Посещение часть 1

Пётр Моршанцев

ПОСЕЩЕНИЕ

Фантастический роман

ЧАСТЬ I

ГЛАВА 1

Яркий сноп солнечных лучей, проникший между оконными шторами, заставил проснуться Николая Лосева, тридцатидвухлетнего новоиспеченного заведующего лабораторией радиоэлектроники и проблем космической связи НИИАиК — Научно — исследовательского института астрономии и космонавтики. К подобным пробуждениям Николай был привычен. Солнце, таким образом, дублировало, а то и заменяло будильник, который Николай с заметным постоянством забывал установить на ночь. Эта процедура уже стала своеобразным утренним ритуалом. Расположение духа в это утро было несколько тягостным. Голова слегка побаливала после вчерашнего банкета, посвященного получению Николаем ученой степени кандидата наук. Во время трехлетней командировки в жаркой стране он, как видно, отвык от употребления спиртного в таких количествах. Пришлось применить його-терапию. После получасовой гимнастики, которая еще раньше стала другим ритуалом, применив полдюжины асан, Николай почувствовал себя человеком, а прохладный душ добавил бодрости и, настроение заметно улучшилось. Быстро проглотив чашечку кофе с бутербродом, Николай, подхватив под мышку тонкую папку с документами, спустился по лестнице и выскочил на улицу, тихонько напевая сочиненную им самим в студенческие годы песенку:

Звездный свет сквозь ледяную мглу небес,

Освещает путь, ведущий в темный лес.

Мне сказали, что, войдя туда,

В ветвей глухую тень,

Я смогу вернуть, вернуть тогда,

Свой вчерашний день...

Мы повздорили с тобой как раз вчера,

И потом не спал я ночь всю до утра!

Если мог бы я вчерашний день,

Хоть на миг вернуть,

Если мог бы я еще хоть раз,

В глаза твои взглянуть...

Было раннее воскресное утро. На улице еще стояла прохлада, и листья деревьев лениво шевелил легкий ветерок. По мостовой проехала поливальная машина, обдав Николая туманом водяных брызг. Он пересек улицу и углубился в городской сквер-парк, окружающий библиотеку института. Несмотря на воскресный день, двое работников лаборатории робототехники колдовали над пультом управления кибернетическим дворником, находящимся здесь же и, пытающимся под их руководством посыпать дорожку сквера свежим песком. Кивнув в ответ на их приветствие, Николай зашагал дальше. На деревьях уже гомонили птицы, на вершинах ветвистых тополей шумели грачи. Густая зелень травы в тени деревьев была покрыта утренней росой. Кое-где уже распустились одуванчики и над ними жужжали трудолюбивые ранние пчелы.

Несмотря на воскресенье, Николай хотел плотно поработать в библиотеке. За время индийской командировки, в отрыве от отечественной научной периодики, многое прошло мимо его внимания и теперь приходилось наверстывать упущенное. На защиту диссертации это не повлияло, но Николай старался быть в курсе событий.

Публики в библиотеке почти не было — сказывался воскресный день, и Николай вольготно расположился за широким угловым столом, предназначенным для троих, обложившись подшивками журнала "Космический вестник". Бегло просматривая устаревшие новости, он наткнулся на интересную статью под названием: "Радиосигналы из космоса?" В ней сообщалось о странных радиоизлучениях, поступающих из радиогалактики Лебедь-А, вот уже в течение пяти лет фиксируемых радиотелескопами Физического института Академии наук, в Серпухове, а также и другими гигантскими мировыми радиотелескопами. Статья была написана увлекательным языком и, несмотря на то, что информация новостью не была, прочел он ее с большим интересом. Штудируя подшивки, он не заметил, как пролетело несколько часов, и желудок напомнил ему о наступившем обеденном времени.

На улице Николая встретило солнце в зените, казалось стремящееся немилосердно спалить все живое на Земле. Спустившись по нагретому мрамору ступеней библиотеки, по дышащим жаром тротуарам, он направился в кафе. Николай уже давно вел образ жизни холостяка, поэтому обедать он решил в кафе, с романтическим названием "Альтаир" — в городке, по сути, являющимся придатком института, и магазины и кафе, и прочая инфраструктура, носили названия звезд и созвездий — сказывалась специфика НИИ.

В кафе Лосев появился, когда утренние посетители уже ушли, а вечерние еще не появились. Занято было с десяток столиков. Только в центре зала внимание привлекала шумная компания, расположившаяся за сдвинутыми вместе двумя столами. Видно кто-то устроил здесь что-то вроде банкета. Стремясь к уединению, Николай расположился за небольшим столиком в таком месте, где задняя стена кафе, образовывала угол со стеклянной витриной. Сделав заказ и в ожидании его исполнения, Николай смотрел на улицу. Вернувшись из Индии, привыкший совсем к другим пейзажам, он с жадностью вспоминал впечатления родной природы, и наблюдение за обычной сутолокой тихого русского городка доставляло ему, не каждому человеку понятное, удовольствие. Солнце, даже сквозь толстое стекло витрины, не смотря на обилие в кафе кондиционеров, нещадно припекало. У Николая, несмотря на длительную привычку переносить в командировке жару вдвое, а то и втрое беспощаднее, чем на родине, вдруг закружилась голова, но он отнес это головокружение к действию палящих лучей солнца и даже пожалел об опрометчивом выборе столика прямо на солнцепеке. Но головокружение быстро прекратилось, он успокоился, и вновь возобновил наблюдение за уличной жизнью. Внимание привлек низенький толстенький мужчина, шествующий по противоположной стороне улицы, с громадной хрустальной вазой в руках. Именно вазой он сильно выделялся из редких прохожих. Николай улыбнулся, подумав, что человек спешит к кому-то в гости с весьма оригинальным из-за размеров, подарком. И вдруг мелькнула мысль: "Сейчас он споткнется, когда поравняется со стеклянными дверями книжного магазина, под солидным названием "Галактика"!"

Толстячок приблизился к магазину и вдруг, споткнулся. Ваза выскользнула из его рук и, вращаясь в воздухе, начала... падать. Николай напряженно смотрел на нее. Очень жалко было такое произведение искусства. Под его взглядом, ваза приостановила свой полет, повисла прямо в воздухе в полуметре от земли и плавно опустилась на тротуар. Николай в великом удивлении смотрел на вазу, аккуратно стоящую на тротуаре, и на толстячка, лихорадочно утиравшим носовым платком сильно вспотевший лоб. Он представил себе, что ваза не разобьется, но не думал, что такое произойдет на самом деле. Вокруг толстяка собралась редкая толпа, с удивлением глядя на "виновницу". Никто не мог понять, почему ваза не разбилась. Хорошо еще, что улица была полупустынна — большинство населения попряталось от жары, где-нибудь под навесами в садах или принимали солнечные ванны на пляже. Но долгого времени для удивления толстяк им не оставил, проворно, не смотря на свою комплекцию, он подхватил вазу и быстро скрылся за углом. Николай никак не мог опомниться: "Почему я знал, что он споткнется и выронит вазу? И почему, ваза не разбилась, как это произошло бы в любом случае. Я пожелал, чтобы она осталась целой — и она не разбилась! Почему?"

Из раздумья его вывела официантка, доставившая ему обед. В рассеянности он поглотил и первое, и второе и десерт, не получая удовольствия от еды, машинально расплатился с официанткой и в задумчивости зашагал домой. По дороге, Николая не оставляла мысль о странном происшествии. Привычная к научному подходу мысль никак не могла логично его объяснить.

Глубокая погруженность в свои мысли сыграла с Николаем злую шутку. Уже на подходе к дому, он споткнулся о лежащий на тротуаре кирпич и сильно ушиб ногу.

"Разбросали кирпичей на дороге!" — В запальчивости подумал он и представил, что тот отлетел в сторону. В следующее мгновение он увидел, как кирпич плавно приподнявшись над асфальтом тротуара, стремительно по воздуху передвинулся к обочине дороги и плюхнулся, подняв небольшое облачко пыли. Николай застыл на месте, сразу забыв о боли в ноге.

"Этого не может быть! — Мелькнула мысль и, он ущипнул себя за руку. Продукт строительной индустрии в форме правильного параллелепипеда продолжал нагло лежать на обочине. Николай принялся вытирать платком выступивший, не смотря на жару, холодный пот. — И все же, я это наблюдал!" Теперь Николай уже не сомневался, что это произошло по его воле. О таких редких феноменах: психокинезе, телекинезе, телепортации, телестезисе и прочем — Николай знал, хотя механизм явления ясен не был и анализу не поддавался. Прихрамывая, он подошел к месту, где приземлился злополучный предмет, и присел на корточки, чтобы поближе его рассмотреть. Внимательно посмотрел на него — кирпич, как кирпич — дотронулся до него пальцем. И тут же отдернул руку. Кирпич был очень горячим. Нагрелся от солнца? Непохоже. Он и до этого лежал в тени деревьев, и сейчас от солнца его прикрывала крона высокого тополя. Выходит, теплота — результат психо-кинетического воздействия? Интересно, а нагрелась ли ваза от воздействия психокинетической энергии? Это теперь не проверишь.... Есть, о чем поразмышлять! И если это не результат галлюцинации, то это открытие. В ошеломлении, Николай продолжил путь домой, на этот раз не слишком расслабляясь и посматривая под ноги. Еще раз наткнуться на кирпич ему не хотелось. Открытие, бесспорно, удивило, ибо ранее он за собой таких способностей не замечал: итак психокинез — причем два раза. Один раз ваза, второй раз — кирпич. На ум пришло воспоминание — он знал, что толстяк споткнется. А это что? Дар предвидения? Тогда, почему он не смог предвидеть того, что ему под ногу попадется кирпич? Может дело в сосредоточенности? На толстяка Николай смотрел довольно сосредоточено, а кирпич? Внимание было отвлечено мыслями о первом случае проявления его аномальных способностей. А есть ли эти способности? Может это случайности? Всякая гипотеза требует проверки и доказательства. Но как проверить? Мыслью притащить этот кирпич к порогу подъезда? Николай закрыл глаза и представил лежащий в пыли кирпич, представил, как он перемещается по воздуху и падает на нижнюю ступеньку лестницы. Открыв глаза, он внимательно посмотрел на эту ступеньку. Никакого кирпича на ней не было. Получается, никаких способностей и нет? Но ведь раньше это произошло. Что же помешало сейчас?

Николай поднялся в свою квартиру, все еще обдумывая возникшие загадки. Квартира была небольшая и состояла из двух жилых комнат: гостиной и спальни, которую Николай оборудовал одновременно и под подобие кабинета, состоящего из массивного двухтумбового стола и трех стеллажей с книгами. В гостиной стояли диван, журнальный столик и цветной телевизор в углу на древней тумбочке, доставшейся Николаю от родителей, при их переезде в другой город. Тумбочка являлась своеобразным напоминанием для Николая — когда он видел тумбочку, тотчас же понимал, что настало время написать письмо родителям. С другой стороны, найти их новый адрес иногда было просто невозможно — являясь археологами, специализирующимися по южноамериканским культурам доколумбового периода, они постоянно "пропадали" в экспедициях по государствам полуострова Юкатан. Изредка Николай получал от них письма то из Гватемалы, то из Гондураса или Мексики, а один раз из Венесуэлы. Отец Николая был фанатиком своей науки и в то же время обладал весьма широкими взглядами на жизненные проблемы. С ним Николай всегда мог обсуждать любые перипетии своей судьбы и почти всегда мог получить дельный совет. Однако это теперь происходило не часто, Николай не виделся с родителями уже более восьми лет, и сейчас немного жалел, что не может посоветоваться с отцом по поводу только что произошедшего случая.

Устроившись в кресле, он пытался осмыслить происшедшее. Будучи в Индии, он посещал занятия в институте йога-культуры, и хотя не получил никаких дипломов, освоил многое из "хатха-йоги" с элементами "раджа-йоги", и это позволило Николаю научиться тренировать сознание и работу мозга. Гимнастика же позволила его худощавой фигуре приобрести строгую осанку, а мышцы, увеличившись в объеме совсем незначительно, по твердости могли теперь в экстремальных условиях соперничать если не со сталью, то с просушенным деревом наверняка. При этом и характер его изменился, стал более уравновешенным — Николай научился контролировать свои эмоции. И теперь тренированный мозг Николая, "прокрутив" ситуацию, почти автоматически выдал объяснение: возможность телекинетического эффекта напрямую зависит именно от силы эмоций. В первом случае у Николая повышенное чувство сопереживания — жалко было хрустальную вазу, во втором — досада от боли в ноге. В третьем же случае контрольный эксперимент, при котором эмоциональное напряжение на фоне психической усталости после ранее происшедшего, оказалось почти на нулевом уровне, и как результат — неудача.

"Пока можно руководствоваться и довольствоваться этим объяснением! — Решил Николай. — Дальнейшие опыты попробуем произвести завтра в лаборатории". Хотя завтрашний день — понедельник — отдыха не сулил. Начиналась деятельность Николая в качестве заведующего лабораторией.

ГЛАВА 2

От немногочисленной группы Хиггинса после месячных скитаний по сельве осталось пять человек. Двое участников отсеялись уже после первой недели рейда — вернулись. Они были наняты проводником носильщиками, и теперь всем пришлось нести свои вещи самостоятельно. Имен их никто не помнил, и никого не интересовало, добрались ли они до жилых мест. Теперь вот и проводник-индеец, обещавший вывести к руинам пока еще никому не известной пирамиды, в подземных лабиринтах которой, по его словам оставались припрятанные еще его предками золотые изделия, так и не успел довести их до места. Этот подлец, получивший аванс в половину оговоренной суммы и оставивший деньги своей семье, позволил укусить себя какой-то очень ядовитой местной твари — длинной гремучей змее бушмейстер (суру куку) — эндемиком Латинской Америки, как её определил Русо — один из участников группы. Проводник, наверное, пострадал по той причине, что был избалован городской жизнью, оттого и не заметил вовремя редкую змею, на человека практически не нападающую, и именно ей проводник удосужился попасться на зубы, и тем самым поспособствовал своему преждевременному переселению во владения его богов, а может быть и в местный аналог ада. Этот негодяй так быстро отдал душу своим варварским богам, что даже было удивительно по той причине, что все остальные участники экспедиции охотников за "желтым дьяволом" — золотом, были в основном белой расы и их сия чаша миновала. Теперь, все они оказались в безвыходной положении: до золота так и не добрались, а оставшись без проводника — почти не имели шансов не только дойти до сокровищ, но и вообще добраться до цивилизованных мест. Все планы Хиггинса решить свои финансовые проблемы рухнули в одночасье. Даже выжить в этом диком краю было весьма проблематично. Аборигены, как всегда географическими картами не пользовались, и Хиггинс теперь клял себя за излишнюю доверчивость, которая в очередной раз вышла ему боком и поставила крест на всех его планах.

Его спутники, которым он в свое время наобещал золотые горы, и тем самым вынудил их раскошелиться и вложить в эту экспедицию свои, отнюдь не малые деньги, теперь с неприязнью, если не сказать более, посматривали в его сторону. Хиггинс не сомневался, что не будь необходимости в создавшейся почти безвыходной ситуации держаться вместе, они бы его, как ему думалось, уже прикончили.

Единственной надеждой были его заметки, на импровизированной карте, вернее, листочках из блокнота, на которых он пытался изобразить кроки, которые из-за своего посредственного знания географии, даже кроками-то нельзя было назвать. И все же только это с одной стороны и спасло ему жизнь. Будь его заметки хотя бы более или менее понятны кому-нибудь другому кроме него, то, как опять-таки казалось Хиггинсу, на его трупе уже давно пировали бы многочисленные обитатели дикой сельвы. И, тем не менее, он мог смело признаться самому себе, что и сам-то не был уверен, что эти заметки как-то смогут ему помочь. Надеялся он только на свою дикую интуицию, которая уже не раз выручала его из, казалось, совсем безвыходных положений. Только надеясь на это свое обостренное чувство, он и предполагал как-то найти обратную дорогу.

О золоте — цели всей экспедиции, теперь, похоже, уже никто и мечтал. Но вот о благополучном исходе для себя лично, когда, или скорее — если, им удастся выбраться к цивилизации, Хиггинс уверенности не питал. Потому, хотя ему и очень этого не хотелось, он стал исподволь всерьез подумывать над тем, что по пути к дому ему придется от своих спутников избавиться. Ведь часть полученных от них денег он утаил и положил в банк на своё имя. Как бы они не потребовали свои деньги назад... Конечно не все, но и того, что осталось отдавать не хотелось. Другого решения проблемы он не видел. Из сельвы он должен выйти один — хотя и нищим, но живым.

Благодаря создателю, Хиггинс имел приличные физические данные, обладал некоторым опытом боевых столкновений, хотя и не в настоящих военных действиях, но кое-какие шансы на победу он все же, имел. Правда, ранее Хиггинсу лично никого убивать не приходилось, если не считать одного случая, который убийством назвать с большой натяжкой — так он думал. Но всегда ведь все бывает в первый раз. Тем более что месячное блуждание вдали от цивилизации отнюдь не способствовало воспитанию светских манер, а скорее приобщало к диким первобытным нравам. "Закон джунглей" — он и в Латинской Америке — "закон джунглей", и если он процветает даже в больших городах оплота мировой демократии: Соединенных Штатов Америки, то в этих диких краях он только усиливает свое влияние. Потому и надо иметь глаза на затылке, над ушами и даже на макушке, чтобы остаться в живых.

Состав группы "охотников за желтым дьяволом" был интернациональным. Кроме самого Хиггинса, сорокалетнего уроженца штата Техас, в группе были два его соотечественника, но только один и тот был из какого-то штата на севере США, и очень не любил, когда его расспрашивали о прошлом. Похоже, что оно было у него в достаточной мере темным. Не поддающееся загару, бледное, как у альбиноса, вытянутое под стать лошадиному, усыпанное крупными веснушками лицо, да еще в обрамлении рыжих кучерявых волос во всеуслышание "говорило" об ирландских корнях. И это могло посеять сомнения в подлинности названного имени — Джек Хоук. Долговязой фигурой он напоминал одновременно и гигантского засушенного таракана-пруссака, и исполнителя роли Эшли Уилкса в знаменитом фильме "Унесенные ветром". По мрачной невозмутимости можно было заподозрить принадлежность его к какой-либо государственной структуре силового толка, хотя бы и в прошлом. Но перед экспедицией Джек Хоук назвался начинающим журналистом, именно в таком качестве он напросился в экспедицию, собираясь описать рейд по джунглям, без упоминания о целях и составе экспедиции, завидуя лаврам Жюль-Верновского репортера Амедея Флоранса. Свой взнос на финансирование экспедиции он выплатил наличными и полностью. Так что, Хиггинс, хотя и присматривался к нему с настороженностью, все равно считал, что "деньги не пахнут".

А вторым соотечественником и третьим членом группы был американец итальянского происхождения, но Хиггинс его соотечественником не считал и про себя называл "даго", "макаронником", но обзывать вслух опасался — тот явно имел какие-то связи с мафией, был весьма вспыльчив, но рассудка не терял, носил имя Джованни, без упоминания фамилии. В физическом развитии он был не столько силен, сколько ловок и вынослив, что в определенных ситуациях бывает намного выгоднее силы. О роде своей деятельности он не распространялся, просто внес причитавшуюся с него часть взноса на экспедицию, буркнув только, что он просто развлекается.

Четвертым пайщиком был уроженец Никарагуа (во всяком случае — это была его версия), но по национальности русский. Жгучие черные волосы этого полукровки указывали, что среди его предков были уроженцы Кастилии, а яркие голубые глаза — о происхождении другой половины родственников с севера Европы. В физическом смысле он чем-то напоминал итальянца Джованни, только был повыше ростом и поинтеллигентнее обликом. По-испански он, в подтверждение своей версии, изъяснялся вполне сносно, хотя сам Хиггинс испанского языка практически не знал, за исключением обиходных фраз, вроде "амиго...", так что судить объективно не смог, даже если бы захотел. Пт-т-рр — так представился этот русо с непроизносимой фамилией Ка-ли-нн-ни-кофф.... Имена этих русских никогда не нравились Хиггинсу. Еще при знакомстве, Хиггинс, и сам-то бывший не в ладах с нормальной лексикой даже своего англо-американского варианта языка, попытался упростить имя русского, заявив, имея в виду американский аналог имени русского — Питер:

"Я буду называть тебя Пид-тер!"

И услышал в ответ:

"Пидером можешь называть себя, а мое имя Петр!"

И хотя русо сказал это обманчиво ленивым тоном, причем, за исключением первого и последнего слов, на чистейшем английском языке, Хиггинс почувствовал в его ответе какую-то издёвку. Более того, что слышавший их разговор "макаронник-мафиози", видимо знающий кое-какие непечатные выражения этого тарабарского русского языка, иронически хмыкнул, явно сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. И Хиггинс затаил на них обоих непонятно откуда взявшуюся обиду. А русских он терпеть не мог и раньше.

Эти русские.... Почему-то они везде оказывались какими-то особенными. Всегда могли находить общий язык с представителями примитивных культур, наверное, оттого, что и сами примитивные. И этот тоже — с ним, как с родственником, любил весьма обстоятельно беседовать ныне покойный проводник-абориген, обычно отнюдь не многословный.

Этот никарагуанский русо, используя местные диалекты, свободно изъяснялся с ним, а этого не могла себе позволить даже пятая участница — мексиканка Долорес Вильямайора — единственный дипломированный специалист по истории доколумбовой эпохи. И даже перед непосредственной смертью, уже находясь в полубреду, индеец из последних сил лопотал что-то на своем обезьяньем наречии именно с Русо, пока не отдал душу своим варварским богам. Похоже, индеец верил в своих богов, перед смертью пролепетав на кечуа что-то вроде: "Уку Пача, я иду в твоё царство"... — именно так попыталась перевести на "нормальный английский язык" Долорес. "Уку Пача" в дословном переводе "тень" — бог смерти и демонов, правитель подземного мира древних инка. Да, даром, что уже почти четыре столетия его предков приобщали к Христу по католическому обряду.

После незатейливых похорон индейца — его неглубоко прикопали между покрытыми густым мхом валунами, Русо — такое прозвище, на которое тот отрицательно не реагировал, "приклеилось" к "никарагуанцу", и так всегда чуть замкнутый в себя, мрачно нахмуренный долго сидел, задумавшись, у импровизированной могилы проводника.

Долорес была единственной женщиной в составе экспедиции. За её участие оплату произвел Хоук, и видимо в благодарность за это Долорес до последнего времени ночевала в его маленькой палатке. Но после потери проводника между ними словно кошка пробежала. Теперь Долорес больше общалась на испанском языке с этим никарагуанцем Русо. Похоже, саму Долорес золото в его настоящей ценности само по себе не интересовало, а только изделия из него как образцы древнего искусства и культурного наследия.

Хиггинс никогда не понимал таких людей. То, что нельзя было выразить в звонкой монете или в банкнотах лучшей страны в мире — его родины Соединенных Штатов Америки, для него не существовало.

После смерти проводника, вопреки необходимости к сплочению, члены экспедиции стали посматривать друг на друга как волки, но большинство таких взглядов все равно доставалось Хиггинсу. Только русский Пётр неоднократно пытался убеждать остальных, что конфликтов в настоящее время допускать нельзя ни в коем случае.

Но к его доводам пока безоговорочно прислушивалась только Долорес, и эта блажь в какой-то мере и явилась одной из основанных причин похолодания ее отношений с Хоуком. Но после, к удивлению Хиггинса, у темпераментного "макаронника" тоже появилась склонность внимать мнению никарагуанского русо. К неудовольствию Хиггинса и к холодному бешенству Хоука, этот Русо становился лидером их группы. Но, ни Хиггинс, ни Хоук в силу своих индивидуальных особенностей характеров, несмотря на то, что были соотечественниками, не хотели сближаться даже друг с другом.

Неясности в отношениях, могли привести к дальнейшим обострениям в группе, и после потери проводника экспедиция уже второй день оставалась неподалеку от его могилы, не приняв окончательного решения о возвращении.

Попытку как-то наладить отношения предпринял опять-таки русо. Вечером у костра, раскурив угольком свою трубку с изогнутым чубуком, изображающую голову чертика со срезанной макушкой, он негромко, но в тоже время так, что все его услышали, проговорил:

— Мы сейчас все находимся не в лучших обстоятельствах, и поэтому предлагаю прекратить все свары друг с другом до выхода из сельвы! — Слова его прозвучали весомо, хотя и не несли какой-либо неожиданной информации. Он сделал краткую паузу, только подчеркивающую весомость произнесенного. — Сейчас мы должны решить, какой путь мы изберем! Возвращаемся ли нам обратно, и тогда мы будем надеяться, что мистер Хиггинс благодаря своим зарисовкам сможет нас вывести, или идем дальше!?

Изумленные его словами слушатели возбужденно загалдели, причем каждый на своем языке, особенно эмоционально тараторил Джованни, не слишком отставала от него и Долорес, сдержаннее к заявлению отнесся Хоук, а Хиггинс так и вовсе мрачно молчал. Русский немного выждал, потом чуть громче, на весьма правильном английском языке без внесенных в него американизмов вроде "О-кей" и "Оф-коз", будто сам был уроженцем Лондона, и который понимали все присутствующие, с легким оксфордским произношением продолжил:

— Да, дальше! Наш бедняга проводник об этом позаботился! — С этими словами, Русо достал из внутреннего кармана куртки какие-то разноцветные, но сильно поблекшие и связанные наподобие бахромы, шнурки.

Члены экспедиции с недоумением продолжали смотреть на Петра, принимая его за сумасшедшего. Только Долорес изумленно воскликнула: "Кипу!?"

Но слово это, кроме нее самой, да может быть еще и русского, никому ничего не сказало. Тогда Долорес, словно вспомнив, что она находится не в своем университете, а в сельве, среди искателей приключений, как можно доходчивее разъяснила, что "кипу" — узелковое письмо древних инка.

"Этот шнурок может быть подробнейшим путеводителем! — Она с убитым видом вздохнула. — Вот только прочитать его в наше время почти никто не сможет!"

— Ну, почему же никто? — Спокойно произнес Русо. — Я немного обучался этой премудрости!

После этих его слов, в устремленных на него глазах наряду с надеждой можно было прочесть искорки неутоленной, и все более возбуждающей алчности. А в глазах Хиггинса можно было увидеть еще и мрачную, как и сам он, ненависть к русскому. По сути — тот ведь становился теперь, не только проводником, но и неформальным лидером всей экспедиции. В том, что общим мнением теперь будет продолжение пути к сокровищам, Хиггинс даже и не сомневался.

ГЛАВА 3

Мрачное чёрное необъятное пространство Вселенной казалось угрожающе безжизненным. Только вдали, то здесь, то там виднелись светло-серые пятна галактик. В бесконечной Вселенной, бесконечное количество направлений, путей, дорог.... Двигайся куда захочешь.... Только выбирай направление. Выбери Галактику, в которой мириады звёздных систем, а после выбери систему, в которой имеются планеты, и возможно пригодные для жизни. Именно такие планеты являются целью длительного путешествия, затеянного тахал'гами.

Даже, находясь на планете и глядя в ночное небо при ясной погоде, проникаешься грандиозным величием вселенной. А если ты при этом находишься в космосе? Сознавая себя бесконечно малой частицей этого мира, всё равно наполняешься гордостью уже за то, что ты существуешь. И хотя жизнь твоя всего лишь миг в масштабе Вселенной, хочется посвятить её чему-то грандиозному, чтобы из бесконечно малой пассивной частицы во вселенной стать силой, способной вносить свой вклад в познание и эволюцию необъятного мира.

Тахал'гам — уроженцам планеты Оранг, была по плечу реализация некоторых возможностей, способствующей выходу в космос. Причём при одновременных достаточно комфортных условиях путешествия в просторах Вселенной. Они не были очень уж ограничены временем — цикл жизни, поддерживаемый "крул'лами" был достаточно длителен. "Крул'лы" соответственно удлиняли сроки жизни тахал'гов, что позволяло познавать вселенную размеренно и без особой спешки.

Впервые "крул'лы" были обнаружены на Оранге около пяти тысяч оборотов назад. Какое-то время они играли роль драгоценностей, играющих роль денежного эквивалента, то есть являлись платежным средством в торговле населяющего Оранг гуманоидов. И, наверное, они бы так и остались бы обыкновенными камнями-кристаллами, пока не прошло определенное время, в течение которого они переходили из рук в руки, как обыкновенные монеты в других цивилизациях. От многочисленных непосредственных контактов с разумной расой тахал'гов, вначале неосознанно, считывая со своих обладателей психо-эмоциональный фон, кристаллы однажды осознали в себе разум — произошел своеобразный качественный скачок.

И хотя этот разум оказался недееспособен без контакта со своим носителем-гуманоидом, раса разумных кристаллов вышла на новую ступень своего существования и развития.

А для тахал'гов "крул'лы" ставшие симбионтами, причем с индивидуальной настройкой — они, как бы притирались, друг к другу, стали, по сути, магическими кристаллами (индивидуальными артефактами силы). Стоило тахал'гу-носителю измыслить для себя какой-нибудь предмет обихода — и "крул'л" изготавливал его путем холодного ядерного синтеза из молекул окружающей среды, причем одновременно питаясь продуктами и энергией данного процесса, защищая своего друга-хозяина от его вредных воздействий. В обычное время "крул'лы" получали энергию прямым путем от излучения центрального светила своей солнечной системы, абсорбируя и аккумулируя её, не "брезгуя" и другими излучениями, пронизывающими Вселенную. Как могла возникнуть такая "оригинальная жизнь", оставалось загадкой — возможно, это был один из гениальных капризов природы или закономерностей мироздания.

Вне контакта с разумным "носителем" "крул'лы" становились лишь пассивными хранителями полученной информации, но в какой-то мере слепками-психоматриц своих "носителей". При возобновлении контакта "крул'л" вновь начинал свою мыслительную деятельность "под руководством" своего "носителя". Отношения между "крул'лами" и их носителями нельзя было назвать рабством или господством одного над другим. Это был разумный симбиоз, в котором все же подчиненную роль играл именно "крул'л". От такого симбиоза выигрывали оба: каждый тахал'г в силу своих способностей к познанию, фантазии становился почти богоподобным по своим возможностям — "крул'л" мог реализовать почти все фантазии материального порядка. Одновременно "крул'л", поддерживая оптимальное функционирование организма носителя — лечил его, отчего продолжительность жизни тахал'гов увеличивалась до немыслимых, пределов — около пяти тысячелетий, что было сопоставимо с жизненным циклом самих кристаллов.

Оттого, что тахал'ги, обладающие мощью "крул'лов" становились почти всемогущими, и могли считаться волшебниками, магами и почти богами, то религии как таковой, зачатки которой было, возникли на ранней стадии тахал'гов, в конечном итоге распространения не получила. Не было верховного божества, ибо верховным был сам ТАХАЛ'Г!

В обмен рубиновые кристаллы — их стали называть "Крул'лами", одарили тахал'гов такими возможностями, о которых те не смели представить себе даже в самых смелых мечтах. Но в то же время технический прогресс с того момента, в том понимании, как его знают люди Земли, остановился.

Но симбиоз с "крул'лами" достигался не всегда. Некоторые тахал'ги не воспринимали "крул'лов" — для них эти кристаллы оставались простыми рубиновыми кристаллами — просто красивой, хотя и ценной безделушкой.

Именно таким образом началось расслоение среди населения планеты. По сути, со временем сформировались две расы: тахал'гов с "крул'лами" — их всё же при большой численности было всё же меньше, чем тахал'гов без "крул'лов", и потому быстроживущих, но и быстрее размножавшихся.

Надо отдать должное тому, что "крул'лы" не позволили своим носителям считать остальных низшей расой, как бы могло случиться на другой планете, где "крул'лов" не было.

На Оранге нового рабовладельческого строя не возникло. Тахал'ги, обладавшие "крул'лами" оказались в меньшинстве, и им пришлось практически добровольно покинуть свою планету для того, чтобы дать возможность дальнейшего развития оставшейся расе соотечественников не способных адаптироваться с "крул'лами". Тахал'ги при помощи своих "крул'лов" создали несколько своеобразных "ковчегов", позволяющих с относительным комфортом путешествовать в межзвёздном пространстве. Они решили покинуть родную планету в поисках другого гостеприимного мира, чтобы оставшиеся тахал'ги — быстроживущие, могли строить свою цивилизацию без влияния на неё "крул'лов".

И теперь самым существенным и единственным обстоятельством, которое не могло позитивно влиять на развитие тахал'гов и являлось путешествие в поисках нового мира.

Они путешествовали в недрах искусственной планеты — "Ковчега" с суррогатным солнцем, микромиром, являющимся срезом родной планеты. Условия проживания были приемлемыми, но всё равно население посменно находилось в стасисе в целях экономного обеспечения переселенцев всем необходимым. Да, их "Ковчег" обеспечен почти навечно..., но для такого вот вынужденного существования.

А жить хочется на настоящей планете, а не на этом её подобии, кочующем в пространстве. Им была просто необходима Новая Родина, которую они бы могли обустроить и продолжить своё развитие, сейчас по сути приостановленное на неопределённое время. Ограничением прироста численности регламентировалось искусственно поддерживаемым равновесием на корабле-скитальце.

Да, материальными и энергетическими ресурсами переселенцы были благодаря функционированию "крул'лов", они были обеспечены в избытке, а вот накапливаемые знания? Кому их придётся передавать, если практически не было подрастающего поколения в достаточном количестве? Информационным кристаллам "крул'лов"? Конечно, любой тахал'г, обладающий "крул'лом" мог получить доступ к этой информации, но простое усвоение информации, без привязки её к определённой обстановке, не является знанием. Только в живом общении учителя и ученика могла осуществляться качественная передача знаний.

Нужна была полноценная жизнь, а для этого переселенцам была жизненно необходима планета. И возможно то, что им пришлось покинуть родную — было ошибкой. Возможно, надо было бы как-то постараться, чтобы быстроживущее население мирилось бы с существованием своих долгоживущих братьев? Мысли такие до сих пор имелись, но в то же время тахал'ги понимали, что такое, если бы и могло произойти, но только в возможно далёком будущем, когда уровень технического и культурного развития быстроживущих хотя бы немного сравнялся бы с их уровнем. Условия были неравными, накопление знаний стабильно было у долгоживущих, и что самое непреодолимое было — сознательный отказ быстроживущих пользоваться знаниями своих долгоживущих сопланетников. Именно это обстоятельство повлияло на решение покинуть родную планету.

ГЛАВА 4

Как правило, научно-исследовательские институты не занимаются обучением студентов, но нынешний директор, заступивший в должность около семи лет назад, ввел программу по курсам обычных ВУЗов, с усиленным упором по нескольким специальностям, необходимым институту по профилю его деятельности, согласовав свои нововведения с Министерством образования. Всего при НИИ проходили обучение три группы студентов на каждом из пяти курсов. Лучшие выпускники, получали работу в НИИ, остальные же распределялись по "городам и весям" по правилам, существующим в других ВУЗах. Но по окончании выпускники получали такие рекомендации, благодаря которым поиск работы в последующем не составлял труда. Такую практику подбора кадров установил директор, отличавшийся неуемной энергией и относительной независимостью от вышестоящих структур. Он заметно оживил деятельность НИИ по многим направлениям, как космической деятельности, так и сопутствующим ей дисциплинам. Каких трудов ему это стоило, никто не знал и не ведал. Занимаясь тяжелейшим трудом администратора, он, тем не менее, оставался и крупным ученым, обладающим острым умом. Несмотря на весьма нервную работу, Ярослав Ростиславович Крымский, оставался очень чутким к людям, и лишь немногочисленные недоброжелатели прозвали его "Ярый", и это прозвище, хотя и приклеилось к директору, стало носить для всех шутливый смысл. Именно Крымский помог Николаю обрести душевную твердость в жизненных неурядицах. Это произошло три года назад, когда без каких-либо заметных причин распалась семейная жизнь Николая. Именно директор отправил Николая в длительную командировку в Индию, чтобы он сменил морально-психологическую обстановку и смог заниматься необременительной практической деятельностью на крупнейшем радиотелескопе, что позволило бы ему высвободить намного большее количество времени для подготовки диссертации. И именно он, вопреки стараниям парторга института, по возвращении, назначил его на должность заведующего радиотехнической лабораторией. Назначение почти совпало с защитой Николаем кандидатской диссертации, что явилось не последним аргументом в его пользу при этом кадровом назначении. Ярослав Ростиславович верил в своих учеников.

Николаю вспомнился первый день его работы в новой должности. Вопреки ожиданиям парторга института, который был против его назначения, коллектив лаборатории встретил Николая весьма доброжелательно. Со многими сотрудниками Николай был знаком раньше, и они были даже в некоторой степени воодушевлены его приходом, зная его характер и подлинную страсть в научной работе.

