Посещение часть 1

Его спутники, которым он в свое время наобещал золотые горы, и тем самым вынудил их раскошелиться и вложить в эту экспедицию свои, отнюдь не малые деньги, теперь с неприязнью, если не сказать более, посматривали в его сторону. Хиггинс не сомневался, что не будь необходимости в создавшейся почти безвыходной ситуации держаться вместе, они бы его, как ему думалось, уже прикончили.

Единственной надеждой были его заметки, на импровизированной карте, вернее, листочках из блокнота, на которых он пытался изобразить кроки, которые из-за своего посредственного знания географии, даже кроками-то нельзя было назвать. И все же только это с одной стороны и спасло ему жизнь. Будь его заметки хотя бы более или менее понятны кому-нибудь другому кроме него, то, как опять-таки казалось Хиггинсу, на его трупе уже давно пировали бы многочисленные обитатели дикой сельвы. И, тем не менее, он мог смело признаться самому себе, что и сам-то не был уверен, что эти заметки как-то смогут ему помочь. Надеялся он только на свою дикую интуицию, которая уже не раз выручала его из, казалось, совсем безвыходных положений. Только надеясь на это свое обостренное чувство, он и предполагал как-то найти обратную дорогу.

О золоте — цели всей экспедиции, теперь, похоже, уже никто и мечтал. Но вот о благополучном исходе для себя лично, когда, или скорее — если, им удастся выбраться к цивилизации, Хиггинс уверенности не питал. Потому, хотя ему и очень этого не хотелось, он стал исподволь всерьез подумывать над тем, что по пути к дому ему придется от своих спутников избавиться. Ведь часть полученных от них денег он утаил и положил в банк на своё имя. Как бы они не потребовали свои деньги назад... Конечно не все, но и того, что осталось отдавать не хотелось. Другого решения проблемы он не видел. Из сельвы он должен выйти один — хотя и нищим, но живым.

Благодаря создателю, Хиггинс имел приличные физические данные, обладал некоторым опытом боевых столкновений, хотя и не в настоящих военных действиях, но кое-какие шансы на победу он все же, имел. Правда, ранее Хиггинсу лично никого убивать не приходилось, если не считать одного случая, который убийством назвать с большой натяжкой — так он думал. Но всегда ведь все бывает в первый раз. Тем более что месячное блуждание вдали от цивилизации отнюдь не способствовало воспитанию светских манер, а скорее приобщало к диким первобытным нравам. "Закон джунглей" — он и в Латинской Америке — "закон джунглей", и если он процветает даже в больших городах оплота мировой демократии: Соединенных Штатов Америки, то в этих диких краях он только усиливает свое влияние. Потому и надо иметь глаза на затылке, над ушами и даже на макушке, чтобы остаться в живых.

Состав группы "охотников за желтым дьяволом" был интернациональным. Кроме самого Хиггинса, сорокалетнего уроженца штата Техас, в группе были два его соотечественника, но только один и тот был из какого-то штата на севере США, и очень не любил, когда его расспрашивали о прошлом. Похоже, что оно было у него в достаточной мере темным. Не поддающееся загару, бледное, как у альбиноса, вытянутое под стать лошадиному, усыпанное крупными веснушками лицо, да еще в обрамлении рыжих кучерявых волос во всеуслышание "говорило" об ирландских корнях. И это могло посеять сомнения в подлинности названного имени — Джек Хоук. Долговязой фигурой он напоминал одновременно и гигантского засушенного таракана-пруссака, и исполнителя роли Эшли Уилкса в знаменитом фильме "Унесенные ветром". По мрачной невозмутимости можно было заподозрить принадлежность его к какой-либо государственной структуре силового толка, хотя бы и в прошлом. Но перед экспедицией Джек Хоук назвался начинающим журналистом, именно в таком качестве он напросился в экспедицию, собираясь описать рейд по джунглям, без упоминания о целях и составе экспедиции, завидуя лаврам Жюль-Верновского репортера Амедея Флоранса. Свой взнос на финансирование экспедиции он выплатил наличными и полностью. Так что, Хиггинс, хотя и присматривался к нему с настороженностью, все равно считал, что "деньги не пахнут".

