Молодые Боги

Я замедлился и сбился с шага — впередиидущий раб, широкоплечий рыжебородый варвар, дернулся, когда веревка натянулась. Обернувшись, он расширившимися глазами посмотрел на меня, но вдруг по спине будто кипятком плеснули и раздался свист хлыста. Не в силах даже кричать от неожиданного взрыва боли я рухнул на колени. Выгнувшись, я беззвучно открывал рот — но второй удар заставил меня подняться на ноги. Запнувшись, я упал, врезавшись в раба впереди и тут же попытался подняться, боясь новых жалящих плетей. Опасался я не зря — воздух снова засвистел, и спину взрезала боль.

Под смех надсмотрщиков, потешающихся над моей неуклюжестью, вереница рабов продолжила движение. Я теперь шагал с трудом, будто в полубеспамятстве — перед глазами стояла мутная, красная пелена. Понемногу сознание возвращалось, но окончательно я пришел в себя, только когда мы миновали ворота, окунувшись в равномерный гул большого города. Улица, на которой мы оказались, была непривычно узкой для жителя современного мегаполиса. Дома жались друг к другу, наползая один на другой и закрывая небо выдающимися вперед балконами. Практически в каждом здании на первом этаже располагались какие-то лавки, выставленные лотки с товаром заполонили тротуары, выдавливая людской поток на огороженную высоким бордюром проезжую часть. Суетившиеся рабы, прогуливающиеся граждане, немногочисленные патрульные сплошной рекой двигались по брусчатке мостовой, не обращая внимания на ползущие повозки.

Читая исторические и фантастические книги, я всегда — подобно героям произведений, мечтал оказаться в Римской Империи. И вот — можно сказать, повезло. Теперь дело за малым — надо лишь с особым цинизмом наказать всех врагов, жениться на прекрасной принцессе и занять трон. Можно даже императорский.

Горько усмехнувшись своим мыслям, я неожиданно врезался в спину варвара. Моментально втянув голову в плечи, я сжался в ожидании наказания — но повезло, никто из надсмотрщиков не обратил внимания. Мы пришли — люди Павла крикливо ругались с расположившимися в узком переулке хозяевами других рабов. Вскоре все договорились и нас довольно грубо подтащили к одной из стен, где выстроили шеренгой. Один за другим невольники опускались на землю, приваливаясь к стене, блаженно отдыхая после долгого перехода.

Вскоре появился сам Павел — четверо жилистых рабов опустили на землю закрытый пестрой тканью паланкин и работорговец, кряхтя, выбрался на улицу. Он негромко дал указание и один из надсмотрщиков двинулся вдоль нашего ряда с глиняной миской в руках — за его приближением я наблюдал, с трудом пытаясь проглотить сухой ком в горле. Мне достались остатки того, что плескалось на дне сосуда, — несколько глотков мутноватой, со странным привкусом жидкости. И все же эта была вода — ее прохлада показалась мне райским наслаждением, приведя в чувство. Сознание удивительно прояснилось — даже усталость отступила.

Я принялся осматриваться вокруг, почти сразу натолкнувшись взглядом на удивительной красоты девушку. Падающие на плечи белокурые локоны были стянуты на лбу тонким золотым обручем — и блеск драгоценного камня в нем мог посоперничать с сиянием ее огромных голубых глаз. У нее было совсем юное, с тонкими чертами лицо — и при этом невероятно сформировавшаяся фигура с аппетитными формами — белоснежная ткань туники то и дело будто приникала к коже, очерчивая линии тела. Нижнего белья под туникой не было — я задержался взглядом на просвечивающих сквозь тончайшую ткань сосках высокой груди. И тут же смутился — ее обладательница с интересом рассматривала меня.

Я опустил глаза и натолкнулся взглядом на свои пыльные, сбитые в кровь ступни. Поежившись, только сейчас понял, какое зрелище собой представляю. Когда пытался усесться так, чтобы набедренная повязка все же прикрывала то, что должна, со смесью стыда и злости увидел совсем рядом тонкие изящные лодыжки, которые обвивали ремешки элегантных греческих сандалий.