Впечатления этого дня заставили Николая на время позабыть, произошедшие с ним накануне ненормальные явления, но уже к концу рабочего дня он вновь все вспомнил. И решил посоветоваться с профессором Марковым, занимающимся в институте изучением паранонормальных явлений, которое парторг института, Грязнов, называл по-своему — "лженаука". Да и как, по его мнению, можно было называть серьезными рассуждения о паранормальных способностях людей таких как — возможность видеть предметы с закрытыми глазами или сквозь, например, металлическую стенку сейфа, или предвидения событий, которые должны произойти в будущем. Именно этой тематикой занималась группа профессора Маркова, собирающая сведения о происшествиях подобного типа, а также прочих аномальных явлениях. Проверяя и подвергая эту информацию научной проверке, "марковцы" пытались отделить "зерна от плевел". Секретарь парткома Грязнов пытался даже прикрыть тему "психов", как он еще называл "марковцев", но и здесь он столкнулся с авторитетом директора. Тот имел свое мнение на деятельность группы профессора Маркова, прозрачно намекнув, что в Соединенных штатах Америки по данной тематике под эгидой спецслужб осуществлялись, и осуществляется ряд проектов в рамках единой программы исследований под различными названиями, такими как: "Созвездие Водолей", "Лунная пыль", "СИНЯЯ или Голубая книга" — официально закрытого в 1969 году, "Знак", "Злоба" и другие. И, похоже, что не только авторитет директора сыграл главную роль. Было там ещё что-то неясное, но уводящее проблему куда-то выше по инстанциям.

Марков же занимался своей работой серьезно, а в группе у себя держал только энтузиастов. Несмотря на кажущуюся несерьезность темы, были определенные успехи. Аномальные явления во многих случаях имели место на самом деле, хотя и не поддавались пока что научному анализу. Николай, зная, что только в этой группе он может встретить понимание, где его без насмешек и неверия выслушают, и возможно дадут какой-нибудь совет о том, что ему делать дальше. Тем более что происшедшее с ним прямо относилось к перечню изучаемых "марковцами" явлений.

С Марковым Юрием Петровичем Николай поддерживал прекрасные отношения еще со студенческих времен. Отдавая дань увлечениям юности, в ту пору Николая очень интересовали аномальные явления, и он старательно собирал вырезки из периодической печати, переписывал статьи из научных и популярных журналов, касающиеся появлений НЛО, находок обломков из неизвестных на земле металлов и сплавов. И хотя почти во всех случаях на эти статьи впоследствии печатались опровержения, подписанные маститыми учеными самых высоких рангов, Николай считал, что "дыма без огня не бывает". Именно в тот период он довольно близко и сошелся с доктором наук Марковым, "замучив" того своими вопросами и интересом к "аномальностям" и "анормальностям", что Маркову как раз и нравилось. Он даже одно время подумывал зачислить Николая после окончания института в свою группу.

Теперь уже профессор, Марков встретил Николая весьма радушно. Он провел его в свой кабинет, усадил в мягкое кресло и занялся приготовлением чая, которым всегда угощал гостей. Чай профессор всегда готовил сам, не доверяя этот процесс даже лаборанткам, добровольно пытающимся переложить эту обязанность на себя. Другие же напитки и в первую очередь кофе, он считал несерьезными, не соответствующими исконным русским традициям. Это была одна из "странностей" профессора. Другим же "пунктиком" было то, что во время последующего чаепития, он не допускал разговоров о служебных делах. Можно было разговаривать обо всем, начиная с состояния погоды и кончая здоровьем самых отдаленных родственников, но, ни слова о работе, особенно по тематике его персональной группы. Было ли в устоявшейся традиции что-то от "древне-японской чайной церемонии" неизвестно, но скорее всего только её дух. Жёсткой ритуальности действий во время чаепития не существовало.

Николай был прекрасно об этом осведомлен, и так как собирался говорить с Юрием Петровичем именно по вопросам, в которых тот был наиболее компетентным, приготовился на начальном этапе к долгой беседе о письмах родителей, их здоровье и прочем.

Так и случилось. Отхлебывая маленькими глотками горячий чай, профессор поинтересовался о научных успехах родителей Николая на археологическом поприще, их здоровье и периодичности получения от них писем. В ответ Николай кратко пересказал содержание последнего письма от родителей и, когда чаепитие было уже практически закончено, попытался начать изложение своего дела, по которому он, и пришел, Юрий Петрович очень мягко и тактично свернул беседу и предложил прогуляться до дома пешком. Профессор проживал в соседнем с Николаем доме, и тот с радостью согласился.

Без особой торопливости, прогуливаясь по аллеям парка на пути к дому, Николай подробно рассказал Юрию Петровичу о случаях проявления телекинеза, инициатором которых он сам и явился. Поделился он и своими мыслями, объясняющими происшедшее.

— Юрий Петрович! Вы уже многие годы, занимаетесь подобными проблемами. Как вы думаете, может это повториться. И можно ли, если, даже не объясняя механизма этого явления, то хотя бы управлять им? Уж если у меня и прорезались такие способности, мне бы совсем не хотелось, чтобы они проявлялись спонтанно. Хорошо, если они пойдут на пользу, как в первом случае, а если я невольно причиню кому-нибудь вред?

— Ты правильно понимаешь проблему, Николай! Ты правильно все объясняешь, и ты правильно сделал, что пришел с этим именно ко мне. Но я советую тебе, как старший по возрасту, больше никому и ничего по данному вопросу не рассказывать!

— Почему, Юрий Петрович? Ведь такое происшествие сродни открытию!..

— В чем-то ты прав! И в то же время, не в обиду тебе будет сказано, еще по молодости несколько наивен. Неужели тебе хочется стать "подопытным кроликом" и до конца жизни пробыть где-нибудь в изоляции?

— О чем вы говорите, Юрий Петрович? О какой еще изоляции? Неужели кто-нибудь отважится производить, надо мною опыты, тем более без моего согласия?..

— Ты не все знаешь, и не все понимаешь! Не хотелось бы, посвящать тебя в игры, о которых тебе в других условиях, и знать бы не следовало... но, ты парень умный и все поймешь! Лучше, если ты узнаешь об этом от меня. Но больше никто и ничего знать не должен.

Как ты думаешь, могу я знать о том, что все вокруг считают меня слегка не в своем в уме? Я имею в виду свои запреты на деловые разговоры, да еще с посторонними, то есть не со своими сотрудниками, во время чаепития? Со своими сотрудниками, впрочем, я тоже в такой обстановке деловых бесед не веду. Все я знаю. И это не "пунктик", который мне приписывают, а обычная предосторожность, выработанная годами. Я мог бы вести деловые разговоры с сотрудниками и во время чаепития, но тогда разговоры "ни о чем" с посторонними выпадали бы из общего фона отношений. Вот поэтому я и придумал этот ритуал!

— Но, Юрий Петрович! Я не вижу причины!

— А ты ее и не должен видеть! Будь немного терпеливее! Как по твоему, почему в почти космическом институте, существует моя группа "аномальщиков"? Кто мог бы всерьез посчитать научной работой нашу деятельность? Да наша группа больше походит со стороны на сборище алхимиков или на полусумасшедших симулянтов, изображающих из себя начинающих колдунов или магов!

— Как вы можете так говорить, Юрий Петрович? Не скрою, многие так считают! Но вы также знаете, что я, да и многие, многие другие, никогда так не думали! Я считаю, что вы занимаетесь нужным делом, как бы это со стороны не выглядело! Вы в свое время учили нас, молодых студентиков-первокурсников, что глаза ученого не должны быть зашорены, как у пристяжной лошади!

Да! Сейчас наука не может объяснить многих явлений! Но если закрывать на них глаза, и даже не пытаться их изучать — вот тогда наверняка, ни наука и никто другой ничего объяснить не смогут!

— Все это так! И я рад, что ты это понимаешь! Но не все так просто. Не ты один такой умный. Деятельность мою контролируют некоторые службы, надеясь, в случае достижения положительных результатов, тут же эти результаты засекретить и применять по своему усмотрению. Заманчиво иметь, например, разведчика или просто бойца, обладающего способностями телекинетика, телепата или умеющего левитировать, то есть попросту летать....

— Вы правы, Юрий Петрович! Честно говоря, о таком применении паранормальных способностей и именно в таких целях, я просто не подумал.

— Нашлись люди, которые об этом подумали в первую очередь. Вот поэтому я и увел тебя для серьезного разговора из кабинета в этот парк. Кабинет и "лабораторию", как мы ее называем, прослушивают спецслужбы, фиксируется каждое слово. А мне ведь совсем не хочется, чтобы ты попал в поле зрения этих служб!

— Хорошо, Юрий Петрович! Вы меня убедили! Я никому ничего рассказывать не буду.

— Этого мало! Если уж у тебя проявилась способность к телекинезу, или, правильнее сказать к психокинезу, что было с тобой во втором случае, постарайся держать в руках свои эмоции, и по возможности постарайся, чтобы никто кроме тебя не мог заметить ни "процесса", ни результатов этих проявлений. Это мой главный совет! Будем надеяться, что происшествие с вазой пройдет мимо внимания наблюдателей секретных служб. Тем более что связать тебя с вазой в одну цепочку весьма проблематично. Скорее могут заинтересоваться этим, как ты его называешь, "толстячком" — владельцем вазы. Но оставим эту тему....

Так вот, при повторении подобных случаев, я еще раз говорю, старайся контролировать эмоции. Будешь контролировать эмоции — будешь контролировать эту паранормальную силу. Тренировки, если задумаешь их проводить, осуществляй где-нибудь за городом, на природе, чтобы, как ты сам понимаешь, не причинить случайно какой-нибудь вред... себе и окружающим.

Николай согласно кивал головой.

— Мне только не понятно, почему эти способности проявились именно у меня? — Задумчиво спросил Николай.

— Ну, гипотез, объясняющих этот феномен, может быть неимоверное множество! Я, например, думаю, потому что у тебя всегда была довольно тонкая организация психики — способность к эмоциональным всплескам при переживаниях, сопереживанию с близкими тебе людьми. Также считаю, не последнюю роль сыграло твое увлечение йогой, особенно раджа-йогой. Медитациями, направленными на внутреннее созерцание происходящих в организме процессов, можно добиться многого. Как пример можно рассматривать наличие в Индии тех же факиров. Не тех фокусников, которые себя называют факирами, умеющих лишь ловко орудовать руками, а тех, кто путем духовного и физического самосовершенствования приходят к поразительным результатам — могут даже левитировать. Правда, на незначительной высоте и с очень кратковременным эффектом. Медитации помогают мозгу жить в согласии со всем организмом человека, и возможно, возбудить в нем и стимулировать скрытые возможности, упрятанные до того на величайшую глубину. Никто еще до конца не смог, да пожалуй, еще не скоро сможет выяснить все возможности человеческого организма, как явные, так и скрытые. Возможно, при определенном контроле этой пробудившейся паранормальной силы, ее как-то удастся "воспитывать", что ли. Вот, пожалуй, и все, что могу посоветовать тебе на данном этапе!

Они распрощались у подъезда дома Маркова.

С тех пор прошли уже около двух месяцев, но Николая психокинез, также как и возможность предвидеть события, больше не "баловали", и он даже стал потихоньку, если не забывать, то отодвигать данную проблему в дальние уголки памяти.

ГЛАВА 5

Среди буйства сельвы, Русо, каким-то сверхъестественным чутьем находил видимую ему одному тропку, следуя по которой, орудовать мачете приходилось намного реже, чем в то время, когда вперед пускали Хоука или Хиггинса. Мафиози-макаронник на роль первопроходца не претендовал вообще, и потому ему для компенсации пришлось тащить на себе львиную долю совместного груза. Внушительно нагруженный общественной поклажей-скарбом, он постоянно замыкал их маленькую колонну, пристроившись следом за Долорес. Хоук, впрочем, в лидеры также не рвался, таланта находить прогалки в зарослях, несмотря на его таинственное прошлое, безусловно, связанное со службой в специальных правительственных структурах, у него явно не наблюдалось. Наверное, поэтому недлинные временные отрезки, в течение которых он шел во главе отряда, сопровождались звуками рассекаемых мачете ветвей, почти заглушаемые непрекращающимся гомоном джунглей. Но нужно было отдать ему должное, работу он свою делал, молча, с глухим ожесточением. Лишь только изредка из его уст доносились досадное "хеканье", как от рубщика мяса где-нибудь на рынке.

В отличие от него Хиггинс прорубался вперед, пересыпая удары мачете отборной матерщиной, которая в психологическом плане, наверное, помогала ему в работе, так как его "смена" превышала время Хоука почти в два раза, при том же объеме, порубленной растительности. Но при всех своих талантах, относящихся к знаниям, в основном англо-саксонского "обилия" ругательств, он совсем игнорировал, то обстоятельство, что в их небольшой компании находилась женщина, которой, возможно, такое словесное извержение, удовольствия доставить явно не могло. Но, тем не менее, возгласы: "задница", "факинговые" заросли, и другие из подобного разряда лились если не рекой, то неиссякаемым потоком. Даже необходимость экономии питьевой воды, не осушала его глотки. Замолкал он только тогда, когда "первопроходцем" по вырубке тропы становился кто-то другой. Создавалось впечатление, что делает он это с определённым умыслом, как бы говоря: "Если вы хотите, чтобы я заткнулся — рубите зелень сами!"

В какой-то мере, цели своей он начинал добиваться — даже "мафиозо", явно не большой любитель физического труда, пару раз становился во главе колонны вне своей очереди. Но неожиданно все его расчёты спутала Долорес, попытавшаяся однажды взяться за мачете и сменить его во главе движения. На это прореагировал даже внешне невозмутимый Хоук, что-то с раздражением прошипевший Хиггинсу. Похоже, Хоука тот всё же побаивался, в какой-то мере поумерил свой говорливый пыл. Лексика его, конечно изменений не претерпела, только голос стал потише, да количество идиоматических выражений несколько уменьшилось — бурный ручей чуть-чуть утратил свою полноводность, сменившись редкими всплесками.

Никарагуанец, как правило, при прорубании прохода другими участниками "экспедиции" следовал вторым, словесно короткими фразами указывая направление пути. Возможно, поэтому раздражение Хиггинса никак не хотело покидать его, или хотя бы запрятаться куда-нибудь в глубины его памяти.

Вообще, в компании Хиггинс получался самым говорливым, заместив собой итальянца, который по причине своей экспрессивной национальности вроде бы должен быть более разговорчивым. Но Джованни напротив, являл собой полный резервуар, с крепко и надежно закрытым краном.

Долорес тоже помалкивала — слишком много сил у неё тратилось на преодоление дорожных трудностей. Гомон птиц, надоедливые насекомые, монотонность переходов, казалось, вызывало отупение, направленное на хоть какую-то экономию затрачиваемых сил. Но Долорес, как творческая натура "тупить" не желала, а скорее не могла и потому хождение по сельве, отнимало у неё много сил. Несмотря на свою выносливость, мексиканка всё же была женщиной, и это сказывалось. Она без каких-либо жалоб несла свою часть багажа, обливаясь потом, жаждая дуновения, хотя бы какого-нибудь ветерка, даже и не прохладного в этой влажной и жаркой атмосфере... Только размышления могли как-то отвлекать её от суровой действительности. На ходу она вспоминала годы учебы в университете, полевые походы в ближайшие от Мехико заповедные места, где ещё сохранились следы древних цивилизаций. И теперь она мечтала о том, что благодаря своим здешним находкам, сможет приоткрыть ещё одну, хотя и малую, страничку цивилизаций Мезоамерики. О том, что её вряд ли оставят в живых её же "соратники" по экспедиции, она даже не задумывалась.

Без проводника они продвигались уже пятые сутки, дорога казалась нескончаемой, даже терпеливый Хоук пытался спросить Русо, когда же, наконец, они, достигнут цели? Русо только неопределённо пожимал плечами, проговаривая, что он выбирает направление по и так почти не различимым ориентирам, а вот время продвижения зависит лишь от них самих.

Ночью передвигаться никто не рвался — на охоту выходили ночные хищники, в числе которых особое место занимала реснитчатая гадюка — это ядовитая некрупная змея, средней длины, ведущая в основном древесный образ жизни. То есть она могла в любой момент приложиться своими зубками, свесившись с любой ветки. Судьбу укушенного змеёй проводника никто повторять не хотел.

И вообще во время всего похода, отдыхать Русо мог только ночью, даже бездумно шагать в колонне он не мог себе позволить, ибо всё его внимание уходило на чтение шнурка, примеряя данные из него к местности. И только во время привалов, чтобы не "свихнуться" от применения древних знаний к современным реалиям, он старался отбросить мысли о пройденном и предстоящем пути, возвращаясь мыслями, домой в свою семью.

Русо был гражданином Никарагуа — первым членом семьи, родившимся на новой родине. В отличие от деда с бабушкой и своего отца с матерью он без каких-либо оговорок мог считать уроженцем Центральной Америки, хотя и оставался русским, с половинной примесью испанской крови.

Да, отец в свое время привез мать именно из Испании. Дед был военным моряком, отец офицером национальной гвардии, хотя какое-то время и странствовал по морям вместе с дедом. По каким-то делам, связанным политическими беспорядками, или как еще называли Испанской революции, дед вместе с отцом долгое время с 1935 по 1937 год были в Испании — там, у деда появился друг из не очень близкого окружения каудильо Франко. Что они там делали, они не рассказывали даже в кругу семьи. Понятно было, что они поучаствовали ещё в одной революции. Только на этот раз оказались на стороне победителей. Отец Петра даже получил там испанскую награду — что-то среднее между орденом и медалью. Военный крест "ЗА ВОЕННЫЕ ЗАСЛУГИ" с желтым отличием. (исп. Cruz de Guerra). Такая награда выдавалась за мужество и самоотверженность при смертельной опасности. Аналогичную награду получила и Мария де ла Луз, которая в том бою была очень серьёзно ранена. Виктор вынес её на руках после окончания боя.

Ранение было тяжелым и один из группы — немец, предложил её добить, чтобы не мучилась и не задерживала их передвижение. Виктор тогда ни слова не сказал, только скрипнул зубами, и многозначительно посмотрев на немца, взялся на рукоятку "маузера". Немец отвёл глаза.

Виктор только заявил потом, что "русские своих не бросают!" Ему пришлось отделиться от группы — руководитель группы-итальянец Умберто, с неохотой, но разрешил ему это. Наверное, подумал, что их больше не увидит. Похоже, что "списал" обоих отставших.

Но Виктор Владимирович пробрался в госпиталь интербригадовцев, где ей сделал сложную операцию русский врач-хирург. Врач сначала не знал, что "земляк" является франкистом, да и девчонка, которую тот притащил, тоже. Только через неделю, когда Виктор прибыл, чтобы увезти Марию на телеге, доктор напрямую об этом его спросил:

— Девушка бредила и звала папу-аристократа. Я не очень хорошо знаю испанский, но фамилию разобрал. Насколько я знаю, он из ближайшего окружения каудильо Франко...

— И для вас она перестала быть пациенткой? — спросил Виктор. — Сообщите об этом своим чекистам! — сверкнул он глазами.

Но доктор улыбнулся и сказал:

— Езжайте!

Именно с тех пор у Виктора начался своеобразный сдвиг в мировоззрении. Немцев он уже перестал считать соратниками и дальше не захотел участвовать в Испанской кампании. И потому после, во Франции, воевал уже против фашистов, на стороне маки. Хотя некоторые сослуживцы по Испании звали его в карательный батальон СС "Шарлемань".

Мария оказалась дочерью их соратника маркиза дона Родриго де Гойя и Люсиэнтос — Марии де ла Луз и у отца — Виктора Владимировича Калинникова в конечном итоге завязался с нею роман, завершившийся бракосочетанием.

А вот дед — Владимир Николаевич от наград отказывался, поясняя, что мог бы принять только награду Российской империи, так как оставался её подданным, не меняя гражданства. Даже в Guardia Nacional de Nicaragua — национальной гвардии Никарагуа, он служил в своё время как наёмник. Но, несмотря на эти заявления, его все равно наградили военным Белым крестом "ЗА ВОЕННЫЕ ЗАСЛУГИ" — самым распространённым в начале правления Франко.

Главнейшими, но поздними из-за ранения в живот Марии де ла Луз (MarМa de la Luz — Светлая Мария (букв. Мария Света), еще в Испании, плодами брака явились: сам Петр и его младшая сестра Анастасия... любительница и любимица живности — щенков и кошек... В отличие от черноволосого брата, Настя имела чуть смуглую кожу — дань предкам матери, в остальном, по-видимому, пошла в породу бабушки — шатенка со струящимися по плечам волосами, заканчивающимися на уровне середины лопаток, даже чертами лица она её напоминала. При её среднем, по европейским стандартам росте, по сравнению с низкорослым населением Никарагуа она казалась высокой, а тонкая талия подчеркивала стройность её фигуры.

Сейчас он вспоминал её сидящей на скамейке у фонтана на внутреннем дворе их дома. На коленях у неё, расположившись кверху мохнатым животом желтовато-бурого цвета, лежала дремлющая капибара по кличке Мати, которую Анастасия почёсывала своей нежной рукой. Эту забавную водосвинку с благодушно-покровительственным выражением морды ещё в нежном возрасте ей подарил товарищ Петра, после поездки в Колумбию. Насте дружелюбный и добродушный зверёк понравился, и она распространила на него свою заботу. Мати отвечала Анастасии взаимностью и в то время, когда не предавалась сну, хвостиком следовала за своей хозяйкой.

Неподалёку от Насти, в своём видении он вспоминал сидящую в кресле-качалке и саму бабушку — высохшую от старости, разменявшую девятый десяток, со следами благородной красоты на лице.

Он думал о том, как давно уже он их не видел..., деда и бабушку уже не увидит никогда. Они как в сказке умерли в один день пять лет назад и теперь забальзамированные по местным древним умениям, покоились в семейном склепе на территории поместья.

За думами о семье Русо просидел до смены, и только передав её Джованни, завернувшись в пончо, уснул, накапливая силы на новый дневной переход.

ГЛАВА 6

Рика с любопытством осмотрелась вокруг. Всё напоминало дворцовый сад, но приглядевшись внимательнее, она не находила ни одного знакомого растения. И деревья, и кустарники радовали глаз яркой привычной зеленью, но за исключением причудливых изгибов стволов и веток деревьев — растения всегда прихотливо произрастая, тянулись к живительному свету солнца и формой своей были хотя и различны но, в то же время, подобны, по сути. И сочная, доходящая вершками до колен, трава, более походила на молодую прорость каких-то злаков. Но самым удивительным было небо. Глубокое небо, с нежной синевой и пробегавшими по нему клубками облаков. Такого выразительного неба во дворце не было. Не чувствовалось там и ветра — сильного, и в то же время ласкового, приносящего с собой свежие запахи листвы и трав. Рика находилась на небольшой поляне — прогалине в центре могучего лесного массива, состоявшего из смеси деревьев и кустарников различной высоты, толщины стволов и конфигураций ветвей. А уж форм листвы было неисчислимое множество. Такого обилия растительной жизни Рика никогда еще не видела. Планета оказалась сказочно богатой. Рике здесь нравилось.

Исходя из минимально-необходимого объёма знаний, почерпнутого при помощи "крул'ла", Рика могла сделать предварительные выводы о развитии местной цивилизации.

Очень жаль, что планета заселена аборигенами, имеющими уже вполне приличную техногенную цивилизацию. Видно было, что развитие здесь пошло совершенно другим путем, чем на родной планете Рики. Причем в их распоряжении не было "крул'лов". И все говорило о том, что люди на этой планете очень талантливы, упорны и трудолюбивы. Да талантливы, если самостоятельно смогли справиться с трудоемкими процессами познания и развития. Ведь каждое свое изобретение они должны были воплощать в жизнь с мелочей, своими руками, какие бы приспособления для этого они не использовали.

Рике живо представилось, какими темпами могла бы развиваться эта цивилизация, будь в ее распоряжении "крул'лы". В настоящем-то, эта коротко живущая по отношению к родным тахал'гам раса имела такую скорость развития, сравнимую со взлетом антигравитационного челнока, в то время как движение тахал'гов казалось медленным произрастанием зерна распространенного на Оранге злака.

Возможно, именно краткость жизни индивидуумов этой расы и объясняло такую скорость развития — они спешили сделать что-то еще при своей жизни, и все подчинено этой цели? Возможно также, именно поэтому у аборигенов почти первейшим долгом было интенсивное размножение. И особенно это было заметно по народностям, проживающим как раз в не совсем комфортных условиях — в песках, например, где в глинобитных сооружениях ютились семьи, имеющие по десятку детей разного возраста.

У тахал'гов все было иначе. Тахал'гам, в отличие от местных жителей, спешить было некуда, сроки их жизни благодаря "крул'лам" превышали продолжительность жизни местных аборигенов в десятки раз. Семьи были и у них, вот только детей рождалось очень мало. В семье Рика была старшим ребенком и имела ещё младшую сестру, и хотя возможности деторождения ее матери в возрасте в тысячу условных оборотов материнской планеты все еще оставались на высоком уровне, братьев у нее не было. Рике очень бы хотелось иметь ещё и брата, но она понимала, что ограничение в количестве детей диктуется необходимостью поддерживания своеобразного баланса в "Ковчеге". Такие ограничения должны были действовать в интересах его населения хотя бы до тех пор, пока ПУТЬ их не завершится. А это произойдет только тогда, когда найдется подходящая для расселения планета. Такая, например, как эта. Жаль, что она уже занята.

Но в данной солнечной системе имеется еще не менее двух подходящих планет, правда на данный момент безжизненных и не обустроенных так, как эта. С помощью "крул'лов" их можно вполне в недолгие сроки приспособить для заселения. И, возможно, для этого понадобится помощь обитающих на этой планете людей. Но для этого нужно будет иметь разрешение ее жителей. Ведь в будущем обитатели этой планеты сами окажутся способными приспособить их для себя. Вот только времени для этого у них потребуется больше, настолько, что сменится не одно поколение живущих здесь аборигенов.

Но как они встретят незваных пришельцев, да еще и претендентов на то, что они вправе считать своим? Ибо они, являясь единственными разумными обитателями системы, имеют полное право и на все остальные планеты. Как они встретят претендентов на ареал своего будущего расселения? Единственным решением в этом положении казалась ассимиляция обитателей "Ковчега" среди местной расы. Благодаря тем же "крул'лам" при генетической перестройке организмов и это было возможно. Тогда из такого слияния может возникнуть новая сущность людей, имеющая активность и жажду жизни расы аборигенов с увеличенной продолжительностью существования, заимствованной у тахал'гов. Но не будет ли такое решение ошибочным? Вдруг, получив почти бессмертие, новая раса потеряет свой жизненный напор и целеустремленность? Так, как произошло с самими тахал'гами?

Но все это были лишь пока предположения только самой Рики. Что бы об этом подумали на "Ковчеге", она не предполагала. Она только знала, что имеется исследовательско-разведывательная служба под командой Хумбаара Толимайну — Принимающего Решения, в составе которой находился и аналитическо-прогностический отдел. Но в полной мере методов этой службы Рика не знала, хотя и служила в этой службе полевым агентом. Но если судить по тем сведениям, которыми она располагала, ее мысли и задумки могли вполне пойти вразрез с намерениями этой службы.

Вот это Рика и собиралась выяснить. На скоростном скутере, при помощи "крул'ла" окруженного кислородной субстанцией она тайно покинула "ковчег" и намного опередила время его прибытия. Впрочем, для тахал'гов время это не могло оказаться долгим. Долгим оно должно было бы показаться аборигенам, если каким либо чудом, они смогли в этот момент обнаружить приближение вселенского "гостя" к планете их обитания. Правда, почти совсем исчерпав запасы необходимой материи, Рике пришлось даже пожертвовать самим скутером, переработав его в кокон перестроенного пространства, в котором она и спустилась на планету почти вслепую.

Рика считала, что самым предпочтительным для нее было бы внедриться в общество населяющих планету людей, чтобы изучить это общество "изнутри". Для этого она постаралась впитать в себя необходимое количество информации, при помощи "крул'ла" "подключившись" к информационному полю планеты. Любая планета населенная разумом имеет свое информационное поле, которое формируется с того момента, когда этот разум появляется на планете. И поле это постепенно становится все насыщеннее, аккумулируя в себя все, что этот разум рождает на планете. Сейчас ее интересовали только те сведения, которые она сможет почерпнуть для своей адаптации, тот слой информации, относящийся к настоящему времени. При необходимости она могла бы проникнуть и глубже, в историю планеты, но сейчас ей этого не было нужно. Возможно позже, когда это ей понадобится. А "крул'л" поможет ей не "утонуть" в обилии информации.

Сейчас же она, обладая полученными знаниями, рассчитывала без особых трудностей войти в неизвестное ей общество. Она встряхнула головой, разбрасывая волосы по плечам. Из остатков своего "одеяния", способного становиться и комбинезоном и скафандром высшей защиты, Рика "сотворила" себе одежду, превратив его в наиболее подходящее для этого места и времени года, одеяние. Оно могло принимать расцветку, окружающей ее растительности. Одеяние, состоящее из платья, которым называли здесь эту одежду, предназначенную для особ ее пола, которое совсем не походило на привычные ей по "ковчегу" туники. На ногах сформировалась не очень удобная обувь — называемая здесь — кеды, а в руках корзинка, в которую местные аборигенки собирали произрастающие в лесах съедобные белковые образования, под названием грибы. И вот это оказалось всё, что она смогла сделать из своего скафандра, причем не энергетическая его составляющая закуклилась в шарик, величиной с горошину, и, теперь не известно было, сможет ли она вновь обладать впоследствии привычным одеянием. "Крул'л" тоже потерял основную часть своей энергии. Он смог бы насытиться энергией, но теперь для этого ему нужно было время. Много времени.

Осуществив эти приготовления, она направилась сквозь лес в том направлении, где совсем недавно слышалось тарахтенье местного технического агрегата. Этот уродливый механизм, называющийся трактором — смешной, с маленькими передними и большими задними колесами. Так и казалось, что он в любое мгновение рассыплется на составляющие части. Безобразно дымя отвратительным смрадом, он передвигался вдоль жидкой лесополосы, явно высаженной искусственно, обрамлявшей обширное поле с какими-то злаковыми культурами, что указывало на то, что земледелием на этой планете аборигены занимались на достаточно высоком уровне. Наличие поля в совокупности с местным техническим устройством говорило о том, что поблизости должно находиться и поселение аборигенов. При высадке, Рика, окутанная оболочкой перестроенного пространства, не смогла заметить такого поселения, и теперь могла надеяться только на свою интуицию в его поисках. Стараясь не привлекать к себе внимания, придерживаясь тенистых зарослей, она проследовала за пыхтящим транспортным средством, немилосердно пылящему при продвижении его по грунтовой дороге-тропе. Это было совсем не трудно, ибо скорость того была сравнима с панцирным медлительным травоядным животным, обитавшим в лесах ее мира.

ГЛАВА 7

В этот день Николай, впервые после вступления в должность заведующим лабораторией, решил посетить занятия одной из групп студентов. В лабораторию он пришел раньше обычного времени. До сих пор преподавательской деятельностью Николаю заниматься не приходилось, и хотя сами лабораторные работы со студентами должны были проводить два его ассистента, он все равно чувствовал некоторый психологический дискомфорт.

И сегодня ему лишь мельком пришла об этом мысль, когда он разместился за преподавательским столом, разложив бумаги для заметок. Сегодня ему хотелось понаблюдать за студентами третьего курса, чтобы составить для себя мнение об их знаниях, и заодно предварительно наметить кандидатуры, так сказать, будущих сотрудников.

Ватага студентов с веселым шумом заполнила лабораторию. Поглядывая на них, Николай вспомнил и свои студенческие годы, навеявшие добродушное настроение.

В ходе занятий, его внимание привлекла группка студентов, державшаяся неразлучной троицей — девушка и два парня, казавшиеся по типажам противоположностью друг другу. Один, коренастый и мускулистый, широкое лицо, которого светилось природной приветливостью, как у всех людей, выросших в близости к девственной природе, имел имя Василий. Его напарник — Александр, ростом превышал его на целую голову, светловолосый, был тонок в кости, что придавало ему дополнительную, можно сказать, элегантную стройность. Тонкие черты лица, украшаемые синими глазами и аккуратно подстриженными тонкой щеточкой светлыми усами, подчеркивали это впечатление. Он обладал манерами, которые Николай про себя также назвал бы "аристократическими".

Связующим звеном, по-видимому, между ними служила девушка Татьяна. И в Татьяне аристократизм не проглядывался. Ростом она была невысока, имела густые черные волосы, даже слегка отливающие синевой, несколько скрадывающие некоторую пухлость лица, а вот черные глаза затмевали все недостатки, которые можно было бы обнаружить, не будь этих выразительных жгучих черных глаз. Чуть пухлые яркие губы сводили, на "нет" возможные поиски таких недостатков. А приветливая улыбка преобразовывала лицо, делая его неимоверно привлекательным, особенно, когда она общалась с Василием. Но и Александра она изредка одаривала ослепительными улыбками. Создавалось впечатление, что она держит обоих "на коротком поводке", одновременно отдавая чуть большее предпочтение Василию, который держался с ней немного скованно-сдержано, хотя и приветливо, и в то же время не лишала надежды Александра, не отрезая к себе пути окончательно. Ни для кого из окружающих, за исключением, возможно одного Василия, не было секретом, что она в него влюблена. Он же относился к ней достаточно сдержано, совсем не разделяя пылавших к нему чувств. Александр, в отличие от Василия, был явно по уши влюблен в Татьяну, впрочем, всеми силами стараясь этого не выказывать. Тем не менее, все трое дружили, и дружба их была крепкой. Они считались "не разлей вода". Получался своеобразный любовный треугольник, одновременно связывающий всех троих дружбой, и в то же время не дающий каждому из участников полного удовлетворения. Эту тенденцию Николай определил с высоты своих прожитых, хотя и не больших, но по сравнению с молодежью более зрелых, и богатых коллизиями именно такого плана, лет. И хотя Татьяна внешне совершенно не походила на Нину, но таким своим противоречивым поведением, она тотчас напомнила Николаю его первую, и пока что, единственную любовь. И совсем неожиданно Николая охватили воспоминания, унося его мысли в прошлое....

Девушку звали Нина! Она обладала фигурой богини, лицом ангела и яркими глазами голубого цвета. Эти яркие голубые глаза смотрели на Николая всегда с чуть надменным выражением. Она была необыкновенно красива и отлично это понимала. Именно понимание своей красоты, знание того, что она очень нравится окружающим, наложили отпечаток на ее характер и отнюдь не в лучшую сторону, чем и выработали его противоречие. Проплывая величаво по шумным коридорам института, она лишь слегка кивала своей прекрасной головкой со скучной, но привлекательной улыбкой. Но приветствовала она, таким образом, не всех, а только некоторых счастливчиков, которых она "замечала", а без улыбки она кивала тем, кого уважала. Дело в том, что все люди делились для нее на четыре основных категории. В первую включались все те, которые вились за нею, как улей пчел за чашей с нектаром — этих она "замечала". Ко второй категории относились люди, которые в общении с ней вели себя ровно, как бы, не замечая ее красоты, отмечая лишь ее ум — этих людей она уважала. Тех, которые над ней втихую насмехались, а сами провожали ее "маслеными" взглядами — она презирала. Остальных же, не выказывающих каких-либо эмоций при общении с нею, она просто не замечала, или делала вид, что их не существует.

Николай не относился ни к одной из этих категорий, но и благосклонности Нина, как ему казалось, к нему не питала. Скорее наоборот, она всегда старалась поставить его в смешное положение, между тем ловко лавируя так, чтобы это смешное положение не перерастало в оскорбление. Это была своеобразная игра "кошки с мышкой". Одной-двумя репликами в обществе сокурсников она ставила его в неловкое положение и заставляла краснеть, но в последующее мгновение, когда на него должен был обрушиться шквал интеллектуально-убийственного "огня" от "батареи" шлейфа ее поклонников, она одной фразой заставляла эти "батареи" умолкнуть. Так же было и на недавнем студенческом вечере, когда кто-то завел разговор о так называемых, "черных дырах" во Вселенной. Нельзя сказать, чтобы Николай был в этих вопросах некомпетентным. Совсем наоборот: он мог дать большую фору любому из сокурсников, и в любом споре прийти к победе, но.... Но Нина, благодаря не столько знаниям, хотя и знаниями она обладала незаурядными, сколько своим внешним данным, была для всей когорты обожателей непререкаемым авторитетом и, можно сказать, истиной в последней инстанции. Эти поклонники, с благоговением ловившие каждое ее слово, и старающиеся угадать любое ее желание, готовы были по легчайшему жесту "растерзать" любого ее противника в споре. Именно всей массой — суммой своих отрывочных знаний они накинулись на Николая, стараясь опровергнуть его точку зрения. Но когда, как говорится, Николай уже почти "лежал на лопатках", она резко их осадила, дав ему возможность благополучно выбраться из спора.

