Лось-прода 01/08

— Понятия не имею! — признался, протягивая ей руку для помощи, — Первое, что помню, это пробуждение в палате.

— Жаль! — Водрузившись на ноги, полковник, бормоча явно не комплименты себе под нос, потерла места ушибов, но больше ничем своего недовольства не выдала, — В твоем деле чего только нет: и танцы, и рисование, и даже скрипка с хоровым пением, — при упоминании музыкальной школы я страдальчески скривился — талантов к музицированию сроду в себе не замечал! — Но нет ни одного упоминания о единоборствах, — продолжила тем временем Краснова, — А из показаний очевидцев, уже через несколько дней после выписки ты дрался с превосходящим противником. Я сейчас не о Забелине, который мало в предмете разбирается, а об Артюбине — параллельно с учебой в МГУ он ходит на занятия в нашей школе. К тому же я сама своими глазами видела, как ты относительно легко разделался с хулиганами, напавшими на Светлану. Даже Шелеховы не способны за два месяца обучить так драться, а здесь чувствуется многолетняя школа. Кто ты?

— Лосяцкий Михаил Анатольевич, — я сел на диван, намереваясь отрицать все до последнего, — 1980 года рождения. Могу только сказать тебе, что все, что я знаю о себе до восемнадцати — я знаю со слов окружающих меня людей. Объявивших себя моими родителями и родственниками.

— То-то и оно! — вздохнула Краснова, усаживаясь рядом, — Абсолютно все, кто знал тебя раньше, признают в тебе Лосяцкого. Сильно изменившегося, повзрослевшего, но ни у кого нет ни малейших сомнений в твоей личности. И все же ты не Лосяцкий!

— Как сказал мне Андрей Валентинович: мозг — слишком тонкая материя. Я сам не признаю в себе Лосяцкого, если говорить о том парне, который потравил себя таблетками, чтобы не идти в армию.

— Ты в курсе, что Савинова убили той же осенью?

— Теперь знаю, — чуть-чуть соврал, потому как узнал о его смерти пару дней назад от Макса, но изображать из себя убитого горем не видел смысла, — И что с того? Я его видел-то от силы три раза, обратил внимание только потому, что он единственным мужиком среди кучи баб был. А так: врач и врач.

Как бы цинично ни звучало, но я на самом деле не испытывал по поводу смерти Савинова ничего. С одной стороны поначалу он мне своей литературой помог, а уж обладание его учебником тянуло на выигрыш в лотерею. С другой стороны его помощь оплачена высокой ценой — после донорства в пользу Кровавой Ведьмы я запросто мог не оклематься, факт из его же труда. Его своеобразные извинения я принял, счетов между нами нет, но о смерти той же Агеевой я скорбел гораздо сильнее и очень жалел, что не навестил перед выездом из Муромцево ее могилу.

— За недавнее вычитывать тебе не буду, хотя и очень хочется. То, что ты фигура неприкосновенная, до почти всех уже довели, последствий для тебя не будет.

— И чем же мотивировали?

— Все тем же — на тебя запала одна из великих княжон, которой ты не ответил взаимностью. Пока, — Краснова интонацией и паузой выделила это "пока", — не ответил. Отчего она якобы страшно бесится. В этом отношении твоя легенда идеальна, потому что близка к истине, — проговаривая последние слова, полковник неожиданно для меня стала раздеваться, — Не мнись, должна же я отчитаться наверх, что ты по-прежнему представляешь интерес в этом плане!

— А ты не боишься, что Светик тебе что-нибудь открутит? — засомневался я, глядя на оголяющуюся женщину.

— Мы ей не скажем! — шепнула она, увлекая меня в горизонтальное положение, — А мое начальство сидит выше нее.

Признаться, мысль, что "стоячки" от Ногайских могли что-то необратимо повредить в организме, уже навещала мою голову. Повода проверить пока не было, но червячок сомнений упорно грыз, подтачивая уверенность, которая играет не последнюю роль. Макс на эту тему зубоскалил, но и он не рвался убедиться, дожидаясь Юлькиного возвращения. Плюнув на все, стал сдирать с себя рубашку.

