Три "удачных" желания

В шестьсот двадцатом году после долгих "танцев с бубном" вокруг конструкции из замагиченного и сплавленного лунного песка в строй вошел первый лунный телескоп, названный в честь моей первой влюбленности "Луна-Один". Устройство представляет из себя двухэтажную квадратную башню с трубой внутри, где размещены зеркала и прозрачные линзы увеличительных стекол, расположение которых можно корректировать при помощи специальных рычажков. На самой вершине механического монстра размещена вращающаяся "голова" с единственным глазом, который можно нацеливать на ту или иную часть Эквуса... когда он находится над горизонтом.

При помощи телескопа, два десятка лет доводимого до ума при помощи замены линз и стекол на более эффективные аналоги, мы узнали, что пони живут в эпоху магического средневековья с монархией, во главе которой находится Селестия. Белой крылато-рогатой кобыле не поклоняются открыто, но определенно считают ее живым божеством, что, впрочем, не так далеко от истины, если вспомнить мои собственные способности.

К сожалению, как бы мы ни старались, но добиться такого увеличения, чтобы читать книги либо хотя бы разбирать мимику объектов, за которыми ведется наблюдение, так и не получилось. Впрочем, того, что уже было достигнуто, уже оказалось достаточно для всплеска активности в нашем маленьком сообществе Лун.

Проект с ускорением себя при помощи электрокинеза увенчался частичным успехом: скорость мышления, действительно, возросла, так же как и реакция, но увеличился и расход магической энергии, требующейся для восстановления повреждаемых нервных клеток. А вот доспех из молний после обволакивания тела слоем чистой магии помогает летать со скоростью, явно на порядок более высокой, нежели скорость звука. Впрочем, из-за отсутствия воздуха сказать что-то определенное довольно сложно.

Опыты с барьерами привели к тому, что мы сумели создать искажение пространства, которое едва не разрушило весь замок. После этого эксперименты по данному направлению были перенесены на дальний полигон, расположенный на северном полюсе луны.

Теперь о главном: побочный проект, который лично я считала обыкновенным баловством... увенчался успехом. Не буду углубляться в описания тех извр... исследований, которые проводила группа энтузиастов, но по итогам сложной операции Луна-Двенадцать оказалась беременна (живая клетка "отца", подсаженная в яйцеклетку матери и получившая ударную дозу магии, неожиданно сработала не хуже жеребцового семени).

Одиннадцать месяцев мы с волнением ждали результата, а потом счастливая мать родила маленькую кобылку, имеющую собственный, пусть и совсем слабый, источник магии. Самое же главное: крылато-рогатая кобылка не была овощем, адекватно реагировала на раздражители, но жить способна только при тесном взаимодействии с одной из Лун (собственных сил на создание дыхательных газов из магии ей не хватает).

Странно то, что маленькая аликорн имеет насыщенно-красный цвет, да и ко всем Лунам, в том числе и ко мне, обращается совершенно одинаково: "мама". После продолжительных споров мы назвали ее Флауэр".

(Дневник ПОПАданца. Год тысячный).

"Малышке Флауэр уже почти триста, и она не перестает меня радовать. Да-да, "меня", а не "нас".

Дело в том, что благодаря дочери я наконец-то смогла хотя бы частично удовлетворить свою тягу к общению с другими разумными, и это стало тем толчком, который помог осознать, что все остальные Луны — это я, но просто в разных телах. Не скажу, что это прошло безболезненно, все же больше полутысячи лет, кроме них, у меня не было никого, так что в день обрыва каналов подпитки моими слезами можно было наполнить целое море.

За почти триста лет Флауэр превратилась в красивую молодую кобылу, с интересом поглядывающую как на жеребцов, так и кобыл (но учитывая, что первых на луне нет...). Она, словно губка, впитывала все знания, которые я во всех своих воплощениях могла ей дать, а освоение магии шло настолько легко, что даже обидно становилось. Впрочем, оставалась еще и гордость за умницу дочь и собственные таланты преподавателя.

Сейчас, когда барьер вокруг луны почти истощил вложенные в него силы, я пишу последние строки в летописи своих злоключений. Уже завтра мы с Флауэр отправимся на Эквус и встретимся с Селестией...

Как повернутся события в нашей дальнейшей истории? Понятия не имею. Может быть, согласно уже порядком позабытому канону, меня решат "исцелить" от тьмы, приложив Элементами Гармонии. А может быть, сама солнцекрупая захочет помахать копытами. В любом случае подставляться под радужный луч смерти, уже один раз убивший мою предшественницу в этом теле, я совершенно не намерена.

Кто бы это ни читал, пожелайте нам с Флауэр удачи".

(2)

На серо-серебряном песке в центре площадки, состоящей из одинаковых концентрических кругов, на полусогнутых ногах стояла темно-синяя аликорн с рисунками полумесяцев на обеих сторонах крупа. У нее на спине сидела несколько менее крупная крылато-рогатая кобыла ярко-красного цвета, бедра которой украшали изображения капель жидкого огня, вращающихся вокруг шаровой молнии.