Но такие "победы" казались Николаю скорее поражениями, чем победами. И несмотря ни на что, он никак не мог заставить себя сердится на Нину, как сделал бы любой другой в меру уважающий себя мужчина, который просто-напросто стал бы игнорировать красавицу. А Николай продолжал оставаться в своем двусмысленном положении "победителя-побежденного". Причина этого была проста до банальности, ибо Николай, боясь признаться в этом даже самому себе, безумно любил эту надменную красавицу.

И как это нередко бывает, при встречах с нею, Николай испытывал душевный трепет, мешающий по достоинству ответить на ее порой унизительные нападки. Другими словами, всем окружающим было видно, что между Николаем и Ниной идет своеобразная война, победы в боевых действиях которой, пока одерживает "богиня красоты". Сокурсники замечали, что Николай, как говорится, "неровно дышит" при встречах с Ниной, но находили этому весьма прозаичное объяснение: Николай и Нина друг друга терпеть не могут.

Возможно, это так со стороны и казалась, но если бы хоть раз нашелся хоть один внимательный бесстрастный наблюдатель, который посмотрел бы на эти отношения более объективно, то у него тотчас же, возник довольно-таки неожиданный вопрос: "А так ли уж безразлична к Николаю Нина, как это кажется всем остальным?" Но таких внимательных людей не находилось — все были более заняты своими делами, настроениями и отношениями. И поэтому никто даже подумать, а не то чтобы предположить не мог, что однажды...

В то время Николай был среднего роста, худощав и совсем не походил на спортсмена. Большой физической силой он также не обладал. Черты его лица были тонки и даже своеобразно красивы, но отнюдь не способствовали тому, чтобы на него засматривались девчонки. Светлые негустые волосы не позволяли носить длинных причесок, модных в том году среди молодежи. Поэтому, может быть и напрасно, но он иногда чувствовал себя этаким неполноценным, что не совсем хорошо сказывалось на его невеселом настроении. Но внутренний мир его, как бы компенсируя не совсем развитые мускулы, был намного богаче, нежели у красавца-полубога, спортсмена и признанного штангиста из параллельной группы, который, похоже, не совсем без успеха пытался ухаживать за Ниной. Все чаще можно было видеть Нину и штангиста Вову, вместе сидящими на скамейке возле института и о чем-то оживленно беседующими.

Когда Николай видел эту картину, то сердце его болезненно сжималось. По характеру он был, тих и мягок, но при виде того, как "уводят" любимую девушку, готов был в мыслях, мучаясь ревностью, буквально разорвать соперника на куски. Но в силу своего, можно сказать, хиловатого сложения, то на этом поприще он не имел никаких надежд на победу, отчего страдал он бессилия, выплескивая накопившуюся энергию поэтическими строками.

Когда тебя порой встречаю,

Души теряю я покой!

Как узник жаждет миг свободы,

Я жажду взгляд увидеть твой!

О, дивный ангел синеокий!

Пленен я образом твоим,

Я раб очей твоих глубоких...

Но я судьбой гоним, гоним...

Николай писал стихи, переживал, несколько раз делал попытки переправить их Нине, но..., опасаясь, то ли насмешек, то ли получить отрицательный однозначный ответ, лишающий его возможности хотя бы надеяться..., он этого не делал. Надеялся, что когда-нибудь он все же пересилит себя и признается Нине...

А пока, с нерастраченным на любовь пылом, он принялся за подготовку к очередной сессии. Но, когда Николай был готов к сдаче первого экзамена, произошли события, перевернувшие всю его жизнь.

В этот день Николай собирался сдавать первый экзамен, дня три до того безвылазно просидев дома, корпя над книгами и конспектами. Голова его была набита формулами, цитатами и прочей информацией. Он теперь и сам с трудом представлял, как сможет хоть что-то извлечь из этого вместилища знаний.

В наглаженных, острыми стрелочками белых брюках, с небольшим "штабельком" книг и тетрадок под мышкой, Николай вышел из дома. Он проживал в двух кварталах от института и потому решил перед экзаменом пройтись пешком, подышать, так сказать, свежим, после долгого затворничества, воздухом. Недавно прошел летний дождь, но солнце уже отвоевало небосвод, и его живительные лучи прогревали сырую землю. Легких парок исходил от мокрого асфальта.

Задумавшись о своей непутевой, как он считал, жизни и о предстоящем экзамене, Николай шел, почти ничего не замечая вокруг. Это его и подвело. На очередном перекрестке он лицом к лицу столкнулся с какой-то девушкой: они оба от неожиданности поскользнулись на откуда-то оказавшейся, на тротуаре мазутной луже, и упали. Книги и тетради рассыпались по грязи и на белых брюках тотчас же возникли обширные темные масляные области: сначала сзади, потом на коленях, не считая мелких брызг усеивающих Николая с головы до ног. То, что костюм пришел в негодность, он понял сразу, как и то, что экзамен из-за этого срывается — ибо появляться в таком виде в институте, нечего было и думать. От этого на душе появился неприятный холодок. Только после этого он обратил внимание на девушку, с которой столкнулся, и которая тоже в весьма неприглядном виде сидела прямо в середине лужи. Любые другие девушки кроме Нины, как правило, Николая не интересовали, и на душе у него стало еще тягостнее, когда он увидел, что находящаяся в луже девушка — Нина. Выглядела она сейчас не лучше его, оттого он сразу ее и не узнал. Все лицо и белоснежное "сафари", четко подчеркивающие завлекательные линии ее тела, были заляпаны грязью.

Не чуя под собою земли, Николай помог ей подняться. Огромное мазутное пятно расплывалось у нее пониже спины на округлых соблазнительных выпуклостях. Сцена была по-своему комичной. Но смеяться Николаю не хотелось.

"Теперь, — подумал он, — теперь на взаимность со стороны Нины можно не рассчитывать!"

Но вопреки всем его мрачным ожиданиям, Нина, посмотрев на его забрызганное грязью ошеломленное лицо, вдруг засмеялась своим звонким смехом. Потом она замолчала, осмотрела его и себя с головы до ног, и со смешинкой в глазах сказала:

"Ну вот, Коля! На экзамены мы с тобой, сегодня уже не попадем, это ясно! А вот где нам привести себя в божеский вид? Ведь в таких экстрамодных нарядах по улицам не погуляешь!.."

Лицо у Николая покраснело, и душа его затрепетала. Впервые Нина заговорила с ним тоном, в котором не было и намека на насмешку. Чувствуя сильное волнение, он ответил:

"Я живу через два дома отсюда..."

— Вот и прекрасно! Идем к тебе! — Она взяла его под руку, и они направились к дому Николая. Прохожие ироническими взглядами провожали странную, обильно вымазанную грязью молодую пару.

Когда они вошли в квартиру, Нина в ту же минуту направилась в ванную комнату, и вскоре оттуда послышался шум воды. Николай тем временем умылся на кухне теплой водой, и быстро переоделся в чистую одежду. Он теперь сидел на диване и думал, куда девать испорченные брюки и рубашку. Родители пропадали в очередной археологической экспедиции, а старшая сестра, которая в их отсутствие вела хозяйство, находилась в трехдневной командировке. Сам же стирать белые брюки Николай отважиться не мог.

Из ванной комнаты выглянула Нина. Она была в халате его сестры, надетом на голое тело — ее же вся одежда находилась в стирке.

— Коля! Неси свои брюки, попробую отстирать!

— Не нужно! — Смутился Николай.

— Неси, неси! — Настойчиво сказала Нина. — Не пижонь!

Николай повиновался. Решив напоить Нину кофе, он занялся его приготовлением. Постепенно он успокаивался, сердце его уже не билось в бешеном темпе, чуть не вырываясь из груди, и все более входило в свой обычный ритм.

Нина вышла из ванной спустя час. Она помылась, выглядела раскрасневшейся и очень привлекательной. На ней был все тот же халат. В отличие от Николая, ей переодеваться было не во что. Вся ее одежда сушилась в ванной комнате.

В прихожей раздался звонок. Николай немного замешкался на кухне, и дверь открыла Нина. В квартиру, с радостным выражением на лице и весело помахивая зачетной книжкой, влетел Игорь — товарищ Николая. Он учился с Николаем и Ниной в одной группе. В запале он проскочил комнату с криком:

"Ура! Я сдал!.."

И только здесь опомнился. Увидев Нину с разрумянившимся лицом и, в домашнем халатике, он моментально умолк. От удивления рот его раскрылся, лицо вытянулось, а глаза расширились. По виду он напоминал городничего в немой сцене из гоголевского "Ревизора".

Нина рассмеялась: вид Игоря действительно был смешным. Даже Николай, стоя в дверях кухни и понимая всю двусмысленность ситуации, слегка прыснул в кулак, увидев удивление Игоря. Наконец тот, немного, опомнился и пробормотал:

— Ребята!.. Я кажется не вовремя?..

— Кажется! — Хитро поведя красивыми глазами, усмехнулась Нина. И Игорь, провожаемый ее заливистым смехом, пробкой вылетел за дверь. Николай в смущении все также стоял в дверях кухни и из ступора его вывел свист закипевшего чайника.

Разливая кофе по чашкам, Николай обдумывал, что ему делать в создавшейся ситуации. Это дождливое солнечное утро принесло ему столько событий, что он никак не мог опомниться до конца. В голове его витала только одна, многократно повторяющаяся фраза: "Нина у меня в гостях!.. Нина у меня в гостях!" Но чем закончится для него это ее посещение, он даже не предполагал. Да еще этот нежданный визит Игоря...

Николай не считал Игоря болтуном, да и по классификации Нины тот относился к "уважаемым", но Николай опасался, что такая сногсшибательная новость, как явление неприступной Нины в доме ее "извечного врага", да еще в одном халате, может сорваться с языка даже молчуна Игоря. Николай, представив лица сокурсников после такой новости, вздрагивал от отвращения, кляня себя за то, что явился причиной двусмысленности ситуации. Ведь это он налетел на Нину, в результате чего она оказалась в луже грязи, отчего и выстроилась дальнейшая цепь последующих за этим событий. О том, что и сам эту лужу не миновал, он уже не вспоминал. Он понимал, что теперь о ней могут пойти не оправданные ничем слухи, которые отнюдь не способствуют хорошей репутации институтской "королевы красоты".

С хмурым выражением лица он принес кофе в гостиную, где на диване, поджав под себя красивые точеные ножки, сидела Нина и листала один из журналов мод, которые коллекционировала его сестра. Увидев Николая, Нина приветливо улыбнулась.

— Ты что такой грустный, Коля? — Спросила она. — Или ты не доволен, что я здесь, с тобой?..

— Я-то доволен! Да только вот представлю, что может в институте сейчас наболтать Игорек, и мне становится обидно за тебя. Ведь на тебя могут начать косо смотреть!

— Глупый ты, Колька! Неужели ты так до сих пор и не понял, не понял за все эти три года, что мы вместе учимся, не понял, что я тебя уже давно люблю?.. — Сказала она с грустной улыбкой. — И мне решительно наплевать, кто и что обо мне подумает!..

От такой новости, у Николая подкосились ноги, и он чуть не выронил поднос с кофейником. Чуть дрожащими руками он поставил его на столик и опустился на диван рядом с Ниной. От волнения он не мог вымолвить ни слова, только влюблённым взглядом смотрел на нее и, оцепенев, видел ее искрящиеся глаза, яркие красиво очерченные пухлые губы, улыбающиеся нежной улыбкой.

Наконец, он откашлялся, желая что-то сказать в ответ, но Нина закрыла его рот ладошкой и сказала: "Молчи! Я знаю, что ты от меня уже давно без ума! Я все ждала, когда ты отважишься мне в этом признаться. Но ты оказался таким тюфячком, что мне пришлось это сделать первой, а ведь девушкам этого делать не рекомендуется!.. Иди-ка ты лучше ко мне поближе, и дай я тебя поцелую! А то ты сам на это тоже не отважишься!.." — Она притянула его к себе и приникла своими пьянящими устами к его губам. Дрожа, как осиновый лист, он обнял ее, прижимая к своей груди.

Наутро Николай и Нина пришли в институт вместе. Оживленно беседуя, они шли по коридору рядом, взявшись за руки, и встречные расступались перед ними, изумленно провожая их глазами. Это было поистине сенсацией. Как сказал А.С.Пушкин:

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой.

А когда они вошли в аудиторию, где проводилась очередная консультация для их группы, то в ней в ту же минуту наступила такая странная тишина, что казалась, сейчас должна разразиться буря. Ничего, не замечая, они прошли и уселись за один из первых столов. От изумления всю группу словно охватил столбняк. Николай и Нина — вместе! Такое одногруппникам явилось полнейшей неожиданностью. Игорь, по-видимому, оказался порядочным человеком, вопреки ожиданиям Николая. Никто не знал, что Нина ночевала у Николая. Изо всей группы, только он встретил их как обычно, только вид у него был немного грустный.

А весь бывший "шлейф" Нины, состоявший из десятка парней, только теперь переменился в лице, побледнев от расстройства и негодования. Они поняли, что из категории тех, которых Нина "замечала", перешли в ту, которая для нее не существовала совсем.

ГЛАВА 8

На шестой день после похорон проводника, характер растительности сельвы несколько изменился. Несмотря на обильную влажность и мокроту под ногами, не сильно отличающуюся от болота, начали появляться прогалины, указывающие на присутствие редколесья, показывающие, что жирная почва начала уступать свои позиции каменистому грунту, сквозь который буйная зелень пробивалась не так рьяно, как ранее. И вот, наконец, они выбрались на относительно свободное пространство. Зелень присутствовала и здесь, но преобладала уже ее травянистая составляющая. Густая трава устилала обширную ровную площадь, но угадывалось, что к ней когда-то приложили усилия руки людей. Угадывались каменные плиты из стыков, которых, как раз и разрослась трава, покрывая зеленым ковром их поверхность.

Сверху, например, с вертолета, эту площадь выделить среди остального массива переплетенных ветвей сельвы, и заметить было почти невозможно. Оттого, что кое-где плиты были когда-то расколоты, давая волю растительности, отчего растительный мир в полной мере использовал свои возможности, без излишней скромности. В таких местах гордо высились увитые лианами стволы деревьев "диви-диви", с кроной неправильной формы из перистых листьев, чем придавали общему пейзажу налет дикости. Попадались и имбабуа — трубочные вечнозеленые деревья. Кое-где гордо высились араукарии. Именно благодаря этим деревьям древнее поселение инков до настоящего времени не было обнаружено. И если бы не умение Русо читать "кипу", компания "археологов" сюда вряд ли когда-нибудь добралась бы. И если бы не ориентиры, почерпнутые Русо-Петром из узелков того же кипу, в относительно буйной зелени на древней площади древнего поселения индейцев, возможно исконно принадлежащих доинкской Тиауанако-культуре, нужное строение обнаружить было бы весьма затруднительно. Искомое строение скорее напоминало собой навершие храма-пирамиды, и представляло собой невысокое, сложенное из каменных плит и блоков сооружение, с массивными, квадратного сечения колоннами, с узкими проходами между ними. И напоминало собою обычно венчающие гигантские пирамиды культовые помещения. До тех пор, пока не были прорублены проходы, в густых переплетениях растительности, оно напоминало скорее холм, покрытый гигантской шапкой растительного покрова.

Внутреннее помещение состояло из одного, не очень обширного зала, и хотя подразумевалось его культовое назначение, признаков чего-то имевшего назначение алтаря, здесь не имелось. И, несмотря на то, что внутренние стены были испещрены удивительно симметричными значками чего-то напоминающего клиновую письменность, из-за древности, с первого взгляда совершенно нечитаемой, ничто не говорило, что здание это когда-то могло быть храмом. Из того, что им было известно из истории древнего народа, именно строительство храмов доминировало в древней архитектуре. Хотя, возможно это строение было в какой-то мере исключением из общего правила, а возможно из глубин веков до настоящего времени не дошло никаких других сведений.

В свете чадящего факела, трудно было различить, что собой представляют знаки на стенах: сапотекское иероглифическое письмо — расположенные на стенах ровными рядами и столбцами, казавшиеся причудливым орнаментом либо древние письмена тиауанако?..

Что им предстояло делать дальше — было большой загадкой. А для разгадки, возможно, нужно было прочесть все эти знаки, а возможно тайна скрывалась на полу или под ним, под толстым слоем вековых наслоений гумуса.

Полы помещения, предположительно каменные, как и его стены были покрыты толстым вековым, а возможно и тысячелетним слоем гнилой, закаменевшей от времени листвы. Что сомнительно — кипу было достаточно поздним изобретением инкской письменности. А местами эта листва превратилась в отвратительное чавкающее месиво, скорее напоминающее болотную трясину, безусловно насыщенную мерзкими ползающими и ядовитыми гадами, даже продуктивнее, чем весьма влажное покрытие грунта на остальных лесных участках сельвы. И ступать на этот, казавшийся ненадежным толстый ковер, таящий в себе несметные полчища разнообразной мелкой и относительно крупной живности, представители которой могли быть смертельно ядовитыми, никому не хотелось. Никто не хотел повторять судьбы проводника-индейца кечуа.

Но согласно сведениям, "вплетенным" в кипу, необходимо было пробраться именно на середину зала. Но на этом сведения в послании древних инков обрывались. Имелся ещё один обрывок шнура бесцветный, не раскрашенный, а если и раскрашенный, то темным цветом. Узлы на нём были разных размеров и он, как понимал Пётр, должен являться "проводником" по какому-то лабиринту. Здесь, сверху лабиринтов не наблюдалось, и можно было только догадываться, что лабиринт где-то внизу. А если внизу, то вход в него где? Скорее всего, где-то в центре зала. Оставалось только надеяться, что само кипу не было местью древнего народа и ключом к месту-ловушке, в котором добравшиеся до него "гринго" должны были получить по заслугам за уничтожение древней цивилизации. Оставалось надеяться также на то, что оказавшись в нужном месте, в голове возникнут какие-либо подсказки.

А для этого казалась неизбежной грубая и неприятная работа по расчистке пола сооружения от, на первый взгляд, не менее метрового слоя мерзкой субстанции. Работа, стоящая в одном ряду с эпическим подвигом Геракла по расчистке "Авгиевых конюшен". Перелопатить около сорока кубических метров жидковатой слизи. При этом надо было учитывать, что саперная лопатка весьма невеликих размеров имелась только одна, и находилась она у никарагуанского Петра-Русо. Однако именно он отыскал некий выход из сложившегося положения, решив для начала, прокопать дренажную канаву, между плитами, чтобы насколько будет возможно, выпустить из помещения излишнюю жидкость. К руинам древнего храма группа добралась уже почти под вечер, и по этой простой причине начало каких-либо действий пришлось отложить до утра.

Только здесь, почти достигнув цели многодневного изнурительного похода, все осознали, до какой степени накопилась усталость не только в их телах, но в головах.

По совету Русо временный лагерь расположили в тени деревьев. Здесь на относительно твёрдом грунте сухого топлива для костра в виде сучьев, можно было насобирать больше, чем в дебрях сельвы и потому весёлый огонь скоро хотя бы немного разрядил сложившуюся обстановку. Психологическое состояние всей компании было сложным. Своеобразная смесь эйфории от достижения, хотя ещё и промежуточной цели, с накопившейся усталостью, да и что лукавить, с неизвестностью в будущем создавала такой коктейль, действие которого было непредсказуемым. Ибо совсем не было ясности в том, удастся ли пробиться к вожделенному кладу, и если да, то каких усилий для этого от них потребует судьба.

Разговаривать никому не хотелось. В молчании они смотрели на живое пламя костра, способное, как говорят психологи, восстанавливать чистоту помыслов. Спать хотелось всем без исключения, и в то же время никто не мог смежить глаз. У каждого в голове блуждали свои мысли.

Долорес как всегда мечтала о своей научной карьере, представляла, как она в университете докладывает о своих исторических открытиях, материал для которых она найдёт именно здесь, в ранее неизвестных постройках древних людей.... И ещё ей мечталось о личном счастье, которое возможно было совсем рядом.... С этими мыслями она незаметно для себя погрузилась в сон.

Хиггинсу вначале тоже не спалось, он вспоминал, как впервые услышал о сокровищах в сельве от индейца, который, как теперь выяснилось, имел в наследстве эти странные верёвочки. В то время Хиггинс о "верёвочках" не имел представления, думая, что индеец сам знает путь. А если тот и утверждал, что сможет с их помощью довести его до затерянного в дебрях сельвы городу, который никому известен не был..., то из перевода приятеля Хиггинс этого не услышал. А если и услышал, то не понял, какую роль играют эти "кипу", попросту пропустил эти сведения мимо своих ушей.

На эту авантюру абориген решился оттого, что его многочисленная семья начинала погибать от голода. То, что ему подвернулся именно Хиггинс — было счастливой случайностью. Для Хиггинса? Или для индейца? Ответов на эти вопросы пока не существовало. Семья индейца получила определённую денежную сумму, в то время как теперь сам индеец превратился в корм для земляных червей. А может и еще, какой живности, сельвы. Здесь её хватает, и никогда не знаешь, что от этой живности ожидать.

Индеец по-английски почти совсем не разговаривал — всю беседу с грехом пополам переводил не совсем близкий приятель Хиггинса — большой любитель выпивки. Переводил он практически уже в невменяемом состоянии, но Хиггинс, всё же, заподозрил, что тот близко для себя принял этот диалог, и уже в ту же ночь, постарался избавиться от нового носителя "запретных" знаний. Никто ведь не виноват, что дружок в пьяном виде утонул в неглубоком ручье, окунувшись в него головой. Наверное, попить хотел. Ну, вот и напился. В напарники он всё равно не годился — за душой у него и гроша не было, оставалось всего пару долларов на выпивку. А для задумываемой экспедиции нужны были деньги, и не такие уж малые. А зачем в напарниках нужна личность, не способная стать спонсором?

Пришлось Хиггинсу попотеть, подыскивая денежных напарников. Первым попался Хоук. Не всегда журналистов приглашали в такие походы. А Хоук в то время представлялся журналистом. Это теперь Хиггинс начал в этом сомневаться.... А тогда... к его удивлению Хоук "клюнул" и даже привел с собой Долорес, как специалистку по древним культурам.... Ну хотя бы такую специалистку — при её молодости большой квалификации от неё ожидать не приходилось. Но Хоук платил за неё и она к тому же, могла хоть как-то объясняться с проводником...

А вот этот Русо... Он пришёл к нему сам. Всё же "пьяный приятель" успел проговориться.... Надо было его чуть раньше... водичкой напоить!

А Джованни, похоже, было всё равно куда идти. По каким-то причинам он поссорился со своим семейством и теперь искал способ выплеснуть негативную энергию — побродить по джунглям, как он называл сельву.... Познакомился с ним Русо. Что он рассмотрел в этом макароннике, кроме тех денег, что тот внёс в дело? Причём и близкими приятелями они даже не были. Ещё один случайный участник. Последний...

Хиггинс уснул. Несмотря на не очень радужное настроение, снились ему золотые монеты. К чему это? Сон в руку?

Джованни тоже уснул не сразу. Не сказать, что он сильно переживал о том, что оказался в этой компании. Бедняком он не был, просто хотел испытать себя. Может ли он пройти испытания в "джунглях", если был продуктом только городской жизни. Ссора с отцом была какой-то случайной, и в какой-то мере роковой. Он с детства, следуя культурным традициям семьи, всегда почитал отца. Просто Джованни захотелось участвовать в одной из "торговых" операций отцовской "фирмы". Но к этому "делу" отец его не подпустил, мотивируя недостаточной квалификацией и опытом Джованни. Джованни вспылил и отправился в "свободный поиск", который и привёл его в группу этих странных людей. Таких разных, очень отличающихся друг от друга людей, в силу обстоятельств оказавшихся участниками одного предприятия. Русо и Долорес вызывали у него симпатию, но и только лишь. Самым опасным он считал Хоука, и, похоже, небезосновательно. А вот к Хиггинсу он всерьёз не относился.... Считал, что справится с ним в два счёта.

Он понимал, что монолитной группой их отряд никогда не станет. Джованни даже был уверен, что, в конце концов, эта экспедиция кончится кровавой склокой. Но отступать он не привык, а оружием и рукопашным боем, как он считал, владел на вполне приемлемом уровне. И всё же перед тем как погрузиться в сон, вспоминал он всё же свою дружную итальянскую семью...

А вот Хоук уснул мгновенно и снов не видел. Наверное, у него были самые крепкие нервы из всех людей, к общению с которыми свела его судьба в этой авантюре.

Петр Калинников не спал всего лишь по той простой причине, что сам решился бодрствовать первую половину ночи. И его думы, не мешая выполнению взятых на себя обязанностей стража, парили вдали от этого места.

Вспоминался жизненный путь учёба в Оксфорде, где освоил литературный английский язык. В Испании, где он был, хотя и непродолжительное время проходил обучение в Военном училище. На родине как всегда, наряду с хозяйственными заботами каждый мужчина, если собирался обеспечивать нормальную жизнь семьи должен был быть воином.... Тем более, и изначально его семья была семьёй военных.

На следующий день все поднялись неохотно. В разбитых мышцах чувствовалась усталость, накопившаяся от пройденного пути. Но расслабляться ещё возможности не было. В конце концов, пришли они сюда не для отдыха.

Наставал момент рутинной работы, знакомой каждому археологу. На этом поприще непререкаемым авторитетом среди разношерстой компании обладала, конечно же, Долорес. Но остальные археологами не были и не собирались ими становиться. Они жаждали золота, и совсем не в том виде, который интересовал Долорес. Да, статуэтки, да, кольца, если они и найдутся, то художественная ценность найденных предметов их не интересовала.

Работали все только с разной степенью усердия. Мафиози ковырял лопатой с такой видимой неохотой, что было трудно поверить в то, что череда его предков была народом, бесспорно, трудолюбивым. Еще бы, дорогами, проложенными для легионов Римской Империи, их поздние потомки пользуются до настоящего времени. Но было заметно, что такая грубая работа ему явно непривычна, возможно, он с большей сноровкой мог поиграть ножичком для того, чтобы перехватить кому-нибудь горло, или проткнуть им печень. Возможно, также, что он виртуозно мог пользоваться "гарротой", не говоря уж об огнестрельном, да еще и автоматическом оружии, но вот лопатой?.. Этим прозаичным инструментом да еще для более прозаичной работы ковыряния в земле, качественно пользоваться у него не получалось. Но упорства у него хватало, и, несмотря на своё нежелание, свою норму он выполнял, причем безропотно, ну так с мелкими недоделками.

Хоук копал свой отрезок с равнодушным видом, с педантичностью, свойственной скорее германцу, чем англосаксу штатовского розлива. И это говорило лишь о том, что такая работа, то есть привычка орудовать именно саперной лопаткой, была ему вполне привычна, что одновременно прозрачно намекало на его воинское прошлое.

Хиггинс, ковырялся в земле со своим всегдашним злобствованием, и если все его выражения, высказанные им, а затем собранные в процессе его "труда" можно было преобразовать в механическую энергию, то канава нужной протяженности была бы выкопана где-то за полчаса.

Доделывать работу за ним приходилось Русо, который, несмотря на свою худощавость, оказался достаточно жилистым и выносливым. Не сказать, что такая работа была ему по нраву, но понимая её необходимость, он выполнял её, просто потому, что так было надо.

Долорес от грубой работы была освобождена: ее труд начнется внутри "храма", ибо расковыривать культурные слои предыдущей цивилизации нужно умело, чтобы не пропустить чего-то ценного. Ценного, даже для авантюристов, собравшихся в эту пеструю компанию.

Одним словом работа производилась медленно. Хорошо хоть Русо догадался приспособить к своей лопатке длинную ручку, вместо родной-короткой. Такой лопатой работать оказалось намного легче. Если такой эпитет можно было бы применить к их деятельности. Каменистый грунт ковыряли уже третий день, а завершением ещё и пахло.

Понимая, что задержаться здесь придется не на день и не на два, под деревьями оборудовали подобие лагеря, с навесом из тонкой прорезиненной ткани, служившей лучше, и бывшей вчетверо легче брезента. Она весь путь в свернутом виде хранилась у Русо в рюкзаке. Всех, ну очень удивляла его предусмотрительность, говорящая только в его пользу и говорящая о том, что блуждания по сельве для него совсем не новы. Пригодились и имбабуба — вечнозеленое дерево, трубчатое, из которых делают духовые трубки, стреляя из них мини-дротиками с ядом кураре. Здесь оно пригодилось для устройства лагеря.

В конце концов, Хиггинса, ругань которого надоела всем без исключения, и даже, наверное, снующим в кронах деревьев, обезьянам, в сопровождении отменного, как хотелось бы надеяться, стрелка-мафиози, отправили на охоту. Очень надеялись, что к ужину в дополнение к надоевшему сухому пайку натовского образца, которым экспедицию помог обеспечить все тот же Хоук, могло проявиться свежее мясо.

Докапывать неглубокую траншею пришлось Хоуку и Русо. Причем оказалось, что работа у них шла споро, и намного продуктивнее, чем до того момента, как от этой деятельности были отстранены Хиггинс с "макаронником". Посторонний наблюдатель, случись он поблизости, вполне мог бы предположить, что оба прошли одну армейскую школу, уж очень четко, часто сменяя друг друга, они орудовали единственной лопаткой.

Надо отметить, что мафиози принятым решением, казался довольным даже больше Хиггинса. Еще бы, "мафиози" дай только пострелять вволю.

В сельве ночь наступает резко, без какого-либо промежутка, вроде привычных европейцу (или штатовцу) сумерек. И горе тому путнику, который не облюбовал себе места для ночлега, ибо, минуя вечер, достаточно яркое и жаркое солнце вдруг, как бы кто-то словно выключал. И путник в следующий миг оказывался в кромешной тьме. Эта местная особенность всем "чудо-археологам" была известна, и в особенности Хиггинсу, который, по-видимому, шлялся по джунглям не впервые. Впрочем, хитрый Русо в этом деле, похоже, также новичком не был, потому он заранее, еще днем отрядил оставшуюся "не у дел" Долорес, собирать в окрестностях топливо для ночного костра. На ее счастье, здесь, на возвышенности, сушняка можно было насобирать в достаточном количестве. И в нужный момент огонь в наступившей темноте хотя и не освещал в полной мере их импровизированный лагерь-стоянку, но все же, оживлял настроение всей компании, и как бы даже чуть заглушал непрерывные шумы-крики сельвы, которые не смолкали не днем, ни ночью.

Хиггинсу и макароннику повезло: они почти перед самым "выключением" солнечного освещения добрались до стоянки, причем не с пустыми руками. Причем "не пустыми" руки были у Хиггинса, который появился, следом за мафиози, весьма довольное выражение физиономии, которого подсказывало, что охотничья вылазка удалась. Хиггинс двигался с некоторой усталостью, чуть согнувшись под ношей, что объяснило приподнятое настроение итальянца. Охотникам удалось "завалить" вполне приличного по весу пекари и героем дня был, несомненно, итальянец. Он с важным видом нес оружие обоих. Ну, а раз уж строптивому Хиггинсу пришлось тащить добычу, метким стрелком оказался, конечно же, не он.

Впервые за последнюю неделю, им всем удалось отведать свежего мяса. Причем, приготовленного непосредственно под руководством Русо, использовавшего выструганные из насыщенных влагой веток в виде шампуров, на которых над углями с одной стороны, не подкармливаемого сухими дровами костра, обжаривалось нарезанное небольшими кусками мясо. Петр еще прибавил к мясу какие-то местные специи, собранные днем Долорес, придав ему пикантный вкус, который в какой-то мере скрадывал недостаток соли.

ГЛАВА 9

Хумбаар Толимайну — Принимающий решения — гуманоид, на вид средней, скорее всё же чуть большей зрелости, находился в некотором раздумье. Он находился в своей резиденции — помещении с каменным полированным полом, широким окном, выходящим в сад. Окно было приоткрыто и из него проникали запахи благоухающих растений с розово-белыми цветами, размещавшимися между невысокими деревьями, резными ветвями-листьями. В самом помещении по углам стояли фигурные каменные вазы с растениями, своей зеленью разбавляли интерьер стен, отделанных кристаллами янтарного цвета. Кристаллы изображали своим расположением, не то схематичные рисунки, не то неизвестные письмена. Кристаллы являлись энергетической составляющей его оборудованной резиденции.

Он сидел в удобном кресле, комфортное нахождение в котором поддерживалось специальной системой, управляемой его персональным "крул'лом". Сейчас перед ним стояла сложнейшая задача: выявить на намеченной планете кандидатуры аборигенов, способных стать его живыми датчиками-зондами, позволяющими дистанционно изучить условия жизни на планете.

Обычно, при исследовании очередной планеты, он сидел перед мониторами мнемосвязи с "агентами", лишь иногда переключая изображения, получаемые от них на большой экран. Как правило "агенты" "работали" самостоятельно, только в экстренных случаях он "вёл" агента.

Но от исследования этой планеты зависело многое, и Хумбаар Толимайну готовился, осуществив поиск, "вести" полученный в подчинение разум сам, насколько это будет возможно. Он надел на голову шлем, с помощью системы управляемой "крул'лом" позволяющей ему усилить возможность восприятия волн, испускаемых разумом, и погрузился в поиск, сканируя выбранную планету.

Хумбаар "включил", усиленное крул'лом видение и далёкая планета "расцвела" созвездием разумов. Одни "звёзды" светились интенсивным пламенем, другие ровно горели, а некоторые просто тлели, хотя и не исчезали с "небосвода". Как и звёзды во Вселенной они были различной световой гаммы. Вся планета казалась шаровым звёздным скоплением, "небо" это было совсем незнакомым. Не видно было привычных созвездий, которые сначала появлялись, потом постепенно трансформировались в другие виды по мере продвижения "Ковчега" к цели.

Хумбаар начал отсеивать "звёзды" по светимости, игнорируя с изображения тусклые, как не способные к высшему развитию. Удивительно, но яркие светила в этом скоплении преобладали. Он очень удивился. Перед отлётом с Оранга, он таким же образом просканировал свою родную планету. И теперь сделал для себя удручающий вывод — по сравнению с миром аборигенов, родной Оранг казался маленькой, старой, умирающей галактикой. Возможно потому, что "яркими звёздами" стали обладать "крул'лы?" И всё равно, интенсивность разума на этой планете была на порядок, если не выше родного Оранга.

Теперь ему надо было из этого обилия выбрать разумы, способные на мысленный контакт.... А этой способностью мог обладать не каждый. Вначале Хумбаар выискивал сознания аборигенов, в которые он мог внедриться для того, чтобы посредством его наблюдать жизнь общества, так сказать, изнутри.

Несколько попыток было удачных, но объекты находились где-то на материке с тропическим климатом. Цивилизованных построек, за исключением примитивных хижин из сухой растительности поблизости, среди, практически девственной природы, не наблюдалось. Потом попался объект в огромном городе — цивилизация была представлена даже в излишнем своём развитии — аборигены кишели в нём, словно насекомые. Хотя Хумбаар понимал, что они заняты какой-то целенаправленной деятельностью, ему всё равно это казалось хаосом, бурлением неорганизованной жизни. Ему бы не хотелось жить в таком городе. Найденный перципиент перспективным в настоящий момент не был, невозможно сразу разобраться в порядках общежития в таком живом насекомоскоплении, может быть позже, когда будет доступно хоть какое-то миропонимание. Сейчас же даже смотреть на это было невозможно, не то, что дистанционно изучить.

Хумбаар испытал несколько таких объектов, поставил их на заметку, чтобы в перспективе можно было наладить с ними односторонний контакт. Он уже порядком подустал, когда в его поле деятельности попал очень перспективный перципиент, и городок был небольшой, и цивилизация присутствовала в достаточном, не довлеющем на всё уровне. Этот абориген мужского пола, настрой мозга которого, вполне подходил для контакта, Хумбаару захотелось воспользоваться им, как самим собой. Мозг аборигена был очень развит, намного лучше тех, что он обследовал до этого.

Хумбаар начал "погружаться" в него для изучения мозговой деятельности, "просмотрел" некоторые узлы и связи между ними, ничего нового он не обнаружил, определил, только, что мозг аборигена, по объему должен быть раза в полтора меньше, чем у тахал'га. И, форма его была как-то компактнее — скорее шаровой, чем удлинённой. "Тогда почему их разумность такая яркая?" — задумался Хумбаар.

От раздумий и дальнейшего исследования мозга Принимающего решения отвлекли — какое-то дело — почему-то не могли решить без него. Он отключил аппаратуру, надеясь заняться этим перципиентом позже и вплотную.

А потом Хумбаар не смог снова найти этого аборигена. То ли произошёл сбой, то ли что-то экранировало этот разум от внешнего воздействия. И вот тогда Хумбаар не то, что испугался, но был чрезвычайно озадачен.

