Приключения Звездного Волка

Число миров, как вы знаете, бесконечно, поэтому я, например, ни разу не попал в одно и то же место (мы оставляли свои метки на садовой скамейке), но все-таки в один из визитов на не помню какой Земле получил сорок восемь повесток на уплату алиментов и, напуганный внушительной суммой, спешно покинул очередной семейный очаг.

Взяли меня, как и многих моих коллег, на космодроме. Грандиозный судебный процесс не внес ясности в нашу принадлежность той или иной метагалактике, тем более семье. И нас бюрократически рассовали по самым глухим уголкам разных Вселенных, лишив права совершать космические перелеты.

Целый год всё было спокойно, а потом... Потом за примерное поведение нам сделали послабление режима — разрешили свидания на выселках с невестами и женами, — и тут началось такое...

Бывало, их собиралось штук по десять в одно и то же время, да некоторые еще и с детьми. Это называлось 'посмотреть папу'. Чернее времен я не знал! Мы стриглись налысо и обрастали бородами для маскировки, скрывались в лесах и жили на болотах — нас ловили и возвращали к лонам приехавших жен. К тому же эти бабы вели себя самым неподобающим образом: устраивали скандалы и свары, совершенно чуждые по духу и своей направленности тому замечательному времени, в которое все мы живем!

'Люди, отправьте нас куда угодно — на освоение целинных и залежных планет, добычу урановой руды или отлов тираннозавров для дошкольных учреждений, только оградите от посягательств со стороны этих так называемых жен и невест. Главными виновниками случившегося безобразия мы как один считаем РЕПЕТИТОРОВ!!! — не могли научить, на какие кнопки жать! В качестве смягчающего обстоятельства просим зачесть многолетнюю бескорыстную, но плодотворную деятельность по установлению, расширению и сплочению тесных связей между нашими дружескими братскими планетами!'

Такое отчаянное и кровоточащее каждым своим словом воззвание ко всем людям и нелюдям доброй воли опубликовали мы тогда во всех газетах и газетёнках всех возможных Вселенных и поставили под этим воззванием 3 162 591 типовую подпись.

НАПРАВЛЕННАЯ ПАНСПЕРМИЯ

Помнится, я уже показывал вам петицию мужского товарищества, прозванного когда-то 'брачными аферистами', в защиту от любительниц легкой наживы в форме судебного иска.

И знаете, то воззвание поимело успех: была проведена семейная секуляризация — 'жен' развезли по домам (правда, как позже выяснилось, не всех по своим), а нас, на предмет трудоустройства, пропустили через жернова профориентационной комиссии, где я честно поведал о двух неудачных попытках вторжения в вуз и признался, что хочу еще. Но камизары сказали, что не всем же филонить, надо кому-то дело делать, и определили мою специальность: учебная и воспитательная работа с недоразвитыми человечествами молодых планет. (Замечу, что мне еще повезло: досталась 'точка' с хотя и ужасно темным, но все-таки гуманоидным населением. Я совершенно не представлял, как некоторые мои коллеги будут вдалбливать таблицу умножения или прививать письменность паукообразным, желевидным, вампироидным и прочим аборигенам иных миров.)

Итак, я получил значок 'Сподвижник всенародного просвещения', лучевой пистолет, две тонны консервов, портативную библиотеку, кучу письменных принадлежностей, наглядных пособий и музыкальных инструментов. Все это добро погрузили на старинный рыдван-досветовик и вместе со мной отправили к чёрту на рога — сеять знания в глубинах мирозданья.

Моя планетка оказалась очень симпатичной: зелененькой, чистенькой и совсем не загаженной — гадить тут было еще нечем, никакого прогресса не наблюдалось.

Корабль брякнулся в болото, и его тотчас окружила толпа дикарей с каменными топорами в руках и без штанов. Я поприветствовал их от лица Великого Содружества, произнес краткую речь, выразив надежду на плодотворное взаимопонимание, и еле успел спрятаться в люке от града камней. Первый контакт не удался.