А вторым соотечественником и третьим членом группы был американец итальянского происхождения, но Хиггинс его соотечественником не считал и про себя называл "даго", "макаронником", но обзывать вслух опасался — тот явно имел какие-то связи с мафией, был весьма вспыльчив, но рассудка не терял, носил имя Джованни, без упоминания фамилии. В физическом развитии он был не столько силен, сколько ловок и вынослив, что в определенных ситуациях бывает намного выгоднее силы. О роде своей деятельности он не распространялся, просто внес причитавшуюся с него часть взноса на экспедицию, буркнув только, что он просто развлекается.

Четвертым пайщиком был уроженец Никарагуа (во всяком случае — это была его версия), но по национальности русский. Жгучие черные волосы этого полукровки указывали, что среди его предков были уроженцы Кастилии, а яркие голубые глаза — о происхождении другой половины родственников с севера Европы. В физическом смысле он чем-то напоминал итальянца Джованни, только был повыше ростом и поинтеллигентнее обликом. По-испански он, в подтверждение своей версии, изъяснялся вполне сносно, хотя сам Хиггинс испанского языка практически не знал, за исключением обиходных фраз, вроде "амиго...", так что судить объективно не смог, даже если бы захотел. Пт-т-рр — так представился этот русо с непроизносимой фамилией Ка-ли-нн-ни-кофф.... Имена этих русских никогда не нравились Хиггинсу. Еще при знакомстве, Хиггинс, и сам-то бывший не в ладах с нормальной лексикой даже своего англо-американского варианта языка, попытался упростить имя русского, заявив, имея в виду американский аналог имени русского — Питер:

"Я буду называть тебя Пид-тер!"

И услышал в ответ:

"Пидером можешь называть себя, а мое имя Петр!"

И хотя русо сказал это обманчиво ленивым тоном, причем, за исключением первого и последнего слов, на чистейшем английском языке, Хиггинс почувствовал в его ответе какую-то издёвку. Более того, что слышавший их разговор "макаронник-мафиози", видимо знающий кое-какие непечатные выражения этого тарабарского русского языка, иронически хмыкнул, явно сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. И Хиггинс затаил на них обоих непонятно откуда взявшуюся обиду. А русских он терпеть не мог и раньше.

Эти русские.... Почему-то они везде оказывались какими-то особенными. Всегда могли находить общий язык с представителями примитивных культур, наверное, оттого, что и сами примитивные. И этот тоже — с ним, как с родственником, любил весьма обстоятельно беседовать ныне покойный проводник-абориген, обычно отнюдь не многословный.

Этот никарагуанский русо, используя местные диалекты, свободно изъяснялся с ним, а этого не могла себе позволить даже пятая участница — мексиканка Долорес Вильямайора — единственный дипломированный специалист по истории доколумбовой эпохи. И даже перед непосредственной смертью, уже находясь в полубреду, индеец из последних сил лопотал что-то на своем обезьяньем наречии именно с Русо, пока не отдал душу своим варварским богам. Похоже, индеец верил в своих богов, перед смертью пролепетав на кечуа что-то вроде: "Уку Пача, я иду в твоё царство"... — именно так попыталась перевести на "нормальный английский язык" Долорес. "Уку Пача" в дословном переводе "тень" — бог смерти и демонов, правитель подземного мира древних инка. Да, даром, что уже почти четыре столетия его предков приобщали к Христу по католическому обряду.

После незатейливых похорон индейца — его неглубоко прикопали между покрытыми густым мхом валунами, Русо — такое прозвище, на которое тот отрицательно не реагировал, "приклеилось" к "никарагуанцу", и так всегда чуть замкнутый в себя, мрачно нахмуренный долго сидел, задумавшись, у импровизированной могилы проводника.