Обхватив свою мать (а по совместительству и отца) передними ногами за шею, а задними за талию, Флауэр прижалась грудью к крепкой спине Луны, почти неосознанно зарываясь мордочкой в колышущуюся гриву, похожую на материализованный кусочек звездного неба.

— Десять... Девять... Восемь... Семь... Шесть... Пять... Четыре... Три... Два... Один и три четверти... — громко отсчитывала старшая аликорн, подняв широкие крылья в позицию готовности для рывка.

— Ма-ам! — обиженно воскликнула кобылка, лишь недавно окончательно избавившаяся от подростковой угловатости, а вместе с ней и от кучи мелких комплексов (личная метка таланта поспособствовала укреплению веры в свои силы).

— Да-да-да, я тяну время. — виновато опустив голову, напряженно произнесла Луна. — Мне просто страшно... встретиться с Селестией. А если она узнает?.. А если...

Договорить обладательница темно-синей шерстки не смогла, так как ощутила смыкающиеся зубы Флауэр у себя на загривке, что заставило напрячься всем телом, нервно мотнув хвостом из стороны в сторону. После того как убедилась в том, что мама больше не пытается скатиться в истерику, молодая аликорн разжала челюсти и, потянувшись вперед, ласково прошептала на левое ухо:

— Я с тобой, мама. Что бы ни случилось, я никому не позволю нас разлучить.

После этих слов младшая пони игриво куснула родительницу за кончик уха, а затем головой прижалась к сильной шее, под темно-синей шерсткой которой ощущались тугие мышцы бойца, более пяти веков каждый день уделявшего хотя бы час времени для копытомахательства.

Подняв крылья вертикально вверх, Луна присела так, что почти касалась животом песка, телекинезом укрепила землю под собой и, создав защитный магический конус, изо всех сил прыгнула, хлопком крыльев создав ударную волну, оставившую в поверхности луны глубокий кратер. Взмывая все выше и выше, продолжая отталкиваться от спутника Эквуса телекинезом, она ускорялась и одновременно с тем пыталась уцепиться своей магией за планету.

"Еще слишком далеко", — пришлось констатировать старшей крылато-рогатой пони, когда ощущение опоры, от которой можно было отталкиваться, окончательно исчезло, на бесконечно долгие мгновения заставив панику вновь проснуться (страх навсегда зависнуть в невесомости был едва ли не хуже страха вернуться к одиночеству и сопровождающему его безумию), но несильный укус в шею заставил отбросить всякие тревоги и сомнения.

Наколдовав позади себя ледяную плиту массой в несколько тонн, Луна новым толчком и взмахом крыльев оттолкнулась от импровизированной опоры, одновременно отправляя ее прочь от Эквуса и раскалывая на тысячи мелких осколков. Это требовало больше сил, чем, к примеру, полет при помощи реактивной тяги, но при этом, если бы старшая аликорн использовала данный метод передвижения в невесомости, о незаметности пришлось бы забыть: сложно в ночи не заметить огненный болид, падающий с неба на землю...

"В особенности, если знаешь, что именно нужно высматривать".

Даже если шанс на то, что Селестия не сможет их обнаружить сразу после приземления, составлял хотя бы сотую долю процента, пренебрегать этим бывшая пленница не собиралась. Будь она одна, еще можно было бы рискнуть и выйти на контакт с белой принцессой, но рисковать жизнью дочери...

"Никогда!"

Эквус все приближался, становясь больше и больше. Вот уже усиленное зрение позволяет увидеть города, озера, дороги... В тот миг, когда телекинез наконец-то сумел схватиться за гравитационное поле планеты, темно-синяя пони едва не взвизгнула от радости и облегчения. Сдержаться позволили только два фактора: уроки самоконтроля, а также нежелание позориться жеребячьим поведением перед любимой захребетницей (удобно устроившейся на спине у мамы, путешествуя в безопасности и относительном комфорте).

Начав замедляться, при помощи управления формой защитного барьера корректируя теперь уже не взлет, а управляемое падение, Луна стала выруливать к Вечнодикому лесу. Почему она выбрала это место? Просто в данной аномалии при желании могло бы затеряться королевство, размером не сильно уступающее одному из княжеств грифонов. Что уж говорить о паре скромных... аликорнов?

* * *

Луна стремительно слабела, тратя силу и на защиту, и на маскировку, и на торможение. Флауэр ощущала это всеми фибрами души и понимала, что если бы не она, то мама перенесла бы перелет куда легче.

"Не время жевать сопли. Сейчас я должна быть сильной", — одернула себя красная крылато-рогатая кобылка, крепче обхватывая ногами свою родительницу и через это действие стараясь передать все свои любовь и заботу.

Летать в условиях атмосферы и над луной оказалось задачами совершенно разными. Казалось, что сам воздух сопротивляется вторжению чужаков, порывами ветра пытаясь опрокинуть защитную магическую капсулу, разрезающую плотные слои атмосферы, не позволяя им воспламениться от трения.