Между прочим, аборигены оказались очень похожи на нас, вернее, на наших предшественников — я видел их в книжке: низкие лбы, приплюснутые носы, волос колтуном — никакого гуманизма и полное отсутствие гигиены.

Будущие венцы мироздания сели лагерем близ болота с кораблем и, стоило мне только высунуть голову, обрушивали на обшивку тонны булыжников. Кидались они так ловко, что не будь у меня каски, голова сразу превратилась бы в сплошную шишку. Особенно огорчало, что даже с бЛльшим азартом и старанием стремилась попасть в меня молодая поросль племени — будущая надежда и опора во всех начинаниях.

Просидев взаперти два дня, я решил, что пора все же переходить наконец к активным действиям, и однажды ночью перебрался через болото с мешками разноцветных бус, зеркалец, погремушек и резиновых собачек. Это хозяйство я разложил на земле и дал дёру.

Утром проснулся от неописуемого гама и выглянул в окно. Выглянул и искренне огорчился.

Вся община устроила на поляне свалку и с полной самоотдачей дралась за подарки, причем совершенно не наблюдалось каких-либо моральных признаков, характерных для развитого общества, как-то: рыцарское отношение к даме и 'Всё лучшее — детям'.

Дамы, успев схватить несколько бусин или осколок стекла, сломя голову летели спасаться на деревьях и в болоте. Если какой-то Артемиде не хватало прыти, ее догонял подзатыльник либо пинок такой силы, что я невольно зажмуривался и втягивал от сочувствия голову в плечи. В цивилизованном мире эдакими ударами можно было бы, наверное, глушить быков или забивать сваи, а тутошние сильфиды только покрякивали да чесали ушибленные места. Дети лазали между ног взрослых, кусали их за икры, тыкали острыми колышками в пятки и куда придется.

Львиная доля подарков досталась самцам, которые сгребли добычу под себя и, растопырив руки и ноги, полусидели-полулежали на драгоценностях, высоко задрав головы и периодически рыча на сограждан. Это я счел хорошим признаком: значит, у них патриархат и, следовательно, на путь некоторого прогресса они уже ступили самостоятельно, без моей помощи.

На самой большой куче лежал толстяк — здоровый, с гладкой, упитанной рожей, и клыки его, торчавшие из слюнявого рта, были длиннее и острее, чем у соплеменников. Я понял, что это вождь.

...Позвольте, друзья, на минутку прервать свой рассказ, чтобы заявить следующее. Во всех источниках, с которыми мне приходилось работать при освоении новой специальности, сказано, что путешественник, прибывший к таким вот папуасам, без малейшего труда завяжет с ними дружеский контакт. Мол, на тебе, уважаемое дитя природы, свистульку — и дитя уже тащит пригоршню алмазов или же робко сует вам в карман мешок золотого песку...

Всё это вранье! Наверняка уж и Колумбу, и Васко да Гаме, и Плано Карпини сначала здорово досталось по шее, и только потом они как-то там сумели выкрутиться и объегорить доверчивых туземцев.

Итак, я догадался, что на большей куче даров лежит вождь, и стал прикидывать, как бы половчее втереться к нему в милость.

Но тут прибежали охотники и притащили тушу животного — кого-то с рогами. Женщины и дети стали подбираться поближе, а из кустов вылез старик, весь увешанный костями и зубьями, с воткнутыми куда попало яркими перьями и чьим-то черепом на голове.

Старик начал бормотать себе под нос, подскакивать, пританцовывать и самозабвенно крутить трещотку, наполняя всё вокруг неимоверным скрежетом. По этим признакам я угадал священника.

Служитель культа с полчаса камлал: прыгал возле добычи, орал какие-то призывы и катался по грязи, видимо, борясь таким образом со злыми духами.

