Lithuania Ascendant, глава 2

— Откуда вы ехавши? — требовательно повторил "пират", не дожидаясь ответа, бросил: "Дарма!", и вышел в соседнюю комнату. Зашуршало что-то, потом хлопнула дверь, и воцарилась тишина.

Мне не оставалось ничего иного, как нетерпеливо дожидаться его возвращения. От выпитого зелья клонило в сон, но веки не желали смыкаться. Я обшаривал комнату взглядом, — затейливые золотые орхидеи на обоях, пропыленные шторы, палевая скатерка на столике у кровати, прихотливые изгибы медных ручек тяжелого ларя — снова и снова, пока от напряга не начинали раскалываться виски. Тогда приходилось зажмуриться, и думать, думать, бесплодно гоняя мысли по опустевшему черепу, точно шарики в пинболе. Потом начинала болеть голова от раздумий, и глаза снова открывались.

Наконец — казалось, что спустя маленькую вечность, хотя чокнутые ходики уверяли, будто не прошло и получаса, — входная дверь распахнулась снова. Хозяин снова закопошился в соседней комнате. Послышался щелчок, и лампочки под абажуром вспыхнули — неярко, ватт на сорок каждая, но свет ударил по глазам, будто заряд картечи. Вновь заколыхалась между висками тяжелая, звонкая боль, заглушая шаги.

Врач заглянул в комнату, — на темный камзол его за время отсутствия легла белесая водяная пыль; должно быть, на улице обычная осенняя морось — и, увидав, что я не сплю, вошел, сжимая в руках тяжелый том в коричневой обложке. Распахнув книгу на форзаце, он разложил ее на столике у кровати, небрежно сдвинув в сторону пачку долларов — моих, понял я с запоздалым возмущением, долларов, всю заначку, которую я прихватил на случай "непредвиденных расходов".

— Погляньте, пан, — предложил он почти любезно.

Я осторожно — не рванет ли снова? — оторвал голову от подушки и заглянул в книгу. Не знаю, что я ожидал там увидать, но это оказалась карта. Как и все, что мне довелось видеть после пробуждения — не без странностей. Вначале я заметил только непривычные границы: на западе карту обрезали по Данию, на востоке — за Уралом. В обычном энциклопедическом словаре, а ничем иным такой фолиант оказаться просто не мог, пытаются впихнуть на одну карту всю "шестую часть суши" целиком — если, конечно, словарь старый. В новых пытаются обойтись глобусом России. А то и глобусом Латвии. Берега и реки совершенно ничем не отличались от знакомых по старенькому атласу, с помощью коего так удобно было решать кроссворды в те благословенные времена, когда их составляли еще не для умственно отсталых домохозяек.

И только спустя несколько секунд я осознал, как именно проходят рубежи.

Я привык к советским картам, но и нынешние от них недалеко ушли — только границы "союзных республик" стали государственными. То, что было изображено на форзаце книги передо мной, мог бы нарисовать разве что пьяный Паганель. На карте не было того, без чего, как я думал, обойтись невозможно.

Там не было России.

То есть территория никуда не делась: Волга по-прежнему впадала в Каспийское море, и никто не сровнял с землей Уральские горы. Но занимали ее какие-то непонятные страны. Отчасти их расположение совпадало с тем, что мне было привычно — поэтому я не сразу понял, что именно вижу. В основном же...

Собственно, по-настоящему вглядываться я начал, только сообразив, что в окрестностях Вологды государственной границе не место. Между тем ясно видимая черта отделяла северную часть европейской части России от страны, именуемой, сколько я мог прочесть — надписи на карте были выполнены той же затейливой письменностью, что и записка врача — "Царство Владимирское". За Уралом царство кончалось, но с кем оно граничило на востоке — я не разобрал.

На месте Белоруссии, расползшейся за счет Литвы, доброй половины Латвии и, кажется, не только их, располагалось "Великое княжество Литовское". Украину заменяла "Держава Русская", тоже изрядно распространившаяся во все стороны. Верхнюю часть карты занимал "Господин Великий Новгород сотоварищи", пожравший русский Север вместе с Финляндией и Эстонией.