Все плохое и хорошее имеет свойство заканчиваться, вот и контролируемое падение подошло к своему завершению. Две пони почти упали на лесную полянку, но в последний миг Луна смогла смягчить приземление телекинезом, разровняв площадку единым ударом (земля просела примерно на метр, образовав окружность площадью в пятьдесят квадратных метров).

— Мам! — скатившись со спины родительницы и неуклюже вскочив на ноги, словно жеребенок, делающий первые неуверенные шаги, Флауэр приблизилась к темно-синей крылато-рогатой кобыле, обостренным слухом с облегчением уловив медленное усталое дыхание. — Мама, ты справилась... Слышишь? Ты смогла, мамочка... Скажи что-нибудь... Ну хоть что-нибудь...

Упав рядом со старшей аликорном, не зная, как может помочь (все теоретические знания вымело из головы волнением, а практических было слишком мало, так как раньше все травмы на Луне заживали буквально на глазах, а усталости она вовсе почти не могла испытать), обладательница красной шерстки приподняла голову Луны передними копытцами и, приблизив свою мордочку, начала тщательно вылизывать щеки, нос, лоб... Она даже не подумала о том, что можно было бы воспользоваться магией или взять воды из протекающего неподалеку ручья.

В эти мучительно долгие минуты, когда единственное родное существо во всем мире находилось в столь плачевном состоянии, Флауэр была не могучим магом, достигшим немалых успехов во всех дисциплинах, которые только могла изучить на луне, а обычным испуганным жеребенком, отчаянно желающим, чтобы его обняли и утешили. Когда же веки старшей кобылы дрогнули и приоткрылись, красная пони только радостно пискнула и прижалась к ней всем телом, попутно стараясь забиться под широкое крыло, слабо подрагивающее при каждом вдохе своей владелицы.

— Все хорошо, моя маленькая... Моя хорошая... Сейчас я немного отдохну... и мы пойдем... искать нам новый дом...

— ... — шмыгнув носом, младшая аликорн уткнулась родительнице мордочкой в шею и жалобно попросила. — Никогда меня так больше не пугай.

— Постараюсь, — мягко улыбнувшись, Луна закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на ощущении магии вокруг себя.

Вокруг царила ночь, но диск луны был достаточно далеко, так что даруемая им сила текла теперь не полноводной рекой, а ручьем, пусть и довольно широким. Впрочем, собственная регенерация магии благодаря многолетним тренировкам (поддерживать активную жизнь двадцати одного тела аликорна — это та еще задачка) частично компенсировала этот неприятный факт.

"Нельзя долго разлеживаться: если Селестия нас найдет, беды не избежать", — стряхнув с себя наваливающуюся сонливость, темно-синяя пони поднялась на ноги, в чем ей помогла дочь, охотно позволившая опереться себе на спину, после чего направилась в ту сторону, где среди густой чащи предположительно начинались болота.

— Что мы теперь будем делать? — страх окончательно отпустил Флауэр, и теперь с неугасающим энтузиазмом она крутила головой, стараясь увидеть все и сразу (все же на луне не было цветов, деревьев или хотя бы травы).

— Найдем какого-нибудь пони, при помощи ментальной магии считаем память и научимся языку... При этом желательно никому не попасться на глаза. Дальше... Решим по обстановке.

* * *

Солнце уже несколько часов сияло над горизонтом, но правительницу Эквестрии, чьими стараниями пони жили в самой процветающей и безопасной стране Эквуса, это совершенно не радовало. Лежа в собственных покоях, обставленных с роскошью и тонким вкусом, она смотрела на стеклянную дверь, ведущую на балкон, и молчала...

Если бы кто-нибудь из подданных мог хотя бы на миг заглянуть в мысли своей правительницы, он бы невероятно удивился, так как обнаружил бы глухую тоску, постепенно перерастающую в отчаяние, всепоглощающий страх и презрение... к себе.

Тысячу лет назад (а то и раньше) Селестия совершила ужаснейшую ошибку в своей жизни: применила Элементы Гармонии против сестры. Конечно, она и раньше делала глупости, из-за которых ситуация и докатилась до того кризиса, но использование ультимативного оружия стало тем, что, фигурально выражаясь, сломало принцессу дня.

Долгую минуту она не ощущала свою сестру среди живых, с каждой секундой впадая во все больший ужас от осознания содеянного, а в тот момент, когда невидимая струна, соединяющая владычиц дня и ночи снова натянулась, пусть и была намного слабее, чем раньше, возглас искренней радости разбил все стекла в замке, а кого-то из пони даже оглушил. Сама же белая аликорн прыгала по тронному залу, будто жеребенок, получивший самый желанный подарок в мире, испытывая невероятное облегчение и выкрикивая одно единственное слово: "Жива!"

А дальше были годы осознания, вины и одиночества. Находясь среди подданных, Селестия ощущала себя совершенно чужой, а все попытки это изменить лишь укрепляли воображаемую стену отчуждения. Восхищение и почитание, в любой момент готовые перейти в слепую веру, навсегда лишили правительницу возможности обрести самые обычные блага смертных, наполняющие их жизни смыслом и радостью.

"Смогла бы я радоваться жизни, зная, что Луна..."