Поборов кого надо и накамлавшись вволю, он встал и принялся каменным топором и скреблом расчленять тушу, а его помощники закрутили ладошками толстую палку.

Я читал инструкцию по добыванию огня вручную — по моему мнению, палка была великовата и ничего у них не получится. Так и вышло: мясо давно раскромсали, а станок даже не задымился.

Тогда вождь облаял священнослужителя, и тот принес ему огромный кусок сырьем. Это послужило сигналом к трапезе: все бросились на добычу, расхватали порции и разбежались по кустам.

Благоразумно полагая, что с сытым человеком дело иметь сподручнее, я дождался конца пиршества и, когда чумазый монарх удовлетворенно засопел, раскинувшись на своей куче, храбро шагнул в болото и направился к берегу.

Вождь рыкнул. Крепкие парни, составлявшие, видимо, личную охрану его величества, сжимая в руках дубины и булыжники, двинулись мне навстречу, и в выражении их лиц наглядно просматривались все неоспоримые преимущества нашего строя перед первобытнообщинным.

Я зажмурился, предвкушая неминучую неприятность, как вдруг наверху раздалось ужасное завывание, леденящий душу клекот и хлопанье крупногабаритных крыльев. Гигантская тень, как говорится в таких случаях, заслонила местное солнце, и, воистину помертвев от страха, я увидел пикирующее на нашу компанию такое чучело, какого мне не доводилось встречать даже в Зоопарке Оживших Кошмаров.

Все кинулись врассыпную, закрывая головы руками и крича 'Уй-Уй!' (потом я узнал перевод: Ужасный Дракон, Который Летает По Небу И Пожирает Несчастных Людей). Один вождь завертелся на своих сокровищах, парализованный не то страхом, не то жадностью. И тут меня осенило — сейчас или никогда я должен показать этим полуфабрикатам, что такое настоящий человек!

Вопя и улюлюкая, я бросился к вождю, который, не в силах расстаться с пожитками, крутился на них, как жук-навозник. С гиканьем я сделал несколько кругов перед поверженным монархом и выхватил лучевой пистолет.

Крылатое чудовище, естественно, выбрало объектом нападения вождя — самого упитанного и аппетитного на вид представителя племени, и, когда гигантские крылья растопырились над нами достаточно широко и летучая гадость уже выбросила вперед лапы для хватания с последующей посадкой, я зажмурился и нажал гашетку...

Вождь завизжал и ткнулся носом в землю. Открыв один глаз, я увидел, как дракон прямо в воздухе начал медленно разваливаться на куски, и испустил победный клич. Но тут обломком крыла меня стукнуло по макушке, а филейная часть накрыла вождя. Как мы остались живы — ума не приложу. Меня, наверное, спас скафандр, хотя синяков и шишек было... А вождя извлекли из-под трехтонного гузна целехонького, с единственным увечьем — царапиной на носу.

Но уж почестей мне воздали — вовек не забуду! Всё племя рухнуло на колени, выкрикивая, должно быть, здравицу. А вождь всячески выражал свою приязнь — с почтением показывал на пистолет и орал: 'Пу-Пу!' (Небесный Огонь, Который Поражает Всех, Кого Надо Великому Другу — по-нашему. Великий Друг — это я). Меня водрузили на носилки и с почетом раз двадцать обнесли вокруг болота. Потом освежевали подстреленную дичь, и начался праздничный ужин, на котором в качестве десерта было подано рагу из раззявы дозорного, проглядевшего появление чудовища. Нас с вождем угощали мозгами. Я вежливо отказался, и вождь с плохо скрытой радостью съел оба полушария, а ко мне зато подвели молоденькую девчушку, и августейший друг, тыча в нее пальцем и изображая ртом 'ням-ням', взялся за дубину. На лицах новых знакомых, включая и предназначенную к обеду девицу, было написано такое желание сделать мне приятное, что отказываться было даже неловко. Но я не изменил своим принципам.