Последние сомнения развеялись через полчаса, но инспекция все равно затянулась до позднего вечера — Елена решила проверить интерес по-полной. На третьем заходе полковника предпочел притвориться мертвым — ну его нах, убедился и ладно, за ударный труд все равно не заплатят.

— Считай, что лекцию об осторожности я тебе прочла. Учись, заводи связи. Можешь и короткие романы заводить, воздержания от тебя не требуется. Главное — не влюбляйся и не женись, остальное будет в рамках легенды.

— А если влюблюсь или женюсь? — расслабленно спросил с дивана, лениво наблюдая, как спортивная подтянутая фигура скрывается под ворохом тряпок.

— Я надеюсь, что ты это просто так спросил. Поэтому отвечу без купюр: я не могу отвечать за то, что творится в голове у Светы, но если ты начнешь творить глупости, то хотя бы в целях все той же легенды ей придется реагировать, даже если к тому моменту она не будет чувствовать к тебе ничего. Сейчас мы всех припугнули ее реакцией, а подобная репутация создается не за один год, и даже не за одно поколение. Поэтому взываю к твоему благоразумию: если ты не оставил своих честолюбивых планов, держи чувства в узде.

По поводу собственной безопасности я не был настроен столь радужно, как призывали Кудымов и Краснова. Клановое начальство, может, и осадили, но у рядового состава обычно имеется собственное мнение. Всадницы, имеющие среднюю продолжительность жизни в сорок два года, далеко не всегда выбивались в клановую верхушку, и справедливо (местами) считали, что на их крови наживаются другие. Пример бабули, ставшей старейшиной Шелеховых, был редким исключением, а не правилом. Нахера далеко ходить — я сам в свои двадцать — двадцать пять рассуждал точно так же, и окрик сверху меня бы не остановил. Заставил быть более осторожным — это да, но не остановил бы.

Ходить, постоянно оглядываясь, не смог бы никто, но все же образ жизни я завел самый примерный — учеба, редкие прогулки и экскурсии, еще более редкие визиты к Максу с вернувшейся Юлей, и в одиннадцать, как мальчик-паинька — баиньки.

Учеба разочаровала по всем фронтам. Сначала скажу о самих занятиях: скукота и еще раз скукота. Если не считать полного провала в немецком, то все получаемые знания я так или иначе уже освоил, как, впрочем, и добрая половина курса. То, что нам давали, пока являлось продолжением школьной программы без каких-либо откровений. Точка.

Второе разочарование — собратья по полу. Нет, без шуток, эти пресыщенные чмыри дураками не были, но, итицкая сила! На полном серьезе всю перемену обсуждать татушку в виде дельфинчиков на ягодицах? Или стразик в ухе у другого чмо из параллельного потока?! (Не стразик, а бриллиантик, но, по-моему, одна хуйня!) Если я и одобрял татухи, то только те, где была надпись "ВДВ" и скрещенные кости с черепом! Или якорь со штурвалом! На самый край — купола, пусть меня и миновала воровская романтика, но в этих рисунках я хотя бы видел смысл. Смысла в стае рыб на жопе я не желал видеть категорически! Как и в разновидности углерода в любой части мужского тела.

И третье, самое последнее разочарование — сокурсницы. За редким исключением — милые красивые девочки с акульими глазами, твердо настроенные выйти замуж за богатого мужчину как минимум второй женой, а лучше первой. Скромно одетый я, не размахивающий ни капитанскими погонами ИСБ, ни своей "Звездой", у них котировался где-то на уровне плинтуса, по всем статьям проигрывая сверкающим в ушах и на пальцах драгоценностям, а также рычащим на стоянке перед университетом моторам.

— Есть! — выкрик совпал со стремительной атакой, и если бы не моя эмпатия, заранее уловившая отголоски предвкушения, удар вполне мог достигнуть цели. А так несущийся комок нетерпения удалось отправить в ближайшую лужу, где он превратился в нецензурно шипящую девушку. Сердце заколотилось как бешенное, прогоняя через себя кровь, насыщенную адреналином.

