня засола. Только у Тамары нет запаха укропа. Рецептурное недовложение, так сказать.

Поинтересовался.

— Ты огуречным лосьоном не пользуешься?

— Да ну! — Возмутилась она. — Он же мужской!

— Значит это твой природный... Огурчик ты мой, малосольненький.

Я взял её ручку и поцеловал.

Она вопросительно смотрела. Чего-то ждала. Нетерпеливо спросила.

— Ну?

— А, что — "ну"? Нормальный запах. Очень вкусный. Прямо бы — укусил и схрумкал.

— Что, серьёзно? Тебе нравится?

И тут мои подозрения сформировались в мысль.

— Знаешь, Тома, почему-то у меня такое впечатление, что все твои недостатки тебе озвучил один человек.

Она забегала глазками. Повисла натянутая тишина.

Я встал, помешал гуляш и снова сел перед ней.

— А почему ты так решил?

— Ты так всё преподносишь, как будто это смертельно... Это он тебе так говорил?

Она вскинулась.

— Кто — "он"?

— Ну, я не знаю... Муж, наверно.

— Он мне уже не муж.

Мы помолчали глядя друг другу в глаза. Я выдержал паузу. Потом спросил.

— А тебе не кажется, что он, с какой-то целью, тебе банально врал?

— Ну... В одном, он мне — точно врал.

— Да... И в чём же?

— Он всегда говорил мне, что я фригидная.

И опустила глазки, горестно вздохнув.

— И? — Ждал я продолжение.

— Сегодня я поняла, что никакая я не фригидная.

— Ну, вот и прекрасно. Остальное... То, что он тебе на уши навешал, точно такая же ерунда и глупость. Давай-ка я тебя покормлю. Тебе борщика налить?

Она повернулась лицом к столу.

— Ага. Только немного.

Тамара ела борщ и рассказывала.

— Выскочила замуж в девятнадцать... Дура-дурой. Влюбилась без памяти.

Тут она отложила ложку, встала и ушла в комнаты. Вернулась, держа в руках фотографию. Подала её мне.

О-о-о! Да. Великолепный экземпляр. Холёное, точёное лицо. Волосы мелкой волной зачёсаны назад. Умные глаза, с прищуром. Прямо — голливудский актёр!

Тамара продолжала.

— Высокий, красивый, утончённый... А какой умный!... Ну и всё. Я и попалась.

Я поинтересовался.

— А сколько вы прожили?

— Одиннадцать лет... И все эти годы он меня как котёнка носом тыкал. Я неряха, я грязнуля, я неумеха, от меня воняет, я не умею готовить... Я толстая... А я всё старалась... Соответствовать... Всё тянулась, как ученица за пятёрками.

Тома всхлипнула горько. Доела борщ. Вздохнула.

— Вкусно.

Я встал, наложил нам гуляша с вермишелью. И продолжил слушать её историю.

— Ну вот... А потом — перестройка. Всё изменилось... Папа стал зарабатывать ещё больше. Я сдала экзамены и устроилась в суд секретарём... Папка помог... А Костя занялся бизнесом. Начал возить стройматериалы из Германии. Ну... Всякое, там... Для евроремонта.

Она покрутила неопределённо вилкой.

— И стал, как-то... Всё время в командировках... Сначала по неделе... Потом всё больше и больше... А потом и вовсе не приехал... Папка, через своих знакомых, узнал, что Костя там женился. Потом и друзья подтвердили.

— А он что? Он там женился, а с тобой не развёлся?

— Да, Юра. Уж не знаю — как он это провернул.

— Ты смотри, — восхитился я, — какой крутой мужик. Я бы так, пожалуй, не сумел.

Тома обиделась.

— А чему ты радуешься-то?... Я когда узнала. Повесилась в ванной... Только кронштейн от душа не выдержал. Оторвался... Я головой треснулась и отключилась. Так меня мама и нашла...

Тамара судорожно вздохнула.

— Папка-то, в то время, уже уехал. А то бы он мне всыпал за такие дела.

— Так. Я не понял. А отец вас, что — бросил?

Тома фыркнула.

— С ума сошёл?! Ничего он нас не бросил. Ты просто не знаешь моего папку. Он в Израиль к тому времени уехал. На разведку. А год назад и мама следом за ним.

— И сколько ты уже одна?

— Я же говорю — уже год.

— Нет. Я имею в виду — не замужем.

— Да почти три года.

Она доела гуляш и отодвинула тарелку.

— Спасибо. Слушай, а как ты, так быстро, у меня на кухне сориентировался.