Эти славные люди приуныли и закручинились. Тогда я настроил универсальный лингафон и произнес небольшую пламенную речь о вреде людоедства, которую они, ковыряя в носах и поскребывая бока, внимательно выслушали. Потом вождь спросил, чем же в таком случае питаться. Я сказал, что можно охотиться, ловить рыбу, заниматься скотоводством и земледелием. Когда по просьбе священника я разъяснил, что такое скотоводство и земледелие, народ явно приуныл. Но, похлопав по кобуре, я заявил, что дело это плевое и мы освоим его одним махом. И тогда все согласились.

Сославшись на усталость, я откланялся и собрался пойти на корабль. Вождь поинтересовался, что делать с девушкой, которую я не стал есть. 'Что угодно', — ответил я. Насупившись, вождь возразил, что так не положено. Раз она была предназначена для 'ням-ням', то и должна быть съедена. А если от нее отказались — это позор для всего рода, ее теперь и в жены никто не возьмет.

Я пожалел бедное дитя и предложил отдать ее мне в домработницы. Все облегченно вздохнули — возможно, решили, что встретились с еще не известной формой людоедства и теперь честь девушки спасена.

Я увел ее домой, загнал в дейтериевую ванну, а потом под ионный душ и не выпускал оттуда, пока не кончились ионы. После выдал свою запасную одежду, исподнее и портянки и до утра объяснял на конкретных примерах гнилость и консерватизм родового строя, доказывал справедливость лозунга 'Человек человеку друг' и пообещал подарить столько бус и цветных камушков, сколько она захочет. Уснула домработница счастливая, а я еще долго думал о путях совершенствования этого возмутительно отсталого общества и составлял в голове план постепенного перехода от одной формации к другой с последующим обретением светлого будущего.

Наутро я перенес в стойбище лопаты, грабли, топоры, и под моим руководством народ приступил к освоению целинных земель.

За какой-нибудь месяц мы расчистили площадку для феодального поселка (рабовладельческий строй я по вполне понятным причинам решил опустить), поставили тын с воротами и подъемным мостом по моим эскизам. Потом срубили терем для вождя (однажды на пиру я назвал его князем, и эта кличка так к нему и прилепилась), хоромы для дружинников и бараки ремесленникам, которыми я назначил самых толковых ребят, снабдив их наковальнями и заставив целыми днями чего-нибудь ковать.

У тына мы разбили посад, населили его пахарями и животноводами, а я засеял огороды всякими злаками и фруктами.

Труднее оказалось с разведением скотины — домашней еще не существовало, а дикая никак не хотела одомашниваться. Я прикармливал местных эквивалентов волка, но они, безотказно пожирая всё, что дают, совершенно не собирались становиться друзьями человека — напротив, начали рассматривать нашу первую на планете культурно-административную единицу в качестве источника питания. Эти собаки так обнаглели, что обложили нас со всех сторон и пришлось пускать поселян в крепость. Похоронив надежду на симбиоз, я однажды вышел с пистолетом в поле и накосил волков, сколько хватило батарейки. Потом, правда, еле унес ноги, но по опущенному мосту высыпал князь с дружиной и разогнал ошметки стаи по кустам и оврагам.

Ни к чему не привело и одомашнивание здешних разновидностей шерстистого носорога, мастодонта и буйвола. Носороги оказались абсолютно неконтактными тварями, мастодонты рвали сети, предназначенные для лова мелких астероидов в космосе, а к буйволам однажды ночью мы отправились с горстью храбрецов захватить на развод пару телят. Я-то убежал, но ни пары телят, ни горсти храбрецов так и не дождался.

А тут еще внезапно оказалось, что княжеский двор, с княгинями, княжатами и боярами, поел весь мой сухой паек, в то время как народные массы продолжали перебиваться случайной охотой, собирательством и (мне докладывали) — по праздникам и втихаря — употребляли в пищу престарелых родственников.