В джунглях

Джонстон выпрямился, сделал несколько шагов — и вздрогнул от неожиданности: поваленный древесный ствол футах в двадцати от него вдруг шевельнулся, изменил очертания, колдовским образом превратившись в припавшего к земле зверя. Немигающие желтые глаза смотрели прямо на человека. Странное чувство охватило охотника: удивление? почтение? Подобное он чувствовал впервые. Но заниматься анализом собственного состояния было некогда, и Джонстон осторожно потянул из-за спины ружье.

Кажется, он понял, что ружье промокло при падении, еще раньше, чем почувствовал под рукой мокрое дерево приклада. Вроде ведь падал на четвереньки, не на спину? Впрочем, какая теперь разница. Вот, значит, как оно бывает... Страха не было — только всё то же удивление: вот, значит, как. Что там Крейг болтал о том, что ягуар гипнотизирует жертву?

Джонстон тряхнул головой, отгоняя наваждение. При нем его нож, и еще посмотрим, кто кого!

Ножа на ремне не было. Какого черта? Он даже опустил глаза, чтобы взглянуть на обрывок ремня — прочного, хорошего ремня, на котором раньше крепились новенькие ножны. Как, как он мог оторваться? Зацепился за корягу в ручье?..

И в этот момент ягуар прыгнул.

* * *

Индейцы-носильщики, удалявшиеся от лагеря по проделанной ими же неделю назад, по пути сюда, тропе, остановились, услышав далекий рев ягуара. Переглянулись. Чего хочет "жаждущий крови"?

— Это белый, — сказал Хуан, и все повернулись к нему. — Глупый белый хотел поохотиться на убивающего одним прыжком. Тот поохотился на белого. Хотел охоты — была охота. А кто охотник, решает не белый.

Индейцы покивали, соглашаясь. Против духов ни ружья, ни ножи не помогут. Правильно сделали, что ушли. Курупира очень злится, раз пришел ягуар. Скоро могут прийти и другие. Надо спешить.

Барабаны зазвучали громче, смешиваясь с ревом хищника и далеким громом. Но теперь Хуан и носильщики удалялись от них. На них Курупира не сердился.

* * *

Лиддел презирал себя. Трус! Он трус! Ему теперь с этим жить. Но не мог не признаться сам себе: он предпочтет жить с этим, чем... В конце концов, он не на подвиги собирался, а всего лишь рассчитывал заработать на свадьбу! Помощник картографа — профессия не героическая. Разумеется, амазонская сельва — не Трафальгарская площадь; но отлично снаряженная экспедиция, казалось бы... кто же знал?

Кроме того, всё произошло так быстро... Он стоял в карауле ночью, сжимая вспотевшими ладонями ружье. Слушал барабаны и уговаривал себя, что доктор Крейг просто перестраховщик, а полковник — опытный военный и знает, что делает. Дождь прекратился, и в просветах листвы видны были необычайно крупные, чужие звезды. Вокруг постоянно что-то шуршало, шелестело, поскрипывало, постукивало... И — били барабаны.

Вдруг чья-то рука зажала ему рот; запахло чужим потом. "Индейцы!" — мелькнула паническая мысль. Только индейцы могут подкрасться так бесшумно. Это хиваро, они напали на лагерь! Сейчас его убьют, а потом перережут всех остальных. Отрежут головы, снимут с них кожу, набьют песком и будут носить на поясе. Юноша представил себе собственную голову на поясе у голого дикаря, и его замутило. Господи, спаси и сохрани...

"Молчи, белый господин," — шепнул кто-то по-испански прямо в ухо, и Лиддел сообразил, что это их проводник и переводчик, Хуан. Значит, все-таки не хиваро! Но не успел он вздохнуть с облегчением, как перед самым его носом сверкнуло в лунном свете лезвие ножа. Носильщики уходят, с ужасом понял Лиддел. Они боятся своих духов, а может, и хиваро, и уходят; а если я попытаюсь им помешать, меня убьют. Очень просто.