Когда-то на заре начала симбиотической связи тахал'гов с "крул'лами", кто-то воспринял такой контакт как панацею от всех бед, а кто-то нет. Некоторые из тахал'гов опасаясь засилья кристаллических симбиотов, задумались, каким образом можно нейтрализовать влияние "крул'ла"? И не носителем, а со стороны? Они начали искать возможности противодействия и нейтрализации, как медики ищут средства для ликвидации заболевания. Находились же мыслители, которые считали, что "крул'л" может поработить своего носителя. Холодный, чуждый кристалл, который подавит личность и станет в его теле властелином, и будет менять тела один за другим, как тахал'г меняет свои туники.

В результате группа под руководством выдающегося тахал'га Ордни-Беррила разработали преобразователь, генерирующий сложночастотный спектр одновременных излучений. Сам преобразователь был назван именем руководителя проекта Ордни-Беррила, а лучи генерируемые этим преобразователем получил название по имени ещё одного из разработчиков — лучи Ор-Занга. Самое странное, что вся группа разработчиков была носителями "крул'лов" и разработку осуществили с помощью своих симбионтов. Лучи Ор-Занга обладали определёнными свойствами, подавляющими влияние и активность "крул'лов".

Такой преобразователь находился на борту каждого "ковчега", но никогда, кроме как при опробовании не применялся. Можно сказать, "крул'лы" выковали против себя оружие и подарили его тахал'гам, как гарантию своей лояльности. Сознательно это было сделано, или они просто помогли своим носителям выполнить задачу, которую те сами перед собой поставили. Никто этого у "крул'лов" не спрашивал, разговаривать они не умели, так же, как и генерировать мыслеформы. Возможно, друг с другом они как-то и контактировали с помощью своеобразных излучений — в этом и заключалась их энергетическо-волновая жизнь, но на носителях это никак не отражалось. Только со временем Носитель со своим симбионтом как-то, "притирался", что ли, и они начинали как-то неосознанно на грани интуиции понимать друг друга, вернее угадывать своеобразный настрой.... Но и это были редчайшие случаи, при бесстрастном изучении могли оказаться скорее самовнушением Носителя.

Хумбаар Толимайну был очень озадачен, и для изучения планеты решил воспользоваться внедрением в общество тахал'га, благо один уже присутствовал на планете. В своё время он сделал вид, что Рике удалось самостоятельно покинуть "Ковчег", то, что она окунется в чужую жизнь, было даже полезно. И бунтарский дух молодости утолён и польза от этого, быть может, будет. И теперь настала пора активизации Рики. От неё теперь многое зависело в непосредственном изучении аборигенов.

Хумбаар вздохнул и снова надел шлем — пришла пора связи с Рикой посредством её "крул'ла", хотя он и был слишком слаб для того уровня задач, которые Принимающий Решения намеревался возложить на своего полевого агента.

ГЛАВА 10

Случилось так, что счастливая жизнь его закончилась через четыре года. Причем приближение этого конца Николай не замечал.

Николай отсутствовал дома около недели, находясь на полигоне, где он со своей группой проводил предварительные испытания импульсного передатчика, которым в будущем планировалось оснастить орбитальную станцию. Окончательные испытания должны были проводиться уже в околоземном космическом пространстве.

И вот, когда он вернулся с полигона, квартира встретила его отсутствием вещей, принадлежащих Нине, с запиской на столе: "Прости меня, но так будет лучше для нас обоих!"

Как позже выяснилось, она отправилась в Ленинград с одним кандидатом наук, приезжавшим в институт проверить выкладки для своей докторской диссертации. Нина ему в этом помогала. Когда и как они сошлись друг с другим, и что заставило Нину уйти от Николая, осталось неизвестным. Возможно, Николай, не будь он так глубоко погружен в свою трудовую деятельность, в процессе которой часто выезжал на полигоны, может быть, и смог бы заметить какие-либо изменения в поведении Нины. Но изменения эти если и были, то все они прошли мимо его внимания.

Первое время с сумрачным видом, он тихо бродил по городку и институту, исправно выполнял порученную работу, но уже без того огонька и задора, как это было раньше, и все пытался понять: "Почему Нина так поступила со мной?" И в то же время, в целом он переживал меньше, чем мог сам предположить. Не то, чтобы он ожидал ее ухода, нет, не ожидал! Но с самых первых мгновений совместной жизни его преследовало какое-то ощущение нереальности его счастья, какой-то непрочности их отношений. Казалось, совместная жизнь с этой, любимой им красавицей протекала, словно во сне. Николая все время не покидало состояние какой-то тихой восторженности, приподнятости души. Обыденности в их отношениях, по мнению Николая, не существовало: каждый день, час и миг — были для него чем-то новым, приносящим только радость. И потому разрыв этих отношений, хотя и казавшихся непрочными, оказался для Николая достаточно неожиданным. Но подспудное ощущение какой-то вроде как неправильности, сработало как своеобразный демпфер, способствовавший тому, что он, несмотря на несчастье, всё-таки остался самим собой.

Более месяца он был подвержен хандре, но попыток, что бы как-то изменить происшедшее в обратную сторону и вернуть Нину, предпринимать не стал. Он замкнулся в себе, и все силы своей души направил на науку. "Лучшее средство от хандры — это работа!" — Решил Николай. В те времена, в свои двадцать пять лет, он был аспирантом, научных степеней не имел, причем объяснялось это, отнюдь не банальной леностью или отсутствием способностей к написанию и защите научных диссертаций, а всего лишь отсутствием стремления к этому. Николая вполне устраивала его интересная повседневная работа, он с упоением и блеском решал встающие перед ним научные и технические проблемы и наверняка, при желании мог подготовить не одну, а две-три диссертации. Наработанного материала для этого хватало, но, стараясь быть поближе к живой работе, Николай все время откладывал обработку накопленных знаний на "потом".

Лучшим средством от хандры оказалась организованная директором командировка в Индию. Николай отправился туда для участия в программе "Интеркосмос". В основном ему пришлось принимать участие в наладке вновь построенного радиотелескопа в одном из горных районов Индии. В течение трех лет он время от времени посещал достопримечательные места этой экзотической страны, научился сносно разговаривать на хинди, находил время заниматься гимнастикой йога, освоил искусство владеть телом и частично управлять своей психикой. И постоянно продолжал совершенствоваться в этом направлении, по сути, став почти настоящим йогом — он уже не хотел терять приобретенных качеств, которым с таким трудом научился. Теперь он уже не был тем слишком скромным и слабым душой и телом человеком, каким был в студенческие годы. Уж в этом-то он мог даже самому себе признаться. Он еще помнил, как терялся при одном только лицезрении красавицы Нины. Первый шаг к их союзу сделала именно она, но и первый шаг к разрыву принадлежал тоже ей. О своей бывшей жене он старался не думать, в зачатке пытался глушить все мысли о ней, применяя воспитанные в себе, качества раджа-йога.

Всю энергию своей души он теперь направил на научную деятельность. Если раньше он сторонился научных степеней, ему была нужна только любимая работа, то теперь, когда Нина ушла с его жизненного пути, он как бы стараясь доказать не столько себе, сколько ей, что для него добыть эти степени большого труда не составит. И именно в то время он начал догадываться, что в основном, это его равнодушие к карьерному росту, явилось одной из самых основных причин, из-за которых Нина его покинула.

В короткое время он без ущерба своей основной работе, которую любил по-прежнему, подготовил две диссертации — одну кандидатскую, и другую докторскую. Кандидатскую диссертацию он с блеском защитил по возвращении из Индии, а докторскую решив немного подработать, оставил до весны. В институте он появился сразу в новой должности заведующего лабораторией, возмужавшим, покрытый светло-коричневым индийским загаром. На него, хотя он этого и не замечал, стали засматриваться девчонки. Но потерпев одно поражение в супружеской жизни, он больше не отваживался даже пытаться строить новый семейный очаг.

С неистощимой энергией он окунулся в работу, которой хватало с избытком — околоземное пространство интенсивно изучалось и осваивалось — и для этого нужны были надежные средства космической связи. Немалое внимание Николая занимали и рассуждения о необычных способностях, то появляющихся, то исчезающими. За полугодовой период после возвращения из Индии способность к телекинезу у него проявлялась более пяти раз, причем, всегда неожиданно и также неожиданно исчезала.

Иногда для исполнения административных функций своей должности приходилось затрачивать гораздо больше душевных сил, чем для выполнения самой научной работы. Одну такую "битву" Николаю пришлось выдержать с секретарем парткома Грязновым по кадровому вопросу, когда в лабораторию без согласия Николая, воспользовавшись его недельной отлучкой на полигоне, определили лаборантом двадцативосьмилетнего Аркадия Кочкина. Если бы этот Аркадий был обычным парнем, имеющим желание работать и обладающим необходимым минимумом знаний для работы, Николай не высказал бы ни слова возражения. Но этот парень с румяным лицом оказался из категории людей, который в народе называют "парашютистами". Являясь одним из близких родственников областного партийного руководителя и имеющий диплом о высшем образовании, Кочкин не имел элементарных знаний ни по одной из научных дисциплин, и тем более по профилю работы лаборатории. Ко всему этому ему ничего не стоило опоздать на работу или прийти "благоухая" такими ароматами, словно в желудке у него без профилактической очистки долгие годы работал виноводочный завод. Когда же Николай по приезде застав его в таком состоянии, отстранил от работы, тот с усмешкой заявил: "Не привязывался бы ты ко мне, научный руководитель! Я все равно через пару месяцев от тебя уйду на повышение!"

Николай искренне хотел понять, что собой представляет собой этот человек? Рисующийся перед лаборантками, которых в коллективе было немало, нормальный человек, попавший в беду и благодаря каким-то связям с влиятельными людьми, временно пристроенный на работу? Или же на самом деле — наглый карьерист, не представляющий собой совершенно ничего без этих своих "связей", да еще и с непомерными амбициями? Пока что складывалось впечатление, что именно второе предположение наиболее близко к истине. И как Николаю не хотелось ошибиться, на следующий день последовало подтверждение. Когда он зашел переговорить о возникающих проблемах с начальником отдела кадров института, тот лишь услышав фамилию Кочкина, заерзал на кожаном сиденье своего кресла, и многозначительно ткнув пальцем вверх, указывая видно на Господа Бога, срывающимся голосом проговорил:

— Не советую его трогать! Понимаешь? Его прислали оттуда! — И он снова ткнул пальцем в сторону потолка. — Иначе докторскую диссертацию ты уже не защитишь! Понимаешь? Это даже не в моей компетенции.... Понимать надо! — И он опять многозначительно помахал пальцем в воздухе.

Не будь Николай, благодаря своей йога-выучке, достаточно сдержанным, он наверняка бы вспылил. Да и наговорил бы кадровику много предложений, основой которых были бы слова из ненормативной лексики. Но он, только молча, повернулся и ушел к себе в лабораторию где, не откладывая задуманное в долгий ящик, сел и одним махом написал представление об увольнении Аркадия Кочкина, подписал его и через канцелярию отправил по назначению. Он понимал, что, несмотря на его "сигнал", никто Кочкина вот так сразу не уволит, но....

Из-за этой бумаги на следующий день ему пришлось встречаться с Грязновым, который метался по своему немаленьких размеров кабинету, и, брызгая слюной орал, избегая впрочем, матерных слов. Сутью его гнева оказалось то, что Николай, пытаясь уволить Аркадия Кочкина, подложил ему, Грязнову, как секретарю парткома, порядочную свинью. Ибо этого индивидуума планировалось (а планировалось, чуть ли не в заоблачных высотах партийного руководства) в будущем назначить руководителем сектора по науке местного обкома, и потому пребывание Кочкина в НИИ необходимо было для того, чтобы в его биографии появился соответствующий пункт. Ну, как же, ведущий сектора обкома по науке — сам должен быть "великим ученым".

Выслушав поток обвинений в свой адрес, Николай сказал только одно: "И вы, Федор Семенович, считаете нормальным, чтобы такие люди руководили, наставляли и инструктировали развитие науки? И вы уверены, что это будет способствовать процветанию страны и государства?"

Федор Семенович Грязнов, хотя и являлся партийным функционером, но дураком не был никогда. Он только остановился посреди кабинета, молча, исподлобья посмотрел на Николая, видимо он и сам думал так же, как и Николай, но на него давили его вышестоящие структуры. В таком смысле он ему и ответил:

— А вот ни моего, ни вашего мнения по этому вопросу у нас не спрашивают! И принимать во внимание не будут! — Он тяжело вздохнул и вернулся к своему огромному двухтумбовому столу, и уселся за ним в кресло. — Отзовёте представление? — Спросил он уже почти обычным, даже слегка усталым тоном.

— Нет, Федор Семенович! Я этого не сделаю! Уж если ваше партийное руководство так "заботится" о судьбе науки, то я позабочусь об этом на свой лад. Этому Кочкину у меня не работать!

— Смотри не пожалей о своем поступке! Боюсь, в дальнейшем твой карьерный рост затормозится! А могут и снять!.. — Устало сказал Грязнов. — Ну что же, можешь быть свободен! — Он махнул рукой, отпуская Николая со своего "ковра", и добавил уже в след:

— Тебе без партийной дисциплины жить проще, а мне так вообще была установка пристроить этого Кочкина на должность заведующим лабораторией, еще до твоего назначения. Хорошо хоть в этом вопросе Ярослав Ростиславович настоял на своем кандидате, тебе, то есть! И тем самым вывел меня из-под гнева моего руководства. Ладно, иди уж!..

Покидая помещение парткома, Николай в задумчивости начал понимать, что раньше воспринимал Грязнова слишком однозначно. Стараясь после выбытия из рядов комсомола по возрасту держаться подальше от какой-либо идеологической деятельности, Николай относился ко всем партийным функционерам не сказать, что с неприязнью, скорее не мог понять их увлечения этими собраниями, совещаниями, лозунгами. Он считал, что нормальный человек и без такого назойливого политического воспитания будет трудиться на благо государства и процветания своей страны. После разговора с Грязновым он только понял, что функционеры сами загнали себя в круг проблем, совсем не всегда приятных, вступив в свою, выработанную самими же структуру партийной власти, пытающейся, да в основном и осуществляющую руководство всем, даже малейшими проявлениями человеческих отношений. И хотя понимали, что насильно в эту систему их никто не тянул и потому жалеть их вроде бы и не за что, он впервые в чем-то посочувствовал Грязнову. Слишком уж на его взгляд скучна и практически неплодотворна была деятельность парторга.

Удивительно, но Аркадий Кочкин, даже имея поддержку в коридорах власти, всё же не стал поднимать скандала и уволился по своему желанию.

Но долго отвлекаться на эти дрязги Николай не стал, каждый сам старается выбрать свою дорогу в жизни. Его работа ему казалась интереснее. Потому он решительно отбросил мысли о только что состоявшемся визите и направился в лабораторию. Там его ждала работа по окончательной наладке прибора дальней связи. Прибором занималась группа, руководимая уже пожилым, не имеющим высшего образования младшим научным сотрудником Иваном Михайловичем Староверцевым. Иван Михайлович являлся неким самородком в лучшем значении этого слова. Самым настоящим "Кулибиным". У него был талант наладки до идеала почти любого механизма, попадающего в его руки. Невысокого роста, с короткой стрижкой седых волос, он носил седеющую шкиперскую бородку. Из-за этой бородки посетивший как-то лабораторию корреспондент городской газеты, обратился к нему и назвал "профессором", чем вызвал необидный смех присутствующих рядом сотрудников. С тех пор к нему и приклеилось это шуточное прозвище. Хотя Николай считал, что корреспондент не так уж и был далек от истины. Не каждый профессор мог похвастать знаниями и умениями Староверцева. Иван Михайлович обладал и своеобразным юмором. Как-то заглянув к нему в мастерскую, Николай услышал невинный треп по поводу транслирующейся из радиоприемника классической музыки. Помощник Староверцева кивнув головой в сторону радиоприемника, улыбаясь, произнес:

"Это Шульберт?"

И в ответ услышал от "профессора":

"Нет, это Глист!"

Произнесено это было Иваном Михайловичем с совершенно серьезным выражением лица, отчего его помощники залились неудержимым смехом, ни секунды не сомневаясь, что тот шутит.

Когда на этот раз Николай появился в лаборатории, прибор уже был готов к работе и Староверцев с обоими своими помощниками пристраивал его в специальный контейнер, подготавливая к перевозке. На следующий день прибор должен был быть отправлен на космодром для доставки на орбитальную станцию.

Пока Николая отвлекали на административные проблемы, его сотрудники не теряли время даром, и за это Николай испытывал к ним чувство глубокой благодарности. И одновременно подумал, что если и дальше его будут вызывать по всяким административным и партийным делам, хотя он и не является членом партии, то настоящей работой ему в должности заведующим лабораторией заниматься не придется. Тогда зачем ему эта должность? Себе самому он уже доказал, что может справиться с этой работой, кому еще? Нине? Теперь и ей уже на это наплевать. Неужели у него еще тлеет в душе какое-то чувство к ней? "Нет! — Убеждал он самого себя. — Наверное, все же нет! Жизнь продолжается! А в отношении должности?" Отказываться от нее Николай не собирался. За прошедшие полгода он уже понял, что положение руководителя предоставляет большие возможности для самовыражения именно в реализации научных идей и проектов, чем в положении простого аспиранта, которым он был раньше. Для пользы дела пусть все остается, так как есть.

Через пару дней, как там всё решилось, Николай не знал, но Кочкина уволили из лаборатории и больше Николая по кабинетам руководства не выдергивали. И он отправился в командировку в Новосибирский Академгородок, где он две недели прорабатывал возможности использования разработанного там генератора электромагнитных волн для дальней космической связи.

По возвращении он обнаружил в лаборатории новую ассистентку, в отсутствие Николая оформленную на работу его заместителем. Несмотря на то, что после случая с Кочкиным Николай старался подбирать сотрудников сам, посмотрев на работу новой ассистентки, точность и аккуратность ее движений, возражать против приема не стал.

Новая сотрудница, одновременно ещё и студентка — Вероника высокая, стройная девушка, лет девятнадцати-двадцати, при первоначальной встрече, произвела на него эффект сродни удару электрическим током. Не сказать, чтобы она была красивой, просто все в ее облике дышало скромностью, добротой и каким-то едва уловимым возвышенным очарованием. Прямые темные волосы, струились по изящной шее и заканчивались на уровне плеч симпатичными завитушками. И даже белая лабораторная шапочка, отнюдь не являющаяся образчиком изысканного "Кутюрье", только подчеркивала красоту этих волос. А в карих, чуть раскосых и в тоже время довольно большого размера глазах, под ажурными ресницами изредка поблескивали озорные огоньки, придававшие смуглому, но ничем не напоминающему черты азиатского происхождения, лицу своеобразн ую прелесть. А улыбка и вовсе преображала лицо, делая его необычайно притягательным. Она неуловимо отличалась от всех виденных ранее Николаем девушек, словно была наполнена чем-то неизведанным, не подвластным разгадке, даже благодаря его новым сверхъестественным способностям. Из украшений на ней присутствовал только кулон рубинового цвета в простой оправе на короткой серебристой цепочке.

Она так разительно отличалась от того эталона красоты, каковым Николай смолоду считал Нину, что весь ее облик из-за этой разницы только сильнее произвел на него ошеломляющее впечатление. Впервые за последние годы Николай обратил внимание на девушку, не как на работника, а именно как на женщину. Причем женщину, которую он хотел бы видеть рядом с собой, и в то же время ему не хотелось признаться в этом даже самому себе. Не хотелось признаться, что он проявляет к ней повышенный интерес. В то же время Николай понимал, вернее, думал, что понимает — в силу ощутимой разницы в возрасте — около десяти лет, надеяться хотя бы на благожелательность, ему не следует.

Нельзя сказать, что за эти годы он соблюдал целибат. Были у него кратковременные связи с женщинами, в основном во время пребывания в Индии. В основном среди находящихся там соотечественниц. Правда, один раз индийский коллега уговорил Николая посетить храм, жрицы в котором, выполняли функции девушек "По-вызову". Причем девушки эти конечно, никуда не выезжали, а выполняли свою работу в стенах храма, принимая элитных клиентов. Но даже это посещение, несмотря на экзотическую опытность жрицы храма любви, наряду и с прочими его любовными приключениями не оставили заметного следа в его душе и памяти.

И вот только теперь, удивляясь самому себе, Николай почувствовал, как его душа, именно так он про себя оценивал свое состояние, устремилась к этой девушке Веронике. И только благодаря своему самообладанию, тренированного "раджа-йогой", при первой ошеломляющей встрече он ничем не выдал свой порыв. Лишь только подумал, что теперь придется скрывать это состояние постоянно. "Будет ли это мучительно? — Подумалось ему. — Уж испытанием воли это будет, без сомнения!"

ГЛАВА 11

Если считать за основу то, что древнее сооружение своими очертаниями походило на верхнюю часть пирамиды, можно было предположить, что там должен был иметься подземный лабиринт. А то обстоятельство, что вокруг царил скальный камень, постройка своей задней стеной казалась почти вросшей в горный монолит, могло только добавить вариантов в догадки о его местонахождении. Оставалось только определить, где находится вход в этот лабиринт. Последний шнурок на кипу, который ещё не был задействован, как раз, как считал Пётр, являлся путеводителем в подземном лабиринте. В этом мнения обоих "специалистов" по древним культурам Южной Америки практически не расходились. Вот только с какого места начинать поиски — с пола или с простукивания стен, тут мнения чуть разделились. Долорес буквально тряслась над изображенными на стенах рисунками, словно наседка над цыплятами и готова была лечь костьми при их защите, что, впрочем, вполне могло случиться, если исходить из личностного состава экспедиции.

Петр неоднократно задумывался о том, понимала ли Долорес, что по завершении "похода" она из научного консультанта, необходимого "скользкой компании" на определенном этапе, в конечном процессе автоматически станет ненужным свидетелем, от которого принято избавляться самым простым способом — оставить в сельве с перерезанным горлом. Или ей казалось, что ее услуги понадобятся позже, для того, чтобы сбыть добычу с наивысшей выгодой? А для этого нужно было иметь дело не с простыми скупщиками краденых ценностей, а с публикой более высокого полета, обладающих знаниями о той клиентуре, способной скупать древности не по цене пусть и драгоценного, но лома, а именно как произведений искусства. Об этом Петр не знал, а мог только догадываться. И в обоих случаях Долорес ждал единый конец, только был он несколько отсрочен по времени.

На закаленную жизнью проходимку она не походила, скорее, казалась наивной девчонкой, которой выпал "счастливый шанс" поучаствовать в не совсем легальной экспедиции для того, чтобы "совершить там немало открытий" и тем самым быстро завоевать несколько более высокое положение в научной среде. Сам Петр такой наивностью не страдал. Он отлично понимал, что, в конце концов, наступит развязка, когда кто-то один захочет остаться единственным обладателем найденных сокровищ, что бы они собой не представляли. Особенно ясно такое желание можно было мельком прочитать в глазах Хиггинса — их первоначального лидера-затейника, "набравшего "лохов" для своего доходного только для него, предприятия. Вот только в отношении того же Хоука, Хиггинс сильно просчитался. По мнению Петра — тот один изо всей компании являлся самой "темной" лошадкой — по старинному русскому выражению. Почему именно такое мнение сложилось у Петра об этом человеке? Конкретно, Петр, наверное, ответить бы не смог. Возможно из-за немногословности, какого-то ленивого вроде как равнодушия, ко всему вокруг него происходящему.

Хоук без выражения, каких либо эмоций выполнял все, что полагалось на его долю в этом рейде, но и не более. Он не старался, каким бы ни то способом показать даже зачатков стремления к лидерству, или вызывать к себе чуть особое отношение. Такое поведение совсем не соответствовало заявленному образу журналиста-научника. И этим самым обстоятельством, по сути, скрывавшим истинные его возможности, по мнению Петра, он и был опасен. Уже согласно другой русской пословице: "В тихом омуте — черти водятся!"

Мафиози-макаронник, напротив, хотя и старался казаться "рубахой-парнем", мог, несомненно, стать прекраснейшим товарищем и даже другом, но, в то же время, относился к той категории людей, которые, лишь только вдруг "требовали интересы дела", могли хладнокровно банально прирезать "лучшего друга", сказав перед этим с грустной улыбкой: "Извини, друг! Ничего личного, всего лишь "бизнес"!" При этом он даже мог искренне переживать за то, что ему приходится совершать такой поступок. Таким образом, учитывая, что Джованни владел огнестрельным оружием намного виртуознее Хиггинса, то и в случае с ним, тот тоже просчитался. И все же "макаронника" Петр ставил всего лишь на второе место по опасности после Хоука. Ну, а "первопроходца" Хиггинса на третье. Так что, по всем раскладам единственной "беспомощной жертвой" выпадало стать именно Долорес, и как могли предполагать все остальные следующей — сам Петр. Но вот сам он такой жертвой оказываться не собирался, как и не собирался допустить расправы с единственной среди них дамой. Первым резню он затевать не хотел, но в том, что сможет ответить адекватно таким поползновениям, он не сомневался. И оттого постоянно держал "ушки на макушке", а глаза, в том числе, и "на затылке".

На крайний случай нужно было попробовать разыграть комбинацию: "стравить" Джованни с Хиггинсом, самому "присмотреть" за Хоуком, а в дальнейшем — как в любой кровавой игре: "Пусть победит сильнейший!" Надо сказать, что в такие игры Петру играть не хотелось, но воспитание дикого мира "золотого тельца" успело наложить на него хотя и в малой мере, но все же, ощутимый отпечаток той же идеи, которую он ощущал в мафиози — "бизнес — есть бизнес".

И оттого он теперь задействовал все органы чувств, находящиеся в его распоряжении. Не сказать, что в полной уверенности, он все же предполагал, что готов к тем действиям, которые предположительно должны были разыграться на этой дикой жизненной сцене звериных правил развитой демократической формации современного типа. Физической подготовкой бог его не обидел, а воинские навыки он получил на службе в Никарагуанской гвардии. Причем не в парадных ее частях, а в специальном подразделении, подчиненном контрразведке республики — подразделении "коммандос" ("Comandos de la EEBI" — "чёрные береты", которые впервые были созданы в 1968 году. Девиз: "Честь, Родина, Дисциплина". Но если его подчинённые иногда появлялись в полной форме в общественных местах, ни в одних официальных списках, ни он и его люди не числились, вернее, числились, но совсем не под своими подлинными именами. Так что "чёрный берет" ему носить не пришлось. Парадная форма благополучно хранилась в шкафу в его семейном поместье.

На первый взгляд его подразделение относилось к разряду "парамилитарес" — военизированным добровольным формированиям, финансирующихся "небедными жителями" республики. В такие отряды, как говорится "с руками" брали потомков выходцев из Европы, и особенно из Российской империи. Решающим обстоятельством для этого был дух и ощущение потери Великой империи из-за взбесившихся народных масс, умело направляемых "красной заразой", к великому сожалению распространившейся и здесь, на далеком от Евразии, континенте. Ибо основной задачей такого секретного подразделения была бескомпромиссная борьба с герильеро, подкармливаемыми и Советским Союзом и великим демократическим соседом Соединёнными штатами Америки.

Подобные отряды самообороны в ряде других республик получали название "Эскадронов Смерти" — ведь они не были связаны, какими либо законами, или моральными критериями-ограничениями. Только принципами целесообразности. В свое время Петру пришлось истоптать немалое количество тропок по сельве в поисках и уничтожении их партизанских баз. Оттого он в настоящее время мог довольно сносно ориентироваться в дебрях джунглей, мало отличающихся от родных — никарагуанских. Но это обстоятельство он сумел искусно скрывать от своих теперешних спутников. Хотя он и разбирался в "кипу" древних инков, оставленной ему в "наследство" погибшим проводником, но не только она послужила Петру путеводной "нитью Ариадны" в местных лесах. Никарагуа — страна, по сравнению с Российской Империей, маленькая, но и в ней хватает "лесов, полей и рек", а если недостаточно, в вашем распоряжении весь Вега-Реаль — тропический лес и в других странах Южной Америки, поэтому учиться ориентированию в таких массивах — жизненно необходимо.

В негласном спецподразделении Петр за три года дослужился до лейтенанта — руководителя диверсионной группы, состоявшей всего из пяти человек. Но по своим возможностям этот немногочисленный отряд, в котором младшим по званию был пулеметчик-радист в чине капрала, мог вполне соперничать с аналогичным подразделением американской "Дельты", не говоря уже о хваленых "зеленых беретах", уступая им лишь в обеспечении экипировкой и средствам военной специальной техники. Но с другой стороны, такое "ущемление" в возможностях заставляло уделить большее внимание физической подготовке и оттачиванию искусства рукопашного боя.

Петр мог смело предположить, что его бойцы мало уступили бы легендарным японским "ниндзя". Заместителем у него был прожженный "серхенто-майор" — главный сержант, коронной поговоркой которого выражающей его единственно возможный принцип была: "Если желаешь выжить, не оставляй живого врага за своей спиной!"

Отряд Петра под названием "Ягуары свободы", хотя и относился вроде как к парамилитарес, но находился в негласном подчинении руководства Национальной гвардии, был расформирован после настоятельных требований североамериканцев. Роспуск был осуществлен тихо, но торжественно! С обещаниями руководства о том, что это мера временная. А Петр, зная старинную русскую поговорку, что "нет ничего более постоянного, чем временное", сильно в этом сомневался. Тем более что это произошло после того, как его отряд хорошенько и основательно "почистил" страну не только от "красной заразы", и возродиться которой было суждено не скоро, но и накрыть парочку баз наркоторговцев и даже несколько бандитских группировок, вроде, как и не имеющих определенного политического окраса, но явно финансируемых Большим Северным соседом своей национальной валютой в долларах.

Видимо, в Вашингтоне всерьез опасались, такое мобильное и сильное подразделение, оставшись "без работы" и следуя национальным интересам, может вполне направить свои усилия на ликвидацию засилья всевозможных институтов влияния "большого североамериканского брата". США давно привыкли "загребать жар чужими руками".

Несмотря на это обстоятельство, Петр не очень-то и сожалел, ибо борьбу с последователями марксизма считал своим долгом. Именно постулаты еврея Маркса помогли разрушить Родину деда, отца, да и его самого — Великую Российскую Империю — Великую Россию. И ему немного было жаль "заблудших", которых его отряду приходилось отправлять к древним богам, а может быть и не к богам, а в небытие, так как те исповедовали воинствующий атеизм. Но жаль было только оттого, что эти люди не были равнодушными обывателями, вот только энергия жизненного пыла выливалась у них не в надлежащем направлении. Но кардинального перевоспитания от них ожидать не приходилось, и как бы ему не приходилось сожалеть, но дело он делал основательно.

Таким образом, Петр остался без работы, отвергнув предложения служить в других подразделениях. Возраст у него уже был не совсем юный для того, чтобы начинать карьеру заново. Страна была маленькая, а в силу того, что предыдущая его служба была засекречена, появление никому не известного капитана, (капитанское звание он получил при отставке), в любой из частей национальной гвардии могло вызвать вполне объяснимую ревность среди офицерского состава данной части, и совсем уж неприятное любопытство.

Его увольнение, определённо, даже сыграло ему на пользу — как раз наступили времена политических перемен — к власти после революционных боевых действий пришли сандинисты, диктатор Самоса бежал из страны, и никто не знал о принадлежности Петра к службе в Национальной Гвардии. Так что, через какое-то время он мог вполне попробовать себя на службе Сандинистской герилье.** При других обстоятельствах ему, возможно, всё равно пришлось бы уйти, да ещё может быть, совсем не на свободу.

Поэтому Петр вовремя выбрал почетную отставку и с обещаниями руководства о непременном возврате, если в том возникнет необходимость, отправился путешествовать. Путешествовать не как турист, а для того, чтобы пополнить семейный бюджет. Конечно, бедной его семью назвать было нельзя. Они имели плантации сахарного тростника, урожай с которых шел как на выработку сахара на небольшом заводке, так и на производство оригинальной пальмовой водки по разработанному в семье рецепту и пользующейся неизменным спросом. Видимо, русская кровь сыграла определённую роль в интуитивном искусстве по производству этого специфического продукта.

Основное сырьё для пальмовой водки поступало с пальмовых рощ, принадлежавших семье. Но нет пределов совершенству, и Пётр задумал открыть оружейный магазин — уж в оружии-то он разбирался, а так как он не хотел трогать капитала семьи, решил заработать этот первоначальный капитал самостоятельно. И в конечном итоге он и оказался в этой авантюрной экспедиции. Скорее оттого, что рейды по сельве в его жизни стали как бы одной из необходимых потребностей.

Так что, при желании Петр смог бы постоять за себя даже и в худшей обстановке. Но опасения Петра вызывал все тот же, Хоук, который по его догадкам, прошел подобную ему школу, только лишь в одном из многочисленных силовых ведомств США. И все же Петр надеялся справиться.

И в этот вечер-ночь он остался у костра, курить он почти не курил, но сейчас с неспешностью раскуривал свою примечательную трубку-чертика. Эту трубку ему подарил отец год назад, когда тому из-за ухудшившегося здоровья пришлось не то, чтобы бросить курить, но перейти на легкие сигареты, к которым тому пришлось приучаться.

Он вновь отчего-то задумался о Долорес. Он пока не мог до конца понять ее противоречивый характер. Возможно, на нее оказало влияние североамериканская демократия с ее обилием поп-культуры, а используя особенные идиомы русского языка — то влияние культуры ПОП, что не переиначивает, а даже точнее просвечивает смысл и сущность выражения от того становится только ярче. То есть суть такой культуры — почти обожествление и культ нижней половины человеческого тела — желудка, ягодиц, а также ублажение их нужд и ублажение гениталий, как венца демократической цивилизации. Возможно, оттого Долорес и связалась с Хоуком на начальном этапе экспедиции весьма близко. Да и куда еще ближе, если спальника у Долорес не было, и ночи она проводила в тесных объятиях "ястреба", а звуки, доносившиеся с той стороны, где они раскладывали свою маленькую палатку, безо всякой оговорки свидетельствовали о том, что в ней не только спали.

После смерти проводника между Долорес и Хоуком произошла какая-то размолвка и Долорес оказалась без спального места, ибо Хоук по всей своей "гринговской" морали не счел возможным в ущерб себе любимому, обеспечить Долорес комфортным местом для ночлега. А вот Петру, по извечной русской традиции защиты слабых и угнетенных, пришлось отдать ей свой мешок, и хотя Долорес недвусмысленно намекала, что они вдвоем вполне могут в нем поместиться, Петр от этого предложения отказался. Будучи уроженцем подобных этому мест, и привыкший к каверзам местного климата, он вполне мог обойтись без теплой постельки. Своим отказом он вызвал неприкрытое удивление и даже легкую обиду Долорес.

Удивленной казалась и остальная компания: американцы никак не могли понять, как можно отказаться от женщины, которая сама прыгает к тебе под одеяло. Некоторым исключением был итальянец. Семейные ценности, на которых он воспитывался в своей клановой системе, в какой-то мере были сходны с патриархальным воспитанием Петра, которому с детства прививались традиции утерянной Родины — России. Возможно, в силу своего воспитания, в котором подчеркивалось, что близость с женщиной возможна лишь по любви. Для публичных женщин, впрочем, исключения допускались. Но так как Долорес публичной женщиной, в понимании Петра не являлась — он допускал для нее право на ошибку и уж совсем не желал становиться предметом, эту ошибку Долорес усугубляющим. По большому счету Петру было девчонку попросту жаль, и для себя он решил ей помочь по окончании выбраться отсюда живой, если, конечно, ему самому удастся избежать "злой участи".

ГЛАВА 12

Легализоваться на планете Рике стоило кое-каких трудов. Если проблемы с одеяниями решились почти походя — "крул'л" "воспроизвёл" всё, что Рика для себя высмотрела на аборигенках, то с "врастанием" в общество пришлось повозиться немало, причем пойти на затраты не только психической, но и частью жизненной энергии "крул'ла". А её восполнить без особых усилий можно было только в межзвёздном пространстве.

Оказалось, что здесь аборигены не просто живут, да ещё и обязаны иметь так называемые документы на право жить. Паспорт называется. В этом паспорте имелось много сведений, которые неизвестно откуда можно было позаимствовать. Такие как, например время и место рождения. Если со временем рождения можно было что-то придумать — облик её соответствующий с физиологический возрастом в местных условиях считался очень юным — где-то 18-19 лет. (Хотя на самом деле данную цифру можно было смело увеличить раз в несколько). А вот место рождения подбирать было очень трудно — неизвестных для обитателей планеты мест, как они выражались — "белых пятен" практически не осталось.

Планета была разделена на множество так называемых государств. И, несмотря на то обстоятельство, что Рика попала на территорию очень крупного, наверное, самого крупного на планете государства, глухих мест, где бы можно было "затеряться", а потом "выйти в свет", не существовало. Были, правда, ещё возможности воспользоваться именами погибших во времена стихийных бедствий, или пропавших без вести, когда учёт был нарушен и восстановлению не подлежал.