— Урод! Сейчас за все ответишь!!!

"И вовсе не урод! — обиделся мимоходом, отправляя новый сгусток азарта охладиться в ту же лужу, — Обычная внешность!"

Наступившее затишье не обмануло: взаимодействие четверками у клановых вбивалось в подкорку. Еще две всадницы оказались то ли поумнее, то ли постарше — действовали парой. И если бы ни слабый всплеск досады, даже не знал бы, с какого направления ждать нападения. Новая атака прошла в полном безмолвии, от купания в грязи меня спасли лишь удача и опыт. Зато тут же последовавший четвертый наскок я, отвлеченный третьей всадницей, проворонил полностью — противница не испытывала сильных эмоций, только в момент удара донеся до меня чувство удовлетворения. Это же удовлетворение ее и подвело: чуть усилившись, оно стало читаемым моим восприятием, делая всадницу для меня "видимой" — добивание я встретил собственной контратакой.

Патовая ситуация: четыре темные, залитые грязью фигуры, полыхая злобой, встали цепью напротив меня. Я, пропахав спиной и плечом метра три мокрого асфальта, тоже не испускал лучи добра. И если до сих пор мы все не выходили за рамки обычной уличной потасовки, действуя не насмерть, то следующий раунд по определению закончиться так же легко не мог.

Настраиваясь продать себя подороже, промял отбитую руку. Хуёво! Не сломал, но ушиб выйдет на все плечо. И вдвойне хуёво, что отбиваться сейчас придется одной правой. А, обнаружив на ладони кровь, добавил еще словечек — рассадил до мяса, порвав и куртку, и рубашку. Что же мне так с одеждой не везет-то, а?! Ведь только неделю назад купил! И не в обычном магазине, а в бутике на Невском, чтобы не сильно выделяться на фоне упакованных однокашников!

Даже не содранная кожа на полспины, а эта неприятность с одеждой, окончательно вывела меня из себя: "Ногайские сучки! Вас-то эти проблемы мало волнуют!" Кровь зашумела в ушах, заглушая все звуки.

Прохрипел вслух:

— Ебаные твари! В Ведьме вашей литра три моей крови плещется! Знал бы — хрен бы у меня хоть каплю взяли бы! Отбивался бы, костьми бы лег, а не дал бы!

Бросив на себя "бодрячок", рванул к ближайшей цели с единственным намерением — заломить! Заломить так, чтобы навсегда зареклись лезть со своими заебонами к честным людям!

"Опасность!" — резкий, пробивший по нервам сигнал заставил притормозить на последних шагах. "Где?!!" — завертел головой, спрыгивая с траектории.

Опасности... не было.

Как не было злости, азарта и других чувств вокруг. До рези в глазах всматривался в темные кусты (Сучки! Еще вчера здесь было освещено, подготовились, блядины!), в заборы, в подъезды... Никого и ничего.

Звонкий девичий хохот с края освещенной зоны за спиной объяснил всё: это сейчас не интуиция сработала, а все та же эмпатия, уловив возглас или знак "атас!", заставивший всадниц отступить — свидетели расправы им были ни к чему.

Откат пришел жесткий — неистраченный запас сил бурлил в крови, но морально я оказался полностью выжат, кичись — не кичись когда-то выигранными соревнованиями, а то, что я жив и относительно здоров — не моя заслуга. Я помню, на что способны всадницы. Единственный недостаток их стиля боя — это заточенность на убийство, побед по очкам твари не присуждали. И если бы они сразу отнеслись ко мне как к врагу — лежал бы я сейчас, остывал под заморосившим дождичком.

"Пожалуй, в следующий раз надо будет поддаться и получить отмеренных пиздюлей, а не выеживаться!"

И всем была хороша малодушно мелькнувшая мысль — и разумностью, и осторожностью... но знаю я свою сволочную натуру — в следующий раз точно так же встану насмерть, не умею "ложиться". С тренерским штабом в свое время из-за этого разгавкался — а как тут ляжешь, если соперник сам открылся?! Заломил на рефлексах, и прости-прощай дорога на чемпионат! Потом и травма роль сыграла, но если бы поддался тогда, совсем по-другому спортивная карьера сложиться могла.