Он бросил ружье и поднял руки, показывая, что не собирается ничего делать. Но Хуан всё держал его, пока остальные индейцы проходили мимо, почти невидимые, как тени; совсем не похожие на запуганных, туповатых слуг, какими они были — притворялись? — раньше. Потом Хуан отпустил Лиддела, поднял его ружье и отступил на шаг.

Именно в этот момент помощник картографа совершенно четко осознал: они обречены. Хиваро ли их убьют, змеи, лихорадка или индейские духи — но они не вернутся. Он не женится на Элис Джефферсон. Бедная Элис, как она будет плакать, когда узнает... Или не будет? Повздыхает и выйдет замуж за этого лощеного красавчика Паттерса?

Но мама... господи, мама... она останется совсем одна!

Всё это промелькнуло в сознании за долю секунды — и Лиддел выдохнул: "Возьмите меня!" — и только после этого осознал, что, по сути, предает остальных. Но что можно было сделать? Разбудить Роджерса, Крейга, полковника? Они остановят индейцев... наверное. Глядя сейчас на Хуана, Лиддел не был в этом столь уверен. Но ведь не уйдут! В лучшем случае, в сотый раз возьмутся обсуждать ситуацию, выкладывая каждый свои аргументы, всем давно известные.

Почему-то он был уверен в том, что медлить нельзя. Ни дня. Ни минуты.

А Хуан не уходил. Глядел на молодого человека — и в глазах его была насмешка.

Лиддел впервые видел, чтобы индеец так смотрел на белого.

Или то была... жалость?

— Хуан, пожалуйста! — зашептал юноша. — Пожалуйста! Помоги мне добраться до какой-нибудь миссии, и я отдам тебе свое ружье, это хорошее ружье, я... — и осекся, сообразив, что ружье и так у Хуана, да и все остальные имеющиеся ценности индеец может спокойно взять.

Включая жизнь.

Но Хуан сказал только: "Идем."

И Лиддел пошел за ним. Носильщики покосились, но промолчали.

Услышав рев ягуара, он перекрестился. Индейцы переговаривались между собой. Лиддел знал: они говорят о гневе своих духов. Но ведь он лично ничего плохого духам не сделал? Он не убивал никого, даже жуков. Вряд ли географические измерения кому-то помешали. Если индейские духи существуют, им незачем мстить ему. Главное было — не оставаться вместе с остальными.

Главное — он вернется домой. Живым.

Как это доктор говорил? Пусть даже без прекрасных трофеев.

* * *

Порыв ветра стряхнул с ветвей тяжелые капли. Дождя сегодня не было, но под деревьями клубился липкий туман, и отовсюду капало. Крейг поежился, прикрыл лежавший на коленях пистолет полой куртки. Если намокнет... будет печально. Завтра может не хватить решимости. А бутылка виски была последняя.

Надо было, надо было настоять, как-то уговорить Денверса уйти. Может быть, это бы их спасло.

А может, и нет.

И как, собственно, он мог бы убедить старого полковника? Какими аргументами? "Видите ли, мистер Денверс, мне как-то очень беспокойно, у меня такое чувство, что... И индейцы говорят, что духи сердятся." О да, британский офицер непременно прислушается к подобным соображениям. Мы же цивилизованные люди, господа! Дайте нам факты, обоснованные факты!

А дикари доверяют своей интуиции и верят в духов. Поэтому они ушли. Поэтому они, скорее всего, живы.

Хуан как-то странно смотрел в последний день — как будто хотел что-то сказать, но не решался. Хотел предупредить? Возможно. Но не сделал этого — думал, что ему не поверят.

И правильно — не поверили бы.