По сравнению с этим казалось совершенно малозначительным полнейшее отсутствие границ между Швецией и Норвегией, а также тот факт, что на западе и юге, по мнению неизвестного географа, располагается не сборная солянка из бывших соцстран, а всего три державы — "Королевство Польское", Венгрия и некая Ромея — Румыния, что ли? Если так, то потомкам графа Дракулы повезло просто несказанно, потому что все Балканы принадлежали им, кроме аппендикса какой-то необозначенной страны, включающего в себя Хорватию.

Может показаться странным, что я в тот момент даже не удивился — способность изумляться во мне уже отнялась от перегрузки. И еще более нелепо — мне показалась вполне разумной мысль, будто я попал в параллельный мир. Но ничем другим я не мог объяснить все, что случилось со мной после аварии. Теплилась, правда, еще смутная надежда, что сейчас раздвинутся шторы, и веселый оператор помашет мне рукой с воплем: "Вас снимали скрытой камерой!". Но для банального розыгрыша шутка затянулась, да и смешной я бы ее не назвал. Даже "Шоу Трумена" на такой основе получилось бы неинтересное.

— Откуда вы? — спросил врач. — Ведомо вам, где вы?

Я покачал головой, пытаясь не растрясти осевшее где-то в затылке крошево боли.

— Был. Здесь. — Не зная, насколько меня поймут, я для надежности ткнул пальцем туда, где, по моим прикидкам, должна была находиться Иецава. Или Бауска — все же карта была мелкая.

Иецава. "Пират" говорил — Ольшаны, близ Яцовы.

— Иецава, — проговорил я, стараясь сдержать дрожь. — Бауска.

— Яцова, — поправил врач. — Баюшок.

— Рига.

— Рига, — согласился парень. — С Поневежу ехали?

Наверное, Паневежис?

— Нет. — Акцент собеседника по-прежнему казался мне странным, но я начинал к нему привыкать. — От границы.

По лицу парня с серьгой пробежала тень, и я сообразил, что ближайшие границы на карте — к северу и востоку от того места, где мы должны были находиться, причем существенно дальше, чем та, литовская, откуда я гнал злосчастную "бэмку".

Кстати! А что с ней случилось? Для начала — я оставил в машине документы. Если только не придется вырезать их из бардачка автогеном... Проклятие, а кому я здесь их буду показывать?

На меня словно несгораемый шкаф свалился. Нет — целая пирамида из несгораемых шкафов (мне как-то пришлось вытаскивать такой... ну, не мне одному, но все мы — четверо лбов — изрядно запарились, протащив его всего-то из полуподвала на улицу и до грузовика. Потом сейф вывезли на свалку, и контора от него избавилась, а новый ставили без помощи сотрудников, однако на тюбик "финалгона" меня эта эпопея нагрела). И каждый новый шкаф обрушивал следующие.

Поверить! О да, мне-то легко поверить хоть в гиперпространственную воронку, хоть в козни зеленых человечков с альфы Центавра. У современного человека порог доверчивости снижен, по-моему, до опасного предела. Если уже миллионы людей по всему свету с удовольствием поглощают раствор фосфорной кислоты с карамелью, когда тот разлит в бутылки известной формы с ярко-красной этикеткой, и свято убеждены, что это — вкусно, убедить себя в том, что параллельный мир доступен для компьютерщика-самоучки, не составляет труда. А вот местные власти убедить в этом окажется куда сложнее.

Документы мои никого не убедят. Доллары в бумажнике — сочтут скверной шуткой. Машина неизвестной марки... разве что, если только после аварии в "бэмке" можно будет признать автомобиль. Я даже языка здешнего не знаю — хотя чем дальше, тем сильней кажется, что врач говорит на исковерканном русском.

Какое там! Вряд ли я смогу рассказать, что со мной случилось, даже этому парню, не очутившись после этого в местном дурдоме. Интересно, как тут относятся к безобидным шизофреникам? Внезапно инициатива рижских властей, разогнавших большую часть пациентов нашего "желтого дома" кантоваться по трамваям, показалась мне донельзя гуманной и верной.

— Вы ехавши в Ригу? — уточнил врач, сложив пальцы домиком на коленях.

— Да. — Я решил, что, если обходиться фразами из одного слова, желательно — короткого, то меня с грехом пополам поймут. Мне же понятно, когда "пират" обходится простыми предложениями.

— Откуда?

— С границы, — еще раз сказал я.

Что же отвечать дальше?

— Ваш автокин разбился, — сообщил "пират", и развел руками.

