| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Сиднем не сиди! Надо скорее обработать раны.
— Раны?.. — Егор непонимающе уставился на напарника. — У меня только ОЗК порван...
— Ты что, совсем дурак? Мы влетели в тучу плотоядного гнуса, а его завязочками-пуговичками не задержишь!
"...Так вот откуда зуд и жжение! И никакая это не эЛ-А: чёртовы мошки забрались под одежду и грызут кожу. Как у тех освежёванных крыс..."
Егора передёрнуло от омерзения. Он отшвырнул резиновые перчатки и ,путаясь в рукавах, потащил через голову накидку.
— Ты, давай, раздевайся. — торопил Бич. — Пожарная лоза тут есть, отмоемся...
Это было наслаждение — освежить горящую кожу прохладной водой, смыть жирную копоть, пот, воняющий страхом и смертельной усталостью. Бич запалил извлечённую из рюкзака масляную лампу, и при её свете Егор разглядел крошечные красные точки, обильно усеявшие грудь, плечи и руки.
— На спине то же самое. А уж шея... только чесать не вздумай, занесёшь грязь! У меня в рюкзаке бальзам, сейчас намажем друг друга и подождём полчасика, пока впитается. Да, и тряпки свои выброси, в них полно мошек.
Он встряхнул рубаху, и из складок ткани посыпались чёрные крошки. Егора снова передёрнуло: он вспомнил, как лешак Гоша вытряхивал из энцефалитки споры жгучего дождевика.
Мазь принесла несказанное облегчение. Жжение и зуд отпустили, от свежего мятно-травяного запаха сразу прояснились мысли.
— А теперь — микстура от доброго доктора Бича...
Из горлышка кожаной баклажки сильно пахло сушёными грибами. Егор глотнул — по вкусу грибовуха, только послабее, градусов сорок.
— Ну вот, ещё четверть часика, студент — и будешь иметь товарный вид.
— Да не студент я, лаборант... — отозвался Егор.— Сколько можно говорить?..
— В Университете — хоть академик. А в Лесу, в рейде ты — "Студент", я — "Бич". Уяснил?
Егор пожал плечами. Спорить не хотелось — ноги сделались ватными, по телу расплывалась тёплая истома.
— Карабин жаль, пропал. Вислогуз, скаред хохляцкий, на дерьмо изойдёт — он меня за паршивый штык-нож чуть заживо не сожрал, а тут цельная единица огнепальной зброи!
Выдавая перед выходом "казённе майно", кладовщик произнёс прочувствованную речь, особо упирая на ответственность за утрату оружия.
— Забей. — посоветовал егерь. — Если вернёмся с тем, за чем нас послали, Яша его заставит тебе ноги мыть и воду пить. А если не вернёмся — тогда тебе это будет до одного места. Мёртвы бджолы не гудуть, как сказал бы твой приятель Вислогуз.
Он отстегнул от своего чехол с двустволкой.
— Вот, пользуйся пока. Доберёмся до моей норы, я тебе что-нибудь подберу.
— А где эта твоя нора?
— Не бежи вперед паровоза.
Он пнул ногой огнемёт — тот так и лежал на полу, там, куда, егерь бросил его, избавляясь от амуниции.
— Тяжёлый... Слушай, неохота переть эту хреновину наверх, может, здесь приныкаем? По ходу, люди в эту дыру давненько не заглядывали — видишь, мох не потревожен? Вернёмся из рейда — заберём, а шланг я откручу и возьму с собой. Без него это голимая железяка.
Через полчаса, сменив одежду, они засунули огнемёт с пустыми баллонами в один из шкафчиков, навьючили на себя рюкзаки — и полезли по расшатанным скобам наверх, навстречу льющемуся из шахты неяркому солнечному свету.
III
— ...первое — найди Лёху-Кочегара. Передай, что я буду ждать его на площади Гагарина завтра, начиная с девяти утра.
— Решил прокатиться по МЦК? — Яська сидела на поваленной сосне рядом с егерем. Руки сложены на коленках, словно у примерной школьницы, пышный хвост перекинут через плечо так, чтобы кончик щекотал собеседнику ухо.