Раздался суетливый топот — Павел бежал к их обладательнице так, что едва не потерял собственные.

— Сколько? — легким и мелодичным голосом спросила девушка.

От удивления я даже поднял глаза — вопрос был задан по-английски.

Стараясь не смотреть на юную покупательницу, задержался взглядом на двух бугаях за ее спиной — телохранителях — и невысокой согбенной служанке с корзиной, в которой лежали фрукты и парочка изящных кувшинов.

— Триста сестерциев, госпожа, — склонился между тем в поклоне Павел. Он теперь тоже говорил по-английски.

Незнакомка, как оказалось, интересовалась не мной. Она рассматривала рыжего варвара, который в веренице шел впереди.

— Встань, скотина! — пнул его в бедро Павел, несмотря на то, что раб уже поднимался сам.

— Триста сестерциев? — поинтересовалась девушка, пощупав мускулы невольника и неожиданно для меня заглянула ему в рот, бесцеремонно оттянув губу.

— Крепкий, хороший раб, — раздался за ее спиной голос, тоже говорящий по-английски.

К нам подошел патриций лет сорока в тоге — был он высок, широкоплеч, с красивым, породистым и волевым лицом. Вот только все это было несколько обрюзгшим и носило отпечаток разгульной жизни. Девушка лишь коротко глянула на добровольного советчика и снова обратилась к работорговцу.

— Мне нужен раб для работы в поле — а этот хоть и выглядит сильным, но быстро сдохнет. За триста сестерциев я лучше куплю негра, — качнула головой юная незнакомка. — Двести, — посмотрела она на Павла.

— Госпожа не найдет здесь негров за такую цену, — поклонился Павел, — в Африке и Киренаике сейчас неспокойно, рабов оттуда везти невыгодно и опасно. А этот, — ткнул он жирным пальцем в щеку моего соседа по веревке, — больше подойдет на роль охранника дома или гладиатора. К тому же он может быть выносливым совсем в других делах... — Павел замялся, и они с патрицием обменялись быстрыми понимающими взглядами.

— Откуда юная госпожа разбирается в рабах? — поинтересовался патриций, жадно пялясь на аппетитную грудь, лишь чуть-чуть скрытую невесомой тканью.

— Юная госпожа много в чем разбирается, — высокомерно хмыкнула незнакомка и перевела взгляд на меня. — Тогда я хочу взять этого. Сколько?

Сенатор едва сдержал улыбку. Я, увидев мельком брошенный взгляд Павла, поднялся, сгорая от стыда и неловкости.

— Госпожа, это аркадианец, — осторожно произнес Павел.

— Аркадианец? И что из этого? Сколько?

— Госпожа, вы давно в Империи? — поинтересовался патриций.

— Достаточно, — отрезала незнакомка. — Сколько он стоит? — едва не топнув ножкой по пыльной мостовой, вновь обратилась она к работорговцу.

Патриций, наконец, оторвав взгляд от вызывающе торчащих под туникой сосков, шагнул ко мне. Пока покупательница пыталась выяснить цену, он с интересом заглянул мне в глаза, потрепал за щеку, заставил развернуться. Я стоял, еле сдерживаясь, краем глаза видя, что за мной пристально наблюдает татуированный Гармунд.

— Госпожа, только для вас — три миллиона сестерциев, — склонился едва не до земли Павел.

— Это шутка? — оторопела девушка. — Три миллиона?

— Только для вас, моя госпожа. Для других я продам его за пять или даже...

— Да его никто не купит за три миллиона, — звонко рассмеялась девушка. — За такие деньги я могу купить виллу на Палатинском холме!

— Я его куплю за три миллиона, — произнес патриций и неожиданно задрал на мне набедренную повязку. Оторопев на мгновение, я оттолкнул его, отпрянув, но тут же свистнул кнут — и руки ожгло болью.

— Да как ты смеешь, животное?! — взъярился Павел, набирая воздуха для тирады, но был остановлен повелительным взмахом сенатора.