Долорес была единственной женщиной в составе экспедиции. За её участие оплату произвел Хоук, и видимо в благодарность за это Долорес до последнего времени ночевала в его маленькой палатке. Но после потери проводника между ними словно кошка пробежала. Теперь Долорес больше общалась на испанском языке с этим никарагуанцем Русо. Похоже, саму Долорес золото в его настоящей ценности само по себе не интересовало, а только изделия из него как образцы древнего искусства и культурного наследия.

Хиггинс никогда не понимал таких людей. То, что нельзя было выразить в звонкой монете или в банкнотах лучшей страны в мире — его родины Соединенных Штатов Америки, для него не существовало.

После смерти проводника, вопреки необходимости к сплочению, члены экспедиции стали посматривать друг на друга как волки, но большинство таких взглядов все равно доставалось Хиггинсу. Только русский Пётр неоднократно пытался убеждать остальных, что конфликтов в настоящее время допускать нельзя ни в коем случае.

Но к его доводам пока безоговорочно прислушивалась только Долорес, и эта блажь в какой-то мере и явилась одной из основанных причин похолодания ее отношений с Хоуком. Но после, к удивлению Хиггинса, у темпераментного "макаронника" тоже появилась склонность внимать мнению никарагуанского русо. К неудовольствию Хиггинса и к холодному бешенству Хоука, этот Русо становился лидером их группы. Но, ни Хиггинс, ни Хоук в силу своих индивидуальных особенностей характеров, несмотря на то, что были соотечественниками, не хотели сближаться даже друг с другом.

Неясности в отношениях, могли привести к дальнейшим обострениям в группе, и после потери проводника экспедиция уже второй день оставалась неподалеку от его могилы, не приняв окончательного решения о возвращении.

Попытку как-то наладить отношения предпринял опять-таки русо. Вечером у костра, раскурив угольком свою трубку с изогнутым чубуком, изображающую голову чертика со срезанной макушкой, он негромко, но в тоже время так, что все его услышали, проговорил:

— Мы сейчас все находимся не в лучших обстоятельствах, и поэтому предлагаю прекратить все свары друг с другом до выхода из сельвы! — Слова его прозвучали весомо, хотя и не несли какой-либо неожиданной информации. Он сделал краткую паузу, только подчеркивающую весомость произнесенного. — Сейчас мы должны решить, какой путь мы изберем! Возвращаемся ли нам обратно, и тогда мы будем надеяться, что мистер Хиггинс благодаря своим зарисовкам сможет нас вывести, или идем дальше!?

Изумленные его словами слушатели возбужденно загалдели, причем каждый на своем языке, особенно эмоционально тараторил Джованни, не слишком отставала от него и Долорес, сдержаннее к заявлению отнесся Хоук, а Хиггинс так и вовсе мрачно молчал. Русский немного выждал, потом чуть громче, на весьма правильном английском языке без внесенных в него американизмов вроде "О-кей" и "Оф-коз", будто сам был уроженцем Лондона, и который понимали все присутствующие, с легким оксфордским произношением продолжил:

— Да, дальше! Наш бедняга проводник об этом позаботился! — С этими словами, Русо достал из внутреннего кармана куртки какие-то разноцветные, но сильно поблекшие и связанные наподобие бахромы, шнурки.

Члены экспедиции с недоумением продолжали смотреть на Петра, принимая его за сумасшедшего. Только Долорес изумленно воскликнула: "Кипу!?"

Но слово это, кроме нее самой, да может быть еще и русского, никому ничего не сказало. Тогда Долорес, словно вспомнив, что она находится не в своем университете, а в сельве, среди искателей приключений, как можно доходчивее разъяснила, что "кипу" — узелковое письмо древних инка.