Рика решила воспользоваться информационным полем планеты, которое имеет любая планета, на которой существует разумная жизнь. Обычный абориген не мог почерпнуть из данной сети сведений — для этого необходимо наличие определённых параметров мозга и интеллекта. Рике в этом плане было проще — у неё был "крул'л", способный обеспечить прямой контакт с информационным полем и произвести быстрый поиск необходимых сведений. Включившись при помощи "крул'ла" она произвела подборку исчезнувших личностей соответствующей ее, видимым возрастным параметрам, одновременно перестроив облик под найденную кандидатуру. В этом ей помог то же "крул'л". Также путём холодного ядерного синтеза "крул'л" изготовил ей и необходимые документы, действующие в настоящем временном периоде.

Казалось, проблемы решены. Но нет, необходимы были документы об образовании, Так называемая трудовая книжка, подтверждающая, что Рика является полноправным членом трудящегося общества. Ей необходимо было или устроиться куда-нибудь на работу. Работа — это такое занятие аборигена, при котором производятся определённые затраты физической и интеллектуальной энергии в процессе созидания какой либо материальной продукции или информационного продукта, потребного другим членам общества. За этот труд причиталась плата, выраженная странными на вид денежными знаками, при помощи которых осуществлялись закупки продуктов питания и других товаров, необходимых для дальнейшего существования и функционирования аборигенов.

Рика помнила, что нечто подобное было на планете, откуда осуществлялся исход её соплеменников, и носило название производственных отношений в обществе. "Крул'л" подсказал ей, что на этой планете имелось не один, а множество идеологов, создавших даже литературные труды, обосновывающие этим отношения сложными природными объективными законами. Подробно Рика пока это изучать не стала, главнейшей задачей было найти работу. Но ничего из того, что требовалось на большинстве предприятий — так назывались здания и сооружения, в которых протекал производственный цикл, Рике найти не удавалось.

Короче говоря, Рика ничего не умела делать в условиях, в которых проходил весь труд аборигенов. К физическому труду, как к таковому, Рика приспособлена не была, а для умственного многого просто не знала, так же как не знала, какие знания её нужны для того, чтобы вписаться в существующее общество. Эти знания сразу впитать было невозможно по той причине, что составлялись они из мелких и различных составляющих поведения, присущего аборигенам. Единственно, что этому можно было учиться, и даже нужно, возможно с её способностями, подстёгиваемым "крул'лом" ей было бы легче овладеть необходимыми знаниями, но для этого было необходимо время. А вот как раз лишнего времени у Рики и не было — "ковчег, хотя и медленно" но верно приближался к Солнечной системе. А Рика пока, как она выудила местное идиоматическое выражение, была "белой вороной". И чтобы как-то форсировать вхождение и маскировку среди аборигенов — людей, как они себя называли, ей тоже следовало их так называть даже в рассуждениях самой с собою, Рике надо было поступить в какое-нибудь учебное заведение, в котором собираются на учёбу люди из разных мест страны, и где на первых порах, все люди не знакомы друг с другом.

Для этого нужен был документ об образовании — аттестат. Необходимо было сдать несколько так называемых экзаменов со странными названиями: математика, физика, русский язык, литература... Одно утешение и здесь ей смог оказать помощь "крул'л", "накачав" в её мозг необходимые для сдачи экзаменов знания. Не могла Рика до автоматизма овладеть этим разговорным и письменным языком, не было у неё необходимой практики. Но здесь ей немного повезло: аборигенка, облик которой она приняла, была из местности, где имелся свой диалект. Соответственно выходцы оттуда знали русский язык в недостаточной мере, разговаривая с ужаснейшим акцентом, так что окружающие не совсем могли их понять. Но, тем не менее, для таких выходцев имелись определённые льготы при сдаче экзаменов, что и было положительной стороной такого незнания. Рика этой поблажкой воспользовалась с блеском, причем, прошло, совсем немного времени, и её разговорная речь стала почти не отличимой от местной — проскальзывал лишь лёгкий акцент, со временем сходящий на "нет".

Ещё одной из трудностей было так называемое "жильё". На период экзаменов, когда прописка не требовалась, Рике с помощью "крул'ла" удалось соорудить себе экранированное от любопытных жильё в ближайшем к городу лесном массиве. В жилище никто не мог застать её врасплох — просто не увидел бы, а силовое поле, создаваемое "крул'лом", произвело бы плавное обтекание её убежища, совсем незаметное для случайно попавшего сюда аборигена. Но, несмотря на эти предосторожности, место это не могло оставаться постоянным. Всё по той же причине — ей необходимо было врастать в общество аборигенов. Для этого ей нужна была ещё одна тонкость — "ПРОПИСКА". То есть так называемый адрес, где ей придётся проживать. И здесь ей помогло её "происхождение". Властные структуры и руководство института, оказывая помощь в обучении "так называемых" малых по численности народов предоставило ей место в ОБЩЕЖИТИИ. Это было то самое жильё, которое на первое время вполне могло устроить Рику, позволяющее её всё время находиться среди аборигенок, то есть людей. Общежитие — это комната, предназначенная для проживания в ней трёх аборигенок — самок людей, назывались они девушки. Рику тоже так называли.

Первое время Рике было сложновато привыкать к жизни на виду у других людей. Особенно трудно было научиться пользоваться общим туалетом, душевой комнатой — ванной в общежитии не было, да не представляла Рика сначала, что такое ванна. Все эти потребности и в ковчеге и в его "филиале — убежище" производились совсем по другому — и опять здесь был замешан "крул'л". Она даже иногда посещала своё "убежище" в лесу. Но потом всё же смогла приспособить своего "крул'ла" к местам общего пользования — она создавала видимость производимых процедур, а он выполнял свою повседневную работу, утилизировал отходы её жизнедеятельности и при этом производил самозарядку.

Студенческая жизнь — так местные называли учебные будни, были насыщены учебными занятиями. И только вечером оставалось свободное время, расходуемое на разные личные дела. Некоторые девушки любили гулять с аборигенами мужского пола — парнями. Соседки по комнате весьма удивлялись Рике, что она не желает знакомиться с парнями. Надо сказать, что Рика в её теперешнем обличии — была красива слегка экзотической красотой черноволосая уроженка Кавказских гор. Горянка с ярко-голубыми глазами. Впрочем, цвет глаз она смогла сменить, чтобы не слишком выделяться своим обликом. Сочетание тёмных волос и голубых глаз, было, оказывается, довольно редким. А фотографии в документах были черно-белые, и цвета глаз по ним определить было невозможно.

Подруги не совсем понимали, что их самих на знакомства толкает тяга к продолжению рода, в то время как инстинкт размножения Рики сдерживал "крул'л" так же, как и ранее делал в "ковчеге". Подруги, правда, приписывали Рике её неактивность именно тем, что та была горянка, среди которых не очень были распространены свободные нравы. Не знали, что проблема этого гораздо глубже — не могли обитатели путешествующего по Вселенной корабля-минипланеты, позволить себе неконтролируемое размножение.

По этой причине и детворы там почти не было. Что для почти двадцатимимиллионного населения десяток детей. Это ещё учитывая, что половина этого населения периодически находилась в состоянии стасиса. Имелась ещё одна особенность, не позволяющая обзаводиться детьми — во время путешествия "крул'лов" на вновь рожденных членов коллектива не имелось. Хранилище неактивных "крул'лов" было, и они размножались делением, но процесс этот был очень и очень медленным. Так что даже имеющиеся дети на "ковчеге" "крул'лов" не имели, и соответственно, как и обитатели, оставшиеся на Оранге, могли считаться короткоживущими. Пока выручал стасис.

Даже родная младшая сестра Рики в возрасте шестнадцати оборотов, очень быстро "догоняла" старшую сестру. Обликом они очень скоро должны были совпасть. Рике не хотелось, чтобы её сестра у неё на глазах быстро сожгла свою жизнь, и чтобы её сестра оставалась короткоживущей. По этой причине Рика добровольно пошла на службу в пси-разведку полевым агентом. Этим она зарабатывала право сестры на получение своего, личного "крул'ла", который обеспечит её молодость на многие обороты. Даже самовольный вояж на планету ей простили по той причине, что у Хумбаара Толемайну что-то до конца не сработало в его обычных методиках. Ее, тем не менее, назначили пассивным агентом. На определённое время, конечно. А пока она обязана была врастать в общество, временами передавая короткие сообщения о ходе этого сложного процесса.

Институт, в который она поступила, имел своеобразную тематику, связанную с изучением космического пространства и это её очень устраивало. Рике учение давалось довольно легко, "крул'л" и здесь не оставался сторонним наблюдателем. Постепенно её знания в совокупности с правильно поставленной речью обратили на неё внимание преподавателей и она, ещё этого не зная, попала в список кандидатур, которых планировалось оставить при институте, после его окончания.

Она вливалась в коллектив, высокоинтеллектуальный, в котором можно было понять срез населения данной планеты, применительно к её задачам, поставленным "визирём".

Так звучало бы наименование должности Хумбаара Толимайну — Принимающего Решения — мыслителя и руководителя пси-разведки "Ковчега" здесь, на Земле в странах Востока. Почему примером были и взяты страны Востока? Оригинал, который копировала Рика, проживал к ним где-то совсем недалеко и для вхождения в образ, Рике пришлось немного подучить историю ближайших к её местности стран.

Пока она только смогла сообщить, что достигла планеты и начала вхождение в общество, хотя Хумбаар Толимайну начинал требовать более полных сведений.

"Крул'л" Рики был сильно ослаблен космическим перелётом, тем не менее, мелкую работу мог выполнять безболезненно, и даже научился производить для себя подзарядку в пассивном режиме под лучами центрального светила. Но для качественной обработки информационного поля планеты он пока готов не был. А именно многие сведения ей требовалось почерпнуть оттуда. Потому Рика могла рассчитывать только на себя, "крул'л" мог лишь опосредованно помочь ей, а вся интеллектуальная и аналитическая работа всё равно ложилась на неё. И самое главное, что было надо узнать:

— Как население планеты воспримет прибытие "Ковчега".

— Какова будет реакция этого населения — ведь не заметить появления их минипланеты, путешествующей в межзвёздном пространстве оно не сможет.

Именно от этого будут зависеть планы обитателей "Ковчега".

ГЛАВА 13

Воскресным днем Николай собрался в небольшую прогулку по местам, где проходило его детство. Проснулся он как всегда рано, руководствуясь своим, выработанным йогой, "будильником". Как всегда он почти в автоматическом режиме, проделал уже ставший своеобразным ритуалом, комплекс гимнастики хатха-йога. Но с самого пробуждения не находил для себя места, возможно оттого, что настроение его в это утро было созвучно пасмурной погоде. Его почему-то не оставляло предчувствие чего-то неведомого. Что-то сегодня должно было произойти, но вот что именно, он пока не имел, ни малейшего понятия, несмотря на уже имевшийся случай своеобразного предвидения событий.

Перед прогулкой Николай решил соблюсти другой, уже воскресный ритуал — посещение институтской библиотеки. На сегодня его там ждала подборка литературы по санскриту — индийской письменности, которой он стал немного увлекаться еще в Индии. С помощью этого хобби он надеялся со временем прочесть несколько трактатов по йоге, уже так сказать, в подлиннике.

Когда Николай вышел на улицу, облачность с раннего утра плотно затягивающая небо, несколько поредела и яркие лучи мартовского солнца, наконец, пробились сквозь разрывы туч, и под их воздействием грязный снег таял и, мутные ручейки журчали по водостокам вдоль тротуаров. С тротуаров снег был убран и от мокрого асфальта поднимался легкий парок испарений. Было уже достаточно тепло, но на улицах, как и всегда весной, из-за резких изменений температуры воздуха, можно было увидеть людей в одеждах, привычных скорее в разные времена года. На одних можно было увидеть шубы, на других демисезонные пальто, а отдельные смельчаки щеголяли в плащах и легких куртках. Весна все увереннее входила в свои права, и люди это почувствовали. Все стремились покинуть душные квартиры и подышать бодрящим воздухом и ароматом талого снега.

Все лето и зиму Николай до библиотеки ходил пешком, но сегодня, в связи с изменением обычных планов, решил для экономии времени, доехать на троллейбусе, и потом немного пожалел об этом. Троллейбус, несмотря на воскресное утро, был заполнен почти под завязку, а тесноту Николай не любил. Из-за ограниченной видимости он даже чуть не проехал нужную остановку и выскочил из троллейбуса одновременно с шипением закрывающихся дверей.

В читальном зале библиотеки было пустынно, только в углу за одним из столов, временами тихонько переговариваясь, зарылась в толстую стопку литературы уже знакомая Николаю группка студентов — неразлучная троица: Василий, Александр и Татьяна. Этот триумвират уже имел в студенческой среде шутливое прозвище: "ВАТТ", составленное из начальных букв их имен и названия факультета термодинамики.

Молоденькая библиотекарша с увлечением читала какую-то толстую книгу, и сразу Николая не заметила. Николай деликатно кашлянул в кулак, и когда она подняла затуманенные чтением глаза, пожелал ей доброго утра.

— Доброе утро, Николай Александрович! — Ответила Наташа — она училась в институте на четвертом курсе и была с ним знакома.

"Интересно, что она так увлеченно читает?" — Подумалось Николаю, пока Наташа ходила за отобранной для него подборкой литературы. В это самое мгновение он вдруг почувствовал сильнейшее головокружение, перед взором поплыла обстановка читального зала со столами и множеством стеллажей с книгами. Если бы Николай не ухватился за библиотечную стойку, он наверняка повалился бы на пол. Но головокружение оказалось кратким по времени и уже в следующий миг все стало на свои места, словно бы ничего не происходило. Самочувствие Николая не ухудшилось, только побелевшие от напряжения пальцы, судорожно державшиеся за стойку, напоминали о приступе.

"Что еще за чертовщина?" — Николай разжал пальцы и инстинктивно помассировал их, восстанавливая кровообращение. Одновременно его пристальный взгляд вернулся на фолиант, от которого минуту назад он оторвал библиотекаршу. В мозгу, будто он сейчас читал обложку, прозвучало: "Александр Дюма. Графиня де Монсоро". Почему ему так показалось, Николай не понял, но решил свою догадку проверить. Когда Наташа принесла объемистые труды по санскриту, он мягко поинтересовался у нее, какую книгу она читает, и услышал ответ: "Графиня де Монсоро". Этот ответ произвел на него слегка ошеломляющее впечатление — его догадка подтвердилась. Но он постарался ничем не показать своего удивления, взял книги и, пожелав Наташе приятного чтения, отправился к облюбованному когда-то столу, за которым он постоянно здесь работал и привык считать своим.

"Почему подтвердилась догадка? — Думал он по пути. — Или, скорее, почему я догадался, причем безошибочно?" — Почти принудительно он заставил отложить размышления на эту тему на более позднее время. Возможно, также, что предвкушение чтения новых материалов, отодвинуло раздумья на второй план, мало ли, что можно интуитивно угадать? Угадал же он летом, что толстячок с вазой споткнется.... И хотя за тем угадыванием последовали другие не совсем вероятные события, сейчас Николаю об этом думать не хотелось. Сейчас у него было дело, и он, расположившись за столом, с энтузиазмом глубоко погрузился в изучения санскрита.

Где-то на десятой странице первой книги Николая стало преследовать впечатление того, что он уже ее читал, в то время как он прекрасно сознавал, что раньше этого быть не могло. Прочитав еще дюжину страниц, он отложил книгу в сторону и стал припоминать, когда и где этот филологический труд мог попасться ему на глаза. После десятиминутного раздумья он понял, что напрасно занялся разгадкой этого вопроса. Никогда ранее он этой книги не видел. Тогда почему он знает ее содержание и даже может наизусть повторить оглавление книги и даже процитировать из нее любой текст с указанием страницы? На листе бумаги он по памяти записал перечень глав с указанием страниц, на которых они начинались, после чего открыл последнюю страницу книги. Оглавление, написанное Николаем и, напечатанное в ней полностью совпадало. Это опровергало возможность знания содержания книги из других источников. Тогда откуда у него это знание. И в ту же минуту в голове всплыло свежее воспоминание — как он угадал название книги, которую читала библиотекарша Наташа.

И тогда легкое волнение охватило его. "Неужели начинается снова? — Подумал он, теперь уже с другим настроением вспоминая толстячка с вазой и приключившиеся с ним случаи телекинеза. — Что это? Последствия занятий раджа-йогой, как предполагал профессор Марков? Вполне возможно. Правда, там чаще встречается возможность управления волей другого человека, но... быть может, у меня проснулись другие мозговые центры?" — Это шаткое объяснение немного успокоило Николая. Снова вспомнился разговор с профессором Марковым. Еще одна паранормальная способность — сканирование и усвоение текста, причем даже не просто после просмотра книги, а всего лишь посредством касания ее руками? А при определенном усилии он смог дистанционно определить название книги. "Что бы это ни было, какой бы не была причина новой способности, следует эту способность развивать!"

С еще большим рвением он набросился на остальную литературу, и пришел к выводу, что на ее освоение у него ушли считанные минуты. Одновременно он обнаружил, что с таким же успехом он осваивает и приведенные в книгах тексты на санскрите. Другими словами, он в течение нескольких минут, даже мгновений, обучился санскриту.

Следующим этапом он решил проверить свои дистанционные способности. Николай начал издалека рассматривать корешки книг, находившихся на стеллажах за спиною Наташи, угадывая названия, записывал их на листе бумаги. Когда страница была заполнена, он подошел к библиотечной стойке и решил сверить свои догадки с действительностью.

Книги были старыми, большинство со стершимися названиями на корешках, и прочитать их было невозможно. По просьбе Николая, Наташа принялась по очереди снимать тома с полки и, раскрывая обложки, зачитывать названия. Уже на середине списка Николай понял, что его предположения верны — список в точности совпадал с расположением книг.

Извинившись перед Наташей за беспокойство, он сдал уже не нужные ему книги и покинул библиотеку, не заметив слегка удивленные взгляды библиотекарши, да и неразлучной троицы "ВАТТ" из угла читального зала. Целей и сути его манипуляций с книгами никто не понял, но всех удивила странность этих действий.

В задумчивости Николай двигался по улице. Его преследовало странное впечатление всевидения. Словно он надел специальные очки, позволяющие заглянуть в суть книг. Да и книг ли только? Навстречу спешили прохожие, и Николай, лишь мельком взглянув на сумочки нескольких женщин, мог в подробностях сказать, что в них лежит. Проверить это Николай, конечно, не пытался, но, тем не менее, был абсолютно уверен, что не ошибается. От сделанного открытия, несмотря на систематические тренировки своей психики, в душе поднялась волна сильного возбуждения.

Ноги сами принесли его на берег реки — как в спасительный, тихий, почти безлюдный в это мартовское воскресенье уголок. Это как раз то, что ему сейчас было нужно. А нужно ему было хотя бы немного унять возбуждение, возникшее от необычного открытия. Силой воли, подавив в себе это возбуждение, Николай занялся созерцанием окружающей местности. Он спускался к берегу реки, узнавая эти места и в то же время удивляясь переменам. Здесь прошло его детство, а сейчас все вокруг изменилось. На месте маленького деревянного моста, который обычно строили после весеннего разлива реки, и разбирали перед ним, теперь высились мощные железобетонные опоры. Самого настила моста еще не было, но уже было нетрудно представить, как его пролеты лягут на возвышение левого берега, ложась на опоры, перекинутся через реку, и продолжатся на правом низком берегу вдоль неширокой улицы с низенькими одноэтажными домами частного сектора.

Какая-то грусть по ушедшим годам кольнула в груди, когда он проходил мимо здания, в котором когда-то располагалась водная станция, со спортзалом, и берега реки, где в былые годы стоял сбитый из деревянных щитов плавательный бассейн. Теперь все ушло в прошлое, не всегда здесь слышится гомон детворы, барахтавшейся в этом бассейне. Бассейна теперь здесь тоже нет, а здание, которое в детстве казалось высоким, теперь было облезлым и невзрачным. В нем сейчас, по всей видимости, проводился ремонт. Окна были забиты обрезками древесностружечной плиты, вокруг громоздились кучи строительного мусора. Неподалеку на боку лежал гидронасос с электродвигателем и толстым резиновым шлангом. Рядом со зданием зиял, наполненный талой водой котлован. Видимо здесь, со временем должна была вырасти пристройка к старому зданию.

Николай проследовал дальше вдоль берега. В годы его детства, здесь располагалась обширная спортивная площадка, состоявшая из волейбольного и баскетбольного полей. Чуть поодаль значительную площадь занимало футбольное поле. Вспомнилось, как на деревянных стойках натягивалась сетка ворот. По вечерам площадка была заполнена народом. Кто в трико, а кто и просто в штанах с закатанными брючинами босиком и в кедах, носились по полю. Зимой футбольное поле заливалось водой и превращалось уже в хоккейное. Хоккейные ворота с металлической сеткой ставились взамен футбольных. И детвора, обутая в коньки всевозможных марок с увлечением гоняла шайбу. Весной все это хозяйство при сильном разливе покрывалось водой.

Николаю вспомнилась, что когда ему было лет девять-десять, при очередном разливе реки, он с товарищами бродил в резиновых сапогах по этому полю. Они забрались на опрокинутые хоккейные ворота и представляли себя мореходами в дальнем плавании. Они так увлеклись игрой, что не заметили, как вода все прибывала и прибывала, да так, что они в своих маленьких сапожках и со своим маленьким ростом уже не могли самостоятельно выбраться на незатопленный участок берега. Сколько страхов они натерпелись с Вовкой, когда заметили, что застряли надолго. О чем только они не передумали, забыв об игре, пока не появились ребята постарше в высоких болотных сапогах и, заметив их бедственное положение, не перенесли их на берег. А опрокинутые ворота вскоре скрылись под водой.

Теперь такого половодья не допускалось и на месте спортплощадки располагалось огороженное деревянным барьером уже стационарное хоккейное поле, на котором сейчас по весне стояли лужи вперемешку с грязным тающим снегом. Баскетбольной площадки, также как и волейбольной больше не существовало. На их местах располагалось три теннисных корта, огороженных высокими заборами из металлической сетки, закрытые на крепкие запоры. Все стало неузнаваемым.

Николай грустно вздохнул и перевел взгляд на склон холма, где раньше стояли деревянные и полукаменные домишки и прямо от них до самой спортплощадки тянулись огороженные всяким дрекольем и колючей проволокой, огороды. Что только на них не произрастало в те далекие времена — и картофель, и помидоры с огурцами, и редиска с петрушкой и зеленым луком. Всю эту продукцию пацаны из баловства частенько таскали, навлекая на себя гнев хозяек. Кое-где ветвились яблони и грушевые деревья.

В голове Николая проносились воспоминания: вот он со своими товарищами Вовкой и Юркой бегали осенью по этим огородам, на которых уже все, вплоть до картофельной ботвы было убрано, и можно было не опасаться гнева их хозяев. По пустым грядкам бегать им никто не запрещал. Погода стояла сухая и они, выбирая засохшие комья земли, размером побольше, швыряли их вниз на опустевшую к ночи спортплощадку. Сухие комья, падая на землю, разбивались, поднимая клубы пыли, очень похожие на взрывы гранат, как они себе их представляли. Да, детство есть детство. Оно всегда кажется в большей мере прекрасным временем, чем настоящее...

В настоящем взгляд Николая не нашел ни почерневших домиков, ни огородов. Вместо них высились многоэтажные дома, а склон, когда-то казавшийся длинным и пологим, сейчас, видимо после насыпанного дополнительно грунта, казался крутым, каким-то укороченным, и выглядел убого, не смотря на обилие насаженной, на нем растительности в виде кустарников и невысоких деревьев различных пород.

Ноги сами понесли его дальше в рощу, сквер или парк, он не интересовался раньше, как называются эти не совсем густые, но вполне годные для игр в индейцев и мушкетеров, заросли. И здесь его ожидали сюрпризы. Заросли уменьшились до одной четвертой их прежней части, поглощенные каким-то мелким предприятием с пилорамой, названием которого он никогда не интересовался. Парк теперь был невелик, но его прорезали аллеи. Большинства тех деревьев, по которым они в детстве лазали, представляя себя "тарзанами", уже не было.

"Кому они помешали?" — Мелькнула досадная мысль. Не было толстого ясеня с ободранным от коры суком, отполированного руками детворы, использующей его, как турник, пытаясь на нем подтягиваться, пробуя свои силы. Не было и другого ясеня с коротко постриженными ветками и срезанной верхушкой. Разросшиеся на самом верху мелкие ветви образовывали подобие гнездовья гигантской птицы. В детстве они так и называли это дерево: "Орлиное гнездо". Использовалось оно в детских играх, как наблюдательный пост, хотя забраться на него было непросто из-за отсутствия нижних суков и веток. Там же они прятались, чтобы временами попробовать выкурить редкую сигарету. Не было и многих других деревьев, только гигантских размеров груша, которая и в детстве казалась гигантской, как и прежде высилась на своем месте. Только теперь она стояла между высоких сетчатых изгородей теннисных кортов, одинокая и потерявшая свое великолепие.

Больше двух десятков лет прошло с тех пор. Все изменилось. Изменилась местность. Изменились люди. Грустно было проходить этими, напоминающими о детских годах, тропами. Очень грустно, и в то же время уходить отсюда не хотелось.

"Эх! — Подумал Николай, — где теперь те ребята, с которыми я бегал? Знаю, только, что Юрка и Вовка уехали из города, сразу после окончания один техникума, другой — школы. Да и сам я за эти прошедшие годы, выбрался сюда впервые.... Собраться бы здесь вместе, выпить бутылочку водочки, да посидеть хотя бы вон на том бревнышке, вдыхая аромат детства.... Как знать, возможно, это и подольет новой энергии, новых мыслей в нашу взрослую жизнь.... Иногда полезно оглянуться далеко назад!.."

Николай дошел до невысокого бугорка, на склоне которого, виднелось квадратное углубление — остаток засыпанного, когда-то подвала. Николай помнил, что два десятка лет назад здесь находились руины каменного дома, и он с друзьями обследовал добротно построенные когда-то, сводчатые подвалы с крюками на потолке, под эти каменным строением. Но далеко тогда они входить так и не отважились, фантазируя только, что подвалы — это только начало длинного подземного лабиринта, заканчивающегося неизвестно где. Потом этот дом разрушили окончательно, а подвал засыпали землей. Теперь о нем напоминало лишь это небольшое углубление, от слежавшегося и осевшего грунта, присыпанного гнилой пожухлой листвой. Добротные своды подвала так и остались, как скорлупа ореха, прикрывая образовавшиеся пустоты.

"Теперь уж точно не узнаешь, далеко ли пролегал тот подземный ход!" — Улыбнулся про себя Николай.

Прогулка по детским местам навеяла на Николая лирический туман. Он вспомнил незамысловатый куплет, сочиненный им на мотив битловской песни, название которой он уже сейчас не помнил, четыре года назад, когда от него ушла Нина:

Если однажды приходит весна,

Но не всегда ярче кажутся дни!

Если однажды тебе не до сна,

То не всегда здесь причина в любви.

Ну, а если и так, то как быть, то, как быть?

Если сердце все ж не смогло разлюбить?

Ну, а если так, то как быть то, как быть то, как быть?..

Сейчас наступала такая же яркая весна, навевающая грусть, что и в то время и Николай попытался сочинить второй куплет, но получились только первые две строчки:

Времени реки уносятся вдаль,

И уносят печаль наших встреч...

Дальше ничего не получалось. Но грустно-лирический настрой сделал свое дело. Ему очень захотелось увидеть Нину. Именно сейчас, хотя бы краем глаза, хоть на миг. Он знал, что это невозможно, знал, что она живет далеко от этого места, от этого города. В Ленинграде. Он зажмурил глаза и представил ее, не такой, какая она могла быть сейчас, а той, прежней...

Он открыл глаза. Произошло чудо.

По аллее, среди высоких сугробов, ступая по мокрому, таящему снегу, в изящных импортных сапожках, не скрывающих, а напротив, подчеркивающих стройность ее ножек, к Николаю приближалась Нина. На ней была отделанная орнаментом дубленка с пушистым воротником. Густые светлые волосы с модной короткой стрижкой выгодно выделяли по-прежнему прекрасное лицо с яркими голубыми глазами в данный момент, растерянно смотрящие на Николая. В них читалось и смятение, и удивление одновременно. Чувствовалось, что она никак не ожидала встретить здесь Николая. В ошеломлении Николай заметил, что он находится не там, где только что бродил, вспоминая детство, сидит не на пеньке, в парке родного города. Его окружал совсем незнакомый сквер. Густые заросли декоративных голубых елей, прорезанные аллеями. По одной из этих аллей к нему приближалась Нина. А он сидит на скамейке с массивными резными ножками из чугуна, в виде лап не то кошачьих, не то собачьих — и таких скамеек здесь множество. Никого, кроме него и Нины, в сквере не было.

Николай даже не успел до конца справиться со своим удивлением, когда Нина, не дойдя до него метров трех, как всегда первой начала разговор:

— Коля! Здравствуй! Ты в Ленинграде? Почему не позвонил? — Засыпала она его вопросами.

— Да.... — Промямлил Николай. — Симпозиум, по обмену опытом! — Сам не зная почему, на ходу придумал он. Да и что он мог еще сказать, оказавшись в такой ситуации. То, что он спит и ее видит в этом, похожем на реальность, чудесном сне? "Интересно, как бы я мог ей позвонить, если никогда не знал, да и не пытался узнать ленинградский телефон Нины". — Мелькнула одновременно мысль.

— Почему не позвонил? Но ведь ты никогда не сообщала мне своего номера телефона!

— Но все же, ты нашел место, где меня можно встретить наверняка. Я всегда хожу через этот парк в это время. Как ты мог об этом узнать?

— Я ничего и не узнавал, просто забрел сюда, присел на скамейку. Не скрою, подумал о тебе. Но это и все. Какая-то случайность!... — Ответил Николай, справившийся, наконец, со своим удивлением, и только благодаря контролю своих чувств, выработанным тренировками по системе. Но вопросы, на которые у него не было ответов, оставались: Лишь только он захотел увидеть Нину — и он ее тут же увидел. Причем по месту ее нахождения — в Ленинграде. Неужели у него такое богатое воображение — даже с эффектом присутствия?

Но уже через мгновение он отбросил все вопросы и ответы "на потом", сейчас с ним была Нина. Во сне ли, наяву ли — это пока не имело значения. Они бродили по аллеям и молчали, не зная, о чем говорить. Все, вроде бы положенные при неожиданной встрече слова уже были сказаны. Просто разойтись в стороны они не смогли. Но и затянувшуюся паузу никто из них заполнить был не в состоянии. Да и о чем мог говорить Николай? О любви? В свое время все эти слова были сказаны. Он понимал, что вернуть ничего назад нельзя. Но понимание — это одно, а вот эмоции?... Но и о своих чувствах он говорить не хотел, и не знал, как нарушить воцарившееся молчание.

И как всегда, первой нарушила молчание Нина. Как-то неловко, смущаясь, что за ней раньше не замечалось, она спросила:

— Ты все еще один? Не женился? — В ее голосе даже промелькнули нотки грусти.

Николай, перед внутренним взором которого, проносились картины былого их счастья, вначале даже не совсем понял, о чем его спрашивает Нина. Потом, когда до него дошел смысл вопроса, он утвердительно кивнул и сказал:

"Нет!" — Одновременно как бы отвечая на оба вопроса сразу, хотя вразумительного ответа так и не получилось.

— Так ты женился или нет? — Переспросила Нина.

— Я же ответил: "Нет!" — Сказал Николай и в свою очередь задал вопрос:

— Я в свое время, несмотря на твою записку, не понял причины твоего ухода. Но это теперь неважно. Но все же, хотелось бы знать, ты счастлива?

Николай внимательно посмотрел на нее. Нина опустила глаза, и продолжила:

— Какое тебе дело, счастлива ли я, или нет? Я живу хорошо! У меня прекрасный муж...

— Да, я знаю! Доктор наук, высокая должность, твердое положение в обществе, хорошая заработная плата, приличная квартира, автомашина, дача... и все прочее.... — Прервал ее Николай. — Но ведь остается совсем маленькая безделица — любовь! Если только она существует на самом деле!..

Нина осеклась и замолчала. Глаза ее стали печальными.

— Зачем ты приехал, Коля! Зачем встретил меня, зачем нарушил мой относительный покой? Ведь ты знаешь, что с тобой я никогда не смогла бы жить такой жизнью, как сейчас.... А любовь? Любовь нужна только в юности!

Николай даже потерял дар речи от такого признания.

— Покой!? Тебе нужен только покой? Можешь ли ты вообще любить по-настоящему? Я не имею в виду только себя, это касается и твоего теперешнего мужа.... Ведь это твой выбор.... Надеюсь, ты будешь с ним счастлива!

— Не говори так, Коля! Ведь ты знаешь, я любила тебя..., да и сейчас еще немного люблю..., хотя мне и стыдно в этом признаваться. Я сама не знаю, зачем я тогда так сделала?... Но я не видела с тобой никакой перспективы..., тебя устраивало место обычного лаборанта-аспиранта! И это в двадцать шесть лет.... Наверное, это и сыграло роковую роль! Ничего вернуть нельзя! Зачем ты приехал? — Вновь спросила она. — Чтобы еще раз я поняла, какая я дрянь? Да, дрянь!.. Но зачем ты меня лишний раз мучаешь? Прощай! — Она повернулась и, рыдая, побежала по аллее, все быстрее и быстрее удаляясь.

Первым побуждением Николая, было: броситься за ней, догнать, остановить, прижать ее к груди и поцелуями высушить слезы. Объяснить, что никогда не думал так о ней. Но.... Он ведь совсем не желал её обидеть.... Но он этого не сделал. Что-то в сознании не пустило его. Что? Его любовь за эти четыре года прошла? Нет, она была при смерти, переболела, стала болезненной и слабой. Что сулил бы ему, да и ей, возобновленный их союз? Ничего, кроме боли. Даже эти несколько минут, что они провели вместе, словно едкая соль на незажившей ране, болью отдавались в его душе. Даже сейчас она выставила виновным опять его, почему? Потому что, он случайно напомнил о предательстве? Николай не был эгоистом, но он понял: будет лучше, если все останется так, как есть. Наверное, оттого, что он сейчас невольно ее обидел, в голове, вопреки разуму звучала мелодия "битловской песни" GOT TO GET YOU INTO, и сами собой на эту мелодию в стремительном темпе складывались взволнованные слова:

Ну, погоди, не уходи, ну подожди еще немного!..

Останься здесь, меня прости, тебя прошу я ради бога?..

Ты, ты ведь любила меня! Я, ведь я умру без тебя!..

Куда же ты моя любимая?..

Наверное, именно в такие моменты все великие рождали свои творения, но Николай никогда бы не смог выразить в нотах мелодию этой песни, оставались лишь скупые строки:

Но ты ушла, совсем ушла, одна ушла не оглянулась....

Душа горит, и сердце вдруг, вновь за тобой во след рванулось!..

Ты, ты ведь любила меня! Я, как мне прожить без тебя!..

Куда же ты, моя любимая?..

И вот один, совсем один, стою в пустынном этом мире!..

Скажи, как дальше мне прожить? И где найти на это силы?..

Ты, ты ведь любила меня! Я, ну как мне жить без тебя?..

Прощай любимая моя!.. Прощай моя любимая!..

Николай зажмурился, и некоторое время так и стоял, стараясь отогнать разбередившее душу видение. Когда он открыл глаза, то вновь оказался на берегу реки, невдалеке темнел пенек, на котором он недавно сидел. Сидел до того момента, когда у него появилось желание увидеться с Ниной. Ни ленинградского сквера, ни чугунных скамеек, ни аллей — ничего не было.

"Да, отсутствием воображения я не страдаю!" — Подумал Николай, осматривая уже ставший знакомым пейзаж. В раздумье он направился вдоль берега по направлению к выходу из лесопарка. Виртуальная встреча с Ниной в какой-то мере, если не успокоила Николая, то вымыла из его сознания все еще остававшиеся неясные, даже можно сказать неосознанные им самим до конца, надежды на возобновление с нею отношений. Теперь он понял окончательно, что если даже в ее душе еще и живут остатки любви к нему, такой "союз сердец" бывший в прошлом, теперь стал невозможен. Иначе, возрождение чувств невозможно, возможна только своеобразно мучительная их агония.

От пережитого волнения ему захотелось закурить, хотя он не курил уже больше пяти лет и не носил с собой сигарет, но рука автоматически направилась в карман, и вдруг только сейчас Николай обратил внимание, что рука эта за тонкий ремешок держит небольшую женскую сумочку, которую он ранее по рассеянности не заметил. Это была сумочка Нины, которую она дала ему подержать в момент встречи-видения.