— Достаточно. Три миллиона за него, я согласен. И триста за этого, — кивнул он на моего соседа.

Когда работорговец и патриций били по рукам, скрепляя сделку, незнакомка вдруг ойкнула — она выронила изукрашенный гребень. Подняв его, она оказалась совсем рядом — по плечам моим мазнуло дыхание воздуха и мягкое касание взметнувшихся от резкого движения локонов.

— Прорвемся, — услышал я ее шепот.

Сказано было по-русски.

Огромные голубые глаза оказались на краткий миг совсем рядом, но почти сразу незнакомка отошла, больше не обращая на меня внимания — оставив после себя стойкий аромат цитруса и жасмина.

— Госпожа, позвольте пригласить вас сегодня на ужин, — патриций тоже больше на меня не смотрел.

Юная покупательница же после совершенной на ее глазах сделки приняла вид настолько удивленный, что, смущенная собственным невежеством в делах работорговли, двинулась прочь — даже не отвечая патрицию. Телохранители и рабыня с корзиной поспешили следом.

— Ты знаешь, кто эта леди? — поинтересовался патриций у Павла.

Работорговец лишь замотал головой и развел руками. Видел я это краем глаза, пристально наблюдая за уходящей незнакомкой. Вдруг она обернулась и, скользнув взглядом по увлеченным разговором Павлу и патрицию, посмотрела мне прямо в глаза. Высунув язычок, она манящим жестом быстро облизнула губы, а после задорно подмигнула. Резкий разворот, взмах локонов — и вот она уже вновь удаляется. Еще миг — и белоснежная туника затерялась в толпе.

"Да что же здесь все-таки происходит?"

Голова раскалывалась от метавшихся мыслей — я даже не заметил, как меня отвязали от общей вереницы. Шея болезненно дернулась, и слуги нового хозяина повели меня прочь. Вдруг перед глазами из ниоткуда вновь появилась объемная надпись:

"Поздравляем с изменением социального статуса!"

"Вы теперь раб Квинта Остория Джонса!"

Критерий оптимальности

Неуклюже перебирая ногами, повинуясь рывкам веревки, я обреченно шел вперед. Слуги Джонса вели меня через толпу — но двигался я машинально, с трудом ориентируясь в пространстве, стараясь держаться за спиной впередиидущего варвара. И во все глаза рассматривал материализовавшуюся передо мной из ниоткуда надпись.

Я студент. Был, услужливо подсказало подсознание. Первый курс СФУ, в Красноярск приехал из вымирающего и стремительно деградирующего брошенного судьбой и государством поселка. В одиннадцатом классе школы был единственным учеником — и провожали меня в Красноярск, когда уезжал поступать, как героя на войну.

Денег у меня тогда не было даже на обратный билет. С собой вез полторы тысячи рублей и сумку с продуктами — которые должны были помочь продержаться первый месяц. Сразу поступить не удалось, но возвращаться домой не стал. Не очень люблю вспоминать тот год — первое время, до морозов, жил в шалаше на берегу Енисея. Подрабатывал где придется, в самых разных местах — не стыдно вспоминать только работу администратором сауны и грузчиком на овощной базе. А потом мне повезло — познакомился с одиноким и нелюдимым дядей Сережей (он даже здоровался не со всеми). Сергей Иванович, как я его называл, оказался ветераном без удостоверения. Кроме Афганистана, военнослужащие Союза выполняли интернациональный долг в самых разных местах планеты — о чем государству впоследствии оказалось легче забыть. Или забить.

Сергей Иванович, как казалось, очень устал от жизни. Он неоправданно мало ел и невероятно много пил. Но на работу к семи утра приходил по-военному четко и без какого-либо намека на перегар. Всегда выглядел свежим, даже несмотря на внешность — на коей годы оставили заметный опечаток. После того как Сергей Иванович несколько раз вечером застал меня моющимся в тазике за раздевалкой, однажды пригласил к себе домой. Зиму и весну я прожил у него — и со второго раза поступил в университет. Сразу после этого Сергей Иванович умер. Он как знал — за несколько дней до смерти у нас было несколько разговоров, за которые он произнес слов больше, чем за предыдущие полгода. И, как оказалось после похорон, свою трехкомнатную квартиру переписал на меня. Кроме того, за неделю до смерти через одного из многочисленных знакомых он помог мне устроиться на интересную работу в дизайн-студию. Хорошая зарплата, удобный гибкий график — все, что нужно для души.