Хихиканье, перемежавшееся фальшивыми попытками спеть хором, приближалось, а я никак не мог отодрать задницу от поребрика, на который опустился, не в силах совладать с колотящей дрожью. Двоякое чувство: физически я хоть сейчас до Луны пешком — ни усталости, ни боли пока не чувствовалось, хотя копившаяся в районе поясницы влага навевала тревогу — это, конечно, могла быть сырость от дождя, но есть у меня сомнения. А вот внутренне — внутренне я, выдернутый посреди атаки камикадзе, находился в полном раздрае.

"Пережду, и в путь!"

— Смотри-смотри, алкашня...

— Да, тихо ты!

— Девочки, идем мимо!

— Это же Миша Лосяцкий! — звук собственного имени вырвал меня из пелены безразличия, — Миша, Миша, что с тобой?! — девичьи пальцы вцепились точно в поврежденное плечо, выжимая из меня ряд продавленных сквозь зубы возгласов.

— Кровь?.. Миша, у тебя все в порядке?..

— Идиотка! — тень напротив меня сменилась на другую, а в руках подошедшей вспыхнул фонарик, ударив светом по глазам, — Точно Лосяцкий! И весь в крови! Таня, Оля, помогите ему встать!

— Может в "скорую" позвонить? — раздался новый голос из-за спины той тени, что рассматривала сейчас перепаханный бок, подсвечивая себе фонариком, И не только рассматривала, а еще и, сука, ощупывала, причиняя боль! — Я видела телефон на углу!

— Не надо в "скорую", — нашел в себе силы отбиться от предлагаемой помощи, — Переломов нет, так заживет.

— Кто тебя так? — спросил все тот же холодный требовательный голос, когда мою спину, наконец-то, оставили в покое.

Привыкнув к мельтешению света, опознал в мучительнице Алису Пересветову — одну из своих однокурсниц. А потом и остальные из слабо различимых теней превратились в ее подруг и заодно моих однокашниц — Ольгу Гусятникову, Татьяну Ордынцеву и Дарью Волк. Четыре девчонки приехали учиться в Питер из какого-то другого города, явно были хорошо знакомы раньше, и пока держались внутри потока сложившейся группкой, ощетиниваясь при любой попытке сближения, особенно со стороны парней. Не красавицы (Дарья так вообще была носастой толстушкой), резкие (особенно Алиса) и с острыми языками (все). Еще не успев выучить по именам свою группу, их я уже знал, потому как это Алиса, а не я, зло высмеяла нашего красавчика Диму, так долго рассуждавшего на тему тату в виде жопных дельфинов.

— Идти сможешь?! — не столько спросила, сколько потребовала Алиса. На мои отнекивания у нее имелось собственное мнение, — Оля! Подопри его!

Несмотря на возражения, меня слаженно потащили в сторону, противоположную моему дому. Постоянное тормошение привело меня в себя, и я уже не чувствовал себя сдутым шариком, но почему-то продолжал шагать по инерции. Идти пришлось недалеко — до моей берлоги пришлось бы топать намного дальше, — наш путь вскоре закончился у доходного дома Скробушевых "Две сотни за однушку в месяц", — машинально отметил, вспомнив мытарства по поиску жилья. Апартаменты в доме сдавались шикарные, но нас с Максом сразу отпугнула цена. Для сравнения — жалование рядового преподавателя в ПГУ составляло двести восемнадцать целковых.

В квартире Алиса властно усадила меня на стул, уступив, впрочем, место за моей спиной Ольге. Та, приняв вахту, сначала безжалостно стянула с меня куртку, брезгливо отшвырнув ее в сторону:

— На выкид! — и если до сих пор у меня теплилась надежда отдать ее в ремонт, то, проводив недавнюю покупку взглядом, согласился с неизбежным — на помойку! Уже немаленький счет к Ногайским подрос еще на пару сотен. Следом за курткой по тому же адресу отправилась рубашка.