"Так получается, это была не моя фантазия!? И я на самом деле встречался и разговаривал с Ниной. Но происходило это в Ленинграде, более чем в полутора тысячах километров от этого места! Каким образом я смог оказаться там, а потом вернуться обратно?" — Сумбурные мысли проносились в голове Николая. И почти сразу же догадка молнией пронзила мозг: "Телепортация!"

Доказательством этого невероятного предположения являлась сумочка. А это был уже материальный факт. Проявилась еще одна паранормальность, и по-прежнему он пока не мог контролировать все свои вновь появляющиеся способности. Они возникали спонтанно при сильном эмоциональном всплеске и потом, почти сразу же затухали на неопределенный срок. А может это всё-таки объёмная цветная галлюцинация, а сумочку он силой воли притянул к себе от Нины?.. Но вот это как раз и бред — переместить предмет, не находящийся непосредственно в его видимости? Это сказка, скорее верилось в телепортацию.... Не мог же он разговаривать со своей бывшей женой на таком расстоянии. Хотя если поставить перед собой такую задачу, то при синтезе психической энергии и технических средств такое осуществить, наверное, можно.... И мысли Николая были направлены на решение поставленной им сами перед собой задачи, в решении которой он был уверен.

ГЛАВА 14

Петр спал неподалеку от костра, укрывшись пончо, так как и в эту ночь как обычно уступил свой спальный мешок Долорес. Во сне ему словно в фильме вспоминалась история своей семьи с тех времен, когда она обрела новую родину.

Семья Петра появилась в Никарагуа в 1928 году. Вынужденное покинуть свою Родину из-за гражданской войны в России семейство Калинниковых угодило в разгар гражданской войны уже здесь, в стране, которой предназначалась стать второй родиной. Но бегать по миру Глава семейства, в то время, тридцатичетырехлетний старший лейтенант Российского Императорского военного флота, больше не желал скитаться по миру, и назло судьбе решил остаться здесь. В политической ситуации в стране он пока не разбирался и занялся обустройством семьи.

В те времена, несмотря на свою молодость, он смог понять, что страны Антанты предали своего союзника — его Родину — Россию, слишком много своей крови пролили русские солдаты за относительно стабильное положение Западного фронта в Великой войне. Русские погибали, не давая Германии направить дополнительных войск против Англии и Франции..., "союзники" даже в отпусках бывали регулярно, а впоследствии предали и Россию и белое движение, и тем самым предали всех русских. По этой причине оставаться в Европе у него не было моральных сил. Не мог он спокойно созерцать ни лиц французов, ни англичан. Он не видел в этих лицах человеческого тепла, они казались ему резиновыми масками кукол, с натянутыми неестественными улыбками. И хотя все представители этих народов не в полной мере могли отвечать за действия своих правителей, это обстоятельство отношения Владимира Николаевича Калинникова к ним не меняло. Тем более он был убежден, что они полностью несут ответственность за действия своих правительств — у них была хваленая демократия, то есть они свободно выбирали во власть своих "лидеров-кумиров". Значит, в полной мере должны отвечать за их решения.

В сравнении с бывшими союзниками ему даже были более симпатичны те же немцы — они были прямыми бескомпромиссными противниками, и не они ударили в спину. Владимир Калинников не хотел больше видеть лиц этих марионеток. Еще больше ему были противны американцы из САСШ — Североамериканских штатов Америки. Этих снобов, наживающихся на европейских войнах и революциях, финансируя противоборствующие стороны и силы..., для того, чтобы получать выгоду, так называемый гешефт от всего. Пользуясь нестабильностью власти в России, войска САСШ, впрочем, как и императорской Японии, высадились на Дальнем востоке Российской империи, под предлогом помощи "белому движению".

Однако переложив все военные заботы на адмирала Колчака А.В., в военных действиях с Красной армией они участия не принимали. САСШ вели себя как на туземной территории, занялись своей любимой деятельностью — бизнесом, выкачивая из Сибири природные богатства: золото, лес, шкуры ценных животных и даже паклю, то есть всё, что можно было вывести с оккупированных ими территорий. При этом они устраивали массовые расстрелы русского населения.

Также вели себя и японцы, французы и чехи.... Создавалось впечатление, что они все стремились "очистить территорию" от русского населения, для того, чтобы потом отторгнуть Сибирь от России, как в своё время штат Техас от Мексики, и заселить её своими колонистами.

Именно по этой причине местом своего дальнейшего обитания он и выбирал Центральную или Южную Америку. В какой-то степени девственный континент, даже конкистадоры и их потомки не смогли проникнуть всюду... Континент с бесхитростным, с бурлящей жизнью искренних эмоций, населением. Народом, не так далеко ушедшим от природы и потому своим менталитетом, мало отличающимся от русского....

Даже мусульмане, живущие под боком — на территории Империи своим мироощущением больше отличались от латиноамериканцев. Ему, почему-то казалось, что будущее Мира, когда-нибудь будет решаться именно там, именно этими людьми, и если уж ему пришлось потерять родину, то её "заменитель" он сможет найти только там. Ему хотелось окунуться в живое море простых и непосредственных характеров, какими он считал население стран Центральной и Южной Америк. Ошибался ли он в своих предположениях — предстояло узнать, но в "тухлой" атмосфере Европы он оставаться не мог.

Русский менталитет — возможно из-за обширности территории, обилия "лесов полей и рек" и прочего, в отличие от Китая (китайцев), в которых при обширности территории — степь да пустыни — воспиталась неприхотливость в потребностях..., но у русских та же неприхотливость, а наличие ресурсов позволяет "не спешить жить" "по-новому". Все бытовые "усовершенствования" пришли в Россию с Запада — видимо наверстывались те времена, когда там мылись два раза: при рождении и после смерти.

Похожий менталитет и у народов Южной Америки, и потому нет там бурного всплеска ни науки, ни техники, который, вместо того, чтобы служить человеку, подчиняет его и превращает в придаток не всегда нужного прогресса.... Вообще, прогресс, в том виде, как он осуществлялся в западных странах и в Северной америке, по его разумению, являлся продуктом протестантской модели цивилизации.

Не хотелось ему уже, смотреть на лица соотечественников, наводнивших Францию, и продолжавших играть в видимость игр, по трудам за освобождение оккупированной большевиками Родины.

В быстрое возрождение Российской империи на европейском континенте он уже не верил. В первую очередь этого не позволят оказавшиеся "липовыми" союзники, заключившие с большевистской властью соглашение.

Жена и единственный сын, рожденный по злой иронии судьбы именно в день вступления Российской империи в "Великую войну", как тогда называли Первую мировую войну — 1 августа 1914 года, в день когда Германия объявила войну России. Сын — вот о ком теперь собирался заботиться. Наверное, потому весь жизненный путь его был связан с войнами.... Но, наверное, в предвкушении ознаменования будущей победы — "Виктории", как они тогда надеялись — сын получил имя Виктор.

Обосновались они на западной окраине города Чинандега, в переводе с ацтекского языка, означавшего городок пальмовых крыш, и расположенного на северо-западе Никарагуа. За год до приезда семьи значительная часть города была уничтожена пожарами, и теперь город активно отстраивался. Основной из причин, по которой они обосновались именно здесь была та, что город раскинулся неподалёку от тихоокеанского города-порта Коринто — надежда когда-нибудь заняться морским делом, Владимира Николаевича не оставляла.

Жена старшего лейтенанта Калинникова В.Н. златовласая Мария Николаевна, с сыном стоически последовала за своим мужем, словно жена "декабриста", хотя как раз к "декабристам" у Владимира отношение было соответствующим, он воспринимал их, как первых разрушителей империи.

К моменту эмиграции сыну Владимира — будущему отцу Петра Виктору исполнилось 14 лет. В Южной Америке это возраст уже почти взрослого мужчины, который или работает, если сможет найти работу, или идет в армию, если она будет иметь в нём потребность. В любом случае он уже добытчик. Поэтому и Виктору Владимировичу Калинникову вместо того, чтобы стать гардемарином, пришлось искать занятие, которое могло бы приносить пользу семье.

В стране, охваченной гражданской войной просто отсидеться возможности не было. Но пока что эта война казалась семье эмигрантов чуждой, не знали они всех её перипетий, причин, на глазах было только то, что, как и на Родине имеются бунтовщики, ведущие боевые действия с властями. А так как мужчины семьи Калинниковых из всех ремесел, имеющихся в мире, они владели лишь умением воевать, а это умение сейчас было в стране востребовано, то им без каких либо особых трудностей удалось вступить в Национальную гвардию. Guardia Nacional de Nicaragua выполняло в Никарагуа функции армии, жандармерии и пограничной охраны была создана в 1925. Главе семейства Владимиру Николаевичу не нравилось только то, что регулярная армия САСШ участвует в этой войне, но семье нужны были средства для выживания, поэтому на настоящий момент он не стал вдаваться в вопросы идеологий — нужна была оплачиваемая работа.

Благодаря своему образованию и боевому опыту он даже получил офицерскую должность, и теперь благодаря этому мог прокормить семью. Виктор пока получил чин рядового, но это была только первая ступень.

По той причине, что испанского языка они в достаточной ещё мере не знали, их на первое время поставили на обучение стрелковому делу рекрутов в формировавшуюся национальную гвардию. Первоначальный основной поток национальных гвардейцев готовился в САСШ. Но теперь некоторые выросли в чинах, другие покинули её ряды по причине смерти. Герильерос всё же постреливали.... И теперь прямо здесь в Чинандега открылась школа, как американцы любят величать "Академия национальной гвардии". Вот в этой "академии" отец и сын Калинниковы получили службу, как инструкторы стрелковой подготовки. А так как для подготовки национальных гвардейцев разрешалось использовать иностранных специалистов, и не обязательно ими должны были быть североамериканцы, семье Калинниковых повезло.

Так как пострелять во время наземной гражданской войны в России обоим пришлось изрядно, довольно серьёзную подготовку прошел не только морской офицер Владимир Калинников, но и его сын, тогда ещё даже и не подросток — Виктор и теперь готовы были передавать свой немалый опыт.

Даже имеющиеся в форте инструкторы регулярной армии САСШ несказанно удивлялись мастерству владения стрелковым оружием подростка, впрочем, в этих краях этот подросток уже мог считаться мужчиной. Высоким ростом местное население не отличались — в среднем где-то в полтора метра. Примесь индейской крови за века прошедшие после конкисты имелась почти во всех, только в разной степени "заметности". Только "ладино" с большим количеством европейской крови были выше ростом. Из таких, в основном, набиралась президентская гвардия, в основном для представительских целей.

Поэтому даже подростком, Виктор на голову, а то больше возвышался над основной массой "курсантов". Да и ещё Виктор уроженцем данной местности не был и потому мог вполне гордиться своим умением. И это получалось у него весьма неплохо. Было весьма комично наблюдать, как он обучал рекрутов, которые возрастом были намного старше него, а ростом ниже почти на голову. А ведь он ещё продолжал расти. А постоянное общение давало свои результаты не только для обучаемых — уже спустя месяц оба русских инструктора достаточно бегло смогли разговаривать на испанском языке, хотя пока в основном на темы, касавшиеся бытовых вопросов. В более высокие сферы с таким знанием языка им спешить не следовало.

Адаптация в новых условиях, хотя и с небольшими шероховатостями, продвигалось. Русское морское офицерство всегда было в какой-то мере демократичнее, чем командиры в сухопутных войсках. Такое состояние дел создалось, по-видимому, благодаря тем обстоятельства, что корабль, находящийся в длительном плавании, особенно в эскадрах океанских, являлся отдельным мирком, в котором несколько сглаживались сословные различия. От каждого члена коллектива зависело благополучие и жизнеспособность корабля и остальных членов его экипажа. Возникало чувство общего единения, помогавшее честно нести службу. Впрочем, это в последующем не спасло офицеров, когда впавшие в безумие матросы, сагитированные большевиками, чтобы помочь своим работодателям-заказчикам — Германии и стоящими за ними масонским кругам, стали массово ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ истреблять офицерство.

Но, несмотря на кровавый раздел русских людей на революционеров и контрреволюционеров, Владимир Николаевич Калинников не потерял своих иллюзий в своей порядочности, не ожесточился до звериного состояния, в которое оппоненты впадали почти в массовом порядке.

Оттого с рекрутами русские инструкторы вели себя совсем не так, как заносчивые американцы-янкесы, они просто относились к ним, как к равным себе, что в сложившихся обстоятельствах было безусловной правдой. Возможно, поэтому и контингент обучаемых, среди которых попадались индивидуумы, которых мягко сказать, нельзя было подпускать к нормальному обществу на пушечный выстрел, относился к русским преподавателям совсем не так, как к гринго. Особенным благорасположением пользовался именно молодой наставник. Очень скоро их фамилия для аборигенов сложно произносимая, хотя испанские длинные имена-фамилии подчас были намного сложнее и вычурнее, но видать для местных привычнее, всё равно казалась сложно. Наверное, по этой причине со временем родная фамилия оставалась только в официальных документах, а вот Русо среди местных утвердилась.

* * *

В эту ночь дежурить был обязан Хиггинс, так как днём от него всё равно толку не было. Но тот со спокойной совестью храпел сидя. Спал Петр чутко, и потому от его внимания не укрылось, как в ту самую ночную пору, когда сон одолевает человека наиболее полно, Хоук покинул свою палатку, лишь чуть прошуршав молнией застежки, тем самым прервав сон-фильм Петра. Стремление к комфорту, свойственное всем североамериканцам на данном этапе сыграло с тем злую шутку — этот звук, каким бы он тихим не был, выпадал из обычного ночного, даже громкого шума сельвы и из-за своей иррациональности, и был Петром услышан. В дальнейшем Хоук ничем более себя не выдал. Бесшумной тенью он скользнул в направлении зарослей. Он был осторожен до странности, чем только подтверждал догадки Петра о своей весьма нестандартной воинской подготовке. А вот потом он, по какой-то причине, уже с довольно явственным шумом сместился чуть в сторону, туда, где кампания устроила импровизированное отхожее место. И как бы в подтверждение своих немудреных потребностей оттуда донеслось характерное журчание. Хоук как бы старался показать, что нырнул в лес только для того, чтобы справить естественные надобности организма. Но тогда для чего он таился вначале? Этого нюанса своего поведения Хоук не учел, чем только более насторожил никарагуанца.

Не мудрствуя лукаво, Петр поднялся, постаравшись создать видимость того, что его разбудило именно шумное поведение Хоука, и направился к тому же месту, при этом держась настороже, подразумевая возможный подвох со стороны Хоука. Они встретились на полпути и обменялись парой полусонных фраз, благополучно разминулись. Петр с шумом расположился, создавая впечатление, что обосновался в отхожем месте надолго по более неотложной надобности. После этого бесшумно — ему сельва все же была более родным окружением, чем североамериканцу — скользнул к тому месту, которое Хоук посетил перед этим. Долго осматриваться было нельзя, но своим опытным глазом даже в темноте он зафиксировал следы Хоука на помятой траве, которые привели его к толстому стволу араукарии. Осторожно ощупав ствол, Петр обнаружил небольшую коробочку. Даже на ощупь он определил, что в его руках находится один из излюбленных североамериканской армией приборчик, без которого их вояки не могут ступить ни шагу. Это был обыкновенный компактный радиомаяк с характерным мизерным помигивающим индикатором, показывающим, что прибор находится в работе.

"Значит, Хоук решил вызвать "кавалерию"! — Про себя усмехнулся Петр. — Вот только прочему он не сделал этого ранее, да еще и просто в лагере? Хотел лишний раз подстраховаться? Или просто не рискнул, и решил дождаться более подходящей минуты? Маячок-то можно было включить прямо в своей палатке — никто бы и не заметил! Даже я! Не говоря уже об остальных обитателей лагеря. Но все же, не решился! И этим только себя выдал! — Петр никогда бы не подумал, что у Хоука может быть такое устройство. — Получается, что Хоук — "казачок-то засланный!"

"Вот ведь подлая натура у этих гринго! — Родившийся и выросший в Латинской Америке Петр, перенял как презрительное отношение к "штатовцам", так и применявшиеся к ним эпитеты. — Даже в частном предприятии стремление присвоить все, и даже здесь как всегда они не могут обойтись без авиации! — Вновь усмехнулся Петр. — Скорее всего, следует ждать прибытия вертолета. Одного, как минимум! Так же следует ожидать и начала внутренних разборок между участниками, даже не принимая во внимание то обстоятельство: доберутся ли они до вожделенных сокровищ". Этот мелкий инцидент с "маячком" лишний раз напомнил Николаю его отношение к Соединенным штатам и выходцам из них. Именно Соединенные штаты Америки "сляпали" такое общество, с "передовой" моралью, по мнению Николая, несовместимой с моралью истинного человека. С энергией маньяков они пытаются распространить и даже навязать свой низкопробный "продукт", которому с пафосом присвоили наименование — "общечеловеческие ценности", всему миру. Но при этом они умалчивают, что выдуманная ими идеология имеет ту же ценность, что и животные испражнения. И если последние, внесенные в почву действительно способствуют "произрастанию" чего-то ценного в растительном мире, "ценности США" могут породить только то, чем они на самом деле являются.

Оттого, наверное, перед тем, как утопить маяк Хоука в болоте, Петру приходила в голову мысль использовать этот злополучный маячок для "стравливания" остальных "археологов" с Хоуком, но почти сразу он эти мысли отбросил. И не только из-за того, что сомнительно было доказать принадлежность прибора именно Хоуку. Немного обдумав эту ситуацию, он вполне бы мог решить этот вопрос, но его опять же остановила природная славянская порядочность, в пику методам того же Хоука, к которым он относился с некоторой долей брезгливости. Возможно, в данных обстоятельствах такая порядочность могла бы показаться, кому бы то ни было глупостью, но он принял это решение, даже до конца не осознавая своего духовного превосходства над окружающей его общественной средой. Петр даже в неясной ситуации решил обойтись без таких привычных для "демократической цивилизации" методов. Именно "благодаря" своему воспитанию его спутники сами найдут "причины" для того, что бы "перегрызться" между собой. Петру только оставалось постараться оказаться "над схваткой".

ГЛАВА 15

Профессор Марков посетил Николая неожиданно. Они виделись два дня назад и во время той предыдущей встречи, Николай подробно поведал профессору о своей новой способности к усвоению информации и всевидению, которые в отличие от других, появляющихся ранее, не исчезли. За прошедшие дни Николай даже научился немного контролировать свое всевидение, убедившись, что его надо даже в определенных случаях приглушать.

Необходимость этого контроля он осознал после того, как однажды слишком внимательно посмотрев на симпатичную девчонку, неожиданно для себя увидел ее совершенно без одежды. В первую секунду он испугался, подумав, что "раздел" ее реально и другие вокруг тоже могут видеть ее обнаженной, и даже сам покраснел от смущения. Но, убедившись, что одежда вновь оказалась на ней, лишь только он отвел свой пристальный взгляд, Николай немного успокоился и понял, что только он один видел ее в таком виде.

Именно о необходимости строгого контроля и соблюдении осторожности в применении этих "даров" и пришел поговорить с ним профессор Марков. Одновременно профессору, всю жизнь занимающегося изучением явлений именно такого порядка, не давало покоя научное любопытство, если не сказать более. И теперь, ему, наконец, представилась реальная возможность наблюдать проявившиеся аномальные способности Николая в непосредственной близости. Несмотря на то, что он сам предостерегал Николая от огласки, он с согласия, и даже по его настоянию, проводил наблюдение этих способностей единолично.

Он же послал одну из своих лаборанток в Пулковскую обсерваторию с какими-то расчетами, поручив по пути завезти сумочку Нины по адресу, обнаруженному Николаем в этой сумочке. Причем для этого Николаю не пришлось даже раскрывать этот паспорт. Все данные всплыли в его голове, лишь только он с такой целью дотронулся до сумки. И рылся в сумке он уже для проверки полученной информации.

Визит профессора обосновывался еще и тем, что у Николая вновь прорезалась способность к телекинезу, и способность эта стала легко контролируемой. Николаю уже не надо было напрягать эмоции, относился он уже к этому намного спокойнее и теперь при желании мог манипулировать различными предметами на расстоянии, причем так, словно у него удлинились руки, и перемещаемые предметы теперь не нагревались. По-видимому, излишек энергии переходил какое-то другое качество. Он просто протягивал руку, представляя, что берет определенный предмет, и тот чуть потеплевший, оказывался у него в руках. Радиус действия этой силы составил около десяти метров, причем эффект с увеличением расстояния не затухал, а оставался постоянным. Но за пределами этой дистанции, предметы Николаю уже не подчинялись. Было ли это окончательным ограничением? Об этом Николай еще не задумывался.

Профессор Марков устало опустился в кресло для посетителей в кабинете Николая и задумчиво, какое-то время смотрел на него, не решаясь начать разговор сразу. Наконец со вздохом он произнес:

— Я долго думал, Николай, обо всем, что узнал с твоей помощью! И хотя не мог даже предполагать найти объяснения всему этому, кое-какие догадки я нашел в себе смелость позволить! Я уже говорил тебе, что основой может быть владение тобой элементов йоги но, в то же время, меня поражает обилие, можно сказать, целый каскад паранормальных способностей, проявившихся у тебя. До сего времени были известны только единичные случаи проявления лишь какой-то одной, да и то самой незначительной силы. В твоем же случае.... Я просто поражен. И если это могут быть йоги, то, сколько этих йогов в мире? Тысячи? Но до сих пор никаких сведений о том, что другие йоги могут хоть что-нибудь из твоего арсенала, не поступало. Хотя индийские последователи його-культуры, являются в основном весьма закрытым обществом, члены которого стараются не афишировать происходящего внутри него, но все же, думаю, хоть какие-нибудь сведения о случаях сверхспособностей, наверняка бы просочились. Но этого не наблюдается.

Но вернемся опять к тебе. Такое напластование паранормальностей проявлений психокинеза: перенос предметов на расстояние-телекинез, мгновенное сканирование информации при малейшем контакте с носителем этой информации — этому можно дать название — психометрия, хотя считываемая в этом процессе информация не просто прочитывается, да еще запоминается, так что, точного названия я подобрать не могу. Потом способность видеть сквозь одежду, можно назвать это телестезисом, да и то с натяжкой, ибо телестезис — это всё же несколько другое, проще назвать то, что ты не умеешь, да и телепортация — единичный случай, но ведь он произошел. А то, что было один раз, может, даже уверен, должно повториться. Или этот твой первый случай с элементами предвидения — то же загадка. А левитировать ты не пробовал? Меня все это очень беспокоит! Как только ты освоишься в своей новой, так сказать, ипостаси сверхчеловека, ты станешь поистине "страшным человеком". Весь мой опыт пасует перед твоим феноменом. И еще более заставляет задуматься о его причинах.... Я просто не представляю, откуда все это? Для меня, мои бывшие рассуждения о тренировках этой твоей раджа-йогой, теперь кажутся, мягко сказать, упрощенными.

Николай внимательно слушал Маркова, и думал, говорить ли ему о своих предположениях, посетивших его сегодня утром. Но эти предположения могли показаться такими необычными, даже бредовыми, что Николай пока намерен был лишь выслушать профессора, не принимая однозначного решения. Наконец, увидев, что Марков закончил, Николай улыбнулся и сказал:

— Нет, левитировать, то есть летать без помощи технических средств я не пытался! И так с трудом осваиваюсь со всем, что мне привалило буквально в последние двое суток. Но делаю это в основном из научного интереса. Честно говоря, я не представляю себе для чего использовать эти способности, и главное — зачем? Полезной я считаю только способность быстро усваивать знания, а все остальное..., зачем мне все это в реальной жизни? Вот в чем вопрос?

— Не скрою, я рад, что у тебя такое мнение! — Задумчиво сказал профессор Марков. — Узнай мои "кураторы" обо всем, на что ты стал способен, уж они-то нашли бы применение... фантазии у них, хоть отбавляй! Правда, направлена она у них в уже известном тебе узком направлении!.. Кстати, не опасаешься, что тебя они могут прослушивать?

Николай махнул рукой:

— Имеются два микрофона, но по ним теперь только Шопена слушать можно, пусть немного поломают голову над тем, где и как они подключились к радиотрансляции!.. Но прежде чем начинать разговор, вам нужно было об этом подумать раньше. Извините, профессор, но специалист по общению со спецслужбами у нас именно вы! Сам я шпионом-то уж конечно становиться не желаю! — Ответил Николай. — И в то же время, в скором времени придется задуматься о каком-то рациональном использовании, или... постараться заглушить на корню. Не знаю, как долго я смогу скрывать все это! И еще, мне стало казаться, что это "дано" мне не случайно... — Николай все же решил попробовать сообщить Маркову о своих предположениях. — Хотя я и не представляю, что мне с этим делать, не становиться же "суперменом" из штатовского фильма или рыцарем-джедай из сериала "Звездные войны", помогая униженным и оскорбленным! — Мрачно усмехнулся Николай. — Но я не об этом хотел сказать! Понимаете, Юрий Петрович, сегодняшней ночью мне приснился странный сон!.. Сначала я не хотел вам этого рассказывать, ибо вы подумаете, что я ко всему прочему еще и тронулся умом, но... теперь все же, расскажу.

Марков слегка поерзал, удобнее умащиваясь в кресле. Он всегда считал, что в науке имеют право на существование самые, что ни на есть бредовые идеи, даже если они родились в кошмарном сне. Поэтому он лишь поощрительно кивнул Николаю и приготовился слушать.

— Я видел странный, чужой мир. И хотя мир этот, очень похож на наш собственный, но у меня создалось впечатление какой-то его искусственности. Пасмурное, затянутое облаками небо, невзрачная зелень растений. Правда, я видел и небо и растения из широкого окна помещения, в котором находился. Сооружение это чем-то напоминает изнутри дворец какого-нибудь махараджи. Очень богатый дворец, залы и другие помещения обильно инкрустированы самоцветами всевозможных оттенков, причудливые узоры из которых покрывают всю поверхность стен и куполообразных потолков.

Видел я и "людей", в одеяниях похожих на парадные золоченые ризы православных священников, усеянных драгоценными камнями, в основном рубинового и янтарного цветов. Людей, обликом очень сходных с нами, и в то же время в чем-то отличающихся, хотя бы той головой, с немного удлиненным черепом, как у Нефертити.... Может быть раскосыми, но не узкими глазами, сияющими ярко-голубым светом. А может быть, золотистой кожей, похожей впрочем, на сильный загар наших белокожих соотечественников.

Но самое главное, у меня создалось впечатление, что я один из них. Я находился с ними в одной комнате, даже разговаривал с ними на незнакомом языке, который, тем не менее, я понимал. Понимал не каждое слово, но суть разговора вполне доходила до моего сознания. И вот, что я понял: этот мир — гигантский, можно сказать "мегаковчег", движущийся в космическом пространстве. Он представляет собой целую страну с населением около двадцати миллионов, под управлением руководителя, учитывая силу его власти, я бы назвал его монархом. Миллионы мужчин, женщин и детей. Детей очень мало. Стариков там нет совсем! Это колонисты-скитальцы. Они ищут кислородную планету для расселения....

И, похоже, они направляются к нам. В Солнечную систему...

Марков неразборчиво что-то пробормотал про себя, выражая тем самым свои эмоции.

— Но это не все, что я хочу вам рассказать! Мне кажется, что они имеют у нас на Земле своеобразных наблюдателей! Почему своеобразных? Потому что эти наблюдатели просто не подозревают, что являются наблюдателями, хотя и служат глазами и ушами чужой цивилизации, посредством, я бы это назвал, одностороннего телепатического контакта. И эта мысленная связь имеется у них со многими людьми, причем как раз с теми, которых интересуют эзотерические знания, людей склонных к медитации и погруженных, так сказать, в "созерцание звездных сфер".

— Откуда ты можешь это знать? — Неопределенно хмыкнул Марков с мрачным видом.

— Так вот, я — один из таких наблюдателей! Вернее "ОНИ" считают меня наблюдателем. Но со мной у них, по-моему, что-то не получилось! Но расскажу все по порядку — ночью я почувствовал, что со мной творится что-то неладное. Голова гудела как пивной котел. Создавалось впечатление, что в моих мозгах что-то с трудом проворачивается, как будто, кто-то заводной ручкой пытается провернуть коленчатый вал в двигателе внутреннего сгорания, и этот коленвал находится в моей голове. Причем казалось, что вал этот расщепляется на тонкие волокна и начинает пронизывать мозг, словно корни какого-то растения, прорастающие в земле, или что-то наподобие медузы с мелкими-мелкими щупальцами. Такой процесс я видел в научно-популярном фильме по ботанике — ускоренное воспроизведение процесса прорастания. Именно такое впечатление все это производило на меня. Я чувствовал нестерпимую боль, даже застонал, но какая-то сила не давала мне проснуться. И так на грани полусна-полусознания я какое-то время метался в постели. Потом боль резко прекратилась, и сон перешел во вторую фазу. Содержание этой фазы я вам уже рассказал.

Но почему я думаю, что со мной у них что-то не получилось? Думаю, что марионеткой я не стал, и телепатическая связь сработала с обратным эффектом — не они видели и слышали моими органами чувств, а наоборот, я словно оказался среди них в "голове" одного из гуманоидов. И я увидел "своих нанимателей" посредством того, кто пытался управлять мною. Причем, собираясь сделать меня "активным наблюдателем", именно они подтолкнули инициацию всех моих паранормальных способностей. Такое мнение я составил себе при пробуждении. А если принять во внимание, что попытки не совсем успешные бывали и ранее — иначе, чем еще объяснить спонтанные проявления этих ненормальностей — я делаю вывод: "Они приближаются!" — закончил свой рассказ Николай.

Марков тяжело вздохнул.

— Считаешь, нарвался на контакт с инопланетной цивилизацией гуманоидного типа?

— Да, но совсем не желаю становиться марионеткой в руках какого-либо кукловода, да еще и инопланетного! И то, что этот кукловод пытается начинать с попыток подчинения, мне очень и очень не нравится! Поневоле задумаешься, а нужны ли контакты с пришельцами вообще?..

Профессор Марков тяжело вздохнул. Он не на мгновение не усомнился в том, что Николай рассказывает ему правду. Такую правду, как ее понимает сам. И даже если это не правда, то никакой информации, противоречащей услышанному рассказу, у Маркова не было, и оттого не было и аргументов, способных опровергнуть мнение Николая.

— Как думаешь, если они при еще большем приближении попытаются снова тебя подчинить, у них это получится? — Спросил профессор.

— Нет! Теперь уже не смогут! По приходу в институт, мы со Староверцевым маленько покумекали и быстренько слепили небольшой приборчик, и теперь с помощью этого приборчика, я заэкранирован от внешнего телепатического воздействия. Во всяком случае, мне так думается.

— Как вам это удалось? И что, теперь еще и Староверцев в курсе?..

— Нет! Конечно, Староверцеву, как правило, в интуиции не откажешь, но в данном случае, я выдал идею, что нашел способ защиты мозга от вредных излучений. А клин, как известно клином вышибают. Собрали небольшой генератор с питанием от батарейки "Крона", генерирующий электромагнитное поле определенных параметров, которое и осуществляет экранировку от биоизлучений!..

— Но как вы определили эти параметры? И с помощью этого прибора ты можешь "гасить" свои новые способности? — Высказал предположение Марков.

— Нет! — Николай за время всего разговора впервые чуть улыбнулся. — Настолько далеко воздействие прибора не распространяется. Но принципиального различия в решении этой проблемы я не вижу. Ну, а по поводу параметров... в них все и дело!.. Видите ли, за последние два дня я, пользуясь своей новой способностью, усвоил массу научно-технической информации. По электронике, теории полей, биологии и прочему.... Я считал, что эта информация поможет в моей основной работе. И вдруг невольно осознал, возможно — это еще одна способность, что могу совершенно точно представить, даже увидеть мысленным взором какие процессы происходят в мозгу, какие мозговые центры и нейроны задействованы при осуществлении тех или иных функций, какие биотоки, куда и по каким "проводам" они движутся, вернее стремительно проносятся. Я словно вживую вижу и могу ощутить и в соответствии с этим определить эквивалентность и силу электромагнитного поля и его воздействия на определенные центры мозга для "погашения" всех моих новых способностей. Для этого нужно только изготовить специальный шлем, схему устройства которого я уже тоже знаю. Так, что при необходимости мы с вами можем из сверхчеловека сделать человека обычного....

— Воздействие на мозг?! Этого делать нельзя ни в коем случае! Мозг недостаточно изучен, а уверен ли ты, что досконально и правильно представляешь его функционирование? Малейшая ошибка или сбой в работе твоего "шлема" и ты можешь стать идиотом или вообще... "растением". Или в лучшем случае сотрется вся информация, и ты станешь великовозрастным ребенком!..

— Это было бы возможным, если бы мы подбирали параметры воздействия методом проб и ошибок, то есть, как это делается обычно, но в данном случае у меня нет малейших сомнений, что у нас все получится. Хуже другое! "Шлем" можно перенастроить на противоположный эффект и тогда можно выпекать "суперменов" пачками! А вот это мне уже совсем не нравится! Не желаете, ли, стать таким сверхчеловеком сами?

— Твою мать! — Профессор, от которого никто и никогда не слышал бранного слова, не в силах был выразить силу своего изумления, выругался, как простой грузчик. — Понимаешь ли ты, что совершил эпохальное открытие, решил проблему, над которой бьются многие умы по всему миру, в том числе и моя группа, и главное — этого открытия как манну небесную ждут мои "кураторы"?

— Да в том-то и дело, что прекрасно понимаю! И поэтому нет желания такой "шлем" изготавливать. Лучше постараюсь справиться своими, так сказать, животными, силами. И сообщать никому, кроме вас об этом не собираюсь!..

— А я бы на твоем месте, не стал бы говорить этого даже мне! Хорошо, что я не карьерист. И хотя именно моя группа уже долгие годы занимается данной проблемой, интересы человечества требуют того, чтобы этого открытия не было... никогда! Или хотя бы до тех пор, пока люди морально не дорастут до его использования!

— И все же я считал не вправе скрывать это именно от вас, Юрий Петрович! В вас я уверен, иначе никто и никогда и ничего от меня бы не узнал! — Николай пристально посмотрел на Маркова и почувствовал волну доброжелательности, исходящую от него. Мыслей он пока читать не мог, но уловить ауру искренности — было в его силах. Это еще раз убедило Николая, что он не совершил ошибки, доверившись профессору.

— И все же по поводу "пришельцев" мы не имеем права вариться в собственном соку. Это касается не только нас с тобой, а всего человечества в целом. Придется идти к Крымскому и хотя бы частично посвятить его в некоторые... твои способности! — Марков тяжело вздохнул. — Думаю, Ярослав Ростиславович поймет все правильно, паниковать не будет, а вместе мы подумаем, что нам в дальнейшем делать!

На это Николаю возразить было нечего, тем более что он и сам имел такие же намерения.

ГЛАВА 16

Канава, на рытье которой ушло почти четверо суток, получилась извилистой, словно след гигантской анаконды в сыром грунте. Но только получившийся след пролегал, обходя крупные каменистые вкрапления в земле, да и сохранившиеся плиты покрытия площади отнюдь не помогали в работе, а совсем даже наоборот. Порог сооружения всего дюймов на пятнадцать возвышался над ними, и похоже было, что внутренний пол помещения гораздо ниже уровня площади.

Дренажную канаву заканчивал Петр. Изредка он незаметно бросал взгляды на Хоука. Какой бы у того ни была тренированной выдержка, тому явно с трудом удавалось сдержать признаки нетерпения. Для любого другого причина такого нетерпения могла бы показаться вполне объяснимой — группа кладоискателей находилась на месте уже пятый день, а ощутимого результата, а именно даже признаков вожделенного сокровища пока не определялось. Остальные также находились в разной степени "золотой лихорадки" и испытывали подобные чувства. И если их реакция казалась вполне понятной и объяснимой, то в отношении Хоука у Петра было совсем другое мнение. Возможно, лишь один человек из всей компании мог считать, что добрался до сокровища — это была Долороес, для которой само древнее храмовое здание казалось сокровищем. В какой-то мере ее радость мог разделить и сам Петр, не будь у него гораздо приземленных запросов. Он вполне обоснованно считал, что Хоук с нетерпением ожидает появления винтокрылой подмоги. Уж очень часто, даже, несмотря на вполне умелые попытки сдерживать свои порывы, Хоук непроизвольно направлял свои взгляды к небу, одновременно прислушиваясь, пытался различить сквозь извечный звуковой фон сельвы, посторонние, выделяющиеся из него своей иррациональностью, шумы.