— Слышала, у путейцев снова какие-то тёрки в Лосинке. Мне-то что, мы держим нейтралитет, а вот ты бы поостерёгся...
Она появилась несколько минут назад. Егор, не желая мешать беседе, отошёл в сторону и теперь скучал, рассматривая окрестности.
Вентиляционный киоск воткнулся между двумя полуразрушенными восьмиэтажками. Одной стороной двор выходил на узкую улочку, за которой, за вымахавшими на высоту десятиэтажного дома липами, проглядывали развалины Московского Цирка. Громадный раскидистый граб проломил его посредине, и теперь торчал из огрызков ребристого купола, словно чудовищный бонсай из футуристического горшка.
— Когда их не было, тёрок-то? — пожал плечами егерь. — Твои родичи органически не могут вынести, когда их парку катаются всякие смердящие железяки. Мне-то их разборки побоку, я только пассажир...
— Ну, дело твоё. Второе?
— Что — второе?
— Ну, раз первое...
— А, да. Потом слетай на Кордон, к Вахе. Пусть его сынок через пять дней подваливает к Филёвской общине, я его там найду. Если задержусь — пусть ждёт, буду по любому.
— В Крылатские холмы пойдёшь, на слонопотамов? То-то болтают, что Бич завёл себе какую-то жуткую пушку...
— Что, в самом деле, так и говорят?
— А то! — жизнерадостно подтвердила Яська. — Мне сегодня уже трое сказали.
— Дядя Рубик, ясное дело... В следующий раз потребую внести в договор пункт о коммерческой тайне.
— Не поможет. Чтобы Кубик-Рубик, да не похвастался сделкой? Половина Леса уже обсуждает, как ты умыкнул Малевича из Третьяковки!
Белка была права — за владельцем "Старьё-Бирём" водился такой грех. Что, впрочем, не мешало ему возглавлять список лучших посредников Речвокзала, да и всего Леса.
— Ну и третье: дня через два-три к тебе постучится Шапиро.
— Университетский, что ли? Грибник?
— Да. Он передаст для меня срочное послание, и лучше, если ты будешь поблизости. Мне край, как надо получить его поскорее.
Белка хитро сощурилась.
— Так ты меня, на несколько дней подряд нанимаешь?
— А что?
— А то, что у меня заказы! Моё время, если хочешь знать, дорого стоит!
— Сочтёмся.
— Ладно, что с тобой поделаешь... куда нести-то?
— К Щукинской Чересполосице. Точнее пока не скажу.
Яська уважительно присвистнула.
— Умеешь ты задачки ставить...
— И ещё. Хорошо бы, чтоб и дальше говорили: мол, завёл Бич слоновье ружьё и двинул в Крылатские холмы, на слонопотамов.
— Сделаю, не проблема. Послания напишешь, или так, на словах?
— На словах. Запомнишь?
Белка возмущённо фыркнула.
— Не дурее некоторых! Но это обойдётся тебе в лишние десять желудей.
— Это с какого перепугу?
— С такого, что я напрягаю свою драгоценную память! — девушка смешно наморщила носик. — Только для тебя, между прочим, цени!
— Ценю, ценю, не переживай. Кочегар по ходу, на Трёх Вокзалах сейчас...
— Без советов обойдусь! — Яська независимо вздёрнула острый подбородок. — Кто тут почтовая белка, ты или я? И вообще, заболталась тут с вами. Пока, Студент, не кашляй!
Егор торопливо вскочил.
— До свидания, было очень приятно познако...
Рыжий хвост уже мелькал на фасаде пятиэтажки. Яська стремительно взлетела до уровня шестого этажа, схватилась за жгут проволочного вьюна, перелетела на тополь, тремя головоломными прыжками пересекла улицу Коперника и скрылась в ветвях на другой стороне. Егор проводил её взглядом.
— И быстро она доберётся?
— Если ничего не помешает — часа за два с половиной. Могла бы и раньше, но белки отчего-то не любят соваться в центр, предпочитают обходить по большой дуге.
— Кто они вообще такие — белки?
— Белки-то? — егерь взглянул на часы. — Ещё полчасика посидеть можно... давай-ка костерок разведём, чайку согреем. Заодно и расскажу.