— Ай, Том... Всё стандартно. Кастрюли на шкафчике. Сковородник в духовке. Вилки, ложки, ножи — в ящичке стола.

Я пододвинул табурет к ней поближе.

— Золотце... Можно я тебя пожалею?

Она удивлённо вскинула глазки.

— Ну, пожалей.

Я осторожно обнял её, прижал к себе, поцеловал в макушку.

— Ну а теперь-то у тебя всё нормально?

Она прищурила глаз, дёрнула бровкой.

— Вроде бы да — нормально.

— Чай будешь?

Тамара пила чаёк и рассказывала о перипетиях своей семейной жизни.

Увлёкшись, она рассеянно колупала чайной ложечкой бисквитные пирожные. И так, в задумчивости, съела парочку. Потом спохватилась, отодвинула тарелку.

— Блин! Ты мне специально их подсунул?!

Я удивился.

— Почему специально-то?

— Если я всегда так буду жрать, меня же снова разопрёт!

Я зацепился мыслью за слово "всегда". Значит, она предполагает продолжение наших отношений. Это хорошо. Это мне нравится.

— Тома, ты действительно думаешь, что когда-то была толстой?

Тамара задумалась, что-то поприкидывала. Вздохнула.

— Теперь уже и не знаю...

Мы посидели, помолчали. Потом вижу — моя зазноба заклевала носиком, заморгала сонно глазками.

— Томочка, давай я тебя уложу. Ты же не выспалась.

Она полусонно кинула.

— Угу.

Я проводил её, полусонную, до спальни, уложил, накрыл, чмокнул в нос.

А сам пошёл на кухню мыть посуду.

Когда управился, тоже добрёл до кровати и залез к девушке под одеяло.

Она приоткрыла сонно глаза. Я поцеловал её куда-то в висок.

— Спи, Тамара. Спи, золотце.

Она глубоко вздохнула и произнесла.

— Меня не Тамара зовут.

Я так... Немного помолчал. Потом выдавил.

— Ты смотри-ка... Времени всего половина десятого, а уже столько открытий. А впереди ещё целый день...

— А почему ты не спрашиваешь — как меня по-настоящему зовут? Тебе не интересно?

— Ну... Если это секретная информация, то я не настаиваю...

— Нет. Не секретная... Меня зовут Тамар.

— Тамар? — Переспросил я. — Как мужика, что ли?

Она обиделась.

— Это древнее женское имя. Иудейское.

Я ещё помолчал, собирая мозги в кучу.

— А если ласково, то это как будет?

— Мама с папой называют меня Тами.

— Тами? Хм... А ничего... Красиво... А по отчеству ты, наверно, вовсе и не Игоревна?

— Почему, не Игоревна. Игоревна... Папу зовут "Игор". Без мягкого знака. И ещё его имя начинается с "и" краткого.

— Мдас... Нормально... У тебя ещё какие-то тайны мадридского двора имеются?

— Нет. Это всё.

— Ну ладно. Спасибо.

— За что?

— За доверие. Ты же не каждому говоришь своё настоящее имя.

Тами повернулась на бочок, лицом ко мне. Улеглась головой на плечо.

— Нет, не каждому. Только тем... Которым действительно верю.

И уже задрёмывая спросила.

— Ты меня, наверно, теперь будешь презирать? За то, что я тебе так быстро поддалась.

Я усмехнулся.

— Тами, золотце, это я тебя довел до нужной кондиции, охмурил, затащил в постель. И думаешь — я победными лаврами поделюсь с тобой?...

Не договорил. Она уже засопела ровно. Выключилась.

Ну, ещё бы. Полночи не спали. Резвились.

У нас с ней действительно всё как-то быстро получилось.

Мы познакомились в суде. В феврале девяносто второго.

Время было такое... Насыщенное. К тому времени я уже два раза прошел арбитраж, по искам налоговых инспекций, и одно уголовное дело. И ничего — выкрутился.

А в тот раз я в процессе не участвовал. Я пришел туда по просьбе моей знакомой. Она работает бухгалтером в одной конторе. В подчинении у моего... тоже знакомого. Короче — знакомая моего знакомого.

И вот её-то, в этот раз, налоговая и переехала. Вменили какой-то несуразный иск, на какую-то, взятую с потолка, сумму, по какому-то совершенно надуманному поводу.

Пока участники процесса собачились, я сидел на лавочке у зала заседаний. В виде моральной поддержки.

Кстати, это не зал судебных заседаний, в общепринятом представлении.

Это просто комната. Обычная, небольшая. Судья с секретарём, и пятеро участников, в ней компактно, так, помещаются.