В моей поселковой школе был мощный компьютер, купленный каким-то чудом по программе министерства образования. К нему — после того как я решил продолжить обучение в десятом классе — по распоряжению директора пускали лишь меня, других учеников и даже педагогов только под присмотром. Мне же с самого детства нравилось работать с графическими редакторами — которые я с появлением в школе мощной машины покупал со значительной скидкой на торрентах. И это мое увлечение уже в Красноярске на новой работе начало приносить очень неплохие деньги.

Это все к чему: мне был знаком шрифт надписи! На одном из мероприятий студенческого научного форума я видел его в описании инновационного проекта...

Под ногу, возвращая в реальность, попалось гнилое яблоко. Ступня проскользнула, и я взмахнул руками, удерживая равновесие, — надпись, стоило лишь отвести от нее глаза, исчезла. Наткнувшись на плечо собрата по несчастью, купленного Джонсом вместе со мной варвара, я вздрогнул, ожидая реакции конвоиров. Но те даже не обратили внимания — продолжали двигаться через толпу.

Раб, которого я толкнул, неожиданно едва приметно поклонился.

— Молодой господин, — произнес он извиняющимся тоном.

Я же раб. Почему "господин"? И еще я аркадианец. Почему стою три миллиона, в то время как стоимость обычного раба триста сестерциев? Я умер, мне же в голову выстрелили. Но почему я жив? И как мне найти Катю?

Стоило задуматься, как навалилось невероятное количество вопросов, на которые пока не было ответов. Стараясь отвлечься, я принялся рассматривать своего спутника. Высокий, едва ли не на две головы выше меня, свалявшаяся от грязи рыжая борода лопатой. Грубое, но откровенно бесхитростное и простоватое лицо, волосы заплетены в две косы. Торс его был хаотично исполосован множеством шрамов — самых разных: следы от рваных, резаных и колющих ран. Легионер? Гладиатор? Или разбойник с большой дороги?

— Как тебя зовут? — поинтересовался я негромко.

— Кельтилл из Агединкума, молодой господин.

— Почему ты называешь меня господином?

Вопрос поставил собрата-невольника в тупик. Он даже столкнулся плечом со встречным прохожим в яркой тунике — пошатнувшимся и обрушившим нам вслед поток брани.

— Потому что ты аркадианец, господин, — выдал наконец Кельтилл как само собой разумеющееся.

Информативный и познавательный для меня ответ.

Через некоторое время городской пейзаж изменился — улицы раздались вширь, толпа поредела. Праздношатающиеся граждане и спешащие рабы исчезли, над головой зазеленели кроны деревьев, высаженных по обочинам мощеной мостовой, теперь круто поднимающейся по склону холма. Мы двигались уже по элитному району, проходя мимо глухих заборов с небольшими воротами типичных для римской эпохи городских особняков.

Мой новый владелец Джонс явно не принадлежал к верхним слоям местной элиты, подумал я, когда мы остановились у одних из ворот. Мы были у подножия холма — а самые дорогие и роскошные особняки располагались дальше и выше по улице. Тот, в который вошли мы, откровенно говоря, не поражал убранством. Миновав небольшой вестибюль под тяжелым взглядом вооруженного коротким мечом охранника, мы оказались в атриуме — большом и самом главном помещении особняка. В центре находился неглубокий имплювий — бассейн для сбора дождевой воды глубиной едва по колено, с плававшими в нем лепестками цветов. По краям его возвышалось четыре изукрашенные колонны, подпирая световой колодец направленных внутрь скатов крыши. Вдоль стен стояли красивые — далеко за гранью легкой эротики статуи — как одиноких девушек и юношей, так и сплетенных в экстазе пар любовников. Не всегда разнополых.