Вода в котелке вскипела крупными бульбами, выплёскиваясь с шипеньем на угли. Егерь извлёк из рюкзака берестяную коробочку.
— Сам смешиваю — похвастал он. Душица, сушёные листья малины, кипрея и травка какая-то — названия не знаю, у тётки одной с Добрынинского Кордона беру. Только заваривать надо по-особому, вот так...
Он отсыпал заварки в ладонь и, коротко размахнувшись, с силой швырнул в кипяток. Выудил из костра головню и, прежде чем Егор успел возразить, опустил в котелок. Зашипело, повалил душистый пар.
— В тайге приучился, ещё в той, прошлой жизни. — объяснил Бич. — Я ведь был на геологическом, три сезона полевой практики. А насчёт головни не волнуйся, она после огня стерильная.
Егор осторожно отхлебнул из поданной кружки. Вкус был необычный, но приятный.
— Так вот, о белках... — егерь плеснул себе чая и присел перед костром на корточки. — Ты что-нибудь слышал об аватарках?
— Пару раз. Почему-то никто не хотел о них говорить. Мне показалось, что это какая-то запретная тема.
— Запретная... — егерь невесело усмехнулся. — Ни хрена в ней нет запретного. Просто многие боятся аватарок. Когда люди освоились в Лесу, они довольно быстро выяснили насчёт полезных свойств всякой растительности — грибов там, корешков, травок и прочего. И приспособились делать из них на всякие снадобья. Да ты и сам, наверное, знаешь...
Егор кивнул. Прорыв в фармакологии, медицине и других биологических науках, случившийся за последние годы, произошёл благодаря изучению флоры и фауны Московского Леса.
...и потекли за МКАД лекарства и всякие биоактивные добавки. Ну и дурь, куда ж без неё — травка, веселящий порошок, афродизиаки. Поначалу-то это мало кого волновало, поскольку разрушительного действия на организм, как обычные наркотики, они не оказывали. Но потом выяснилось, что у какого-то процента принимающих эти снадобья, развивается странное заболевание. Сначала человек зеленеет — в буквальном смысле, кожа становится зелёной. Потом потихоньку едет крыша: он перестаёт узнавать привычные предметы, знакомых, вообще теряет связь с окружающей действительностью. Поведение становится непредсказуемым, движения — судорожными, дёргаными, чисто зомби! А малое время спустя начинается рак — метастазы по всему телу и через месяц-другой смерть. Единственный способ этого избежать — переселять заболевших к самой границе Леса, там рост метастаз замедляется, а то и вовсе прекращается. Для таких больных по линии МКАД построили несколько спецсанаториев и держат их там, как заключённых в концлагере. Врачи, конечно, ищут средство против болезни, экспериментируют, но пока это всё пустые хлопоты и перевод казённых средств.
— А белки-то здесь при чём? — удивился Егор. — Яська, конечно, зелёная, но чтобы проблемы с психикой или движения судорожные — я этого не заметил.
— Слушай меня ушами. Медицина, как я уже говорил, оказалась бессильна. Но вскоре выяснилось, что если отправить больного Зелёной Проказой в Лес, то недуг, как по волшебству, проходит. Не бесследно, ясное дело — кожа остаётся зелёной, лица вытягиваются, заостряются, меняется форма глаз, ушей. Зато голова встаёт на место — ну, почти.
— Но если заболевшие в Лесу выздоравливают, почему бы их всех сюда не переселить?
— Вопрос на миллион. — пожал плечами егерь. — Власти и официальная медицина держат держать их взаперти, пока не отыщется способ лечения. А вот разные доброхоты устраивают пациентам спецсанаториев побеги и переправляют их в Лес. Или сами находят заболевших, прежде, чем до них добираются медики. Вокруг этого возникло целое движение — его активисты, из числа отмороженных, мечтают подцепить Зелёную Проказу и перебраться сюда. На больных-то эЛ-А не действует... Подсаживаются на лесную дурь, делают себе переливание крови, даже трахаются с заболевшими!
Егор усмехнулся, вспомнив, что рассказывала Лина о популярном среди студенток Универа методе борьбы с Лесной Аллергией.