"Этот шнурок может быть подробнейшим путеводителем! — Она с убитым видом вздохнула. — Вот только прочитать его в наше время почти никто не сможет!"

— Ну, почему же никто? — Спокойно произнес Русо. — Я немного обучался этой премудрости!

После этих его слов, в устремленных на него глазах наряду с надеждой можно было прочесть искорки неутоленной, и все более возбуждающей алчности. А в глазах Хиггинса можно было увидеть еще и мрачную, как и сам он, ненависть к русскому. По сути — тот ведь становился теперь, не только проводником, но и неформальным лидером всей экспедиции. В том, что общим мнением теперь будет продолжение пути к сокровищам, Хиггинс даже и не сомневался.

ГЛАВА 3

Мрачное чёрное необъятное пространство Вселенной казалось угрожающе безжизненным. Только вдали, то здесь, то там виднелись светло-серые пятна галактик. В бесконечной Вселенной, бесконечное количество направлений, путей, дорог.... Двигайся куда захочешь.... Только выбирай направление. Выбери Галактику, в которой мириады звёздных систем, а после выбери систему, в которой имеются планеты, и возможно пригодные для жизни. Именно такие планеты являются целью длительного путешествия, затеянного тахал'гами.

Даже, находясь на планете и глядя в ночное небо при ясной погоде, проникаешься грандиозным величием вселенной. А если ты при этом находишься в космосе? Сознавая себя бесконечно малой частицей этого мира, всё равно наполняешься гордостью уже за то, что ты существуешь. И хотя жизнь твоя всего лишь миг в масштабе Вселенной, хочется посвятить её чему-то грандиозному, чтобы из бесконечно малой пассивной частицы во вселенной стать силой, способной вносить свой вклад в познание и эволюцию необъятного мира.

Тахал'гам — уроженцам планеты Оранг, была по плечу реализация некоторых возможностей, способствующей выходу в космос. Причём при одновременных достаточно комфортных условиях путешествия в просторах Вселенной. Они не были очень уж ограничены временем — цикл жизни, поддерживаемый "крул'лами" был достаточно длителен. "Крул'лы" соответственно удлиняли сроки жизни тахал'гов, что позволяло познавать вселенную размеренно и без особой спешки.

Впервые "крул'лы" были обнаружены на Оранге около пяти тысяч оборотов назад. Какое-то время они играли роль драгоценностей, играющих роль денежного эквивалента, то есть являлись платежным средством в торговле населяющего Оранг гуманоидов. И, наверное, они бы так и остались бы обыкновенными камнями-кристаллами, пока не прошло определенное время, в течение которого они переходили из рук в руки, как обыкновенные монеты в других цивилизациях. От многочисленных непосредственных контактов с разумной расой тахал'гов, вначале неосознанно, считывая со своих обладателей психо-эмоциональный фон, кристаллы однажды осознали в себе разум — произошел своеобразный качественный скачок.

И хотя этот разум оказался недееспособен без контакта со своим носителем-гуманоидом, раса разумных кристаллов вышла на новую ступень своего существования и развития.

А для тахал'гов "крул'лы" ставшие симбионтами, причем с индивидуальной настройкой — они, как бы притирались, друг к другу, стали, по сути, магическими кристаллами (индивидуальными артефактами силы). Стоило тахал'гу-носителю измыслить для себя какой-нибудь предмет обихода — и "крул'л" изготавливал его путем холодного ядерного синтеза из молекул окружающей среды, причем одновременно питаясь продуктами и энергией данного процесса, защищая своего друга-хозяина от его вредных воздействий. В обычное время "крул'лы" получали энергию прямым путем от излучения центрального светила своей солнечной системы, абсорбируя и аккумулируя её, не "брезгуя" и другими излучениями, пронизывающими Вселенную. Как могла возникнуть такая "оригинальная жизнь", оставалось загадкой — возможно, это был один из гениальных капризов природы или закономерностей мироздания.