Надо было возвращаться сразу, как только индейцы ушли. Всё равно без носильщиков и проводников шансов почти никаких. Кроме того, когда днем в нескольких милях от лагеря нашли растерзанное тело Джонстона, все пали духом. Бравый охотник встретил-таки ягуара, как и хотел; только результат встречи оказался не таким, как он рассчитывал. Все вздрагивали от каждого шороха; Мунс сидел мрачнее тучи, уставясь в одну точку, Лоренс молился шепотом... Только ли эта нелепая смерть их так расстроила? Или они почувствовали то, что Крейг ощущал и раньше, но, как и он, не желали принимать это чувство? Понимание того, что их ждет в этом богом проклятом лесу?

Он же в тот день ясно осознал: "Мы все умрем здесь. Нам не выбраться."

Но смиряться не хотел — и опять пытался убедить Денверса вернуться. Против обыкновения, старый вояка слушал молча, хмурил брови, не пытался возражать; в конце концов сказал, что ситуация действительно серьезная и надо подумать. Крейг вышел из палатки полковника обнадеженный.

Назавтра Денверс свалился с жесточайшей лихорадкой. Само собой, о том, чтобы идти куда бы то ни было, речи уже не шло: надо было ждать, пока больной выздоровеет. Если выздоровеет.

И они остались — мокнуть под беспрерывным дождем, то моросящим, то ливнем, и слушать далекий рокот барабанов. Или то были не барабаны? Иногда Крейгу казалось, что это раскаты грома. Или — рев хищника. Или — чей-то дьявольский хохот.

Хотя, скорее всего, это были все-таки хиваро, а все остальное — от расстроенных нервов. С другой стороны, если бы индейцы хотели напасть — разве не напали бы уже давно? Что толку им торчать тут вторую неделю?

А через пару дней Лоренс, тихий застенчивый ботаник, свалился со скалы и сломал себе шею. Потом Мунса укусил предполагаемый экспонат его коллекции — огромный волосатый паук, — и бедняга умер к вечеру того же дня. Роджерс и Стивенсон пропали без следа. То ли свалились оба в реку, и их унесло течением, то ли все-таки хиваро подстерегли в чаще. Действительно, зачем нападать открыто и подставляться под пулю? Отравленным дротиком из засады — куда проще и безопаснее.

Да, и мальчишка Лиддел исчез — но это было раньше, в то самое утро, когда ушли индейцы. Роджерс предполагал, что его убили — он был караульным; полковник заявил, что "этот молокосос попросту сбежал с дикарями". А если даже и так... нет, Крейг не осуждал мальчика. Теперь, по крайней мере, не осуждал. Пусть хоть этот выживет.

Еще кто-то...

Мысли путались. Крейг покосился на пустую бутылку у ног. Ну да, он пьян. Но жаль, что больше не осталось. И кому теперь нужна четкость мыслей? Полковник не приходит в себя; долго он не протянет. Хиггинс сошел с ума, то рыдает, то хохочет, то визжит, как свинья, которую режут. Тоже не жилец. Может быть, гуманнее было бы подождать, пока они...

Но какая разница?

Мы все здесь умрем — не все ли равно, сегодня или завтра? И есть ли смысл ждать укуса змеи или выстрела индейца?

Есть ли смысл ждать, пока хмель выветрится и вернутся сомнения?

Ах, да: можно дождаться хиваро и, когда они убьют полковника и Хиггинса — если их убьют первыми, — попросить продемонстрировать процесс изготовления... как там называются эти сушеные головы? Тсатса? Тсантса? Кажется, так. Какая удача для этнографа...

Крейг достал пистолет из-под куртки и погладил ладонью ствол. Так-то будет лучше.

Треск выстрела почти не был слышен из-за оглушительного раската грома. Или это были барабаны? И вдруг стало тихо. Через несколько мгновений на стоянку чужаков хлынул дождь, смывая кровь с травы и перекрывая бормотание безумного Хиггинса и хрипы умирающего полковника. А потом огромное дерево рухнуло под порывом ветра, погребая под собой уцелевшие палатки.