Ага. Прощайте, трудовые баксы. Две тысячи зеленью в трубу. Обидно стало — просто слов нет.

Эту мысль вытеснила другая.

— Авто... кин? — переспросил я.

— Да. Автокинет. — Если парень и дальше станет кивать с такой частотой, у него башка отвалится. Пират, взявшийся изобразить китайского болванчика — зрелище для экстремалов.

— Сильно? — поинтересовался я безнадежно.

"Пират" разразился тирадой, в которой я разобрал только слова "горел", "напрочь" и "старый дуб" — последнее могло оказаться и ругательством. Ясно. Можно забыть и о машине, и о документах. Буду теперь бродяга беспачпортный, человек вольный-бомж привольный... Стоп.

Бомжами обычно интересуется полиция. А я не смогу даже объяснить внятно первому же встречному менту, откуда пришел и куда направляюсь! При таком раскладе мне одна дорога — на местный аналог сто первого километра.

Как бы вел себя герой фантастического боевика? Наверное, втерся в доверие в врачу, за одну ночь выучил наизусть тутошний словарь Даля и Большую Советскую энциклопедию, потом занял бы самую ничтожную должность и недели за две мужественно дослужился бы до первого министра... то есть визиря, при дворе эмира бухарского. Но у меня ушло четыре года только на то, чтобы с грехом пополам освоить английский, так что и здесь я буду, наверное, до конца дней говорить с акцентом, — это если прореха между мирами, куда я угодил, не проявится снова. Надежда невелика. Я представил, как месяцы и годы ошиваюсь вокруг места аварии, зарастаю бородой и грязью, кормлюсь подаянием, ожидая, покуда отворится вновь волшебное, потаенное окно... и меня передернуло.

Получается, что у меня ничего нет. Ни денег, ни документов, ни знания языка... ни, как я понял запоздало, полезных навыков, потому что эзотерическое искусство сборки компьютера из деталей и установки вечноглючной "виндузы" вряд ли пригодится в этом мире. Ничего, кроме доброго отношения этого парня в пидорских сережках.

— Нет. Денег, — медленно, внятно промолвил я, для ясности разводя руками. — Все. Сгорело. Только. Это. — Я показал на тощую стопку долларов и выпотрошенный кошелек.

— Нет — чего? — переспросил "пират" с той же преувеличенной неспешностью.

— Деньги! Нет! — Я чуть повысил голос, пытаясь криком взять языковой барьер. — Деньги! Понимаешь? Монеты, купюры, мани, бабки?

"Пират" покачал головой.

— Либро? — предположил он. — Скоть? Кунье?

Я потер виски, пытаясь увернуться от подступающей острой боли. Не помогло — горячие шипы вонзились в голову, грозя сомкнуться где-то за глазами.

— Так мы далеко не уедем, — пробормотал я, и врач встрепенулся, будто заслышав в моих словах нечто знакомое. Вот же гадство: что здешний язык — мне, что русский — этому парню кажутся одинаково близкими... а понять все равно ничего нельзя!

— Я. Не. Знаю. Ваш. Язык. — Может, если еще раз попробовать медленно... очень-очень разборчиво... — Только. Русский.

— Я-то по-русски говорю, — заметил врач.

Мне показалось, что я ослышался. Приподняв толстенную книгу, я повернул его так, чтобы нам обоим была видна карта.

— Литва? — уточнил я, тыча пальцем в извивы Даугавы.

"Пират" кивнул.

— А говорите вы по?..

— По-русски, — пожал плечами парень. — Русской речи литвинским изводом. — Он накрыл почти всю карту ладонью. — Литва, Кыив, Владимир, Господин... — Рука его сдвинулась к восточному краю, — Сибирь, Саха... — Махнула дальше, как бы обводя кривизну земного шара, — Новоладога, Литва Велика... все русские земли, словенские.

Вот так. Мысли мои сделали сальто-мортале. Не такое жалкое положение, значит, занимает в этом мире Россия, или то, что от нее осталось.

— Откуда вы? — еще раз спросил врач, требовательно взирая на меня.

— Отсюда. — Я снова показал Латвию на карте. — Отсюда. — Повел рукой, пытаясь очертить окрестности дома. — Только... все другое. Все не так. Мир... другой.