А Тамара (тоже один из секретарей арбитража) проходила мимо. Она меня узнала. Уже третий раз пересеклись.

Я поздоровался. А она меня подначила.

— Что-то вы к нам зачастили.

Я развёл руками.

— Ох, Тамара Игоревна... Не мы такие — жизнь такая.

Посмеялись.

И, ребята, тут поворотный момент судьбы.

Я обратил внимание, что у неё, на бейджике, фамилия изменилась.

Раньше у неё была фамилия подлинней. В тот момент я прежнюю-то не помнил, но она была явно длиннее, чем теперешняя.

Теперь там у неё было написано — Шиф.

Я спросил.

— Вас можно поздравить?

Она удивилась.

— С чем?

— Вы замуж вышли. Фамилию изменили.

Она криво усмехнулась.

— Замуж?... Нет... Наоборот. Девичью себе вернула.

Я ахнул.

— Развелись? Простите, ради Бога. Я не знал. Нехорошо как получилось.

Она отмахнулась.

— Ай... Ничего страшного.

И поцокала каблучками по коридору в дальний конец.

Тамара сильно похожа на актрису, которая играла Аксинью в "Тихом Доне". Насколько помню, фамилия у той — Быстрицкая.

Похожа — лицом.

Только вот, худая очень. Такая тоненькая, чуть ли не прозрачная.

Тут из комнаты заседаний выскочила взъерошенная Валентина Леонидовна.

— Юрий Николаевич! Они там говорят, что мы перепутали налогооблагаемую базу!

— В смысле?

— Ну, надо было брать общий оборот, а мы взяли за минусом себестоимости.

— Валентина Леонидовна, — успокоил я её, — вот смотрите.

Открыл сборник законов.

— Видите, чёрным по белому написано. "Сумма доходов от реализации" и далее "Сумма расходов, на которую будет уменьшена сумма доходов".

Валентина Леонидовна метнулась обратно.

Через пять минут она вылетела снова.

— Юрий Николаевич, они говорят, что мы налоговый период неправильно определили.

— Ну, так вот же — написано. Налоговый период — квартал.

Она опять скрылась за дверью.

Через пять минут — снова.

— Юрий Николаевич, они говорят, что мы не длительность периода перепутали, а второй квартал с третьим.

— Так вот же, в отчёте о доходах и расходах указана конкретная сумма.

— А! Точно! Я как-то растерялась.

Снова убежала.

Еще через пару минут бухгалтер вышла и сообщила.

— Юрий Николаевич, там вас просят, — кивнула головой на дверь, — зайти... Чтобы я не бегала.

Ну ладно... Я зашел.

Судья, меня знала. Как и я её. Дважды она на "моих" процессах была председателем судебной коллегии.

Я раскланялся.

— Здравствуёте Ольга Владимировна.

Она протянула.

-Ааа! Так вот вы кого там прячете!

И с усмешкой повернулась к представителям налоговой инспекции.

— Мда, господа. Плохо ваше дело...

Там, вся эта компания местных юристов, судей и налоговиков, знают друг друга как облупленных. И поэтому на суде обстановка такая... Приятельская, блин.

Нет, ржать там конечно нельзя. И я сдержался.

Суд мы выиграли вчистую.

И пока напяливали шубы, в коридор снова вышла Тамара.

Тут меня как ошпарило. Ноги буквально сами пошли к ней.

Валентина Леонидовна окликнула.

— Юрий Николаевич, вас довести.

— Нет, спасибо. Я сам.

Тома, увидев, что я иду именно к ней, остановилась.

— Тамара Игоревна, — начал я смущённо, — поскольку вы теперь не замужем, позвольте мне пригласить вас на свидание.

Бедная девушка чуть папки не выронила.

Но потом собралась с мыслями и поинтересовалась.

— А с чего это, вдруг?

Я горько вздохнул.

— Не знаю... Меня только что долбануло. Я понял, что если не подойду к вам сейчас, то буду об этом жалеть всю оставшуюся жизнь.

Она посмотрела на мой убитый вид.

— Что-то вы как-то нерадостно делаете предложение...

— Так, я же понимаю, что вы мне сейчас откажете... Вернее всего.

— Ну, хорошо... Предположим я соглашусь... И куда мы пойдём?

— Да куда хотите. Куда прикажете, туда и пойдем.

— Что, прямо — куда прикажу?

— Да. Выбор за вами.

Она задумалась. Потом так, осторожно.

— Вы думаете, я смогу решить ваши проблемы? — И указала глазами на выходящую из комнаты судью.

— О-о! Нет! Нет! Эти проблемы я решу самостоятельно.