— И что, помогает?
— А я знаю? В Лесу больные Зелёной Проказой быстро приходят в себя. У нас их прозвали "аватарками" — был до Зелёного Прилива фильм, в нём инопланетяне похожие, только не зелёные, а синие. У аватарок в Лосиноостровском парке своя община — живут сами по себе, как истинные дети Леса. Они, кстати, так себя и называют, на своём языке. Тоже, между прочим, задачка — полноценный, сложнейший язык, а взялся неизвестно откуда! Любой аватарка овладевает им за считанные недели, а чужак, будь он хоть сто раз академик, только время зря потратит...
Егор отхлебнул чай, обжёгся. Следовало как-то переварить этот поток информации.
— Ну, хорошо, с аватарками понятно. А белки-то откуда взялись?
— Так они тоже из аватарок. Молодые девчонки — принимают какие-то особые снадобья, которые делают их неимоверно ловкими. Сам же видел, как Яська по веткам скакала, куда там обезьянам! Кстати, рыжие волосы — это не краска, тоже от снадобий.
— А почту зачем разносят?
— Да вот, нашли себе такое занятие. А что, дело хорошее, полезное.
Егор вспомнил свою зеленокожую подругу.
— Почему некоторые не любят аватарок — неужели только из-за цвета кожи? Так тут у многих зелёная... или почти
— От страха, говорю же. Людям свойственно бояться того, что они не понимают. А аватарки — они другие. Переродились под действием Зелёной Проказы и приобрели новые, не совсем человеческие свойства.
— Нечеловеческие? Это как?
— Средний аватарка куда сильнее нормального человека. Лучше реакция, движется быстрее, раны заживают с необыкновенной скоростью. Но это так, на виду. Есть подозрение, они телепаты, во всяком случае, некоторые. Изучать-то себя аватарки не позволяют... Да разве ж только это? Те же белки: никто не знает, как они обмениваются сигналами через "беличьи колокольцы". И как ухитряются находить адресата, где бы тот ни был. А ведь как-то ухитряются...
Егерь дохлебал остывший чай и принялся укладывать рюкзак.
— Ладно, давай собираться. Нам надо до темноты добраться до Гагаринской площади, а туда ещё пилить и пилить.
IV
На то, чтобы преодолеть два квартала, отделяющие Ленинский проспект от улицы Коперника пришлось потратить не меньше двух часов. Основательные, сталинской постройки, многоэтажки давно превратились в руины. Между грудами битого кирпича высились стволы гигантских тополей и лип-переростков, а буйно разросшийся подлесок вынуждал в буквальном смысле прорубать дорогу — шаг за шагом, метр за метром. Так что, продравшись через очередную колючую завесу и увидав над головой чистое, без ветвей и листвы, небо, Егор вздохнул с облегчением.
Ленинский проспект походил на каньон, узкое ущелье, между зелёными стенами. Домов по обе стороны почти не было видно — немногие уцелевшие здания терялись за стволами деревьев, захвативших не только дублёры, но и пешеходные аллеи. Восемь полос проспекта закупорили многокилометровыми завалами — в первый день Зелёного Прилива люди пытались бежать из мегаполиса, но, встав намертво в пробках, бросали машины и шли дальше пешком. За тридцать лет тонкий металл кузовов съела ржавчина, но железный лабиринт, переплетённый колючим кустарником и проволочным вьюном, тем не менее, остался непроходимым. Выручал разделительный газон — брошенных машин на нём было не так много, а сквозь заросли кустарника челноки проложили удобную тропу.
— С дорогами вообще странные дела творятся. — рассказывал егерь. — Есть наблюдение: большие проспекты Лес сплошь и рядом оставляет нетронутыми. Ну, не совсем, разумеется, а вот как здесь — кусты, лианы, проволочный вьюн... Деревьев, считай, нет, а главное — пробитые тропы зарастают не особенно сильно. И это творится только на радиусах вроде Ленинского, Ярославки или Кутузовского. А вот кольца — Садовое, Третье, Бульварное — всё сплошь непролазная чащоба, бурелом. У Леса, брат, своя логика...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