И даже, когда по прорытой канаве из помещения "храма" сначала весело потекла мутная и грязная вода, настроение Хоука, в отличие от других членов экспедиции, явно не улучшилось. Уже к полудню поток влаги иссяк, если не считать чуть заметной водяной ниточки, которую и ручейком-то можно было назвать с большой натяжкой. Шестами из имбабуа они по очереди прочищали заиливающийся ручеёк. Наступал следующий этап раскопок — уже внутри древней постройки. Петр Русо принял меры для того, чтобы инструмента для этого этапа работ было чуть больше, чем только его лопатка. Для этой цели он изготовил одну деревянную лопату, с длинной ручкой. Грунт ей копать, конечно, было бы проблематично, но с гумусом такой инструмент мог справиться вполне. Ещё он соорудил импровизированные вилы — ими также можно было илистые отложения с листвой выковыривать из здания храма. Таким образом, работой по очистке могли сразу три человек. И это должно было ускорить процесс.

С долей здорового злорадства, стараясь никак не выказывать своего внимания, Петр наблюдал за душевными страданиями Хоука. Ему было очень интересно выяснить: насколько у того хватит терпения и отважится ли он пойти и проверить состояние радиомаяка, установленного им ночью. Вспомнилось, как "вкусно" чавкнул приборчик, погружаясь в трясину, и как прошумел в том направлении настоящий острорылый крокодил - наиболее распространённый вид американских крокодилов, наверное, приняв плеск за передвижение какой-то живности, то есть кандидат в пищу.

Тем более что Петр знал, какое Хоука ждет глубокое разочарование. Еще бы! Еще ночью Петр умело — не зря более десятка лет он отдал интереснейшей службе — вывел из строя этот маяк и зашвырнул его подальше в гущу зарослей скрывающих небольшой заболоченный водоем, обнаруженный ими накануне неподалеку от лагеря.

Несмотря на вывод из строя "маячка" он, конечно, до конца не исключал появления "воздушной кавалерии" — какое-то время, пусть и достаточно короткое, маяк все же находился в работоспособном состоянии и первоначальный пеленг, безусловно, послать успел. Весь вопрос был в том, какие средства были мобилизованы для того, чтобы "поймать" его сигнал. Если спутниковая система — то поломка радиомаяка практически ничего не меняла. Если спутник — то тогда можно было предположить, что Хоук до сей поры работает на правительственные структуры, причем, достаточно, могущественные. А вот если структуры частные и только в какой-то мере подкрепленные его прежними связи и аппаратура была попроще — тогда у всех появлялся шанс. Если ей удалось "засечь" лишь направление, а не точку местонахождения, то без повторного пеленга, необходимого для корректировки курса, одиночный вертолет мог искать группу кладоискателей до скончания века. Ибо хотя они и обосновались на древней городской площади, но заросли деревьев так хорошо потрудились над нею, что выделить этот участок из остального лесного покрова простым глазом было если не невозможно, то весьма затруднительно. Так что дня два или три у них было в запасе наверняка. И, тем не менее, казалось, что следующий день как раз и должен был стать "днем откровения". То есть если компании удастся добраться до сокровищ, то к вечеру могла начаться "игра на выбывание".

Многие соотечественники Никарагуанца с целью "прокорма" своих многочисленных родственников, нанимались в вооруженные силы США. Платили там неплохо, одновременно они получали возможность дешево получить приличное, особенно для латиноамериканца, образование.

Государственные деятели США этому фактору несказанно радовались. А не следовало бы. Называя себя Четвертым Римом, они забыли, что именно формирование своей армии из тогдашних варваров, до их ассимиляции в имперское общество, в свое время как раз и послужило одной из веских причин распада Древней Римской Империи.

Петр с некоторым довольством думал о том, что таким образом сами США готовят солдат для армий своих противников. Но он не обольщался, понимая, что какой-то процент отщепенцев будет испорчен тамошней "дерьмократической" идеологией. Но большинство вернется для того, чтобы стать костяком национальных армий. И даже оставшиеся в США будут являться той критической массой, способствующей перерождению общества Соединенных Штатов в другое качество. Холодная англо-саксонская спесь и наглая пуританская непорядочность власть предержащих этого государства отойдет в тень под напором молодой расы с ЮГА американских континентов с весьма отличным от существующего в настоящее время, менталитетом.

Петр вспоминал рассказы отца, как им с отцом в своё время пришлось тоже по-сути поступить на службу САСШ, ибо это государство в те времена безраздельно правило приютившей их семейство страной.

Своего жилья у Калинниковых на новой родине поначалу не было. Снимать жильё где-то в городе во время гражданской войны, даже если бы у них имелись для этого достаточные средства, было опасно. Жена офицера Национальной гвардии, златокудрая белая женщина, да ещё красивая непривычной здесь красотой — лакомый приз для любого "эль бандито" будь он сандинистом-революционером, янкесом или национальным гвардейцем — всё едино. Во время смут, как правило, совесть у большинства отдыхает, имеется лишь революционное самосознание. И в то время, когда закон "спит", это самосознание до такой степени уродливо, что всех его выкрутасов даже предположить невозможно. Что такое гражданская война семейство знало не понаслышке, это время, когда верности Родине, преданности долгу и чести приходит на смену братоубийство, кровь, предательство, тем самым создавая невыносимые условия, рождающее чувство безысходности.

Вот и получил Калинников комнатушку в крепости-форте, в которой и поселился со своей семьёй из трёх человек. С некоторой теснотой, но они разместились. В соседней по коридору комнате, размером раза в два с половиной поболее, обитал сержант армии САСШ Харви Смарт — инструктор по рукопашному бою. В крепости проживали ещё четыре северных американца, но они почему-то оставались как-то в стороне, хотя, по всей видимости, были подчинены сержанту, как старшему по званию.

Это обстоятельство весьма ясно иллюстрировало, кто на самом деле правит страной, и кто стоит за спиной "законного режима" президента А. Диаса. Американец постоянно ходил в надвинутой почти на глаза форменной шляпе с лямкой, как у них водится, на затылке, снимая её, возможно только перед сном, и то, возможно, не всегда. Квадратные челюсти его находились в постоянном движении — он, можно сказать, афишировал последнее "достижение" американской пищевой индустрии — жвачную резинку. Харви демонстрировал весь свой пуританский гонор и "аристократический лоск" воспитанный чередой предков выходцами из британских "сточных канав — преступного дна", или любого другого, подобного места обитания, сочетая его с амбициями мировой значимости.... С семьёй Калинниковых, как правило, штатовец пытался держаться со снисходительной дружелюбностью, хотя наигранность дружелюбия и явная неискренность, как он ни пытался её скрыть, ощущалась почти физически. В ответ, глава семьи Калинниковых, напротив ничем не давал понять или каким-либо образом выказать к нему своего личного отношения. Как себя вести лицемерно он научился ещё в морском кадетском корпусе.

В самом начале штатовец в своей, присущей всем янки грубоватой манере, пытался оказывать недвусмысленные знаки внимания Марии Николаевне, причем в уверенности, что он оказывает этим благодеяние всей семье русских.... Но хватило лишь пары красноречивых взглядов Владимира Николаевича, как бы случайно стиснувшего рукоятку офицерского морского кортика — старший лейтенант был в тот момент облачён в свою парадную форму. А также более эмоционального выражения лица его сына Виктора, не говоря уже о холодном презрительном выражении лица "виновницы" инцидента. Американец, оправдывая свою фамилию (Смарт — умный), хотя и не понял, скорее не мог допустить, что был не прав, но всё же, сымитировал видимость этого, решив, что в данный момент вразумлять этих русских он не будет.

Всё же место для будущего дома они присмотрели и получили от властей документы на землю. Вот только средств на строительство пока не было, хотя при жарком климате в первое время для жилища можно было использовать только камышовую хижину. Но дом здесь должен был быть крепостью. Значит каменным. Даже дом из адобов — так здесь назывался саманный кирпич из глины с резаной соломой, обжигаемым на местном жарком солнце, для простого обывателя может быть и был хорош, но только не для семьи дворянина и офицера гвардии.

В то же время народ здесь жил в такой нищете, что будь такое в Царской России — всеобщий бунт созрел бы давно. Любого российского крестьянина по сравнению с рядовым никарагуанцем можно было считать зажиточным хозяином. А ведь здесь природа, при отсутствии зимнего периода, позволяла снимать урожай два раза в год.

Своей "неудачи" американец семейству не простил. При любой возможности, он старался гадить по мелочам: то отметит в рапорте, который регулярно направлял своему командованию, что двое курсантов, обучаемых русскими, сбежали к сандинистам, не обошлось, наверное, без влияния Русо, то, что своим поведением русские вызывают непочтительное отношение к нему — сержанту армии Североамериканских Соединённых штатов Харви Смарту, как представителю величайшей державы, основы демократического порядка.

Вспоминая рассказы отца об этом, Пётр мог сделать выводы, что уже в те времена "северный сосед" был всего лишь изощрённым хищником, насаждающим своё влияние совсем не благородными методами. Да и теперь, на примере США можно наблюдать, как имперские амбиции данного государственного образования, базирующегося вроде как на демократии, стремительно эволюционируют, даже скорее революционизируются в тиранию для всех остальных народов мира. Тем самым подтверждаются тезисы древнейшего философа Сократа — что нет более порочной политической системы, чем демократия, ибо она рано или поздно, но неукоснительно перерождается в самую гнусную, не ограниченную ни чем, тиранию. Так что, пример США, в очередной раз являет миру мудрость древнейшего философа, указывая на его гениальность.

Об этом думал Петр, наблюдая разворачивающуюся пред ним прелюдию торжества нравов самого "прогрессивного толка" — грызни, сопровождающейся резней, которые должны были вскоре последовать.

ГЛАВА 17

Сцепив пальцы и положив свои сильные руки на стол, Крымский, нахмурив свои мохнатые седеющие брови, сосредоточенно слушал профессора Маркова, которому Николай Лосев, сидящий рядом, доверил кратко изложить возникшую перед ними проблему.

Сначала он не совсем понял их поведение, когда, войдя в кабинет, Марков вопросительно взглянул на Николая и тот, кивнув, показал пять пальцев своей руки, а потом тихо сказал: "Разговаривать можно, я нарушил коммутационный узел и теперь весь корпус отключен от "прослушки"! Хорошо, что он находился в пределах допустимой дальности, этажом ниже, в подсобке "красного уголка". На что Марков довольно кивнул и обратился уже к нему самому:

— Ярослав Ростиславович! Позвольте нам занять часть вашего времени, а также терпения, ибо вопрос очень сложный, хотя на первый взгляд может показаться несерьезным!

В последующие полчаса Крымскому пришлось услышать такое, о чем он никогда сам даже не смог бы и додуматься. Конечно, будь его собеседниками не Марков с Лосевым, а кто-нибудь со стороны, к институту уже подъезжали бы машины скорой помощи из ближайшей психбольницы. Но когда Крымский, собравшись закурить, достал свою трубку, перед ним по мановению руки Николая оказалась пепельница. Пепельница, находившаяся до этого момента на журнальном столике в дальнем конце кабинета, ибо там был оборудован представительский уголок из дивана и двух кресел. Ярослав Ростиславович понял, что перед ним не сумасшедшие, а люди, столкнувшиеся с настоящим открытием. И после этого слушал их с все более возрастающим вниманием.

Марков, насколько можно лаконичнее пересказал Крымскому о вдруг прорезавшихся паранормальных способностях Николая, о его, так сказать, "виртуальном" контакте с приближающимся космическим кораблем пришельцев, умолчав, однако о разработанном "чудо-шлеме". В процессе рассказа, Крымский, попыхивая трубкой, периодически делал в своем блокноте заметки, понятные лишь ему одному. Еще в молодости он составил для себя иероглифический шифр, наподобие стенографического, и пользовался им всю свою последующую жизнь, время, от времени совершенствуя его. Так что любой человек, случайно, а может быть и не случайно, заглянувший в его записи, увидел бы только нагромождение непонятных значков, выглядевших полнейшей абракадаброй. К завершению рассказа, он как раз докурил свою изогнутую трубку, в виде головы рогатого чертика, выбил в пепельницу остатки недотлевшего табака и, многозначительно крякнув, с интересом посмотрел на Николая.

— Ну и как же тебя угораздило, Коля? — С легкой иронией спросил он. Николай в ответ только неопределенно пожал плечами.

— Впрочем, это вопрос риторический. "Как" и "что" — потом когда-нибудь разберемся. Сейчас меня больше интересуют "пришельцы". Раз уж тебе удалось "проникнуть" в голову одного из них, может быть, сумеешь сказать: "Какой беды можно от них ожидать? Какими технологиями они пользуются? Можно ли ожидать активации других, пока пассивных, "наблюдателей", одним из которых не состоялся ты?" — Вот предварительный перечень вопросов, ответы на которые мне необходимы. И еще хорошо бы знать с какого направления они к нам приближаются. Я, конечно, сделаю запрос по обсерваториям, не афишируя, конечно, каким нетривиальным способом досталась мне информация, чтобы они пристальнее понаблюдали за космическим пространством, но если бы нам был известен, хотя бы сектор..., было бы легче обнаружить появление... "гостей". Или все же "врагов"?

— А вот на этот вопрос однозначно ответить я не смогу! И с какой стороны они приближаются к нам я ответить не смогу! Не так уж долго и глубоко я побывал в мозгах "пришельца". Уже то, что между нами может существовать ментальная связь, говорит о том, что нормальный контакт, или взаимопонимания между нами — возможно. Допущение, что они могут оказаться "врагами", так же, как и просто "гостями" с добрыми намерениями, имеет право на существование в равной мере. У меня создалось впечатление, что особых технических устройств у них не имеется. Основой их цивилизации, по моему, является именно "пси".

— Хочешь сказать, что они, по сути, все "сверхчеловеки"? Но ведь сам космический ковчег — его наличие все же, говорит о высоком именно техническом уровне! — Задумчиво проговорил Крымский.

— Здесь я чувствую что-то очень странное, не вписывающееся в наше техническое развитие. Но ответа у меня нет. А по поводу — "сверхчеловеки" они или нет? В какой-то мере — да! Вопрос, в какой мере? Могут осуществлять телепатическую связь, но если посмотреть на это с такой стороны: поставим себя на их место. При приближении к неизвестной планете, нам понадобилось узнать состав атмосферы, наличие растительности, наличие животного мира, ну и наличие разумной жизни, и в конечном итоге — пригодность планеты для заселения. Для получения этой информации мы выслали бы автоматические зонды с обратной связью. У них же, я так думаю, именно "наблюдатели" выполняют функции таких зондов. Для них особи животного мира, в "мозги" которых они "вселяются" для использования этих животных в качестве своеобразных "объективов" и "микрофонов". Также, использование возможных аборигенов на исследуемой планете в том же качестве, возможно, является вполне этичным с их точки зрения. В то время как для нас — это вторжение в нашу психику. А активизация "наблюдателя" да еще путем придания ему необычных качеств и возможностей — уже скрытая агрессия, заставляющая задуматься, так ли уж необходим нам контакт с чужой цивилизацией, да еще на ее условиях? И опять-таки, обладают ли они сами всеми теми способностями, которыми пытаются наделить "активного наблюдателя", или используется это только для разведки?

— Да, "чем дальше в лес — тем злее партизаны!.." — С досадой проговорил Марков свою любимую поговорку. — Что нам-то делать? Сообщать об этих пришельцах властям и "кураторам"? Или немного подождать?

— Если сообщим сейчас — придется сообщать и источник, то есть отдать Николая на "съедение", а так как он этого не захочет, то со своими "способностями" такого может наворотить, что только держись..., а нам его способности, возможно, понадобятся именно для отражения, хоть в какой-то мере агрессии "чужаков". Да и представь, как за это сразу же ухватятся спецслужбы. Да они его на куски разорвут. Пока "пришельцы" не нарисуются на расстояние видимости, во главе угла у наших "кураторов" голова будет болеть только о своих, "приземленных" нуждах, а агрессия из космоса для них, пока не пощупают — из разряда фантастического бреда! — Крымский задумался. Некоторое время он молчал, что-то машинально черкая в своем блокноте, потом поднял голову и, потянувшись за трубкой, провозгласил:

— Про Николая молчим! Звездные сферы прощупаем всеми возможными видами телескопов и при радиолокационном и визуальном обнаружении сообщаем правительству и компетентным органам. Сами же пока подумаем, что предпринять в будущем.... На неделе, Николай, съездим с тобой за город и попробуем твои "способности" без лишних глаз!.. Вопросы имеются?

— Только один! — Сказал профессор Марков. — Так как мы лишили наших "благодетелей" возможности услышать только что проведенную беседу, необходимо придумать легенду, то есть тему этой беседы...

— Нет ничего проще! — Сказал Николай. — Я просто советуюсь с вами по поводу моей докторской диссертации. Она и на самом деле практически готова, так что...

— Диссертация это неплохо!.. — Задумчиво проговорил Крымский. — Но нужно еще что-то приземленное..., ты все еще на женщин волком смотришь?

Николай слегка порозовел. Ему не хотелось говорить на эту тему.

— Ты не смущайся! Мы тебе, можно сказать, родители! Холостяком до седых волос оставаться собираешься? Ну, попалась тебе одна стерва, прошу прощения, неверная женщина, так что теперь на ней весь свет клином сошелся? Так, что не тешь свои комплексы! Присматривай себе девчонку и вперед, так сказать, развивай наступление!.. Будем считать это второй темой нашего разговора!.. И вообще, если уж обзавелся "хитрыми талантами", — Крымский указал чубуком трубки на пепельницу, имея в виду продемонстрированный Николаем телекинетический опыт, — надо уже беспокоиться о том, чтобы передать их по наследству!.. Шут его знает, как все сложится в будущем!.. Может быть, когда-нибудь, все человечество станет таким! Ну, все! Беседу заканчиваем. А диссертацию Маркову все же покажи. Раз уж мы об этом "говорили", так хотя бы должны представлять — о чем! И мне экземпляр пришли тоже....

Выйдя из кабинета директора, Николай с Марковым распрощались у дверей приемной и разошлись. Николай, стараясь не показывать озабоченности на своем лице, направился в свою лабораторию. Разговор с директором, в особенности его вроде бы и шутливое окончание, затронувшее семейное положение Николая, несмотря на вроде бы отвлекающую тему, заставил Николая всерьез подумать о своем уже ставшем привычным статусе холостяка. Последние два дня наряду с освоением обрушившихся на него новых, еще не осознанных до конца способностей, Николая не оставляла мысль о Веронике. И чем больше он думал о невозможности близкого знакомства с нею по причине, как ему думалось, солидной разницы в возрасте, тем все менее для него значимой эта причина становилась. Он, наконец, понял, что ему неосознанно все эти годы мешали начать поистине новую жизнь никак не оставляющие в покое воспоминания о Нине. И только теперь, после краткого свидания с нею, причем посредством телепортации в город Ленинград и по возвращении оттуда тем же экзотическим способом, он ощутил, что этот сдерживающий фактор в его душе как-то хотя и плавно, но стремительно поблек, слившись в дальний уголок памяти. Он почувствовал себя словно обновленным, утратившим львиную долю чувства вины, которое до последнего времени, хотя возможно и необоснованно, испытывал к Нине. Теперь казалась, что с плеч свалилась какая-то непонятная, до сего времени давившая на них психологическая ноша. Даже приближение к Земле корабля пришельцев не оказывало на него заметного давящего на психику действия. После доклада директору об этом событии, Николай как бы переложил эту проблему, пусть и не совсем, но в значительной степени на плечи старшего руководства. И это подняло его настроение на небывалую до этого высоту. Сейчас он готов был к невероятным свершениям, причем совсем не на ниве научной деятельности. Впервые в течение последних лет он испытывал прилив сил и решимости для того, чтобы, наконец, подойти к понравившейся ему девушке и хотя бы попытаться выразить ей свои чувства. Но спешить он не хотел.

ГЛАВА 18

Ночные похождения Хоука вновь навели мысли Петра на историю семьи. Более лживой нации, чем североамериканцы Петру пока не попадались. Конечно, они должны были быть — идеалов среди других народов, ведь не бывает.... Но вот с тем, какую "совесть" имеют североамериканцы, отцу Петра пришлось убедиться ещё в раннем возрасте.

Однажды в самой крепости-форте произошёл случай, который на всю дальнейшую жизнь определил отношение Виктора, да и его отца к янки-гринго. Как к нации, да и вообще к англо-саксам. Владимир Николаевич и так считал их предателями по натуре — Россию большевикам они продали. А САСШ в то время, пока в Европе полыхала "Великая война", пользуясь тем, что европейским странам не хватало внимания на свои колонии, прибирали эти колонии к своим рукам.

Но это в высших сферах, до которых семье Калинниковых дела не было, а вот здесь, на месте произошедший случай они пропустить не могли без того, чтобы остаться людьми.

Домашнее хозяйство матери Виктора за небольшую плату помогала вести одна из местных женщин. Если приготовить пищу своим мужчинам могла и сама Мария Николаевна, то вот приобрести необходимые продукты на местном рынке в стране охваченной гражданской войной при её явном европейском облике, оказалось для неё невыполнимой задачей.

Глава семьи находился где-то в рядах сандинистов, что могло сказаться отрицательно для семьи, но, как и при всяких революциях — родственники могли находиться по разным сторонам баррикад. Гражданская война всегда бедствие для народа. Но здешняя революция отличалась от России. Здесь национально-освободительная война — там, в России большевистский переворот в экономических интересах мирового еврейского лобби. Здесь революция носила совсем другой мотив. Война шла не столько против эксплуатации, она носила скорее освободительный характер против иностранного засилья северного соседа САСШ, то есть как раз против интересов этого самого мирового лобби.

Даже разобравшись со временем, что местная гражданская война скорее имеет роль национально-освободительной от чрезмерного влияния САСШ, Калинниковы, больше испытывали, как ни странно, симпатии именно к сторонникам Аугусто Сандино, чем к ставленникам североамериканского капитала. Но раз уж пришлось поступать на службу правящему режиму, ни Владимир Николаевич, ни Виктор не считали себя вправе, рискуя семьёй включаться в местные, так сказать, разборки. Калинниковы никогда изменниками не были, и потому продолжали служить честно, тем более что сами непосредственно в боевых действиях участия не принимали. От преподавателей этого пока не требовалось, а от кровопролития они уже устали на Родине. Свой вклад они вносили передачей своего опыта курсантам, а вот те с переменным успехом оказывались, то в национальной гвардии, то в рядах герильерос.

Бывает, что враждуют братья..., но авторитет отцов здесь был всё же, весомее, чем в России, или были какие-то свои местные особенности. Отцов здесь слушали и при необходимости забывали вражду, и, оставаясь родственниками, не забывали заботиться друг о друге, даже если были в противоборствующих группировках. Ну, такая специфика была у этого простодушного народа. По этой причине жена и дочь сандиниста среди своего народа могла быть в безопасности.

А у этой женщины по имени Ксимена Солис была одиннадцатилетняя дочь Кармелита, во всём ей помогающая. Хотя они и были "ладино", но в обеих индейской крови было чуть больше, чем испанской, что в местной своеобразной расовой "иерархии" всё же, имело определенное значение — в высшее общество им попасть было весьма проблематично.

Вот только для семьи Калинниковых это обстоятельство никакой роли не играло. Для Калинниковых они были обычными людьми, симпатичными и, несмотря на гражданскую войну в стране, жизнерадостными. Даже как прислугу они их не воспринимали. Виктор с Кармелитой, которая заливисто смеялась над тем, как он произносит некоторые слова, не совсем ещё освоенного испанского языка, да ещё с вкраплением слов местных диалектов, даже как-то сдружился, воспринимая её словно свою младшую сестрёнку...

В местном тропическом климате все плоды зреют быстрее. К этой категории относятся и любовные отношения — местные девицы отправляются замуж уже лет с тринадцати, хотя и не повсеместно. Несмотря на это обстоятельство, для Виктора Кармелита не являлась объектом сексуального вожделения, хотя возрастные гормоны влияли и на него. Каким отношение Кармелиты было к нему самому, он догадываться не мог, считая её ещё ребёнком.

А вот для инструктора рукопашного боя гринго-американца Харви Смарта, с которым ещё в самом начале у Калинниковых чуть не произошёл конфликт именно по вопросам морального плана в отношениях к чужим женщинам, возраст девочки значения не имел.

Владимир Николаевич со своим сыном Виктором к вечеру возвращался в форт-крепость с полигона, где обычно проводились занятия по стрельбе.

На подходе к своим "апартаментам" услышали женский крик ужаса и боли. И даже не женский, а скорее детский. Испанский язык с диалектными жаргонизмами они понять не могли, слишком слабо они ещё знали местное наречие, но слово "мама", как бы оно не звучало на испанском, они различили. Виктор сразу понял, что голос принадлежит Кармелите, и доносится он из помещения, где проживал Харви Смарт.

Ранее они никогда не заходили в жилище американца, да ещё и без приглашения. Но именно сейчас и отец, и сын не посчитали себя обязанными соблюдать этикет.

Владимир Николаевич с ходу ударил плечом дверь в жилище Смарта. Хлипкая задвижка, рассчитанная, наверное, на силы местного малорослого населения не выдержала, и массивная дверь резко распахнулась, с глухим стуком ударившись о внутреннюю стену. Владимир Николаевич, по инерции стремительно влетел в помещение и еле удержался на ногах. Вслед за ним ворвался сын Виктор. И пред ними предстала картина, которая по своей мерзости могла сравниться лишь со зверскими привычками карательных отрядов, как белой, так и красной армий, у них на Родине.

Смарт, со спущенными до краг штанами, помахивая восставшим писуном, кричал что-то вроде: "Думб литл бич", что в переводе на нормальный язык, по-видимому, означало: "Заткнись! Маленькая сука!" При этом он пытался немного, ни мало, изнасиловать одиннадцатилетнюю Кармелиту, изо всех сил отбивающуюся от него и извивающуюся в его руках. Силы явно были неравные, и не появись Калинниковы, всё могло кончиться для девчонки трагически.... Американец порвал на ней юбку, и даже попытался ткнуть своим пуританским естеством, но промахнулся. И в этот миг Владимир Николаевич с левой руки врезал ему кулаком в скулу. От этого удара доблестный сержант армии САСШ плюхнулся своим голым задом на грязный пол, подрагивая сразу сморщившимся "достоинством". На грязном полу, ибо сам Смарт убираться не желал, а наводить у него порядок даже за деньги, местные не соглашались, и сейчас он выглядел как-то гадливо. Уж очень все испытывали к нему "искреннюю любовь" — так вот он себя проявил. Форменная шляпа свалилась с его головы, обнажив обширную лысину ото лба к затылку, сейчас покрасневшую "от напряжения". Теперь стала понятна причина, из-за которой Смарт никогда не снимал свою шляпу — лысина...

Виктор выхватил из свертка ритуальный нож ацтеков, который ему недавно подарил кто-то из курсантов в благодарность за обучение. Рукоятка была произведением искусства, а лезвие из обсидиана. Нож был острым, словно скальпель. Но боевым оружием, особенно в данных условиях, являться не мог. Такими ножами в древности жрецы ацтеков вспарывали грудь приносимых человеческих жертв.

Кармелита, воспользовавшись ситуацией, скользнула за спину Виктора.

— Я тебе сейчас твой пинес отстригу! — Вскричал тот в запале.

Кричал он на русском и до конца понять его мог только отец, но по красноречивому жесту и слову "пинес", сказанному даже и с сильным акцентом, по-английски, Харви Смарт неожиданно тонким голосом, словно его уже этого естества лишили, завопил: "Рашн эристократ! Донт мидл ин май аффайрс...", что видимо должно было означать, чтобы русский аристократ не вмешивался в его дела. Он вроде ещё пытался "выплёвывать" командные фразы, только почему-то голосом евнуха. Даже под угрозой оскопления он, или из-за своей природной дурости, или юсовского апломба, замешанного на упрямстве, стремился показать, что действия сержанта армии САСШ неподсудны и сам он неприкасаем.

Своим поросячьим визгом он никого, конечно, напугать не мог, но Владимир Николаевич, опасаясь за сына, что тот может совершить поступок, который негативно расценят "работодатели", остановил его.

Но, возможно, он всё же, это сделал зря, потому что, в следующий момент американец дотянулся до своего кольта и выстрелил по ним. Сначала он промахнулся, и только третьим выстрелом ранил Виктора в предплечье. Пуля прошла по касательной, и чуть не попала в Кармелиту. Той посчастливилось в последний момент отпрянуть ещё дальше за спину своего спасителя.

Владимир Николаевич уже собирался разрядить свой наган в обнаглевшего американца, но только успел положить свою руку на рукоятку руку, как в коридоре появился дежурный наряд, состоящий из одного рядового армии САСШ и двух национальных гвардейцев республики Никарагуа.

Смарт, увидев наряд, подумав, что помощь пришла именно к нему, натягивая штаны, орал уже не поросячьим визгом, а рыком свирепого тигра:

— Вы подняли руку на сержанта армии САСШ, я предам вас суду военного трибунала! Разоружить и арестовать их! — отдал он команду патрулю.

Возможно, с кем другим так бы и получилось — отец с сыном были бы арестованы, а Смарт вышел бы "сухим из воды", несмотря на то, что никаких следов нападения на него, за исключением замаранной грязью голой задницы, не было. Но инструктор Виктор Калинников, которого, несмотря на его юный возраст, курсанты — национальные гвардейцы уважали, напротив, имел ранение, которое ему нанёс как раз сержант армии САСШ Харви Смарт.

— На сержанта армии САСШ никто здесь не покушался, а вот американский бандит-насильник, которого застигли на месте преступления, по имени Харви Смарт, нанес моему сыну национальному гвардейцу республики Никарагуа огнестрельное ранение, причем без видимых причин. — Тем временем спокойным голосом, который, тем не менее, отлично расслышал прибывший наряд, высказался Владимир Николаевич.

Лица у национальных гвардейцев, увидевших разорванную одежду на юной Кармелите, и узнав первопричину и обстоятельства ранения Виктора, о которых им она и протараторила на местном наречии, стали уж очень хмурыми. А рядовой американец, хотя и не понял, что говорила юная девчонка, но слепым тоже не был и не стал спешить с выполнением приказания, высказанным Смартом.

Да и тот вовремя заметил эти хмурые лица — звериное чутьё у него было непревзойдённым. Теперь могло получиться так, что он мог оказываться причиной вооруженной стычки Национальной гвардии Никарагуа, которых в настоящий момент было больше по численности, и армии САСШ. Даже со своим апломбом он понимал, что на такое даже в Вашингтоне будут смотреть КОСО.

И что самое обидное — он же может погибнуть, и даже если после суд признает виновными в этом этих русских..., что ему-то — его уже не будет.

Он начал понимать, что желание заполучить в свою постель молоденькую девчонку может, ну очень негативно сказаться на его карьере. А если ещё эти русские всё же поднимут шум.... И если ещё учитывать, что молодой подал прошение на никарагуанское гражданство.... Он понял, что в данном случае его обычная наглость ничем ему не поможет. И теперь он растерялся — он просто не знал, что ему теперь делать.

И тут Виктор, несмотря на свою молодость, принимая во внимание торгашеские души амеров, заявил:

— Если вы принесете публичные извинения Кармелите и выплатите её семье за принесённый моральный ущерб, я постараюсь забыть об этой пустяковой ране, — которую Виктор сейчас зажимал ладонью. — Если же нет, то надеюсь, вы будете иметь честь ответить на мой вызов? На любимых Вами "кольтах!"

— Дуэль?

— Именно!

— Какая сумма их устроит? Я заплачу. — Выдавил из себя Смарт.

— Ну, уж не меньше трёх тысяч долларов, а то ведь захотите отделаться сотней долларов, словно в американском борделе... — Здесь уже своё слово за сына сказал Владимир Николаевич.

Национальные гвардейцы крякнули. Для их нищей страны это были очень неплохие деньги.

— Я заплачу... — повторил Смарт.

Рядовой армии САСШ промолчал, но физиономия у него была недоумевающей. До этого момента он был уверен в своём сержанте. Уверен в том, что тот скорее станет стреляться на дуэли, чем платить деньги.

К концу инцидента появилась мать Кармелиты и, обнимая дочь, причитала, ощупывая её разорванную одежду.

На следующее утро Смарт выехал в Манагуа, вроде как за деньгами — при себе у него такой суммы не оказалось, пообещав по приезду рассчитаться с семьёй Солис. Он не вернулся ни через два, ни через три дня. Как потом выяснилось — он написал рапорт о переводе в САСШ. Но также он накатал рапорт и на семью русских, что они совсем не "уважают демократию" в его лице, как представителя САСШ. То есть поступил в истинно пуританском стиле: сбежать от сильного, и обмануть слабого.

Последствием его рапорта оказалась отставка Владимира Николаевича Калинникова. Виктора, наверное, всё же учитывая его ранение, тронуть не посмели.

Узнав об этом, Виктор сказал:

— Ничего, Харви! Ты думаешь, что оказался самым умным.... Погоди, ты у меня заплатишь по всем счетам и мне, и этой бедной никарагуанской семье.

После этого случая, даже ранее имевшие иллюзии о добропорядочных намерениях гринго, национальные гвардейцы в городе Чинандега, перестали верить, кому бы то ни было из "Великой страны Большого Демократического брата".

А Виктор Калинников через некоторое время получил первую в его жизни женщину. Кармелита пришла к нему сама, с согласия своих родителей. Никаких запросов на сочетание браком не появилось. Видать здесь имелись свои традиции — Кармелита хотела, чтобы её первым мужчиной был он, а не какой-нибудь грязный похотливый гринго.

А Харви Смарт всё же расплатился. Через пять лет. В день шестнадцатилетия Кармелиты ему пришлось выплатить уже пятнадцать тысяч долларов. Потому что он опять отказался от дуэли с уже повзрослевшим русским, и он очень хотел жить.

ГЛАВА 19

Когда 14 сентября 1959 года космический аппарат "Луна-2" впервые в истории человечества достиг поверхности спутника Земли. Юра Марков, тогда ещё молодой аспирант думал, подтвердится ли гипотеза обитаемости Луны? Начинался период активного освоения околоземного пространства. А особенно, когда 12 апреля 1961 года, под песню Юрий Гагарин запел сам: "Летите, голуби, летите!", которую спел сам космонавт, на орбиту был запущен космический корабль с человеком на борту, мысли и мечты всех людей были связаны с космосом — все ожидали новых открытий и считали, космическая эра будет развиваться бурно и человек очень скоро межпланетные корабли, как говорится, будут бороздить просторы вселенной, человек полетит открывать новые планеты, а человечество будет расселяться в космосе. А Луна для этих целей казалась идеальным местом для форпоста человечества, служа космическим вокзалом, ведь из-за низкой в шесть по сравнению с Землёй гравитации.

Легче стартовать к другим планетам. Да и древняя мифология гласила об обитателях луны — селенитах, каким окажется первый контакт человечества?

Марков был всего на год старше своего тёзки-космонавта. И он тоже мечтал, если не полететь к звёздам, то хотя бы работать именно на космос. Сделать всё, чтобы космос осваивался. Ведь он работал в институте космонавтики. В 1952 году, еще, будучи студентом, он попал в группу по изучению паранормальных явлений. Уже тогда работа группы была засекречена и курировалась КГБ. Именно органы обеспечивали группу информацией, которую в обычной прессе вычитать было нельзя. Именно там Юрий Марков впервые узнал о "Розуэлльском инциденте с НЛО" (англ. Roswell UFO incident) — предполагаемом крушении неопознанного летающего объекта около города Розуэлл в штате Нью-Мексико, США в июле 1947 года, и о других многих случаях появления НЛО, о чём с тех пор должен был помалкивать в обычной среде. Уже тогда он знал, что такое НЛО — неопознанный летающий объект (англ. unidentified flying object, UFO), и ему приходилось обрабатывать сообщения о наблюдении над землёй странных явлений, не находящих общепринятых объяснений, то есть не вписывающихся с точки зрения здравого смысла к объективной реальности. Другой вопрос, что считать объективной реальностью — вот как раз ответы на него Марков и искал. Да и искал до настоящего времени. Природа, а может и ещё кто, постоянно подбрасывали коллизии, которые нельзя было объяснить сразу и всё требовало изучения, а так как коллизии эти выглядели весьма странно для общепринятого мнения, то и изучались они в режиме секретности.

То есть уже тогда он имел представление о том, что Землю инопланетяне посещать вполне могли и могут. Вот только веских доказательств, кроме косвенных, пока не попадалось Маркову в руки. И он продолжал проводить исследования странностей в окружающем мире.

Потому только совсем недавно начали официально признавать, что НЛО существуют. В США такими исследования входили в проект "Синяя книга", имеющим цели определить, являются ли НЛО, при их существовании угрозой национальной безопасности. Официально проект закрыли в конце 1969 года, Марков был уверен, что в Розуэлле действительно произошло крушение инопланетного аппарата, и что исследования продолжаются параллельно под другими названиями. Например, стало известно, что команда "Маджестик-12" была создана ещё в 1947 году, и которая занималась исследованием вывезенных с места крушения обломков космического аппарата и тел НЛОнавтов.