Идея соорудить убедительную легенду как-то забылась — наверное, потому, что мне не из чего было ее строить. Ссылаться на потерю памяти показалось мне неубедительным донельзя. Точно сценарий мексиканского телесериала. Угроза сойти за душевнобольного казалась мне не столь жуткой по сравнению с перспективой неизбежного, ужасающего одиночества, и оттого казалось очень важным хотя бы попытаться убедить этого парня в своей вменяемости.

Врач поднялся на ноги, глядя на меня пристально и — я мог бы поклясться в этом — без фальшивого участия, которое обычно прикрывают американской улыбкой в тридцать три зуба.

— Отдохните, пан, — посоветовал он. — Вы еще слабы после розбивни.

— Подождите! — взмолился я. — Вы... вы мне верите?

— Не поверил бы... — неторопливо — не ради внятности, а как бы в раздумье — произнес "пират", и под ложечкой у меня засосало. — Не поверил бы... когда б не битумный такыр.

Я не совсем понял, что он хотел сказать. Проклятие, да чем же мне убедить его? Слишком мало я знаю об этом мире.

В дверь постучали. Врач порывисто обернулся — полы черного кафтана разметались, словно мини-юбка — потом так же торопливо вышел. Из-за неплотно прикрытой двери донеслись голоса: один, уже знакомый — мягкий тенор хозяина дома, другой — властный, повелительный бас. Бас требовал чего-то, вопрошал, гудел; врач отвечал односложно и так тихо, что я едва мог уловить слова.

Поначалу я испугался, что это пришли смотреть на меня, точно в зоопарк — "а это, дети, бабуин из другого измерения..." — но, убаюканный мерной беседой за стеной, взялся разглядывать фолиант. Поначалу только приглядывался к карте, потом осмелился приоткрыть первые страницы — выяснилось, что том именуется "Циклопедия, или Словесник Великого Княжества Литовского"; и правда, если не Большая Советская, то энциклопедический словарь мне в руки попал без труда, теперь бы только наизусть зазубрить... — а потом так увлекся, что положил "кирпич" рядом с собой на кровать и попытался устроиться в полусидячем положении, облокотившись на слишком мягкую подушку.

Статьи были расположены, наверное, в алфавитном порядке, но мне это ничего не давало — "истории" не нашлось вовсе, даже когда я прошерстил всю букву "i" насквозь (обычное русское "и" в здешней азбуке отсутствовало), а при попытке разыскать "экономику" я обнаружил, что буквы "э" тоже нет. Оставалось листать словарь наугад в надежде наткнуться на что-нибудь путное. Временами взгляд цеплялся за меленькие гравюрки: все сплошь незнакомые лица — то суровые, то вдумчивые. Великие князья, бояре, какие-то "путины" — я почти целиком осилил заметку об Иоанне Николаеве Трубецком, "путине дел посольских" при князе Владиславе-Райгарде. Судя по всему, должность означала нечто вроде министра иностранных дел, или высокого чиновника в здешнем МИДе, потому что усилиями этого Трубецкого Литва многое сделала для "замирения" с соседями — отдельно упоминались Новгород и почему-то Дания — чем (дальше совсем непонятно) приобретению Великой Литвы в шут знает каком году: даты в словаре давались на старинный манер, "от сотворения мира". Интересно, где это — Великая Литва? На карте такой области не нашлось. Я лениво полистал словарь. Буква "в", как выяснил я не без удивления, осталась на своем месте. Правда, Великую Литву пришлось искать на "л", но я, окрыленный успехами, списал это на заморочки составителей энциклопедии... чтобы тут же получить очередную пощечину от реальности. "Великой", против всякой логики, называлась не коренная территория державы, а ее заморские — прямо так и значилось в словаре — владения "в северно-восточной части Гесперии". Все остальные наименования в статье были мне незнакомы совершенно, и я попытался найти Гесперию: слово вызывало стойкие ассоциации с "Мифами и легендами Древней Греции". Заметочка, втиснутая между "Геснером, Карлом" и "Гессом, Марком Вольфгангом" оказалась такая маленькая, что я едва не пропустил ее. Гесперией в этом мире называлась Южная Америка (Северная получила имя Гибореи). Вначале я изумился подобной несправедливости: целому континенту энциклопедия уделила восемь строчек, в то время, как некоим Гедройцам, чрезвычайно разветвленному семейству — добрых десять страниц, и только потом сообразил, что все правильно: словарь-то посвящен Литве. Спасибо еще, что Америка вообще удостоилась особой статьи.