Он был уверен, что и здесь, на родине, кроме института, где он занимался подобными проблемами, имелись и другие люди и проекты, о которых он не знал, но они занимающихся подобными исследованиями. Это было сделано для того, чтобы выводы были объективнее.

"Кураторы" тоже неплохо работали за пределами Союза и временами группе Маркова для изучения предоставлялись материалы, добытые за рубежом. В 1963 году такие документы попали на стол к Маркову. Из них можно было сделать неоднозначный вывод:

Планета Земля является объектом интенсивного и массированного наблюдения со стороны даже нескольких инопланетных цивилизаций, технологии которых опережают земные не на одно тысячелетие. Факт того, что эти наблюдения ведутся на протяжении уже нескольких тысячелетий, что показывает на наличие какой-то программы. И хотя следуя этим данным непосредственной угрозы вторжения, или захвата планеты Земля на сегодняшний день не существует, но некоторые факты свидетельствуют о потенциальной возможности вмешательства в земные дела опосредованно.

В связи с этими выводами Марков задумался: "Где бы инопланетяне могли бы базироваться, чтобы незаметно осуществлять наблюдения, оставаясь при этом скрытыми от посторонних глаз?"

И тогда он заинтересовался Луной, обратив внимание на некоторые странности, касающиеся этого самого большого по размерам земного спутника:

— Во-первых, при том, что орбиты всех естественных спутников планет нашей системы стремятся к эллиптической, орбита Луны составляет почти идеальный круг, при том, что гравитационный центр Луны по отношению к её геометрическому центру сдвинут в сторону Земли на 1,8 км. Ученые такого казуса пока объяснить не могут.

— Во-вторых, плотность Луны составляет всего 60% от земной плотности, что косвенно указывает на то, что, возможно, Луна — полое тело, что она — искусственный объект, своего рода космический корабль, что под ее поверхностью, на глубине в десятки километров, расположена огромная обитаемая полость с атмосферой. Там-то и живут некие обитатели, у них есть техника. Одним словом, является своеобразной космической базой, на которой и расположились наблюдатели.

— В-третьих, лунные кратеры удивительно мелки. Создаётся впечатление, что лунная кора состоит из очень прочного материала, предотвращающего глубокое проникновение, что ещё более подтверждает мнение, что Луна — гигантский космический корабль, потерпевший крушение и вынужденный в древнейшие времена "припарковаться" к Земле для "капремонта".

И тогда почему бы его обитателям не наблюдать за развитием жизни на Земле. Ведь вполне возможно для осуществления "ремонта" у них не хватает ни мощности, ни возможности. И они теперь вынуждены ожидать того момента, когда промышленность Земли достигнет необходимого уровня, позволяющего наконец-то закончить ремонт корабля.

А может быть, эти пришельцы уже давно ассимилировались на Земле, и уже не мечтают продолжать свой путь во Вселенной.

Такие мысли бурлили в голове Маркова почти до последнего времени, ибо несколько лет назад космическую тематику у него забрали, передав куда-то в другие структуры. Хотя он сам логики в этом не видел. Институт занимается космической тематикой, и именно её забрали, оставив Маркову в основном парапсихологию и физические явления, не объяснимые обычным уровнем достижения именно физической науки.

Профессор Марков сначала предположил, что приближающиеся пришельцы, могут оказаться "анунаками" которые, по нетрадиционным данным посещали Землю в далёком прошлом и даже учили древних людей наукам.... То же число ПИ — 3,14 у Шумеров ...возникло вроде как ниоткуда, было получено в готовом виде неизвестно от кого, хотя потом и было вычислено, с неимоверной точностью.

Но "анунаки" по преданиям обитают на планете Нибиру, принадлежащей нашей общей Солнечной системе. Нибиру можно считать причастной к разрушению планеты Фаэтон, что была между Марсом и Юпитером, превратив её в пояс астероидов. Шумеры называли этот пояс "кованым браслетом". А наличие и трещин на спутнике Земли — Луне, исчезновении Атлантиды и разрушительных наводнений. Первооткрывателями планеты Нибиру были шумеры, они даже подробно описали, как выглядят Солнечная система со всеми своими планетами. У Шумеров даже описано, как анунаки скрестили земную обезьяну и свою "инопланетную особь". Что из этого получилось неизвестно, но процесс изображён в виде двух сплетенных змей. Что этот символ означает? Схему человеческого ДНК или же действительную змеиную суть получившегося существа? Гуманоида со змеиной головой? Змееглавы, страдающие от недостатка золота?

"Там царь Кащей над златом чахнет;

Там русской дух... там Русью пахнет!"

Продекламировал по себя Марков задумчиво.

То, что Аннунаки были пришельцами ясно из перевода с шумерского самого их названия: "Аннунаке — Сошедшие с небес", и даже в Библии есть о них упоминание, их там называли чуть по-другому "Нефилим — сошедшие с небес"... Имеются также предположения, что Аннунаки являются нашими древними предками — жителями нашей планеты, которые прилетев откуда-то, поселились на планете Земля. И ещё они продолжали периодически "посещать" Землю, о чем можно судить по старинным хроникам, из которых можно было, хотя и с большим приближением это предположить.

Так как Марков обладал великолепной памятью, ему вспомнились эти хроники с последующим к ним названиям "Тайны летающих тарелок":

1290 год.

"Когда Генрих снова начал богослужение, один из братьев, Ян, сообщил, что на улице что-то происходит непонятное. Все вышли вон и увидели большой серебристый предмет формы диска. Свободно пролетел над ними и очень всех перепугал. Тогда Генрих снова изрек ему, что он, Вильфред. — чужеложник и прегрешил перед богом..." — (Хроники Амилефортского аббатства в Англии, найденные в 1953 году.)

1646 год.

Многие жители города Кембриджа наблюдали огненный шар, который опустился за городом, растаял, а потом взлетел и на большой скорости исчез в высоте.

1661 год.

Над Йоркчестером несколько раз пролетало тело дискообразной формы.

1777 год.

Астроном Чарльз Мессер наблюдал на безоблачном горизонте несколько летающих тарелок невооруженным глазом и в телескоп.

1783 год.

Итальянец Кавелло заметил над морем овальной формы тело, которое, покачиваясь в стороны, передвигалось маятниковым полетом, изменило направление, разгорелось так ярко, что осветило все вокруг, а потом исчезло. Через две минуты послышался далекий взрыв.

1802 год.

Магдебургский астроном Фритч наблюдал в телескоп летающий шар, который на мгновение заслонил Солнце.

1819 год.

Астроном Грютгюйзен наблюдал за двумя телами дискообразной формы, которые передвигались вблизи Солнца. (Необходимо отметить, что Грютгюйзен прославился в свое время весьма смелыми, почти фантастическими наблюдениями.)

1821 год.

Экипаж корабля, державшего курс на Давер, увидел блестящий металлический летающий диск, который двигался бесшумно.

1844 год.

Астроном Галимер заметил блестящую металлическую тарелку, по краям которой вспыхивало пламя.

1845 год.

В проливе Ла-Манш экипаж корабля "Виктория" наблюдал за пятью летающими шарами.

1846 год.

Многие жители американского города Ловелл увидели летающий шар, из которого выпало пышущее жаром тело примерно метровой длины и весом около 20 килограммов.

1858 год.

И снова свидетельства астрономов, которые одновременно из разных мест сообщали, что выдели блестящие летающие тарелки с огненными краями, двигающиеся свободным маятниковым полетом.

1865 год.

Английский консул в Колумбии послал своему правительству официальный документ из города Картапения, где он видел полет пылающих красных дисков.

1866 год.

Астроном Трувелс наблюдал УФО, которое двигалось маятниковым ходом, напоминающем движение испорченной машины. Шар качался над Марселем, а потом с трудом взлетел. Спустя некоторое время подобный диск появился над Брюсселем.

1874 год.

Чешский астроном профессор Шафарин наблюдал плоский предмет, который как бы повис над Луной. Потом исчез в пространстве.

1877 год.

В Валлесе несколько ночей подряд наблюдалась группа из восьми дисков, которая пролетала вблизи побережья. Диски появились над морем, потом исчезли.

1878 год.

Экипаж английского корабля "Вултура" увидел два вращающихся шара, которые недалеко от корабля упали на поверхность моря и исчезли в волнах. Дело хранится в архивах Адмиралтейства.

1880 год.

Научный сотрудник Французской Академии Наук Трекулл наблюдал над Парижем золотую сигару, от которой отделился маленький летающий диск и летал потом перед большим телом.

Древние записи Марков помнил почти наизусть. Это объяснялось скудностью поступающих сведений, да и он раньше он был моложе — в его голове откладывались даже даты. И хотя это был ничтожный перечень того, что было зафиксировано историками за прошедшие века, но к размышлениям они явно подталкивали..., тем более этот перечень, можно было дополнить уже и новейшими случаями. Нового было намного больше, и не всё печаталось в периодической прессе.

Марков задумался над периодичностью ПОСЕЩЕНИЙ — вначале промежутки были в четыре сотни лет, затем уменьшились до сотни, а потом десятки лет, а дальше создавалось впечатление постоянного присутствия. Или, возможно, они просто стали чаше попадаться на глаза? Конечно, к этому они не стремились, и тогда быть может, просто увеличилось их количество? Напрашивалась тенденция постоянного их мониторинга за развитием земной цивилизации. А может быть даже ОНИ не одни?

Данных стало больше. Только теперь необходимости запоминать всё до буквы не было. Информация систематизировалась, анализировалась, сопоставлялась, и раньше над этим у Маркова работало несколько человек. Но в 1970 году все материалы по темам, связанным с НЛО у Маркова были изъяты. Дальнейшая работа в этом направлении была прекращена. Но это у Маркова, возможно, эту тематику передали куда-то ещё? Марков не знал. Также он не знал, правомерно ли было объединять всё это в одно...

Да и в данном случае пришельцы приближались на гигантском космическом корабле-ковчеге откуда-то, ну очень издалека...

"Но имеют ли они какую-нибудь связь с теми, кто осуществляет контроль над нами?" — Думал Марков.

ГЛАВА 19

При приближении к кладу, по всем признакам надо было ожидать каких-нибудь неприятностей, хитроумных ловушек, как описывается во многих приключенческих романах у Джека Лондона, например — ядовитых змей, каменных капканов и прочей гадости.... Но, как пока читалось в кипу — ничего такого в нём не предсказывалось, за исключением пары узоров когда-то ярко-красного цвета, которые Пётр никак понять не мог.... Вообще, этот способ письма являлся всё же вспомогательным — всего лишь должен был побуждать отображение последовательности устного повествования соответствующего донесения. Без "нужной головы" — это всего лишь конструкт, интерпретировать данные которого можно по-всякому. Хорошо, что мне это пока удаётся, и надеюсь близко к тексту... Но и отсутствие ловушек кипу не гарантировалось. О значении непонятных узлов он решил посоветоваться с Долорес — может её знаний хватит... ведь и его и её знания кипу были разрозненными и отличными друг от друга. Возможно, совместный своеобразный консилиум, даст какой либо удобоваримый вариант?

Вечером Пётр присел рядом с Долорес, собираясь поговорить. Его манёвр, как он понял, Долорес восприняла благосклонно. Он понимал, что с некоторых пор она, так сказать, испытывает к нему симпатию, но сейчас перед ними стояли несколько другие задачи. Когда Долорес это поняла, она чуть расстроилась, но другая страсть — познания древностей в ней была даже на более высоком уровне, чем другая страсть, и совместное изучение кипу её увлекло. Но это совместное изучение непонятного участка древнего инкского письма не очень помогла. Долорес лишь высказала предположение, что здесь говорится об огне, причем совсем не понятно о каком... огне, то ли призрачном, то ли небесном... или замкнутом в ограниченном пространстве? Можно было только судить по яркости окраса, что сила этого огня была достаточно опасной.... Ясности это никакой не давало, оставалось только лишь утроить осторожность при приближении к этому непонятному участку пути.

* * *

По лабиринту группу вёл Пётр Русо, почти в темноте ориентируясь, перебирая подушечками пальцев последний длинный "шнурок кипу". Ширина коридора менялась, варьируясь, то можно было продвигаться, расправив плечи, то в сужениях приходилось протискиваться боком, то склонив голову — это почти повсеместно, видать аборигены и в древности не отличались высоким ростом.

Неширокий тоннель из обработанных крупных скальных блоков, понижающийся крутыми ступенями лестничных маршей, делающих неожиданные повороты под прямым углом, казавшийся нескончаемым лабиринтом, привел их в глубокие недра "храма". Думалось, что они спустились ниже "преисподней" — если уж она существует на самом деле.

В попадающиеся проемы, которые вели неизвестно куда, Пётр не поворачивал, руководствуясь лишь своеобразной "нитью Ариадны" — кипу. Им всем очень посчастливилось, что от проводника осталась эта кипу, и то, что в своё время Петра научил читать такие "шнурки", один из знакомых перуанцев, когда они вместе проходили стажировку в военном училище в Бразилии. Именно там он узнал, что КИПУ — это "узелковое письмо", употреблявшееся в государстве древних инков и являлось средством для удержания в памяти последовательности и логической связи передаваемых устно сообщений.

Для Петра это было что-то вроде разновидности головоломок, способных занять свободное время, а вот Юмо был очень серьёзен — знание в виде наследия предков — жрецов древних инка передавались в его роду, не давая затухнуть для большинства других людей, утраченным знаниям. Юмо даже научил Петра немного самому плести короткие "записки". Для непосвященных такие "письма" были своего рода кодовыми посланиями, которыми Петр с Юмо временами обменивались. И та старинная практика теперь ему очень пригодилась.

И на указанном-то "кипу" пути, тоже могли быть ловушки, а что тогда думать о боковых и даже прямых ответвлениях? Что там — прямой путь к "Минотавру" на съедение? Скорее к мучительной смерти.

Идущий замыкающим цепочки Хоук пытался черкать на стенах пометки мелом, для того, чтобы обеспечить обратный путь. Себе? Или всё же, всем?

Хитрый американец. Больше никто, ни Хиггинс, ни Джованни об этом даже, по-видимому, не задумывались. А что касается Долорес, так, та, вообще, казалось, была загипнотизирована происходящим — стены коридоров были испещрены иконками древней письменности, пока ещё не читаемой. Она по мере продвижения щёлкала фотоаппаратом, сверкая вспышкой. На что Хиггинс просто скрежетал зубами.

Окончился путь перед узкими вратами, своей конструкцией напоминающие известные врата "солнца" Тиауанако. Они были также испещрены непонятными знаками, только верхний поперечный брус не был расколот как у своего наземного аналога. За узким порталом была тьма.

Вспышка фотоаппарата Долорес, на мгновение затмившая свет факелов, вновь вызвала вспышку гнева Хиггинса. Он даже вскричал, что при следующем снимке фото-оператора он вдребезги разобьет аппарат о голову его владелицы. Такое заявление Петр расценил, как очередное подтверждение своим догадкам: Долорес ждала незавидная участь. Никого не интересовали ее научные изыскания. Только до поры, до времени ей позволялось забавляться. Результатам экспедиции, особенно ее исследовательской части, касающейся археологии, по всей видимости, суждено было стать похороненным вместе с их носительницей. Скорее для того, чтобы несколько прояснить ситуацию, чем на самом деле высказать свое мнение, Петр сказал:

— Стивен! Не мешай девочке делать ее работу! Не забывай, что даже если мы ничего не найдем, эти ее изыскания могут также принести неплохие деньги! Хотя, конечно, тебя интересуют более осязаемые ценности!..

Вначале Хиггинс попытался вспылить, но видимо все же, нашел в себе силы сдержаться, чем в очередной раз подтвердил предположения Петра в своих намерениях. Неизвестно все же, во что мог вылиться назревающий конфликт но, когда они проникли в узкий темный проход, за ним как-то вдруг и сразу стало светло.

Из-за обилия драгоценностей никто, за исключением, возможно, Долорес, и в какой-то мере, Петра, не обратил внимания на саму залу, в которой оказалась компания кладоискателей после долгих блужданий по подземным лабиринтам. Если взять на себя труд внимательнее приглядеться к помещению, то можно было заметить его очевидную несуразность, выраженной эклектической разницей стилю подземных узких переходов, выполненных в прямоугольном сечении. А зал, в который вели эти коридоры, совсем не имел прямых углов. Плоскость пола, полированного до зеркального блеска, в периметре имела очертания круга. Во всяком случае, Петру так показалось. Он даже мог поклясться, что круг был не только не эллипсом, но именно кругом, причем правильным. Не менее удивительными были и стены. Не такие гладкие, как пол, но носящие следы высокотехнологичной обработки, они смыкались на высоте где-то шести-семи ярдов четкой полусферой, образуя купол в замкнутом помещении, единственным входом-выходом которого являлась прямоугольная арочная дверь, пройдя которую они все сюда и попали. Удивляла чистота обработки внутренних поверхностей помещения неизвестными строителями. Петр очень сомневался, что древние народы, строившие верхний "храм", могли владеть такой технологией обработки каменных поверхностей. Это обстоятельство заставляло задуматься о многом. Мелькали мысли о том, что постройка является продуктом протоцивилизации, то есть допотопной, смутные сведения о которой сохранились кое-где в народных сказаниях и мифах. Похоже, что архитекторы "храма" просто использовали кстати "подвернувшееся" им помещение в своих целях. И в то же время создавалось впечатление того, что строители знали о существовании куполообразного зала и намеренно пробивались к нему, прорезая в скальном монолите узкие коридоры. И ушли на это долгие годы. Кому и зачем понадобился такой трудоемкий процесс, и для какой цели? Цивилизации Южной Америки доколумбового периода не знали колеса, даже пирамидальные монументальные постройки основывались на массивных колоннах с не менее массивными каменными балками-перекладинами. Оттого сферические очертания тайного помещения просто-напросто выпадали из общей тенденции развития архитектуры.

Мысли об архитектуре на некоторое время погрузили Петра в прошлое семьи, с какими архитектурными особенностями строилось родовое гнездо на новой родине.

Со временем семейный дом был построен. Чтобы не выделяться своим происхождением отдавая определенную дань местным традициям, и стараясь не очень отличаться от местной "элиты", двухэтажный дом-вилла был построен в староиспанском колониальном стиле. Дом-крепость с внутренним двором с патио. Круглый год здесь царила температура воздуха в двадцать восемь градусов плюсом. Вначале они не знали, что здесь будет так жарко, да ещё им, привыкшим в России к более умеренным температурам. Но после того как они при отступлении в Сальских степях чуть не замерзли, здешний теплый климат показался им раем. Но без фонтана и бассейна переносить жару было трудновато, без прохладной воды было просто сложно выжить. Да ещё и архитекторов, практикующих другие стили, здесь просто не имелось. Из окон, выходящих во двор, открывался прекрасный вид на высочайший вулкан Сан Кристобаль и несколько других, расположенных вдали своеобразной грядой.

Но была и одна особенность нового дома — в нём имелась часовня, вначале построенная как католическая, но переоборудованная под православную. Дед Владимир Николаевич ревностно следил за тем, чтобы семья по духу и воспитанию оставалась русской. Но были и курьёзы — оказалось, что в этой стране день рождения Виктора -1 августа совпадал с местным религиозным праздником Санто-Доминго. И его день рождения праздновался в тот же день, по этой причине семью считали ревностными католиками.

Не зря Чинандега это город апельсинов. В поместье имелся приличный по размерам апельсиновый сад, в глубине которого со временем была сооружена бревенчатая русская баня. Хотя только здесь они узнали, что в этих краях очень популярна своя паровая баня, называющаяся "темаскаль" — "дом горячих камней". А слово "темаскаль" с древнеиндейского языка нагуатль переводится как "дом пара" (temaz — пар, calli — дом).

До конкисты темаскаль практиковался, как домашняя клиника и, большинством племен Центральной Америки. Здесь не только мылись — здесь лечились и проходили обряды освящения, а беременные женщины даже рожали в этих банях. Процедура прохождения темаскаля ещё имела мистический смысл духовного очищения.... Но и использовался он не столько для мытья, а скорее как парилка, ибо входить туда надо было уже телесно чистым.... В очаге темаскаля зачастую использовались вулканические камни, жар которых порой насыщали букетами лечебных трав. Из организма принимающего темаскаль человека, выводились вредные токсины, а аромат лечебных трав придавал расслабляющий эффект. Темаскаль был почти в каждом доме, вне зависимости от благосостояния семьи — как у богатых, так и у бедных.

Испанцы и во времена конкисты, не были "чистюлями", хотя пример берберов мог бы на них сказаться положительно в большей мере, чем у остальных обитателей Западной Европы. И потому почему-то невзлюбили индейскую баню, в которой ритуал омовения проходил с молитвами и песнями, наверное, потому сразу после конкисты темаскаль был повсеместно запрещен европейцами. Однако полностью искоренить данный ритуал конкистадорам не удалось, и спустя много лет позже индейская баня возродилась и даже большинство ладино — потомков испанцев, ассимилировавшихся с индейцами, приобщились в чистоте по-индейски...

Но Калинниковым темаскаль не понравился тем, что пройти в него из-за низких потолков можно было, только нагнувшись, да и внутри разогнуться не было возможности. Местный народ был в основном низкорослый, за исключением более чистокровных потомков испанцев, и для них размерчики "местной бани" были в самый раз. А вот использование вулканического камня с местными травами они в своей бане применять стали. И всё равно с русской баней ничто не сравнится. Кто попробовал русскую баню, поймет, что пройдя все процедуры помывки, выходишь очищенным не только телесно — чувствуется особая легкость души, словно побывав в бане, прошёл процесс обновления для последующей жизни. Для того же самого существует и темаскаль. И кто после этого будет возражать, что в какой-то мере менталитет аборигенов Центральной Америки не сходен с русским?

Петр отвлекся от воспоминаний подумал, что, после долгих дней пути, совсем не соответствующих соблюдению гигиены, сейчас с большим удовольствием побывал бы в бане, даже в традиционном темаскале.

Очередная вспышка фотоаппарата Долорес вывела его из задумчивости.... Слишком он в последнее начал задумываться, а этого делать нельзя. Похоже, сейчас начнется самое главное для чего они сюда пришли — процесс "насыщения"....

ГЛАВА 20

Энергетический кокон защитной оболочки скафандра инициируемый "крул'лом", в космической черноте светился светло-голубым ореолом, скрывая собой и скутер, доставляющий Хумбаара Толимайну к обратной стороне спутника планеты. В спутнике Хумбаар узнал одно из первых межзвёздных транспортных средств, способствующих космическим путешествиям. Наружная оболочка, испещрённая ударами космических тел, постороннему по существу как планета, могла показаться естественной израненной катаклизмами. Однако на самом деле такая поверхность являлась маскировочным элементом движущейся в пространстве мини-планеты. Их "Ковчег" был намного больше по размерам, и скорее походил на планету, чем на её спутник. Совершенству нет предела — даже в течение полёта, с помощью крул'лов можно было в лучшую сторону изменить свой, маленький в масштабах Вселенной, дом. Но для этого была необходима воля не одного или двух тахал'гов, а сообщества несколько большего по численности. Но пока необходимости в этом не имелось, и производить акцию для приращиванию дополнительных секций к "Ковчегу" он не считал нужным.

Неторопливо перемещаясь в безвоздушном пространстве, держа достаточную скорость, Хумбаар Толимайну нырнул в ближайший "кратер" спутника планеты. Именно где-то здесь по его ощущениям находился один из запасных входов-выходов "корабля — ковчега". Значит, мы в этой планетной системе не первые...

С планеты эта сторона не наблюдалась, потому Хумбаар считал, что его посещение корабля-предшественника останется незамеченной аборигенами. Рано пока было появляться перед аборигенами этого мира. Они уже вышли в космос, могли покидать свою планету, и совсем немного оставалось для того, чтобы они высадиться сначала на спутнике, а затем и на соседних планетах. Да, пока окружающие планеты не приспособлены для высадки и колонизации. Но это сейчас..., поколения у короткоживущих сменяются быстро, что обеспечивает постоянную молодость и рвение человечества — так называют себя аборигены. Как нам поделить эти миры? Решения пока не было, потому он и решил посетить этот ковчег, находящийся на орбите единственной планеты в системе, на которой имеется разумная жизнь. Интересно — это потомки тахал'гов, или саморазвившаяся система. Совместимы ли аборигены с тахал'гами. Уже давно необходимо влить новую кровь в нашу расу.... Слишком уж нас избаловали "крул'лы"... Да, они продляют нашу жизнь, но вместе с тем вырабатывает леность не только поведения, но и мышления... Возможно и правы предки, оставшиеся на Оранге и отказавшиеся от симбиоза с "крул'лами"...

И теперь не важно, что не все могли становиться носителями крул'лов.... Вполне возможно, что они уже давно своим путём добились того, что мы сейчас только сохраняем. Необходима колонизация, обретение планеты... иначе мы просто вымрем и крул'лы нам уже не помогут — любое тело имеет ресурс, который невозможно продлевать до бесконечности... Он сам даже не помнит, сколько составляет его возраст, в исчислении, например этой вот планеты. Сколько оборотов вокруг центрального светила — именно так аборигены считают свой возраст — по годам. Если взять за основу такой вот принцип летоисчисления, то наши "года" несколько подлинее будут... где-то на четверть... Моё тело начинает стареть — "крул'л" уже не помогает, почему? Не по той ли причине, что в нём имеется мизерная трещинка? Или по той причине, что он — Хумбаар иногда для того, чтобы отрешиться от действительности, отдохнуть от этого рационального воздействия своего крул'ла, снимает его и прячет в специальный экранированный контейнер.

Хумбаар всегда воспринимал "крул'лов" как неизбежную помощь в продлении жизни и обеспечения оперативной памяти. В остальном "Принимающий Решения" считал себя весьма архаичным, и по своей сущности скорее относился к личностям древней безкрулловой эпохи.

Да, тогда мысли его не несутся вскачь, мышление протекает медленнее, но как он понял, эти размышления принадлежат ему, только ему самому. Именно поэтому он мог частенько принимать решения, не замутнённые всеобщей этикой, которую нам прививают крул'лы. Да и как можно соблюдать какую-то одну этику. Не может она быть единой ни мораль, ни этика для всех.... Если на Оранге мы, тахал'ги были единой расой, пока нас не разделила способность обладания крул'лами, и нам, так как нас было меньше, пришлось уйти.... Хотя технически мы могли всех некрул'лоносителей просто уничтожить.... Но, тут как раз и сработала мораль и этика — мы единый народ.... И почему мы и теперь должны уступать эту планету каким-то аборигенам? Они не крул'лоносители и ничего нам противопоставить не смогут.... Но как отреагируют на это крул'лы, будут ли они помогать нам в завоевании планеты? Или только в ассимимиляции, причём пошаговой. Будет ли противостояние, и какими мерами мы сможем на это реагировать? Ведь как сообщает Рика, мы не сможем, незаметно высадиться на планете... каждый имеет свой, так называемый — документ. И если в единичных случаях можно что-то придумать для легализации, то двадцать миллионов дополнительного населения никуда не спрячешь.... Как бы, не хотелось проделать всё тихо.... Но в ограниченный срок времени это неосуществимо. Не легализовывать же новых жителей по десятку в год. Правда, был ещё один выход, навеянный способом внедрения Рики — замена. Рика трансформировала своё тело под исчезнувшую при несчастном случае самку, таким же образом, возможно, и внедрение целыми посёлками.... Но этот способ не нравился и самому Хумбаару, это же получается, что надо будет лишить жизни этих двадцать миллионов аборигенов.... Да этого крул'лы не позволят, всё же для них — жизнь является высшей ценностью. Не зря ведь на заре формирования совместной цивилизации тахал'гам с "крул'лами" почти удалось прекратить на Оранге войны. Собирались войска. А командующие — они же были с "крул'лами" сами выступали на поединок, который оказывался бескровным. Войны на какое-то время прекратились..., но потом когда произошло повторное расслоение: безкрул'ловые тахал'ги снова стали воевать, но в этот процесс носители "крул'лов" уже не вмешивались, ибо войны могли, были быть, направлены на них самих.... А этого избегали, как могли... потому, в конце концов, и пришлось планету покинуть.

Должность руководителя псиразведки обязывает его думать, и в том, числе самостоятельно.... Так сколько мне теперь осталось? Если я спрошу своего крул'ла, он, наверное, мне ответит — ведь после моей смерти и для него наступит конец разумного функционирования. Только этого ответа я не услышу. Существование крул'лов в том виде, как оно осуществляется, Хумбаар Тольмайну жизнью называть не отваживался. А жизнь их самих — тахал'гов в этом "ковчеге" можно ли назвать жизнью? Но, похоже, все, кроме него об этом не задумываются.... Даже Верховный Глава Совета не очень об этом задумывается. Сколько ещё мы сможем скитаться во Вселенной?

* * *

Хумбаар не ошибся. Прочитав присутствие крул'ла, автоматика "ковчега" подтвердила право входа и входная створка, замаскированная имитацией скального покрытия, отодвинулась в сторону, открывая доступ в шлюзовую камеру. Какое-то время Хумбаар оставался недвижимым в тусклом освещении, до тех пор, пока защитные системы Ковчега проверяли его на возможную опасность для внутренних помещений. Наконец, с лёгким шипением внутренние двери раскрылись, впуская посетителя, признанного своим. Коридоры были темны и не освещались, видать подразумевалось, что посетитель знает, как выйти из положения.

Хумбаар пока не рискнул адаптировать свои одежды в повседневные, оставив их в стадии полуброневого скафандра, защищенного внешним силовым полем. Запасами воздуха для дыхания снабжал также модифицированный крул'лом, скафандр-комбинезон. Над головой крул'л по команде Хумбаара, синтезировал источник светоэнергии, в виде плазмоида, позволяющего осуществлять освещение пути в лабиринтах "ковчега". Коридоры эти относились к техническим этажам, занимающим некоторый слой подповерхностного пространства.

Хумбаар стремился к одному из постов управления "ковчегом". Для того чтобы до него добраться надо было ещё побродить по лабиринтам. В чужом "ковчеге" применять все возможности крул'ла он не рисковал — мало ли, на что настроена защитная автоматика мини-планеты.

Хотя "ковчеги" и не были идентичными по устройству, но единые принципы конструирования соблюдались, что позволяло Хумбаару ориентироваться даже в тёмных коридорах. Тем более это "ковчег" размерами был вдвое, если не втрое меньше, чем "ковчег", на котором прибыл Хумбаар, и похоже, был построен очень давно, ещё в первых волнах исхода.

Не совсем гостеприимная встреча указывала на то, что системы Ковчега находятся в режиме консервации, что в свою очередь заставляло думать о чём-то неблагополучном. И это было до странности удивительным. Ковчег при включенных системах защиты неприступен. Его можно уничтожить, направив, например, в недра какой-нибудь из звёзд.

Попетлять Хумбаару всё же пришлось, но он своего добился и ему, наконец, удалось добраться до одного из управляющих центров. Всего их было более тысячи в разных сегментах в целях дублирования функций. Это было задумано для автоматического переключения на один из центров взамен другого центра, осуществляющего управление в момент его выхода из строя, или на то, что в какой-то гипотетической ситуации "ковчегу" придётся "распасться" на составные сегменты, а для этого для каждого сегмента имелся свой управляющий центр. При этом сегмент — мини-ковчег в миниатюре мог осуществить пролёт до ближайшего твёрдого тела — планеты, и если та окажется пригодной для жизни, обеспечить спасение тахал'гов, оказавшихся в таком сегменте.

В центре было так же темно, как и в коридорах. Видимо аппаратура этого центра находилась в спящем режиме, тот мизер услуг по контролю входов-выходов, сейчас производился из другого центра.

Ему пришлось испытать своеобразное чувство разочарования, хотя крул'л в какой-то мере и нивелировал эту эмоциональную составляющую его разума. "Корабль-ковчег" тут был практически мёртв. Энергетическая составляющего центрального внутреннего светила была отключена, жилая зона была законсервирована — кроме него самого, на корабле не было ни одного живого тахал'га. Даже в стадии стасиса. Уж об этом Хумбаар с помощью крул'ла смог прочитать в памяти управляющего модуля.

Крул'л высветил доступ к центральному "информационному крул'лу-кристаллу", давая возможность считать с него подробные знания об истории консервации корабля, последовавшей по причине длительного отсутствия на корабле экипажа и переселенцев. Что не позволило хотя бы кому-нибудь из тахал'гов вернуться в "ковчег"?

А ведь это надо знать, возможно, именно там найдутся объяснения причин того, почему с этой планетой не получилось произвести дальнюю разведку посредством животного мира. Если с мелкой животностью ещё что-то получалось, но что это за наблюдения — мизер информации, то попытки подключения к сознанию аборигенов, потерпели неудачу. Нет, конечно, как живого зрения и слуха такие перципиенты служить могли, но только в пассивном режиме. Нельзя было давать им указания смотреть туда, что необходимо было наблюдателю. Перципиент сам выбирал, так сказать, объекты наблюдения, даже если Наблюдателя они совсем не интересовало.

Именно поэтому пришлось задействовать на планете тахал'га, совсем чуть адаптировав его внешний облик. Странно, но впервые встречается планета с аборигенами, так похожими на истинных тахал'гов. Тахал'гиня Рика, поначалу считавшая, что покинула "ковчег" тайно, в конце концов, догадалась, что ей просто "позволили" это сделать. Потому она была вынуждена уже с планеты наладить связь с начальником пси-разведки, но пока ничего существенного не сообщила, кроме того, что планета заселена очень густо, сроки жизни аборигенов по сравнению с тахал'гами просто смешны — максимум 70-80 и чуть более оборотов планеты вокруг центрального светила, который они называют Солнце.

А потом стало ещё хуже. Он, вооружённый сильнейшей аппаратурой, вроде даже нашёл объект — человека, строение мозга которого в совокупности с интеллектом, вроде позволял внедриться в это сознание. И в дальнейшем сделать невольным высокоинтеллектуальным наблюдателем на планете. Наблюдателем под управлением его — Хумбаара Толимайну.

Но, произошёл какой-то сбой... в процессе наделения планируемой марионетки, после того, как Хумбаар пробудил в нём развитие до того дремлющих возможностей мозга и организма.... А вот оставить его в подчинении не получилось. Совсем не получилось.... И.... Не хотелось никому в этом признаваться, но у него — Хумбаара, осталось впечатление того, что, наоборот, в его мозгах кто-то поковырялся, хотя его крул'л, ничего по этому поводу, ему разъяснить не мог. Возможно по той причине, что это произошло именно в тот момент, когда его крул'л "отдыхал" в контейнере?

Оставалась надежда только на Рику. Но.... В информационное поле планеты она пока войти не пыталась, для этого ей необходимо уединение. Ещё несуразность — она попала в такую среду аборигенов, они называют себя люди, гуманоиды, и ещё человеки, (или человек — это когда абориген один?), где надолго одному остаться почти невозможно — только в помещении, где люди справляют свои естественные надобности, но в тех помещениях долгое время не пробудешь — это странно, неприлично... и ещё что-то. Просто того времени, пока там находишься, всё равно не хватает для того, чтобы подключиться к полю, которое ещё к тому же имеет сильную разрежённость. Да и крул'л её до настоящего времени не набрал необходимой для этого энергии.

Быть может, аппаратура этого замершего на орбите чужого и в тоже время своего "ковчега" сможет что-то разъяснить. Крул'л Хумбаара Толимайну, несмотря на то, что также доставил его через безвоздушное пространство, имел достаточный заряд. Это Рика сожгла свой скафандр-наряд, трансформирующийся посредством крул'ла, состоящий из высокотехнологического схемы аккумулирующей энергию, поступающую их окружающего пространства. Слишком далёкое расстояние пришлось ей преодолеть. Наряд, преобразованный ею в межзвёздный скутер, свою миссию выполнил, а вот восстановиться после этого не смог. Хорошо, если он у неё остался в виде трансформировавшегося зародыша.

А вот скафандр Хумбаара, так же, как и его крул'л могли почерпнуть часть энергии и в этом ковчеге, где наверняка имеются пока спящие энергетические мощности.

Видимо в созвучие мыслям Хумбаара Толимайну, скафандр его приобрёл свою свободную форму — превратившись в нарядную хламиду, украшенную россыпями кристаллов различных оттенков. Впрочем, преобладали кристаллы золотисто-оранжево-жёлтого цвета в совокупности с кристаллами изумрудно-зелёного цветов. Именно они являлись теми составляющими наряда, способного накапливать рассеянную в пространстве энергию.

Одеяние в этом виде для Хумбаара Толимайну было привычнее скафандра, и он даже почувствовал некоторый подъём психического настроя. Он очень надеялся, что "ковчег" предшественников откроет свои тайны. Уже сейчас Хумбаар знал, что это был за корабль. "Ковчег" под руководством Тольциана Куликайну.... А это было почти тысяча с половиной оборотов назад.

1